Чудеса

Тётку Евлампию, социального работника, любили на селе. Она разносила по дворам не только лекарства и продукты, но и самые свежие сплетни, и жить оттого становилось веселей.
В то утро Евлампия начала обход с пенсионерки Галины Поликарповны, ещё не старой и не выжившей из ума женщины. Тем чудней казались её рассказы, которые она поведала тётке Евлампии за чаем.
Галина Поликарповна была женщина мнительная, и тому, что происходило с ней, придавала особенный смысл. А происходили с ней удивительные вещи. Однажды, проснувшись ночью, она увидала во тьме огни, которые – как ей показалось – летали над огородом и поселковой дорогой. Покружив невдалеке от дома Галины Поликарповны, огни внезапно исчезли.
На следующее утро Галина Поликарповна  спросила соседа - молодого дьячка,  не видал ли тот ночью неопознанный объект, который хаотично, зигзагами двигался во мраке и внезапно исчез. Дьяк спешно перекрестился и объявил, что летающих тарелок не существует, а есть бесы; их-то и видела Галина Поликарповна в ту злосчастную ночь.
Отчего бесы кружили возле её дома, пенсионерка могла только гадать. Быть может, не во всех  грехах созналась на исповеди. А может, это было попущение Божье за колбасу, которой та оскоромилась в постный день. Не на шутку испугавшись бесов, Галина Поликарповна с нетерпением ожидала приезда отца Романа, чтобы исповедаться и причаститься.
Тётка Евлампия сочла новость о бесах достойной внимания сельчан. К полудню весь посёлок смеялся над Галиной Поликарповной, а загадочным огням, зигзагами парившим над дорогой,  нашлось самое что ни на есть прозаическое объяснение:  комбайнёр Василь, хлебнув лишнего на дне рождения тестя, не мог найти дороги до дома, и, включив налобный фонарь,  кружил возле дома пенсионерки, пока не свалился под забор.   
В другой раз Галине Поликарповне померещилось чудовище. Проходя вдоль озера к малиннику, она разглядела сквозь туман гибкую шею и маленькую голову неизвестного существа, на секунду показавшуюся над водой. Существо походило на знаменитую Несси, о чём пенсионерка не замедлила на следующее утро поведать тётке Евлампии. Конечно, в посёлке нашлось немало здравомыслящих и скучных людей, которые заявили, будто Галина Поликарповна приняла за чудовище обыкновенную корягу. Сама пенсионерка была смертельно оскорблена такими доводами и пригрозила, что никому больше не расскажет ничего чудесного  из своей жизни.
И правда, жизнь в посёлке стала скучней, когда Галина Поликарповна перестала приглашать на чай тётку Евлампию и делиться с той необычными историями. Конечно, жили в округе и другие пенсионерки, в жизни которых происходили удивительные события. У Софьи Петровны Лавровой, к примеру, частенько пропадали вещи - платки, очки, кастрюли и даже газеты. Правда, всё это позже находилось, но – в самых невероятных местах. Тётка Евлампия, слушавшая жалобы пенсионерки,  грешила на домового, но когда догадливый фельдшер прописал Софье Петровне лекарство от склероза, домовой перестал изводить старушку своими проказами, и в посёлке вновь наступили серые будни.
Больше всех от отсутствия чудесных историй страдал пенсионер Пётр Иванович, бывший охотник. Старенький его телевизор показывал лишь несколько программ, а родственники навещали старика по праздникам, и тоска порою так подступала к горлу старика, что хотелось верить в самые пустые пересуды.
Весть о чудовище, якобы виденном Галиной Поликарповной, взбодрила Петра Ивановича. Опыт охотника подсказывал, что пенсионерка могла видеть в воде  нерпу или морского котика. 
Утром, бродя вдоль лесного озера, Пётр Иванович вглядывался в чистую гладь воды. Никакой коряги не было и в помине, зато на опушке совершенно отчётливо виднелись медвежьи следы. Бывалому охотнику они показались невероятно большими. Следы вели к вырубке, куда бабы ходили за малиной.
