24.07.2016
Не люблю, когда говорят «Всё зависит только от Вас». Зачем заранее закладывать мысли такого правдивого в наше время одиночества?
А вдруг кому повезёт, и он окажется не один в своих стремлениях покорить желаемые вершины. Такой ёмкий лозунг, скорее всего, не раз выводил на верный путь, НО… Речь сейчас идёт не о том, что нужно сидеть и ждать всяческих благ по свою душу, а об обратной стороне медали, где важно не быть безучастным.
Да, мы всё сможем друг без друга, если жизнь заставит, но вот как–то не то пальто.
Е.А. Королёва
На мостах тоже случается важное
— Прибавь ходу, Тортилла! Я без твоей помощи и то быстрей езжу, — подгонял вредный старик молодого человека, который изо всех сил толкал его инвалидное кресло по тротуару моста. Пожилой мужчина и парень лет тридцати были одеты с иголочки, — в дорогие строгие костюмы. Их путь лежал к недалеко расположенному ресторану с многообещающим названием «Торжество случается».
— Вот зачем было уезжать? Все только собрались и готовы были сесть за стол, — натянуто спокойным тоном спросил парень.
— Мне захотелось подышать городом, — ответил старик, когда они уже пересекли ровно половину моста. — А теперь стой! — громко и требовательно скомандовал он.
Коляска остановилась. Молодой человек безнадёжно медленно встал перед лицом капризного деда и, облокотившись от усталости о перила моста, спросил:
— Что ещё ты придумал?
Несколько секунд оценивая его взглядом, старик ответил:
— Перестань бежать, — это я про твой ритм жизни в целом. Всего не охватишь, и на всех тебя не хватит. Я долгие годы ждал момента, когда ты начнёшь относиться к окружающим вещам по–философски, а не так поверхностно, как ты это делаешь сейчас. Тебе сегодня исполнилось тридцать лет. Есть о чём вспомнить, и есть что начать. Что–то уже не вернёшь, а что–то — нужно не упустить. У меня для тебя есть подарок от самого важного в твоей жизни человека, — старик вытащил из–за пазухи небольшой свёрток в подарочной упаковке, перевязанный атласной лентой, и протянул имениннику. — Раскроешь потом, после праздника, когда будешь один.
Молодой человек принял подарок, не осознавая глубины интимности момента.
— Он ждал тебя двадцать шесть лет, — добавил старик, понимая, что парень в замешательстве. — Я мог отдать тебе его и раньше, но искал подходящий момент. Думаю, сейчас он настал. Это поможет тебе навести порядок в голове.
Дождь любит проникать в мысли
Ранее.
Поздно вечером Семён медленным шагом прогуливался вдоль своего дома. Он держал путь из спортбара, где с незнакомыми людьми смотрел очередной боксёрский бой. Несмотря на победу своего соотечественника в этом поединке, настроение у Семёна было, как и в восьмидесяти процентах случаев, — сдержанно–умиротворённое. Погода в этот вечер стояла, мягко говоря, на любителя. Дорожки были устланы ковром опавших листьев, дул промозглый ветер и мелко моросил дождь. Тканевая куртка Семёна уже успела намокнуть, а с отросших седых волос, бороды и усов, капала прохладная вода. Но, несмотря на это, у мужчины не было настроения ехать до дома на такси. Наступая массивными ботинками в лужи и кашу из сырых листьев, он, как ни в чём не бывало, просто шёл, весь такой в своих мыслях.
Подходя к родному подъезду, он издалека заметил одинокую фигуру сидящего на лавке человека. Семён не мог разобрать сразу, девушка это или мужчина. Оно сидело нога на ногу, приподняв плечи и опустив голову. Руки человека были скрещены на груди, отчего края кожаной куртки с воротником–стойкой стягивались, на ногах — джинсы свободного кроя и модные белые кроссы. Уже повернув к двери, ведущей в подъезд, Семён понял, что это девушка. Хоть волосы и короткие, стрижка была явно девичья, да и редкий парень выкрасит волосы в такой белый цвет.
Как истинный пофигист до чужих судеб, Семён прошёл мимо, но услышав за спиной стук магнита домофона, означающий, что дверь закрылась, он замер на пару секунд. Застыв на первой ступени подъездной лестницы, он произнёс вслух…
— Ох, и пожалею я об этом! — после чего таким же спокойным темпом развернулся и вышел в проклятый дождь.
Сев на лавку рядом с незнакомкой и подняв воротник своей промокшей куртки, он задал вопрос, глядя перед собой:
— Ждёшь кого?
В ответ тишина.
— Я спрашиваю, ждёшь кого? — повторил он и слегка толкнул девушку плечом.
— Нет, — спустя пару секунд ответил тихий голос.
— А чего сидим?
Опять тишина.
— Ты глухая!? — чуть громче, давая понять, что он не любит повторять вопросы, спросил Семён.
— Нет.
— Так чего сидим–то?
— Дождь люблю.
— А днём не любится? Нужно вот так ночью сидеть?
— Днём люди мешают.
— Ну, как видишь, и в такое время от них никуда не деться, — намекая на себя, усмехнулся Семён. — Заболеть не боишься? Или тебя эмоции греют?
Девушка подняла голову и посмотрела на него.
— Какие эмоции?
— Ой, их десятки. Боюсь, до самого рассвета перечислять буду.
— Слышь, Карабас, ты чего привязался?
— Карабас!? — сквозь смех переспросил Семён. — Так меня ещё не называли.
— А ты в зеркало себя видел? — лицо девушки выглядело очень сдержанным, но говорить она стала с вызовом. — Чего привязался?
— Да я так, чисто из соображений разбавить себя хоть какой–то историей.
— Скучно, значит, стало, — сделала заключение девушка и опять опустила голову.
— Дождь смыл желание просто прийти домой, пописать и лечь спать, — подняв лицо к небу, ответил Семён. — Тебе идти что ли некуда? — после небольшой паузы продолжил «Карабас» свой допрос.
— Я в последнем подъезде живу.
— С мужем?
— Родители.
Семён не стал больше спрашивать о семье. Погода стала понемногу раздражать, и он встал с лавки, подняв за собой девушку за предплечье.
— Ладно, звезда, пошли.
— Куда? — одёрнув руку, возмутилась она.
— Чаем угощу, не более того. Чуть согреешься, голову в порядок приведёшь, до подъезда твоего провожу. Нехер тут дрожжи продавать.
