Мы ловим жизнь свою на удочку

    Выходишь рано утром. И медленно вдыхаешь этот тонкий стерильный запах первых морозов. Вкусно…
    Людей на улице нет. Тишина плотная и почти звенит. Лишь из глубины кварталов доносятся нечёткие звуки где-то там ездящих машин. Там же где-то гремят трамваи…
    Лицо ловит прикосновение морозца, а под пуховиком мне тепло и уютно. Перчатки, зимние башмаки – и я закрыт от холода, как стеной. 
    Всё это дарит мне возможность наслаждаться чистым и прозрачным морозным воздухом. Очень уютно…
    Как же вкусно пахнет на улице первым морозом!
    Так пахнет только ноябрь в последних числах и часть декабря. Запах мороза очень тонкий, прозрачный, и совершено чистый. Не пробитый ещё испачканным снегом и грязным льдом. Он аккуратно обволакивает и заставляет нос вдыхать и вдыхать, втягивая свежесть…
    Январь уже имеет другой запах: более резкий и острый от долгой и постоянной заморозки. А февраль даже в лютый холод пахнет уже весной.
    А конец ноября рано утром пахнет хрустальным холодным стеклом. Очень тонко, нежно и стерильно. Словно тепло уже старой осени ночью обеззараживают морозцем, слегка и аккуратно распыляя его, чтобы не обжечь…
   
    А на небе – звёзды. В морозец ноября в небе всегда звёзды. Потому, что небо чистое и открытое. Открытое до Луны и туда, выше, где бесконечность.
    В городе звёзд почти не видно. Они безумно далёкие, маленькие и чужие… А в предгорье Кавказа они огромные, как пуговицы. И зовут смотреть в черноту космоса, завлекая взгляд и завораживая. И хочется дотянуться до них, электрических и холодных…

    …А я стою без движения и смотрю.
    Космос уходит вверх, словно закручиваясь спиралью. Звёзды мерцают, как живые. Мне кажется, они готовы общаться…
    А ноги уже звенят. Кирза хоть и заполирована до блеска в тысячи затиров ваксой, но в снегу на морозе она стекленеет и становится жёсткой, как жестянка, и ледяной, обжигая холодом.
    Шерстяные носки, обёрнутые «зимней» портянкой, не в силах удержать тепло, и пальцы ног, словно окаменевшие, стучатся друг о друга, когда перешатываешься, слегка переставляя ноги…
    Морозец… И этот тонкий стерильный запах…
    А я стою. Снег искрится под луной.
    Мороз отражается перламутром в каждой из отдельных снежинок, сухо рассыпанных в белые снежные покрывала.
    Вдалеке нудно жужжит спящий город. 
    А здесь молчат звёзды…
   
    Полоса отчуждения усыпляет своей девственной белизной. От долгого и упорного всматривания в темноту лесополосы по ту стороны проволоки, графика чёрных деревьев оживает и начинает шевелиться, создавая видимые образы движения.
    Это самые тяжёлые моменты ночной засады. Разум начинает сам проецировать «фигуры» и создавать иллюзии, словно кто-то там перемещается, прячется, ползает… А усталые глаза размывают объекты, лишая разум осознания, что ты начинаешь видеть то, чего нет… Встрепенуться бы, пройтись, сонливую пелену смахнуть, и снегом давящий сон с глаз стереть… Но надо стоять. Молча, без движения и не отвлекаясь…
    Поэтому – только звёзды…
    Поднимешь глаза к небу и смотришь в их россыпи…
    А космос закручивается в высоту, вытягивает разум, завораживает крошками разбросанных звёзд…
    На несколько секунд прилипнешь к вечности, и словно забываешь земную суету, которая даже здесь, в обездвиженной засаде, кажется неуместной беготнёй…

    Несколько секунд отдыха – и дальше всматриваться в лес. В паутину чёрных веток, нагромождения стволов и вздыбленные причёски кустарников.
    И там, среди деревьев, между каждой веточки, наперечёт, высматривать то, что может появиться в лесу инородного, чужого, к этим веткам и стволам отношения не имеющего.
    За каждым кустиком, за каждым деревцем, за каждым бугорком и пеньком тень должна лежать мёртво и быть неподвижной, каменной. На малейшее движение там, за полосой, я должен мгновенно, не раздумывая ни секунды, валить туда огнём на поражение… Валить очередью, задавливая свинцом, засыпать туда горстями! Чтобы даже малейшей возможности не было кому-то с той стороны поднять голову! Главное – успеть первым… Иначе – снимут…
     А на стрельбу должны подхватиться пацаны, что так же стоят на точках. Одна надежда на них, что не зависнут ни на секунду и не проспят… Рожок-то быстро закончится. Несколько секунд, и он пустой. Надо перезаряжать. А это – конец жизни… Если пацаны не подхватят огонь…   
     А там, глядишь, успеет и разведка на БРДМах подлететь, на подавление… Одному богу известно, как далеко они могут в тот момент совершать объезд…
    Но сначала нужно не пропустить движение…
   