Набрав корзину подосиновиков, Пётр Иванович неспешно вышел из леса на большак, где и столкнулся с тёткой Евлампией.
- Доброе утречко, дядя Петя!
- И тебе, соседка, не хворать! Чай, к озеру, за малиной?
- Куды ж ещё!
- Ты бы поостереглась туда ходить. Там медведь харчевался. Следы у озера здоровенные, я таких сроду не видал, хотя на медведя трижды  хаживал.
Пётр Иванович раздвинул руки – показать, каковы размером чудовищные следы. Тётка Евлампия охнула.
- Ты иди собирать малину ко мне за погреб,  - предложил Пётр Иванович. – И бабам скажи, чтоб на вырубку не совались. Если это медведица с малышом -  задерёт!
- Да нешто у медведя такие следы? Уж больно большие!
- Сам удивляюсь, - почесал затылок Пётр Иванович. - Да, зря вы смеялись над Поликарповной - нет на озере никакой коряги!
- А чего же тогда она видала?
- А шут её знает! Мало ли в округе зверья!
- Пётр Иванович, а чупакабра в наших лесах водится?
- Чего?
- Чупакабра.
«Отродясь не слыхал про такого зверя!» - озадаченно подумал Пётр Иванович, но вслух произнёс:
- Всё может быть… Леса у нас дикие.
- То-то и оно, что дикие. Ночью из дома выходить боязно. У Поликарповны – чай, слыхал – зверь несушек придушил да кровь высосал.
«Ласка озорует», - подумал Пётр Иванович.
- А у егеря Степана  дворнягу прямо во дворе задрали!
«Хорош егерь! Принял, небось, с лихвой и не слыхал, как собака выла. Такой дурень и ружьё пропьёт – мастак он до одури за воротник закладывать.  А какая собака была!»…
Тётка Евлампия поплелась собирать малину за погреб, а Пётр Иванович смущённо шёл позади,  боясь расспросов о чупакабре. Ему, бывалому охотнику, было стыдно от того, что он ничегошеньки не знает про таинственного зверя.

К вечеру посёлок наводнили невероятные слухи.  Говорили, будто в озере затаилось чудовище; что голова у него малюсенькая, а тело покрыто не то чешуёй, не то шерстью; что огромные следы его, похожие на медвежьи, видал сам Пётр Иванович, а уж ему можно верить – он мужик непьющий и охоте посвятил четверть века,  всякого зверя повидал.
Пётр Иванович выругался – чёрт бы побрал тётку Евлампию! Намолола чуши с три короба, да ещё и его приплела!
Любопытствующие односельчане потянулись ко двору Петра Ивановича. Их одолевали вопросы: нападает ли чупакабра на человека; чем покрыто её тело – шерстью или чешуёй; отчего раньше этого кровососа не видали в наших лесах, а нынче на улицу выходить боязно.
«Забавно выходит, – усмехнулся про себя Пётр Иванович. – Я теперь вроде как первый парень на деревне. Все ко мне. Вспомнили старика. Зауважали!».
Внимание поселковых жителей льстило самолюбию старого охотника. Жил он честно и неприметно семьдесят лет, не хуже и не лучше других. Не скандалил, не пил и ни в чём  постыдном замечен не был. «Вот помру, а люди  и забудут, что жил на свете охотник Пётр Иванович, и ни дети, ни внуки  ихние добрым словом меня не помянут!» – частенько досадовал он.
Теперь же Пётр Иванович не сомневался: помри он сегодня – люди долго будут судачить о том, что старый охотник своими глазами видал чупакабру, но в лес оттого ходить не перестал, потому как был смел и духом крепок. И на вопросы сельчан польщённый вниманием  Пётр Иванович отвечал весьма охотно: зверь не пугливый, но осторожный, оттого и чурается людей; шерсть коротка, зато лапы огромны и когти на них медвежьи; душит всё больше кур и мелкую живность, но с голодухи и на человека может напасть.  Бабы сперва охали, а на следующее утро, когда невиданный зверь высосал кровь из племенных  петушков почтальона Лаврентия, решили не пускать ребятишек в лес.