— Я никуда не пойду!
— Либо домой, либо ко мне на горячий чай, а потом домой. Поверь, тебе очень повезло, что именно я подсел, а не какой–нибудь отморозок, — он опять взял её за предплечье и повёл в сторону своего подъезда.
— А почему бы и нет, — тихо сама себе сказала девушка. — Разбавлять, — так разбавлять.
Семён лишь закатил глаза и не стал это комментировать.
Квартира у него была достаточно просторной. Как таковой прихожей не было, из входной двери сразу попадаешь в зал, совмещённый с кухней, также имелась небольшая отдельная комната и ванная, — как без неё. Жилище было выполнено в мужском стиле: минимум мебели, тёмные тона, беспорядок, барная стойка на кухне.
Семён разулся, снял куртку и, пройдя на кухню, нажал кнопку на чайнике, после чего взял в руки забытый на стойке мобильный телефон. Он любил как бы нарочно забывать его дома, — отучал себя от привычки к гаджету. Также он не любил, если кто–то рядом безвылазно торчит носом в экране телефона. Сама мысль о том, что какая–либо вещь может привязать к себе, была нестерпима для него.
Гостья тем временем тоже разулась, сняла куртку и прошла вслед за ним. Когда Семён услышал её тихо крадущиеся шаги уже за спиной, он резко повернулся вполоборота и, уткнув свои указательный и средний пальцы правой руки, как дуло пистолета, ей в грудь, громко потребовал…
— Имя, быстро!
Девушка чуть опешила, но через пару секунд приняла шутку.
— Ева, — ответила она.
Семён опустил руку и с доброй улыбкой продолжил.
— Зайчики с ушами, давно я не встречал такого имени.
— Поздравляю, встретил, — сухо ответила Ева и запрыгнула на высокий стул за стойку.
— Семь пропущенных, — произнёс Семён вслух, глядя в экран мобильного, — он думает, что если с первого раза не получилось, то остальные шесть точно сработают? — Мужчина положил свой смартфон на место и, включив кнопку автоответчика, начал доставать чашки и чай.
«Ты опять оставил телефон, да? — раздался позитивный мужской голос из автоответчика. — И, да, я это понял не сразу. Ну да ладно, к делу, — заеду завтра вечером, часов в восемь, и Ксюху привезу». Сообщение закончилось.
— Кто такая Ксюха? — поинтересовалась Ева, вертя в руках фигурку Будды, которая стояла на стойке.
— Дочь, — ответил Семён.
— Так ты не один тут проживаешь?
— Один. Ксю жила с матерью, а три года назад вышла замуж и переехала.
— А с женой что, не срослось?
— Я что, на допросе? — усмехнулся Семён и поставил на стойку чашки и заварной чайник, в котором медленно кружились залитые кипятком чайные листья.
— Ладно, не говори, — безразлично ответила Ева и, отставив Будду, посмотрела на него. — Где у тебя пульт от телека, хоть фон какой включить.
— Я не знаю, где он, Сургы и Лургы ещё вчера заиграли и не отдают. — Семён включил вытяжку и, облокотившись бёдром о столешницу, закурил.
— Кто? — переспросила Ева.
— Сургы и Лургы.
— Это животные какие–то? — Ева огляделась по сторонам.
— Нет, это домовые, — спокойно ответил Семён, наблюдая за её реакцией.
Ева серьёзно посмотрела на него и спросила.
— Это они тебе сказали, что их так зовут?
— Ха–ха, — Семён не захотел долго мучить свою гостью и пояснил, — понимаешь, человеку же свойственно искать виновных в своём несовершенстве, так и я — не исключение. Часто что–то пропадает, а когда и куда я это всё сую, — убей, не помню, но потом нахожу. Так вот, чтобы лишний раз не беситься оттого, что я такой рассеянный, придумал себе двух домовых и поселил их тут. И что они только не творят! Ругаюсь на них, жуть! Думал, пусть будет один, но когда решал, как назвать, захотелось именно Сургы или Лургы, — это персонажи песни «Упругие их имена» группы «Пикник», — тут я и понял, что они неразделимы. Пришлось оставить обоих. Тем более что один не может столько всего натворить, а вот на двоих — проделок в самый раз.
В воздухе повисло молчаливое ожидание.
— Я ухожу, ты ненормальный, — Ева слезла со стула.
Семён тем временем полез в шкафчик за разделочной доской.
— Пожалеешь, — немного протяжно и спокойно сказал он. — Возьми лучше в холодильнике сыр и масло. Хоть бутером тебя угощу, — он протянул Еве доску с ножом. — И да, ты сделаешь его себе сама.
Через пару минут чай был разлит, бутерброды сделаны, пульт от телевизора нашёлся в холодильнике, и они оба уселись на диване за небольшим журнальным столиком.
— Сдаётся мне, что ты необычный человек... — продолжила узнавать своего ночного спасителя от дождя девушка.
— А кто такие обычные люди? — Семёну было интересно, как она это видит.
— Две руки, две ноги, голова и мыслительный орган под названием «жопа», — язвительно ответила Ева.
— А как же то, во что они едят?
— Ладно, прибавим желудок.
— Так у меня всё то же самое, — наигранно оглядел себя Семён.
— Да, но всё–таки думается мне, что мыслительный орган у тебя расположен чуть выше, чем у простого человека.
Семён указал на свою область сердца.
— Спасибо, я тоже люблю так думать, — поблагодарил он за комплимент, — главное, чтобы выше не поднялся, — тут он указал на голову. — Боюсь, не уживётся на одной территории такое разнообразие чувств и мыслей. Стараюсь разделять, а одному это гораздо проще сделать. Да, что мы всё обо мне. Говори, кто тебя под дождь выгнал! Я хоть и ненормальный, но любопытство мне присуще, тем более что ты мой бутер ешь, и мне нечем будет сегодня утром завтракать.
— Как ни стыдно попрекать меня куском хлеба с сыром!?
— И с маслом!