    Тени постепенно переползают. Луна делает свой оборот и медленно поворачивает лесную глубину в другую сторону.
    Ноги замёрзли окончательно… Стоять ещё минут тридцать. Приход разводящего со сменщиком начинает мне казаться уже не прихотью, а жизненной необходимостью…
    Ноги совсем задубели.
    Хорошо, хоть под шинелью, под броником, тепло ещё ползает по телу. Сокровенно где-то прячась от настырного холода, который залезает в каждую петельку и складочку.
    Он пробирается в глубину по заледеневшим пуговицам, вползая по их ушкам, по каждому металлическому крючочку, словно играясь. Но язычки тепла ещё прячутся под шинелью. До снятия с поста достоять мне хватит…
    А там и сторожка с горячим чаем меня примет. Пахнущая сосной, с родной пузатой буржуйкой, щёлкающей дровами, которая в морозные ночи нам желаннее женщины. Буржуечка и отогреет, и варежки с носками просушит, и чай вскипятит, и спрашивать ни о чём не будет…
    Бог знает, сколько ей лет. Но пыхтит, щёлкает и ест дровишки исправно… Старается.
   
    Мысли о теплой сторожке подкинули сил исчезающему теплу, и под шинелью холод немного отступил…
    А звёзды всё так же… Сидят на небе, молчат и смотрят. Словно контролируют мой пост…
 
    Пальцы рук совсем занемели. Мизинцы уж с полчаса мороз жуёт, нисколько не стесняясь.
Не обморозить бы…
    Лёгкие, едва заметные движения – разжимая, сжимая пальцы –  дают временный результат. Кровь хоть немного разбежится и пальцы покалывать начинает… Но леденящий автомат быстро возвращает холод в руки. И пальцы начинают снова неметь от проморозки…
    Да, он родной: металлический, чёрный и увесистый. Он единственный, кто готов бороться за мою жизнь до своего последнего патрона…

    Берёшь в оружейке, вроде, бездушное железо. Но тёплый он, комнатной температуры. Чёрный, чистый. Пахнет маслом…
    На «обед» к нему – три рожка с маслятами. Два семейкой сложишь: в позе 69 скрутишь их изолентой быстренько, а третий – в карман. На бронике, у кого он есть, а я в шинель опускал. Благо, у неё карманы широкие и глубокие.
   У стенда пристегнёшь «семейку», патрон в патронник загонишь и на предохранитель… Всё. Теперь только вперёд, на точку, в ночь, остывая с ним в обнимку…
    И тут уже это бездушное железо становится частью тебя. В руках держишь, а он словно душой твоей зарастает. Родным становится. Разве что целоваться с ним не лезешь. Хотя, был у нас один крендель. Он и ствол погладит, и в крышку ствольной коробки поцелует каждый раз, с автоматом «встречаясь»… Ксюхой его называл.
    А так, да! И именем его каким назовёшь раз, и к груди сильнее прижимать начинанешь. Ну нет его роднее… там, на линии… В ночи и одиночестве…
    И руки не хотят уже отпускать его тяжесть. А в ночь выходя, верить ему начинаешь, словно иконе старой, о жизни намоленной… Родным он становится, родным! Частью тебя…
    И вот закинешь на плечо «товарища», и молча, с разводящим на пост, уходишь туда, в темноту лесополосы… Ты и он – одной жизнью…

    А звёзды смотрят сверху и молчат…
    Сидят себе, в липком космосе, и молчат. Какая лишь иногда сорвётся вниз, и заплачет, бросив в черноту неба дорожку слёз. Но назад ей уже не вернуться…
    А я стою… Здесь. Один. Промерзая почти насквозь…
   
    По морозному воздуху легко и далеко разносится звук. Вот БРДМ проехал… Разведка дальней дорогой объезд делает. Удаляются. На дальние посты поехали…
    И удивительно тепло становится  от осознания того, что ты не один здесь. И реальная подмога рядом. Её слышно!
    Пацаны, что так же в засаде стоят – не в счёт. Им даже звука издать нельзя. Есть они там, или нет, только верить остаётся. А здесь – живое движение. И бойцы настоящие.
    Не один я… И это та;к важно ощущать здесь и сейчас!
 
