Красные рассветы. 12

  Днестров вернулся домой и не раздеваясь лёг в постель, скинул только сапоги. Мать спала за ширмой в углу, на стене тикали ходики с проржавевшей цепью на которой висели две массивные гири. Занавеска легонько покачивалась в открытую форточку доносился шум с железнодорожной станции.
  Крохотный домик Днестровых стоял рядом со станцией Шохино, которая находится в трёх верстах от Ровенок. В ЧК он ходил обычно пешком, своими широкими, твёрдыми шагами. Иногда подвозили на попутной подводе, но это было редко. Сейчас от Ровенок Алексей тоже шёл пешком по тёмным переулкам, чтобы срезать дорогу. Весь путь до дома он вспоминал, почему-то, Анисимова. И вот теперь лёжа на постели, прикрыв рукой глаза, он снова думал об Иване. "Мы друзья, а ведь совсем ничего друг о друге не знаем. Ничего друг у друга никогда не спрашивали, ни он, ни я - хорошо ли это? Всегда Иван такой спокойный, лёгкий на подъём, разговорчивый, а оказывается - вон что!.. И у него не всё гладко. Да, какой там, к чёрту, гладко?!"
  Днестров с шумом развернулся на бок и тут быстрые, яркие картины, неожиданно всплывшие в памяти, стали сменять одна другую... Лай собак, крик матери и его собственный, пронзительный крик и визг мальчишки в светлом костюмчике, лицо матери, её окровавленные руки, она тянет их в сторону и зовёт: "Сынок, сыночек!.." И тут Алексея словно озарило через много лет. А ведь не к нему она тянула тогда руки, не в его сторону смотрела, не его звала пронзительно и жалобно! Он, Алексей, лежал в стороне покусанный и изодранный собаками, а она сидела в бурой грязи, сверкая оголёнными коленями, и тянула руки в сторону барского дома. "Видно, она ослепла от боли тогда, моя бедная мама", - промелькнуло тот час же в голове Алексея. Он снова лёг на спину, видения исчезли. Теперь он вспоминал сегодняшний день, как какой-то сумасшедший, бестолковый сон. "И зачем я погорячился? Хотя меня, действительно, не волнует судьба этого полковника. Что же врать всем и себе?" Да, не желал Алексей копаться в этом деле. Ему хотелось уехать из Ровенок на фронт, где его сила и энергия будут использованы в настоящем деле. "А здесь, разве не настоящее?" - снова мелькала мыль, таившаяся где-то в глубинах сознания. Но он тут же отрицательно замотал головой в ответ самому себе. К утру внутренняя борьба в нём утихомирилась и Алексей заснул.

  Утром Алексей встретился в ЧК с Иваном, столкнулся с ним в коридоре.
- У тебя есть табак, Ваня? Я свой уже весь выкурил.
- Что-то ты больно много куришь в последнее время, искурился совсем.
Днестров промолчал.
- Тихо как, тучи, - продолжал Иван, - должно быть к дождю.
- К дождю, Ваня, к дождю, - сверкнул глазами Алексей и повторил: - Табак-то у тебя есть?
- Ах, да, есть! Подставляй карман! - Иван сыпанул из кисета табак в карман галифе Алексея.
- Задумался о чём-то, Иван?
- Да, есть о чём...
- Поделись!
  Но их разговор прервал Жуков. Он вышел из кабинете и направился к ним по коридору.
- Алёша, - обратился он, остановившись, - поедешь в Шохино. Туда через сорок минут прибудет товарняк, в двух последних вагонах хлеб для населения Ровенок. Возьмёшь пару-тройку ребят для сопровождения груза в город. Разгрузить вам помогут на станции. К тому же, снимешь выставленные вчера там караулы, это больше ни к чему. Караульных этих шесть человек, они тоже вам помогут в сопровождении. Задача ясна?
- Так точно!
- Выполняй!
  Днестров ушёл.