Они чуть посмеялись, и Ева рассказала:
— Никто меня не выгонял, просто бывают такие моменты, когда от всего происходящего и не происходящего становится настолько тошно, что доводишь себя до состояния «дайте мне эту дверь, и я выйду отсюда навсегда, но иногда буду заходить в гости». В такие периоды, когда понимаешь, что перевернуть систему невозможно и нужно приучить себя жить в ней, но носить не серую робу, а хоть иногда украшать её какой–то особенностью, возникает желание внутренней встряски посредством того, что доступно, но не опасно. И вот сегодня это была прогулка под дождём. Мне это нужно, потому что я верю в то, что если совершать непривычные действия и пытаться размышлять в нестандартных условиях, то это приведёт к изменению взглядов на, казалось бы, тупиковые моменты в жизни. — Ева рассказывала очень эмоционально, жестикулируя, постоянно меняя мимику, придавая словам ещё больший окрас.
Семён с интересом, но, не проявляя никаких эмоций, выслушал её, после чего…
— Я ухожу. Ты ненормальная.
Конечно, Семён понял, что пыталась донести до него Ева, ему была очень знакома попытка уйти от себя и от всех, оставаясь при этом в себе и не имея права отстранить от себя окружающих.
Открыв дверь однажды, он не пожалел
Мы живём в обществе. Мы учимся, работаем, выходим на улицу для прогулок, посещаем разные места, города и другие страны и находимся в этот момент в обществе. У нас есть определённые рамки поведения, которые прописывают, что можно, а что нет, что принимается окружающими, а что может оказаться неприемлемым. Вот, к примеру: есть тротуарная дорожка; если вы по ней просто идёте, то это нормально, никто и не обратит на вас внимание. Если вы пойдёте в строчку по бордюру, раскинув руки в разные стороны, — это тоже будет нормально, вас заметят и, может, даже позавидуют хорошему настроению и столь нестандартному порыву. А если вы будете кричать, ругаться, хватать других людей, т.е. как–то нарушать рамки установленного приличия, потому что вам этого просто захотелось, то это уже катастрофа.
Наличие рамок — это нормально для общества. Умение понимать и чувствовать рамки говорит о разумности человека. Вот только жаль, не все могут принять положительные, но нестандартные изменения привычного. Наступает момент, когда один чувствует себя, действительно, единственным в своём круге. И как ни пытайся спасти свой мир от других, всё равно будут определённые ограничения.
Именно эту тему обсуждали Ева и Семён пока пили чай.
— Знаешь, — поставив чашку на стол, решила поведать о своих пристрастиях Ева, — вообще я не любительница распивать чаи, больше предпочитаю кофе или шампанское.
— А я, вот, люблю заставлять себя любить чай, — улыбнулся Семён. — Мне, конечно, уже не поможет, но, говорят, это полезней.
Ева откинулась на спинку дивана с довольной улыбкой, которая явно свидетельствовала о том, что девушка жаждет больше узнать Семёна. Её поразило его умение слышать собеседника, для неё восторгом стали его попытки понять услышанное. Семён открыт новому, но имеет и свои чёткие суждения.
— Что ты так смотришь на меня? — прищурившись, спросил он.
— Мне кажется, я искала тебя уже однажды.
— Что это значит? — Семён сохранил своё лицо спокойным и тоже откинулся, но с несколько напряжённой спиной.
Они смотрели друг другу в глаза.
— В какой–то момент своей жизни я стала остро нуждаться в общении с таким героем забытых произведений, как ты, — продолжила Ева.
— И что, до сих пор нуждаешься? — с надеждой, что на него сейчас ничего не будут возлагать, спросил Семён.
— Вот только не надо портить момент своей типичной для мужика боязнью ответственности, — слегка коснувшись его плеча, отмахнулась от вопроса Ева. — Сильно много я от тебя не хочу, лишь часть самого дорогого, что у тебя есть.
— Только никакой любви, секса и совместных покупок.
— Хорошо, хоть в этом списке была любовь, а то возник бы большой вопрос… — усмехнулась Ева. — Мне нужно твоё время.
Семён немного задумался.
— А что мы будем делать в это время?
— Говорить.
Семён ответил не сразу.
— Ты, по–моему, не так давно собиралась уходить.
— Да ухожу, ухожу.
Ева встала с дивана и направилась к своим кроссовкам. Время итак уже было раннее, а любая первая встреча должна быть недолгой.
— Знаешь, ты меня на долю моего любопытства заинтриговала. — Семён облокотился о косяк входной двери, наблюдая за сборами своей ночной гостьи.
— Что, хочешь попробовать?
— Ну, я, если честно, сам процесс слабо себе представляю. Но да, скорее хочу, чем мне безразлично. А сейчас, — он сделал небольшую паузу, чуть улыбнулся и приподнял одну бровь, — будет очень романтичный, но исключительно в рамках ранее сказанного вопрос. Когда я тебя увижу?
— А когда свободен. Я–то хоть и работаю, но график у меня гибкий, главное — работу вовремя сдать.
— И кто же ты у нас?
— Это важно?
— Я хочу знать, на кого собираюсь тратить своё время.
— Я редактор в одном журнале.
— Надеюсь, не по психологии, иначе я аннулирую все наши договорённости.
Ева рассмеялась.
— Нет, тут ты можешь быть спокоен.
Семён оделся после Евы и, несмотря на все её уговоры не страдать фигнёй и не провожать её, он всё–таки выполнил своё обещание и довёл свою гостью до подъезда.
— Ну, а ты у нас кто по профессии? — спросила Ева напоследок. — Может, мастер по татуировкам? — по его расписанным рукам и шее (это всё, что попало в поле зрения Евы из–за футболки) предположила она.
— Тоже не угадала.
— И? — ждала ответа Ева.
— А вот, раз ты завтра сильно не занята, приходи и сама увидишь, но на что–то особо грандиозное не рассчитывай. Всё довольно предсказуемо и просто.
— Квест?
— Ага, — улыбнулся Семён. — На улице Королёва есть автомастерская, она там одна, не ошибёшься. Территория большая, сама найти не пытайся. Спроси на охране Профессора, и тебя ко мне проводят.
— Профессор Семён, значит. Ну, посмотрим, — на этих словах Ева открыла подъездную дверь и пропала за ней, после чего выглянула. — А ты прикольный.
— Смотри не влюбись, — уже отвернувшись и собираясь уходить, ответил Семён.
— Я бы с радостью, да мне нельзя.
Дверь закрылась.
Ева вошла в квартиру и тихонько прошла в свою комнату так, чтобы не разбудить домочадцев.
Выспаться ей, конечно, не пришлось, но по хорошей причине. Четырёхлетний сын Дима разбудил её, влезая на кровать со своими любимыми комиксами в руках.
— Мам, смотри, я свой комикс начал рисовать.
