Однажды, туманным вечером...

Памятник стоял на высоком постаменте посреди площади. Вокруг него с утра до ночи  торопливо сновали машины, поэтому люди никогда не подходили к его подножию. У заезжих туристов, любивших фотографироваться на фоне достопримечательностей, он тоже не вызывал интереса. Наверное, и называть его  памятником тоже было неправильно. Ведь памятники  ставят в честь  известных героев, учёных или поэтов. А он, высоко стоящий над площадью,  изображал какого-то безымянного рабочего. В этом не было ничего плохого или обидного. Но стоять в нелепой строительной каске, в распахнувшейся раз и навсегда бронзовой рабочей  куртке,  и много лет, горделиво подбоченясь, всматриваться вдаль –  ему было скучно.

Своего имени памятник  не знал. Однако помнил, что на торжественном открытии какой-то громкоголосый оратор называл его  «олицетворением величия рабочего класса», и ещё – «простым рабочим парнем». Последнее прозвище памятнику даже нравилось. Мысленно он и сам называл себя –  «Рабочий Парень».

Однажды, туманным осенним вечером, когда на улицах не видно было прохожих, и даже автомобили не проносились, как обычно, мимо его постамента, Рабочий Парень решился покинуть место своего стояния. Конечно, не навсегда. Ему просто захотелось прогуляться.  В общем-то,  Рабочего Парня можно понять: ведь  стоять много лет, по замыслу скульптора, вглядываясь вдаль, и не делать при этом ни шага вперёд – ох, как непросто!.. Но была  ещё одна причина, по которой он  решился на эту прогулку….

 С высоты своего постамента  Рабочий Парень уже давно заметил в одном из дворов недалеко от площади другое скульптурное изваяние. Выглядел тот памятник весьма необычно: он не стоял, а лежал, растянувшись поперёк двора. Рабочий Парень даже думал сначала, что этот бедняга был сброшен  со своего пьедестала людьми, его изваявшими (такое  случалось  в последнее время  с некоторыми  памятниками). Но Лежащий оставался на своём месте уже много лет, словно так  ему и было предназначено. Эту загадку следовало разрешить. Да и  пора было, хотя бы из вежливости, познакомиться с соседом.

Осторожно ступая, чтобы не звенели стёкла в окнах домов, окружавших двор, Рабочий Парень приблизился к Лежащему. Выглядел тот  весьма необычно: длинноволосая причёска,   старинный  синий камзол и  башмаки с большими пряжками… Памятник  лежал, развалившись вальяжно, закинув ногу на ногу и подперев голову рукой.  На подошедшего Рабочего Парня он лишь  слегка покосился, – и сразу отвернулся в сторону, всем своим видом давая понять: мол, видал я и не таких!..

– Э-э-э… Вечер добрый!... – произнёс Рабочий,  не зная, как начать разговор.
– Йес!.. Гуд ивнинг… – ответил  Лежащий  с сильным акцентом.

«Иностранец!.. – подумал Рабочий. – Надо же….Он, наверно, и не поймёт меня…» Но, на всякий случай спросил:

– Я тут стою по соседству. А вы, смотрю – лежите… Может, помощь какая нужна?..
Лежащий  ответил, неожиданно – на чистом русском:
– Нет, спасибо. Я всегда лежу… Привык.

Действительно, теперь Рабочий Парень видел и сам, что его сосед по площади вовсе не был свергнут с постамента, а изначально  был изваян таким – лежащим.
 
– И не скучно – всё время  лежать без дела?..  – сдержанно поинтересовался Рабочий.
– А я – не без дела лежу. На мне дети играют. Тут, вообще-то,  детская площадка, если ты не заметил... И, вообще, кто бы говорил: «без дела лежать». Ты вот – действительно стоишь без дела. Ну, скажи, только честно: какая от тебя польза?..

Такого поворота разговора Рабочий Парень не ожидал. И стоило ради этого слезать с постамента… Но надо было  что-то отвечать нахальному лежебоке, иначе выходило совсем обидно.

– Я…это…олицетворяю величие рабочего класса!.. – сказал Парень.

Лежащий усмехнулся:

– Ты сам-то хоть понял, что сказал?...
– Нет…–  честно признался Рабочий. – Просто все так говорили раньше. Мне понравилось, вот я и запомнил. А что, разве это неправда?..
– Да, правда, наверное… – вдруг, посерьёзнев, проговорил Лежащий. Он пошевелился, устраиваясь поудобнее. Зашуршали опавшие листья, густым ковром устилавшие землю вокруг.
– А зовут тебя как? – спросил Рабочий Парень, тоже переходя на «ты».
– Меня? Лемюэль Гулливер!..– гордо ответил Лежащий.
– Ну, имечко!.. Язык сломаешь…
– Если хочешь, называй просто – Путешественник, – великодушно разрешил Гулливер. – А тебя – как звать?
– Меня... Если честно, я и сам не знаю!.. Прозвищ полно, а собственного имени – как-то не удостоился. Говорят, что я…этот…«собирательный образ»!..
 
Он подумал, что Путешественник снова рассмеётся в ответ. Но Гулливер даже не улыбнулся.

– Понимаю… Ну, что же, каждому – своё. Ты – собирательный образ рабочего А я – образ литературного героя.  Тоже – придуманный, как и ты. Ведь не было  на самом деле  такого Гулливера, вместе с его путешествиями и приключениями. И не было  таких,  как ты,  монументальных «рабочих парней»...
– А кто же был?..

Путешественник Гулливер впервые пристально посмотрел Рабочему Парню в глаза.

–  А были – обычные  люди. Сами придумывали себе сказки, а потом – сами же в них верили. Только в меня верили, пока были детьми, а в таких, как ты – когда  становились  постарше…
– Ох, не знаю, – вздохнул Рабочий Парень. –  По-моему, в таких, как я – тоже давно не верят!.. Многое  у них переменилось.
– Ну, значит опять – повзрослели!.. – рассудительно заметил Гулливер. – Ты, сосед,  не сомневайся: люди  только поодиночке творят глупости, а все вместе  –  живут великим, общим умом. Так что скоро – придумают новые сказки. И не хуже прежних.
– Будет ли место нам с тобой в этих новых сказках...– задумчиво промолвил Рабочий.
– А как же! – весело отозвался Гулливер. – Наш с тобой век – долгий. Увидим и не такое. А пока, в самом деле, пора бы тебе на своё место. Не ровен час, займут  его какой-нибудь дурацкой рекламой. Поторопись, дружище, ведь не зря у вас говорят, что  свято место пусто не бывает!..

И бронзовый Рабочий, простившись с  новым знакомым, зашагал обратно. Чтобы снова стоять на высоком постаменте, когда  вокруг рассеется туман.