    Вдруг, на белой полосе появилась лисица. Рыжая, пышная, в освещении луны аж серебром переливается. И хвостище огромный… Красивая, стерва! 
    Вышла из леса, и неспешно прохаживается по полосе, туда-сюда, вынюхивая. Чего ей бояться?
    Совсем близко подошла ко мне. Остановилась и воздух носом ловит… Не замечает. Значит, хорошо стою, скрытно.
    Я не шевелюсь…
    А глазам прямо подарок. В чёрно-белом ночном окружении, выбивающим зрение из зоны разума, живое цветное пятно – это просто бальзам для усталых глаз. Рыжая, со светлым подшёрстком и тёмной растушёвкой по меху. Вот это подарок девушке на воротник!
    Да вот только подарок-то рядом – руку протяни – а взять нельзя…

    А она покрутилась немного и посименила на ту сторону, нырнув под колючкой.
    Беги, беги, красавица. А я за тобой понаблюдаю… И если есть кто, спрятавшись там, ты мне, рыжая, и подскажешь…
    Забавно виляя хвостом, она спокойно покрутилась на виду, словно понимая, что я наблюдаю за ней, а потом ушла вглубь. Несколько раз ещё мелькнула среди чёрных стволов и исчезла в темноте…
    Повеселила, рыжая…
   
    Опять прожужжал вдалеке БРДМ. Разведка назад возвращалась, с дальних постов.
Значит, минуты три осталось достоять…
    Ну что ж…
    Лес молчит. Звёзды молчат. Небо молчит. Оно застыло и темнеет, словно высасывая себе черноту из деревьев, и растворяя их вершины в своей бесконечности.
    И ветра нет…
    Искрится только снег, переливаясь. Да мороз кусается. Этот прощелыга уже везде: в ногах, в руках, и по спине стал скрести…
    И, словно ожидая конца смены, всё вдруг стало затекать, поднывать и скрипеть…

    Еле слышный короткий свист за спиной.
    Отвечаю…
    Всё…
   
    И вот же… Ноги словно влипли в притоптанный снег!
    Мало того, что кирза железная стала, и ноги замёрзли, почти окаменев. За холодом я не почувствовал, что они ещё затекли в бездвижении…
    И какой же фейерверк взрыва иголок ожидал меня после первых шагов! Мама дорогая…
    И как же долго я отчаливал с точки…
   
    Когда задеревенеешь весь в одной позе за время стояния, то привыкаешь к скульптурности, и совершенно не представляешь, что тебя ждёт, когда ты пойдёшь… А ждёт тебя неожиданное нежелание работать, ни суставов, ни мышц. И полный кавардак в сознании от неожиданного сюрприза по результату разлипания согнутых рук и задубевших ног, когда начало движения напоминает попытку перемещения старой огромной неповоротливой мебели…

    Скрипя, разошёлся всё ж и доковылял до разводящего… 
    Никаких «пост сдал, пост принял». Подходя ближе – короткий условный свист и ответ. И всё. Словно тишину оберегаем.
    Условный звук: хоть свист, хоть присвист, хоть цокнье или хрюканье – разводящий заранее оговаривает с каждым из нас отдельно. Мы знаков других не знаем.
    Поэтому, если кто с поста не отвечает, или отвечает неправильно, то поднимается тревога.
А идти и смотреть, что там, или кто там, на точке – нельзя!
    Серьёзно всё. Потому что не в цацки играться нас сюда направили…
   
    И никаких бряцаний автоматами или зубами от холода!
    С предохранителя оружие снимаешь ещё по выходу из сторожки. Чтобы не щёлкать здесь, грохоча на всю тишину округи…
    Нам шуметь нельзя. Мы стоим в засаде… Тихо, молча… Покачиваясь, как деревья…
    Поэтому всё просто: к разводящему тихо подошёл – а сменный тихо ушёл. Позицию занимать. Два часа памятником стоять под звёздами, и жизнь свою ловить на удочку…

    А я – всё…
    Как говорится, на базу и спать…
    Но именно сейчас спешить и не хочется…
    Там, на точке, казалось; вот придёт смена, и я пойду, и буду спешить – в тепло, к буржуйке…
Скинуть броник, шинель, сапоги и отогреться… Чая залить горячего, да закинуться спать до утреннего развода…
    А как вышел с линии, так звёзды зазвучали, зашептали на ушко новые истории…
    Я остановился, запрокинул голову и стал смотреть…
    Они словно опустились ближе, прямо ко мне, и заискрились ещё ярче. Да так близко опустились, что только руку протяни и начни их с неба собирать! Бери, сколько захочешь и какие захочешь…
    А небо, наоборот, провалилось вверх, вытекая в бесконечность ещё глубже и дальше… Туда, за Луну, за звёзды, за вечность!
    Значит, скоро и рассветать начнёт…
    Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и медленно затянулся тонким стерильным запахом мороза…
    Эх, до чего же вкусно!

cyclofillydea 2018