Среди красочных страниц журнала были аккуратно сложены альбомные листы с неуклюжими рисунками.
— Ты мой художник. — Ева поцеловала сына в висок и, приподнявшись, стала разглядывать его труды.
В комнату заглянула мама Евы.
— Давно пришла? — спокойным понимающим тоном спросила она.
— Недавно, — ответила Ева. — Всё хорошо, — успокоила она.
— Дим, пошли завтракать, дай маме отдохнуть.
— Не надо, оставь, мы сейчас вместе придём и сами приготовим. Да, Димась?
— Да! — согласился малыш и продолжил хвастаться рисунками.
Семён же в этот день проспал до обеда и только к трём часам смог собраться и выйти из дома на работу.
Погода в это утро радовала больше — дождь прошёл, и периодически из–за облаков выглядывало солнце. Проходя мимо лавки, на которой он повстречал этой ночью Еву, Семён слегка улыбнулся ей и тихо сказал.
— Привет, старая, хотел бы я знать твои истории.
Потом он подошёл к своей машине, припаркованной в начале дома. Это был чёрный Nissan X–Trail с аэрографией на всё правое крыло автомобиля. На рисунке был изображён человек в чёрном одеянии в пол, как у монахов, с надетым на голову капюшоном так, что не было видно лица. Движением вытянутых рук он поднимал из земли душу красивой девушки в белом свободном платье. Под его ногами — серая трава, а вдалеке несколько деревенских домов с кое–где горящими светом окнами, и за ними — погружённые в ночь горы. Семён достал из машины очки от солнца, и, надев их, отправился на работу, как это часто бывало, пешком.
У него не выходили из головы слова Евы, которые она сказала ему на прощание этой ночью: «Я бы с радостью, да мне нельзя». Вариантов у него было два: либо есть муж, жених или ещё кто, не обязательно официальный, либо это очередная уловка с интригой.
— Боже, мне сорок семь лет, о чём я думаю, — пришлось сказать ему самому себе, т.к. мысли так и роились в его голове, и всё вокруг одной персоны, — надеюсь, она не придёт сегодня.
Он зашёл в своё любимое кафе, заказал латте на вынос, перебросился парой фраз с давно знакомой ему кассиршей, отпустил пару шуток завсегдатаям заведения и вышел, ещё улыбаясь. Но стоило дверному колокольчику сообщить, что дверь закрылась, Семён резко выдохнул и безнадёжно опустил плечи и руки.
— Вот кого я обманываю?! Себя? — тихо, но с раздражением задал он вопрос. — Я хочу, чтобы она пришла.
По ту сторону…
Замок из серого камня возвышался на холме жизни, его здесь называли Великий. Витражные окна этого великана уже много лет горели огнями, свет которых исходил изнутри его холодного тела. Так было всегда, ибо в этой части земель круглый год царил мрак. К главным воротам замка вёл массивный мост, который никогда не был пуст. Существа в белых одеждах шли к нему друг за другом, соблюдая дистанцию. Тут их называли просто — Белые. Они двигались не спеша, бережно храня в руках и закрывая своими крыльями от ветра свечу с уже зажжённым фитилём. Кому–то не везло, и фитиль гас, не достигнув главного входа Великого, те Белые разворачивались и шли назад, громко плача.
Те же, кому довелось сохранить тёплое сияние огня, с величайшим сожалением были вынуждены расстаться со своей свечой и передать её обитателю и служителю стен Великого. Этих существ испокон веков звали Хранителями. Они носили серые балахоны до пят с вечно надетым на голову капюшоном. Никто и никогда не видел их лиц, если они вообще у них были.
История эта началась с одного Белого. Пройдя путь от своей мастерской–хижины до Великого, Лозган (так его звали), с трудом противостоял сильному ветру, поднявшемуся, как только он ступил на финишную прямую, — на мост. Он закрыл свою свечу и руками и крыльями, шёл вслепую, надеясь в какой–то момент просто упереться в ворота, но это не уберегло огонь его свечи. Тогда, чувствуя, как многие из Белых идут навстречу ему со своими погасшими свечами, он решил прибегнуть к запрещённому заклинанию. Запрет был прост: читать заклинание можно было только в момент создания свечи в собственной мастерской, а никак не для поддержания её жизни в пути. Если свече суждено было погаснуть, не начав свой путь, то менять её судьбу было нельзя. «Но если совсем тихо и незаметно…» — впервые подумал Лозган.
Еле слышно нашёптывая мантру, Белый достиг стен Великого и вошёл в замок героем, «сохранившим» свой огонь. В центре просторного зала его уже ждал Хранитель. Медленно подойдя к нему, не говоря ни слова, Лозган осторожно передал ему свечу.
— Счастливой истории тебе, — шепнул он последнее напутствие свече и, поклонившись Хранителю, отправился к выходу.
С того момента, как огонь попадает в руки Хранителей, Белые больше никогда не видят своих свечей. Но только не в этот раз…
Искреннее желание небо всегда осуществит. Терпение, мой друг...
Ева заглянула в указанный ей охранником просторный гараж, где она сразу увидела Профессора, который был очень увлечён работой над мечтой любого короля дорог, — мотоциклом Harley–Devidson. В гараже из колонки, подключённой к телефону, играло «НАШЕ радио», вокруг, как и полагается, было много инструмента и запчастей, а в глубине помещения стояли ещё три железных коня того же производителя. Было видно, что они готовы каждый к своему путешествию, т.к. доспехи их блестели даже в плохом освещении.
— Какой красавец! — крикнула Ева, облокотившись одним плечом об открытые входные ворота.
Семён приподнял голову и, увидев её, улыбнулся.
— Надеюсь, ты это про меня, — ответил он, вставая с одного колена и взяв тряпку, чтобы вытереть руки, перепачканные маслом. — Заходи! — пригласил он жестом.
— Я не одна.
— С подругой? — предположил Семён. — Тем более, не задерживайтесь.
— Весь седой, а всё туда же.
— Ну, так говори уже. Вот любишь ты эти паузы неизвестности. — Семён сделал радио тише и, отпив из чашки давно холодный кофе, встал в ожидающую позу, уперев руки в бока.
Из–за спины Евы показался её сын, он скромно встал перед мамой, прижавшись спиной к её ногам и сжимая в руках на груди мягкую игрушку, щенка.
— Ага! — Семён, прищурившись, посмотрел на Димку.
— Можно? — спросила Ева с лёгкой улыбкой.