- Иван, я подписал приказ об освобождении Осипа Туркова, брата зоринского старосты. Пойди, распорядись... И вот ещё что, хотел у тебя давно спросить - ты что же брата своего к нам не привезёшь? Нужны люди и мы могли бы его тут привлечь для интересной работы. Парень молодой, а сидит в деревне возле деда. Это как? - Жуков буравил Ивана ироничным взглядом.
- Да, куда его привлекать-то?! Не серьёзная он для нашей работы личность, товарищ Жуков, - Иван передёрнул плечами. - Ему бы только на гармошке играть, да девок щупать!..
- Так уж?! Что-то ты больно строг к нему. А вдруг всё не так окажется, приедь он сюда?! Сколько тебе 24, а ему?
- Двадцать, - ответил Анисимов. - Он там тоже немного занят, помогает в госпитале для раненых бойцов, девушка у него там работает медсестрой, так что имеются и у него настоящие занятия... Да и в городу бывает часто, но его тут не удержишь, приедет за провиантом и медикаментами с ней вместе, а потом опять в свой глухой угол забьётся. Дед его словно цепью тугой к себе приковал, он всё понимает про революцию, но ещё до нашей идеи не созрел.
- Не зрелый, значит? А ты бы ему объяснил как следует, повернул его в другую светлую сторону, - Жуков смотрел на Ивана и улыбался, - отвадил бы его от деда! Поедь туда, поговори с ним...
- Я хотел его отвадить, а некрасиво получилось... Вместо того, чтобы от религии его отваживать, я его девушку, на которой он жениться собрался, можно сказать обесчестил, - Иван опустил голову вниз.
- Что ты сделал?! - Жуков напрягся.
- Вот и говорить-то не хотел, потому что стыдно про такое... А вам должен ответить как есть, врать не могу, потому и не еду туда.
- Ты ей обещался? - Жуков взял его за плечи.
- Нет, но она мне в любви-то призналась в тот раз, - Иван усмехнулся.
- Что же ей делать-то было, призналась конечно... Ты что её силком взял?
- Нет, она сама ко мне прибежала, а Павлик... верно не знает ничего, - Иван встал к подоконнику.
  Жуков поперхнулся словами: - Конечно, я тут тебе не советчик в таких делах, но, по моему, надо всё это разрулить побыстрее. Поехать туда, рассказать всё брату по честному, а потом на этой девушке жениться и привезти её в город.
- Да, не нужна она мне вовсе...
- Как это понимать?
- Как хотите!.. Я и проделал это только брату назло! Думал отвадить от тех мест, что привязки, мол, не будет никакой, так он может со мной и приедет сюда, ан нет! Не рассказала она, видать, ему-то... А он сам, как ребёнок малый ещё!
- Конечно, всего-то двадцать лет, ума не много, - Жуков топтался на месте не зная, что сказать. - И всё-таки, не хорошо у тебя вышло, не красиво.
- Сам понимаю, но очень хочу скорее оборвать с прошлым и моей роднёй, тем более, что я, вы это знаете, не совсем пролетарского происхождения. Вот мне это родство и поперёк горла стоит, а тут ещё брат от деда не отрёкся...
- Знаю, что мать твоя дворянка сбежала когда-то с сыном священника и что родители их не благословили на брак, - и тут из соседнего кабинета выскочил и пробежал мимо Славик Нефтерев, у Ивана тут же изменилось лицо. Жуков это заметил и сразу спросил: - Что ты, вспомнил что-нибудь?
- Брательника, - усмехнулся тот, - как вижу этого Славку, сразу братишку своего вспоминаю, Павлика, у него такие же густые волосы золотисто-белёсые колечками с пушистой чёлкой, только глаза не зелёные, а серые, большие такие глаза...
- Вот видишь, всё-таки вспоминаешь, значит любишь брата. И не говори мне, что он не идейный и до нашего дела не дорос! Это ты не сумел с ним поговорить во время, по душам, а теперь не на него, а на себя за это злишься... Ну, хватит, иди выполняй моё поручение. Не забыл какое?
- Нет, про Осипа...
- Верно, иди!

  Через несколько минут Иван вместе с часовым открывали тяжёлую железную дверь. Осип стоял у окна и испуганно косился на вошедших.
