Круговерть Глава 30

     То далёкое и давно прошедшее время роднило с его тикающим временем то, что и там и здесь люди ожидали каких-то кардинальных в жизни перемен. Люди во времена Иешуа, как следовало из текста, дожидались прихода и установления «Царства Божия» на земле. Это со всей очевидностью говорило о том, что та жизнь, которой они жили, по каким-то причинам их тоже не устраивала, и они хотели какой-то иной, лучшей жизни, которую они и называли «Царством Божиим». Голодные и холодные хотели жить в комфорте и в достатке, больные мечтали обрести здоровье, богатые и пресыщенные жаждали новых побуждений и вожделений, развращённые жаждали невинности и так далее и тому подобное.
 
     И все они вместе не хотели одного — не хотели умирать, умирать навсегда. Всем им в воображении смутно рисовалась какая-то иная жизнь: без боли, горя и насилия и без смерти. Сами они такую жизнь устроить себе не могли, как ни пытались. Мало того, они, как ни старались, даже представить себе такую жизнь не могли. Как один наш классик сказал, сколько ни думали, ничего умнее глупого рая не придумали. И потому у них и сложилась, в конце концов, эта идея о наступлении «Царства Божия» на земле. «Когда-нибудь». И когда оно наступит, тогда на земле будет одно хорошее и не будет ничего плохого.

     На земле с тех пор сменилось сто поколений, сто поколений людей пришло, содеяло свою жизнь и ушло, а люди так и не знают, хорошо ли у них на земле, наступило ли «царствие» или нет. Они даже так и не вызнали, каким это «царствие» должно быть. То ли это общество справедливости, то ли общество благополучия, то ли общество равенства и братства, то ли общество свободы, то ли гармония с природой, то ли всё это сразу. Но люди видят, что что-то ведь они строят, куда-то идут. «Что? Куда?» Ответа нет. «Кто в лес, кто по дрова». Поэтому некоторые и по сей день ожидают посланца от Бога, пророка, мессию, который и построит для них то самое «Божье царство». Придёт и скажет, что будет так и что это хорошо. Правда, есть и такие, кто считает, что надо людей сделать лучше, и тогда «Царствие» наступит само собой. Но и в том и в другом случае всё хорошее отодвигается на будущее.
 
     Иешуа же говорил, что Царствие Божие уже наступило и мы, люди, живём в нём и всегда жили. И если нам, людям, кажется, что это не так, то это ошибка. Просто мы его не видим, ибо смотрим не туда. Оно — вот оно, но оно не вокруг нас и не внутри нас, оно вообще вне пространства и вне времени. Это мир воспринимается нами (посредством наших органов чувств) как пространство, в котором на какое-то время появляются какие-то многочисленные предметы и разнообразные существа и вступают между собой в отношения. А «Царство Божие» это мир смыслов, который нашими органами чувств не воспринимается вовсе, а воспринимается только нашим разумом посредством понимания. «Это целая вселенная смыслов, и она куда как реальнее для нас, нежели вселенная пыли и газа, из каких бы атомов, протонов и кварков она там ни состояла». В этом Иешуа и мудрый философ Кант сходились.
 
     И Андрей понимал так же: что мир, в котором мы живём, мир Божий, и всё в этом мире есть, а люди хотят его переделать в мир людской, думая себе, что строят божий. И ничего у них не получается. «И не получится, поскольку Бог-то посильнее будет». Люди не всегда могут постигнуть этот мир Божий разумом, но ведь путь разума и смысла всегда открыт каждому. Входи в него, он так же реален, как и мир видимый. И даже более реален, как только ты научишься жить не в мире случайных событий, а в мире закономерных смыслов. «Царство Божие — мир смыслов». И каждый, облачённый разумом, способен в него войти. Иешуа и пытался объяснить это людям.

    Андрея должно было, разумеется, поражать, что некий человек говорил об этом столько веков назад, ещё до всякой науки и до всякой профессорской философии. Его должно было навести это на мысль, что «Царство Божие» не где-то, оно в нас. И мы никогда не найдём его вне нас и не построим вне нас. Из предметов материального мира нам «Царствие» не составить и счастья себе не построить.
 
     Эта картина как будто и теперь стоит перед моими глазами, настолько реально я её себе представляю. Андрей бродит по улочкам своего поселка. Идёт он по дорожкам, где бордюр весь перекошен, а во многих местах и вовсе выкрошен, где-то и вовсе врос в грунт. Где асфальт весь в дырах и рытвинах, в которых стоит застоявшаяся грязная вода и плавают полуистлевшие листья. Где вокруг обшарпанных домов разрослась буйная растительность. Разрослась дико и буйно, как попало, а не как человек нарочно для себя бы это устроил. Где природа и время незаметно, но настойчиво и неустанно, превращают произведения человеческих рук обратно в ничто, обратно в тот же  грунт, из которого всё и сделано было.
 
     И вот он ходит по своему неухоженному дряхлеющему посёлку и рассуждает о том, на что человек может рассчитывать, пытаясь построить на месте мира «Божьего», который везде, который забивает всё, прорастает в каждой щелке, торчит из-под каждого камня, — построить на этом месте мир свой, «Людской мир». Свой мир с гранёной чёткостью бетона, с прозрачной чистотой линий стекла, с надуманной фактурой штукатурок, всевозможных покрытий и отделочных материалов. С неестественностью цветовых сочетаний. С повсеместной победой прямой линии и геометрической плоскости, когда мир становится состоящим не из природных форм, а из мёртвенных плоскостей. Плоскостей крашеных, рифлёных, шлифованных, зеркальных, блестящих, прозрачных, фактурных. «И всяких прочих плоскостей».

     Подобные потуги должны были представиться Андрею нелепыми и даже смешными. Если бы не тот факт, что это у них, в Труд-Коллективе, природа брала, как казалось,  верх, тогда как по всему миру она явно уступала. «А может, и нет. Сейчас уступит — потом возьмёт своё». Главное было в другом, главное было в том, что лужа с грязной водой это был мир Божий, мир смыслов — тем более мир Божий, а мир вожделенного для людей богатства это не мир Божий, не «Царство Божие». Ему невольно подумалось о дочери и о сыне, которым предстояло жить в таком мире. «Им уже не нужно никаких царств: ни людских, ни божьих. Им нужно благосостояние. А теперь это — деньги. Им просто нужны деньги, нужно много денег. Чем больше, тем лучше». Всё упростилось до предела, никому даже спасения не надо, нужно просто денег. «А царство божие, оно внутри вас. Там есть спасение, но нет денег. Собственно, они там и не нужны».

     Андрей отдавал себе отчёт, что под «Царством Божиим» разумелось царство настоящей жизни, заложенной свыше, а не придуманной себе людьми. И он впервые задумался, как он сам живёт. Загадывать не хотелось, но ему виделось, что он сам теперь уже жил хоть немного, но так, как говорил Иешуа, а не как жили окружавшие его люди. Вернее, он жил и так, и так, но его истинная жизнь была всё-таки внутри, а не снаружи. Или ему просто хотелось так думать. Он ещё этого не знал.



Продолжение:  http://www.proza.ru/2019/09/28/964