— У меня можно всё! — разведя руками, ответил он и, подойдя к Димке, протянул ему руку, предварительно присев на одно колено, — Семён, — представился он.
Дима со сдержанным удивлением быстро осмотрел его татуировки на руках, после чего заглянул прямо в глаза и, не увидев в них угрозы, как можно крепче пожал руку.
— Дмитрий.
— Заходи, Дмитрий, – Семён встал с колена и отошёл в сторону, освобождая путь.
Ребёнка сразу заинтересовали мотоциклы, поэтому он спокойным, но уверенным шагом направился прямиком к первой модели Harley–Devidson.
— Извини за такую неожиданность, — сказала Ева, проходя с Семёном вслед за сыном, — просто в нерабочее время я стараюсь по максимуму быть с ним.
— Это правильно, — одобрил Профессор и, не стесняясь, оглядев Еву с ног до головы, заметил, – выглядишь лучше, чем вчера, по крайней мере, свежее.
— Сравнил.
На ней сегодня был плащ чёрного цвета, который в этот момент был расстёгнут, под ним белый свитер крупной вязки с тонким, но объёмным шарфом цвета «шампань», чёрные узкие укороченные брюки и туфли на шнурках в мужском стиле. Через плечо была перекинута небольшая сумка из чёрной кожи. На лице уместно смотрелся аккуратный дневной макияж, а короткие волосы, как, впрочем, и всегда, были уложены в лёгком бардаке, как будто их слегка потрепал ветер.
— Кофе? — предложил Семён.
— С удовольствием, — ответила Ева и принялась не спеша разглядывать различные плакаты в автомобильной и мотоциклетной тематике, развешенные по стенам гаража. — А почему нет плакатов с девушками? — удивлённо обратилась она к хозяину гаража.
— Зачем? Вот ты пришла… — усмехнулся Семён, засыпая в кофе–машину свежие зёрна. — А вообще, чтобы не отвлекаться.
— Ага, как в анекдоте:
«— Мой сын просит руки вашей дочери.
— У него что, своей руки нет?
— Есть, но она устала».
— Злая ты, — заметил Семён. — Что нравится? — обратился он к Диме, который так и кружил вокруг трёх мотоциклов у дальней стены гаража.
На его вопрос Димка лишь обернулся и в знак согласия кивнул головой, после чего продолжил изучение.
— Как твоё настроение сегодня, лучше? Гулять в ночи не тянет? — обратился Семён к Еве, которая села на кожаный диван у стены.
— Сегодня нет. Вчера хватило.
— Ну, так что ты там вчера от меня хотела, рассказывай, — вспомнил ночной разговор Семён. — Что–то там про моё время…
— Так вот оно и началось, — удивившись его непониманию очевидности момента, ответила Ева. — Ты же сейчас тратишь на меня время. Скажи лучше, мне прям любопытно, почему ты с женой разошёлся и одна ли она у тебя была?
— Жена одна, кто–то был до неё, а после неё ничего серьёзного особо не хотелось.
— До неё ладно, а что вас привело к расставанию?
Семён чуть помолчал, глядя на Димку, а потом спокойно начал наливать кофе в чашки и ответил.
— Измена. Моя измена.
— О как! — Ева приняла свою кружку, а Семён сел рядом.
— Вот тебе и так, — продолжил он. — Причём самое загоняющее меня в угол то, что я любил свою Лизу тогда, любил и после, люблю и сейчас, но язык не поворачивается просить прощения, знаю, что предал. Я до сих пор не могу столько пить, сколько выпил в тот день. Хотя и изменять–то уже некому, а всё ровно злоба берёт, хоть сам себя об стену бей.
— Значит, всё из–за алкоголя? Нашёл, на что повесить. Давно это было?
— Давно. Десять лет назад. Дочке было 15 лет. У неё, кстати, сегодня день рождения, и она скоро приедет за своим подарком. Правда, она ещё не знает, что это.
— И что же это?
Семён показал глазами в сторону трёх мотоциклов, и только сейчас на одном из них Ева разглядела небольшой розовый бант, привязанный к ручке.
— Она у тебя боевая?
— Что ты! Ещё хлеще, чем мы с женой вместе взятые. Мы, кстати, потом поедем ко мне ужин готовить. Вы с Димкой с нами?
— Неудобно как–то.
— У нас с этим всё нормально. Ксю, кстати, приедет с коллегой по работе, мужчиной, а он собеседник от дьявола, советую.
Тут к Еве подбежал Димка.
— Мам, я, когда вырасту, тоже себе такой сделаю, — он указал на мотоцикл.
У Семёна зазвонил мобильный, он быстро поговорил и объявил:
— Подъезжают.
Профессор выкатил подарок в центр гаража. Через пару минут в ворота вошёл мужчина лет тридцати пяти в чёрной куртке, джинсах и кроссовках, волосы немного длинные, уложенные, лицо брутальное, красивое и самоуверенное. Перед собой он вёл невысокую стройную девушку в длинном платье цвета тёмный шоколад, поверх которого была одета косуха, волосы её были небрежно заплетены в недлинную косу. Коллега закрывал руками глаза Ксюше.
— Сразу говорю, — парировала именинница, пока её вели к назначенной точке, — раз уж мы тут, то либо это тачка, либо я ухожу.
— Дарёному коню в зубы не… — Семён не успел закончить народную мудрость.
— Да, да я могу притвориться, но только не с тобой, папа, ты же меня любишь и не хочешь разочаровать.
— Всё, Глеб, убирай руки, — скомандовал Семён.
Ксюша ещё несколько секунд держала глаза закрытыми, как бы боясь, что надежды не будут оправданы, но всё же решилась и открыла. Не веря своим глазам, она резко вдохнула полной грудью и закрыла ладонями рот, как бы сдерживая в себе восторг, но быстро пришла в себя и, завизжав от радости, кинулась на шею отцу.
— Ты же мне запрещал! — радостно вспоминала она.
— Да, я говорил, что опасно, но ты же на пятьдесят процентов состоишь из меня, а значит, — справишься.
Ксюша принялась осматривать мотоцикл и тут заметила Еву с Димой.
— Ой, здравствуйте, не сразу заметила вас. Я Ксюша, его дочь, — она указала на Семёна.
— Ева, а это мой сын Дима.
— Глеб, — представился Ксюшин сопровождающий, сразу близко подойдя к Еве, тем самым нарушив её зону комфорта. — Всё моложе и моложе, — пристально посмотрев в лицо Евы, в полголоса произнёс мужчина.