- Осип Турков? - спросил Иван для порядка.
- Он самый, - сдавленно ответил тот.
- Вы свободны!
  Осип продолжал стоять у окна.
- Вы свободны! - повторил Иван с улыбкой.
  Осип медленно вышел в коридор, послушал, как закрывали дверь его камеры, потом повернулся к Ивану и спросил:
- А куда же я теперь?
- А куда хотите. Впрочем, можете побеседовать с товарищем Жуковым, если что не ясно.
  К Жукову он не пошёл. Когда Осипу вернули его одежду, ту, в чём брали на мельнице: старый картуз, поношенный серый пиджак и засаленную телогрейку, он, выйдя на улицу, долго не мог сориентироваться в какую сторону податься. Наконец он поплёлся к базарной площади, а оттуда пешком до Каменки.

  Над деревней спускались сумерки, когда Осип стучал в окошко к Григорьевым. Дунька, выйдя на крыльцо, громко охнула, а потом сбежав вниз, упала в руки Осипа и заплакала.

  Для Жукова оставался открытым вопрос о гибли семьи Вознесенских. Ведь кто-то доложил Георгу (а в этом не было сомнений, что именно Георг причастен к убийству) о сборах полковника на Южный фронт, о том, что с его подачи была накрыта банда Лебедева в лесу. Кто-то доложил, но кто? Семья Вознесенских отпадает. Это ясно, как день. Из Устринской усадьбы ни мать, ни жена никуда не выезжали, а тайно встречаться с кем-либо, не стали бы. Жена Вознесенского была насмерть перепугана одним именем Георга со слов полковника. А вот Агафья Алексеевна - ярая монархистка... Годы не те! Непохожа она на заговорщицу. "Теперь прорабатываем версию с сотрудниками ЧК", - Жуков сидел за столом и листал папки с личными делами, мысли шли единым строем не путались и не сбивались.
  Личное дело Сомова, Мирошина, Вяликова, Днестрова, Нефтерева, который цветом волос напоминает Ивану его братца... Так! "С кого же начать?" - прикидывал Жуков. Как можно обижать товарищей недоверием, товарищей, которых вроде знаешь, как свои пять пальцев. "Кто там говорил вчера, о том, что в ЧК разные люди работают? - размышлял Жуков. - Ах, да, Сомов! Конечно глупо из-за этого, но я с него начну." Жуков открыл папку. С маленькой фотографии на первой странице на него смотрело открытое, доверчивое лицо Сомова. Сразу бросились в глаза его широкие, густые брови.
  Ничего особенного в биографии нет. Работал грузчиком на станции в Шохино, член партии большевиков с 1905 года. Принимал участие в разгроме Деникина, был ранен, после госпиталя остался в Ровенках. Был в гарнизоне Сидорова рядовым. Потом Сидоров порекомендовал его Жукову, как смышлёного, проворного мужика. "В ЧК нужны такие", - ответил Вениамин Сергеевич, и без разговоров взял Егора Сомова к себе. Егор женат имеет сына Володьку.
  Всё ясно и чётко. Жуков закрыл папку и легонько отодвинул её в сторону.
  Вяликов - вечно улыбающийся тип. Жуков не помнил ни одного такого случая, когда бы у Даньки Вяликова было плохое настроение. Хотя, впрочем, какой он Данька? Он Данила Петрович, помощник заведующего отделом по борьбе с финансовыми преступлениями и саботажем, ему уже за сорок, но по внешности этого не скажешь. Лет 35 от силы дашь! Моложавое круглое лицо, розовые пухлые щёки и удивительно красные по-девичьи надутые губы, которых он стесняется и при разговорах всегда старается втягивать внутрь или закусить зубами. Сам Вяликов из Новлянки родом. Это первая ближайшая станция от Шохино в сторону Курска. Городишко небольшой, примерно, как Ровенки. Во время нашествия Деникина погиб его отец, рабочий Новлянского депо. Мать свою Данила не помнит, она ушла из семьи и вышла замуж, когда ему было лишь пять лет. Вяликов после гибели отца работал с новлянскими подпольщиками в тылу. На одной из операций допустил промах. Попался. Приговорён к расстрелу. Бежал. Недалеко от Новлянки на полустанке, его израненного в бессознательном состоянии подобрала жена стрелочника. Скрывала и лечила до прихода наших. Надо отдать должное этой женщине, её смелости и мужеству. Ведь если бы стало известно, что скрывает она у себя, вопреки недовольству мужа, беглово подпольщика, всю их семью, в лучшем случае, расстреляли бы. Жуков читает: "Работает в ЧК с момента её восстановления в Ровенках после нашествия Деникина". Женился недавно. Жена Ксюха - симпатичная, полноватая женщина, работает в аптеке.