Ягоды, как нарочно, в ту пору были в самом соку, и Пётр Иванович, дивясь на бабью  дурь, брал  корзины и долго бродил по лесу. Ягода попадалась крупная, а возле болота водились боровики - их Пётр Иванович собирал в огромный заплечный рюкзак.
Три последующих дня Пётр Иванович жил во славе благодаря слухам, разносимым тёткой Евлампией. В четырёх окрестных деревнях только и было разговоров, что о чупакабре. Тут же нашлись мужики, якобы видавшие страшного зверя невдалеке от своих дворов, но поскольку ни один курятник не пострадал от нашествия чупакабры,  мужикам не поверили. 
Слава Петра Ивановича закончилась внезапно благодаря приезду отца Романа.
Отца Романа (в миру Ромку Ларионова) Пётр Иванович знал без малого четверть века. В тот день, когда  Ромка появился на свет,  Пётр Иванович женил своего старшего сына.
Детство Ромки было далеко не безоблачным. Он рос страшным оболтусом, и за свои выходки не раз бывал бит не только отцом, но и колхозным сторожем (а ныне почтальоном) Лаврентием, и продавщицей Галей, и даже директор школы несколько раз таскал озорника за уши.  Сам Пётр Иванович дважды лупил крапивой будущего батюшку за то, что тот был замечен в чужом огороде на клубничных грядах. Школу Ромка закончил кое-как, и даже из армии тётка Валентина – мать Ромки - ни разу не получала похвальных листов и благодарностей за воспитание сына.
Отчего Ромку – дерзкого и   разбитного детину - потянуло в церковь, история умалчивает. Пётр Иванович в Бога верил мало, а удивительное перевоплощение хулигана Ромки в отца Романа воспринял с усмешкой. «Блажной парень! Женить его надо, да где же девку найти, что пойдёт за этакого дурня?».
Девка сыскалась в соседнем селе. Тихая, неприметная, она в первый же год родила Ромке троих пацанят. Ромка с семьёй переехал в дом родителей жены, так как те были больны  и нуждались в постоянном уходе. В родное село отец Роман приезжал на службы трижды в месяц, а ещё - в  отпуск. На два десятка окрестных посёлков он был единственным священником, и собственные родители зачастую не ведали, куда завтрашний день забросит их сына – в шумное и пьяное Никольское или в благочестивое и тихое Лесное. Были ещё и полузаброшенное Михайловское, и процветающее Заозерье, и множество других больших и малых сёл. И везде, где появлялся отец Роман, жизнь становилась светлее и веселей, потому что батюшка не только проповедями, но и делами помогал старикам, больным, многодетным и всем, кто просил его о помощи.
Когда отец Роман появился на пороге избы Петра Ивановича, последний был навеселе – он только что проводил комбайнёра Василя, у которого накануне жена родила двойню. Пустые бутылки, ровным строем стоящие на столе, как солдаты на плацу, свидетельствовали о том, что ножки младенцам обмыли душевно. Закуски, конечно,  маловато, но ведь и рукастой хозяйки в избе Петра Ивановича  не было – какой со вдовца спрос?
Отец Роман возник на пороге из ниоткуда – будто огромная чёрная гора выросла из-под земли. Пётр Иванович только и успел подумать, сколько же силищи должно быть в этаком могучем теле, как батюшка – отчего-то хмурый и неулыбчивый - произнёс:
- Мир дому твоему, дядя Петя. Как поживаешь?
Голос у батюшки был суров,  и старый охотник подумал:  «Ишь, какой стал! Негоже теперь вспоминать о том, как я его за шалости лупцевал!». Вырос Ромка, и уже не шалопай, а уважаемый на селе человек.
- Говорят, старое ремесло не бросаешь? – задумчиво продолжал отец Роман, увидав на стене двустволку. – Много зверя побил?
Пётр Иванович довольно икнул, но к своему ужасу заметил, что язык едва его слушается, и вместо: «Садись, Роман Николаевич, откушай наливки», из уст его вышло нечто невразумительное.