— Вы меня не за ту приняли, — резко ответила она.
— Простите его бестактность, — примеряясь к седлу своего нового железного друга, вставила Ксюша. — Глеб вообще личность всех напрягающая, но сам он от этого кайфует.
— Да, просто мы уже привыкли, — добавил Семён. — Но если захочешь наказать его физически, то мы с удовольствием поддержим.
— Вот не везёт мне в жизни с людьми моего уровня. Попадаются сплошные аборигены с копьями и в набедренных повязках, в то время как научный прогресс уже готовит проект по заселению Марса. — Сказал в своё оправдание Глеб и, взяв из рук Семёна его кружку кофе, сел на диван.
Так они провели в гараже ещё с полчаса. Димку немного покатали на Ксюшином подарке, после чего все отправились к Семёну домой, чтобы поздравить именинницу за праздничным столом.
По дороге Еве рассказали, что Ксюшин муж сейчас находится в командировке, а Глеб — её друг и коллега по работе. Работали они в фотостудии под названием «Мастерская мечты», где Ксюша была администратором, а Глеб — одним из ведущих фотографов и художников.
— У тебя очень интересные черты лица, — заметил Глеб, обращаясь к Еве, когда они переступили порог квартиры. — Требую фотосессию!
— Сколько? — спросила она.
— В твоём случае бесплатно с правом на использование фото в благих целях.
— Ты такой наивный, что даже не понял, — засмеялся Семён. — Она спрашивает, сколько ты ей заплатишь.
Глеб застыл на месте.
— Нисколько. Я творец, я отдаю свой талант и только.
Когда все сняли куртки, Ева увидела, что на руках Глеба и Ксюши тоже есть цветные татуировки.
— Я смотрю, вы все тут творческие.
Ксюша поймала её взгляд.
— Ну, мне есть в кого, а Глеб — просто художник.
Фотограф недовольно фыркнул на такое заявление в его адрес.
Всё прошлое — настоящее
— И когда ты успел купить столько продуктов? — спросила Ева у хозяина квартиры. — Вчера только несчастный кусок сыра был и всё.
— Сургы и Лургы не всегда пакостят, если себя хорошо вести, они и помочь могут.
— Ну–ну, опять они, — добавил Глеб, отдавая Семёну ключи от квартиры. — Лучше бы «спасибо» сказал.
Но Семён лишь послал ему воздушный поцелуй, на что тот скорчил гримасу отвращения.
Все принялись за приготовление пасты, салата и небольшого количества канапе. Все, кроме Глеба. Он взял на себя Димку, разложив с ним на полу журналы про автомобили.
У Ксюши зазвонил мобильный, но руки её были заняты нарезкой ингредиентов для салата, поэтому она нажала кнопку громкой связи. Звонила её мама, которая не смогла присутствовать на дне рождения дочери из–за сильной простуды. Лиза поздравила дочь и пообещала ей грандиозный праздник, как только поправится.
— Спасибо, мам! — поблагодарила Ксюша. — А знаешь, что мне подарил папа?
— Что? — серьёзным тоном спросила Лиза.
— Harley–Devidson!
— Что!? — уже во весь голос возмутилась мама. — А ну–ка, дай трубочку этому козлу!
— Семён, Вас к телефону, — Глеб уточнил назначение слова «козёл».
— Я тут, Лиз, — предчувствуя град обвинений, выдохнул Семён.
Дальше со стороны вечно трепещущей за своё чадо матери последовало подробное разъяснение с приведением безоговорочных фактов того, что Семён думает только о том, как показать себя лучше и оригинальней всех, не заботясь о последствиях. И извилин, по мнению бывшей жены, ему как не хватало, так ничего и не изменилось, и что ему следует засунуть этот мотоцикл себе туда, куда он вряд ли сможет поместиться.
Все тихо ржали, чтобы Лиза их не услышала, а Семён, как и в большинстве случаев, сдержанно, не проявляя никаких эмоций, выслушал все напутствия и пожелания.
— Тебе что, не понравился мой утренний сюрприз–посылка? — спросил он после того, как его бывшая супруга прооралась и сбавила обороты.
— Мне очень понравилось. Букет шикарный, но вот с подвеской ты переборщил. Мне долго пришлось объяснять мужу, что это подарок в честь дня рождения дочери и ничего больше.
— А вот тут ты не права. Это не только в честь дочери, это ещё и напоминание о том, как я тебя люблю.
Чуть помолчав, Лиза ответила.
— Давай не будем, эта старая история точно не может иметь продолжения. Ты же всё прекрасно понимаешь, и всё ровно ворошишь прошлое.
— Пока я это делаю, ты счастлива, и твой муж дорожит тобой.
После этих слов Семён отключил телефон и поцеловал дочку в лоб.
— Как я не люблю, когда людям приходится объяснять очевидное, — вздохнул Глеб.
— Эмоции и картинки отвлекают от многих мыслей, — пояснила ему Ева.
— Да, в этом плане хорошо быть слепым, — концентрируешься больше обычного. В наше время очень много отвлекашек от важного. Телек, Интернет, бары, рестораны, всяческие торговые и культурные центры, где можно найти себе занятие по душе. За этим всем мы забываем подумать о людях, а ведь всё это — создание рук человеческих, и ими тоже правили эмоции, желания и … пороки, — философски заключил фотограф.
— А пороки тут причём? — прожёвывая недорезанный огурец, спросила Ксюша.
— Ну, скажем, так я перечислил только более ли менее приличные места и типы развлечений, а есть ещё всяческие утехи.
— Глеб, я прошу тебя! — строго сказала Ксюша. — Тут ребёнок.
— Пусть знает, что его ждёт, и учится фильтровать смолоду.
— Не тебе его воспитывать.
Все украдкой посмотрели на Еву, которая, ко всеобщему удивлению, промолчала, но Глеб не успокоился.
— Ева, вот скажи, по какому принципу ты воспитываешь своего сына?
— Знаешь, — немного подумав, начала она, — я считаю, что моя жизнь на сегодняшний день достаточно успешна. Конечно, было всякое, не буду вдаваться в подробности, но самое главное, что я сохранила, — это уважение к самой себе. Я никому не портила жизнь, не подставляла, старалась отвечать за свои слова и поступки, если сходила иногда с ума, то наедине с собой. Короче, лицо перед самой собой я сохранила, и я хочу, чтобы этому научился мой сын. Воспитываю, относясь к нему, как к себе равному, разговариваю с ним уважительно, учу размеренному и обдуманному принятию решений. Уже сейчас.