 "Ну здесь, кажется тоже - всё ясно! Но вот этот побег, как-то туманно. Я лично его распрошу об этом... Да, что я в самом деле?!"
  Вениамин Сергеевич захлопнул папку с личным делом Вяликова. Потёр глаза, уложил документы в стол, закрыл на ключ, громко щёлкнув при этом замком, и вышел из кабинета. Жуков направился в городскую больницу справиться о состоянии здоровья девочки.
  Доктор сообщил, что она пришла в себя, но в обстановке ориентируется плохо. Сейчас она спит и беспокоить её в ближайшее время, не следует. Но дальнейшее сообщение доктора Жукова потрясло и обескуражило. Неизвестный молодой человек сегодня утром интересовался, не находится ли в больнице на лечении, кто-нибудь из Вознесенских.
- Я, конечно же сказал - нет! - доктор смотрел на Жукова очень внимательно и, похоже, уловил его обескураженность. - Что вы так волнуетесь, Вениамин Сергеевич? У нас строжайший контроль. Ни одно постороннее лицо не сможет проникнуть к ней в палату. Тем более, что этот молодой человек так ничего от меня и не узнал.
- Опишите его пожалуйста.
- Он высокого роста, блондин. Глаза, знаете ли, такого болотного цвета, равнодушные какие-то, губы тонкие, длинные. По всему видно, большой рот. Лицо овальное, нос с горбинкой, острый подбородок. Был гладко выбрит, аккуратно одет в приличный костюм-тройку тёмно-коричневого цвета. Шляпа была низко надвинута на глаза, на меня он почти не смотрел.
- При этом вы смогли заметить цвет его глаз, надо отдать вам должное. Долго вы с ним разговаривали?
- Не долго. Он лишь спросил - нет ли здесь кого-нибудь по фамилии Вознесенский или Вознесенская? Я автоматически ответил - нет! Тогда он попросил меня посмотреть в книгу прибытия. Я взял её для вида, поискал глазами и тоже ответил - нет! Он тут же развернулся и пошёл. Я хотел послать к вам кого-нибудь в связи с этим обстоятельством, но, к счастью, вы пришли сами.
- Так-так! Я, кажется, чего-то не понимаю, - Жуков опустился на стул в приёмной. - А на самом деле она у вас записана в книге прибытия?
- Лена?
- Да!
- Записана. А что, не надо было?
- Дайте сюда эту книгу. Кстати, где она у вас постоянно находится?
- Здесь, в приёмном отделении, на столе у медсестры.
- Дайте!
  Доктор принёс толстую тетрадь с потрёпанной обложкой.
- Тетрадь, смотрю, уже кончается, - Жуков закусил губу. - Знаете, что я думаю? Начните новую, непременно новую... А эту уберите куда-нибудь подальше, в сейф, например.
- Я вас понял. Но зачем же убирать? Я её ликвидирую.
- А это возможно?
- Конечно. Тетрадь кончается, я перепишу из неё всех больных, находящихся на излечении у нас в данный момент. Всех, кроме Вознесенской. На столе будет лежать новая тетрадь и придраться нельзя.
- А если кто-нибудь потребует старую?
- Я улажу это с главврачом, пусть с ним тогда объясняются эти проверяющие.
- Я вам очень признателен, доктор. Но, пожалуйста, предупредите всех из обслуживающего персонала, чтобы о Лене ни слова, кто бы не спросил. В ЧК известно где она и этого достаточно.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.