- Давеча люди сказывали, будто ты у озера медведя  встречал, - с сомнением в голосе произнёс отец Роман. – А мне егерь говорил, будто медведи в наших краях перевелись. Как десять лет назад поставили  буровые вышки на борах, так и не видать зверя.
- Дурак твой егерь! – еле выдавил Пётр Иванович. Во рту после пьянки было сухо, в животе – муторно,  на душе погано. – Я трижды на медведя хаживал, нешто следов и повадок не разумею? Будь покоен – если я сказал, значит – видал!
- И чупакабру, стало быть, тоже видал? – спросил отец Роман, косясь на батарею опорожнённых бутылок.
- Как тебя сейчас! – Пётр Иванович уставился на батюшку невидящим взглядом и громко икнул. – Чего пришёл-то?
Отец Роман с какою-то тяжкою грустью оглядел комнату – засаленные стены и потолок; стол, захламлённый остатками пиршества, измятая постель, облупленная печь; голый пол, выщербленный охотничьими сапогами.
- На твоё житьё поглядеть пришёл, - ответствовал отец Роман. – Как же ты, уважаемый человек, до такой жизни докатился?
- До какой – такой? – спросил тот с обидой.
Отец Роман гневно указал на бутылки. Их было ровно десять, но Пётр Иванович имел привычку пропускать стаканчик лишь по особым случаям. Вином и водкой, которые батюшка увидал на столе, старый охотник несколько дней подряд угощал соседских мужиков, заходивших  посплетничать о бабах, ценах на бензин и чупакабре. За минувшее лето Пётр Иванович один только раз и хлебнул от души – сегодня, в честь рождения двойни у Василя. И надо же было такому случиться, что именно теперь в посёлок приехал отец Роман и застал его в неподобающем виде!
- Думаешь, я пью? – попытался оправдаться старик. – Да я ведь чуток только… для настроения. Сам подумай: отчего одинокому мужику не выпить, коли здоровье позволяет? Жизнь скучна, Ромка. Никаких тебе радостей, никаких чудес.
- Скучно, говоришь? – отец Роман снова нахмурился. – А помнишь, как в юности с моим дедом целину поднимал? Как детей растил? Как в самодеятельности участвовал? И ведь не скучно было, так?
- Так! – уныло отозвался Пётр Иванович.
- Что же теперь? Дела мало или совесть пропил? Ты оглянись вокруг – у соседки твоей, у бабки Маланьи, крыльцо прогнило, а починить некому. У деда Кузьмы ноги отказали, кто  дрова в поленницу сложит? Что бы тебе  от скуки болезным старикам не помочь? А у Петрухи давеча трактор заглох. Много он, пацан, в тракторах разумеет? А ты когда-то на МТС лучшим механиком был, отчего не подсобишь?
Пётр Иванович хотел было сказать, что никто из соседей не просил его ввязываться не в свои дела, но поник головой, вспомнив, как лет пятнадцать назад сам корил Ромку за лень и безынициативность.
- А у нас в воскресной школе скучать некогда. Деду Степану на днях сарай чинили, а до этого обелиск павшим воином обновили. И сплетни мы не разносим о ложных чудесах, как ты с Евлампией, а говорим о деле. Школьникам – о войне, об истории края, стариков цифровой грамоте обучаем. А вы что?
Пётр Иванович пристыжённо молчал. Верно говорил Ромка – скука от безделья рождается. И вера в ложные чудеса – тоже.
- Завтра служба. Приходи к десяти. Я тебя исповедую и грехи отпущу, только впредь, если дурь какая в голову придёт, разговор наш вспомни. Дело надо настоящему мужику делать, а не лясы точить с бабами!
Отец Роман повернулся к Петру Ивановичу широкой спиной и пошёл вон из избы.
«Был Ромка дурак, а теперь эвон какой! – подумал ему вослед  Пётр Иванович. – Разгильдяй, сорванец достойным человеком стал. Это ли не чудо?».