Глеб посмотрел на увлечённого журналами Димку.
— А ты серьёзным парнем будешь!
День рождения прошёл душевно. Еду приготовили, стол накрыли, разговоры, шутки, смех и лёгкая атмосфера. Что может быть приятней?! Семёна, конечно, как и каждый год, расстраивало отсутствие его бывшей жены на этом празднике. Поступило предложение отпустить ситуацию, на что тут же был дан ответ.
— Как отпустить то, что повторяется из года в год? Какой–то тиранистый ей мужик достался, вообще не хочет, чтобы мы хоть мельком увиделись.
— А ей на таких везёт, — намекнула Ксюша.
— Вся проблема, заметь, в тебе, — Глеб ткнул указательным пальцем в грудь Ксюши.
— И что ж, мне умереть теперь?
— Боюсь, это не изменит ситуацию, — поддержала беседу Ева.
— Так что живи, доча, и не вздумай умирать, — обнял её отец. — Не заставляй своего старика лишний раз нервничать.
— Сказал он, подарив наимощнейший мотоцикл, — подвёл итог Глеб.
К часу ночи празднование подошло к логическому завершению. Глеб уехал в аэропорт встречать свою жену (она у него работает бортпроводником), предварительно доставив Ксюшу до её квартиры. Димку Ева отвела домой и уложила спать, после чего вернулась к Семёну.
— Как думаешь, ты в тот день перечеркнул своё будущее? — спросила она.
— Когда допустил измену? — уточнил Семён.
Они сидели за барной стойкой, потихоньку распивая шампанское. На заднем плане тихо играло радио.
— Если эта тема не должна обсуждаться, только скажи, — с пониманием ответила Ева.
— Да нет, почему. Что сделано, то сделано, можно и поговорить. — Семён закурил. — Я не знаю, что было бы, не поддайся я тогда. Может, мы разошлись бы по какому–то другому поводу, или до сих пор были вместе. Но ушёл я на моменте, когда любил и дорожил. И да, тогда я перечеркнул, и не только своё будущее. Со мной ей было бы лучше, но увы… — он развёл руками.
— А вот что такое измена, если рассматривать это тупо как процесс? Что именно человек должен сделать, чтобы было чётко ясно — это измена. Секс? Поцелуй? Слово? Мысль? Может же жена жить с мужем, но думать о другом, и это тоже своего рода измена. Или пусть себе думает, главное, — не допустить химии? Так ведь влечение на подсознательном уровне — это тоже химия, только в одном человеке, без, скажем так, проникновения. Картинка, запах, энергетика — это сильнейшие компоненты для серьёзного сдвига.
— Лично я всё, что ты перечислила, считаю изменой. И все эти четыре процесса я допустил в одну ночь.
— Оптом, чтоб уж наверняка…
— Ага, сойти на неизвестной станции без права купить билет в обратную сторону.
— Жалеешь и по сей день? — пристально смотря на Семёна, спросила Ева, в то время как тот курил и изучал рисунок столешницы.
— А по мне не видно? Знаю, что виноват, и с этой виной я не посмел просить прощения. А вся дальнейшая жизнь выглядела и выглядит до сих пор, как замазывание моего предательства какими–то нестоящими, обыденными действиями, которые я научился называть своей жизнью.
Лучший подарок…
Молодой человек проснулся в послеобеденное время в номере отеля при ресторане, где проходило торжество в честь его тридцатилетия. Голова болела жутко, но он всё же сделал над собой усилие и приподнял её, оглядевшись вокруг.
— Один. Это хорошо.
Превзойдя все свои ожидания, ему удалось подняться к мини–холодильнику и достать оттуда бутылку минеральной воды. Налив стакан такой желанной его организмом жидкости, он раздвинул плотные шторы, впустив как можно больше солнечного света. Его взгляд тут же упал на журнальный столик, который был заставлен подарками. Найдя среди них свёрток, врученный ему на мосту стариком, парень взял его в руки и уверенно произнёс…
— Книга.
Любой поступок с возрастом становится логичным
Еву разбудил телефонный звонок, на который она не ответила, — не было желания портить себе день с самого утра. Звонил её лечащий врач.
Позавтракав с Димкой и родителями, она нарядилась, накрасилась и поехала в редакцию. Пока она была за рулём своей белой Mitsubishi Outlander, ей пришло сообщение: «Ева, прошу Вас заехать сегодня ко мне в клинику. В любое время до 23:00. Я готов ответить на Ваш вопрос».
— Не успокоился всё–таки, решил написать, — ожидая зелёный сигнал светофора, недовольно прошипела Ева.
Дождавшись разрешения на продолжение своего маршрута, она нажала на педаль газа, и тут до неё в полной мере дошло, что написал врач: «Я готов ответить на Ваш вопрос». Эта строчка вдруг отозвалась чувством паники. На лбу выступила испарина, а руки еле удерживали руль. Резко свернув на обочину, Ева заглушила мотор машины и опустила голову на руки, скрещённые на руле.
— Не смей бояться, — спустя минут пять она с трудом собралась и заговорила вслух. — Страх отбросит тебя на много шагов назад. Соберись!
Ева откинулась на спинку водительского кресла. Посмотрев с минуту на проезжающие мимо автомобили совершенно отрешённым взглядом, она поправила макияж, закурила сигарету и, включив на почти полную громкость EPICA «Beyond The Matrix», подмигнула себе в зеркале и продолжила путь.
В редакции коллеги встретили её с улыбкой и вопросами, где она так часто стала пропадать, и что за проект у неё на этот раз, о котором она пока не распространяется.
— Всему своё время, — наигранно загадочно отвечала им Ева. — Всё станет известно и понятно, но чуть позже, а пока не вздумайте страдать от любопытства.
Её директор и по совместительству друг с десятилетним стажем сразу пригласила в свой кабинет, как только ей сказали, что Ева здесь.
— Я намерена ругать тебя, — с первой же секунды заявила Светлана, сидя в своём генеральском кресле из белой кожи.
— Может, дашь для начала присесть, — Ева расположилась в кресле напротив.
Положив ногу на ногу и расправив длинную юбку из плотной ткани цвета спелой сливы, в которую была заправлена немного свободная белая рубашка с подвёрнутыми на три четверти рукавами, Ева, вздохнув, спросила:
— Что ты от меня на этот раз хочешь?
— Мне нужно знать, о чём будет твой блок в декабрьском номере, на который ты запросила три разворота.
— Не скажу.
— Ева, мне становится неприятным то, что ты пользуешься нашей дружбой, — как директора, Свету очень задевала неизвестность на её поле.
— Я не пользуюсь, а просто прошу чуть–чуть потерпеть. Ты в любой момент можешь заменить меня Стасом и Катей, у которых материалов на три года вперёд, если что–то пойдёт не так.
Вспомнив все предыдущие разговоры на эту тему, и понимая, что и в этот раз подруга не намерена проливать свет на свою задумку, Света с трудом совладала с собой, но всё же отступила.
— Я не сомневаюсь в тебе, но …
— Я не подведу, ты же знаешь. Давай лучше по кофе и желательно с виски.
— Я «за», но после пяти мне ещё на встречу.
На этом Ева встала со своего кресла и, облокотившись о него руками, прогнув спину, вспомнила их шуточку на этот счёт:
— Предложили киске виски!
— Я не прочь, сказала киска! — подхватила Света.
Они рассмеялись, и Ева отправилась в свой кабинет работать.
Примерно в три дня ей вдруг позвонил Семён.
— Алло, — нарочито томно ответила Ева, отвернувшись от рабочего стола к окну, за которым щедро светило солнце.
— Что за голос? — недовольный тем, что его разыгрывают, проговорил звонивший.
— Я в образе.
— На работе? Писатель.
— Всё так и есть, если не считать, что иначе.
Семён засмеялся, а потом продолжил:
— Как твои дела?
— Мы два дня не виделись, — обозначила Ева, — пока ничего не изменилось.
— А надо изменить? Я легко! Что сегодня делаешь?
— Вы ищите встречи со мной? — загадочным тоном уточнила она.
— Есть такое. Ну, так что, может, поужинаем где–нибудь?
— Ой, боюсь, к вечеру мне уже будет не до культурных мест, мы с начальником решили поболтать после работы за бокальчиком кофе.
— Хм, — задумался Семён, — а кто сказал про культурные места, и что именно можно оценить как «культурно» или нет?
— Ну, если примитивно, клуб — для меня это не культурно, а как альтернатива ресторан — уже теплее.
— О нет, — взмолился собеседник на том конце провода, — клуб я не потяну. Да меня без сердечных пилюль туда и пускать–то нельзя.
— А я просто не любитель… Кстати, зря ты прикидываешься старпёром. Тебе ещё рано корни в любимое кресло пускать.
— Не любишь тусить? — удивился Семён.
— Нет.
— Ладно, я так представляю, что кофе с начальником может затянуться на неопределённый срок, а вот завтра в шесть сообщи, откуда тебя забрать. И, кстати, я звоню тебя предупредить…
— О чём?
— К Вам едет цирк, — абстрактно пояснил Семён.
Ева хотела уже переспросить, но тут заметила, как мимо стеклянной стены её кабинета прошла Света в сопровождении Глеба и ещё какой–то девушки в строгом костюме с синей рубашкой. Волосы незнакомки были огненно–рыжего цвета длинной до лопаток. Глеб же был одет просто: джинсы, туфли и распахнутая с закатанными рукавами рубашка чёрного цвета поверх светло–серой футболки. Одной рукой он придерживал лямку увесистого рюкзака за его спиной.
— Я перезвоню! — быстро сказала Ева в трубку и, сбросив звонок, направилась вслед за ними.
Директор проследовала с гостями в комнату для фотосессий. Там уже готовили к съёмке двух знаменитых в определённых кругах спортсменов, которым был посвящён один из номеров журнала.
— Ева, ты вовремя, — обратилась к ней Света, увидев, как подруга вошла вслед за ними. — Знакомься, это наши новые партнёры из известной студии «Мастерская мечты». Глеб — знаменитый фотохудожник и Александра — директор студии.
— Очень приятно, — Ева пожала руки обоим, заметив довольное лицо Глеба, которого так и подмывало как–то съехидничать.
— Я, кстати, хотела, чтобы вы обсудили фото для твоего разворота, пока ещё неизвестно какой статьи, — сделав акцент на их недавнем разговоре, продолжила Света. — Мы уже не первый раз работаем с «Мастерской мечты», и всё, что делают Ваши… — она повернулась к Александре, — коллеги, вызывает полный восторг. Сегодня мы хотим положить начало заключению договора с Вашим домом искусства.
— Конечно, я готова это обсудить, — ответила Александра. — Только осмотрюсь по сегодняшнему материалу.
— Не буду мешать и жду Вас в своём кабинете, — на этих словах Света покинула их.
— Удивлена? — тут же спросил Еву Глеб.
Поняв, что молодые уже знакомы, Александра безнадёжно закатила глаза.
— Ева, только не говорите, что вы с ним …
— Нет, нет, — ответила на её недосказанность Ева.
— Ты что обо мне думаешь? — возмутился Глеб, — Я женатый человек, а с Евой мы познакомились два дня назад на Ксюхином дне рождения. Она спит с её отцом.
— Я!? — во весь голос возмутилась Ева. — Ты что себе позволяешь?!
— Тихо! — приказал Глеб. — Дай придать примитивному разговору пикантности.
— Ева, можете не продолжать. Я знаю Это…, — Саша указала на Глеба, — уже давно и научилась фильтровать его выходки.
— Научилась она, — передразнил её Глеб. — А я сижу вчера на работе, никого не трогаю и понимаю, что Сашка с одним из наших фотографов говорят про фотосессию в вашем журнале. С моей бы стороны пропустить мимо ушей, но как я мог не вызваться, чтобы приехать лично и осчастливить тебя своим появлением.
В воздухе повисло молчание.
— Что–то я не наблюдаю на лице Евы сильного восторга, — заметила Саша.
— Всё объяснимо: она на работе, и ей приходится сдерживать свои эмоции.
— Ладно, я к Светлане, — Саша направилась к выходу.
— А я работать, — Ева последовала за ней.
— Стоп, а мне тут что, одному выгребать? — окликнул Глеб своего директора.
— Да, — отмахнулась Александра и скрылась за дверью.
Но на этом Глеб не успокоился. По окончании работы в студии он заглянул к Свете и понял, что переговоры с Сашей ещё не окончены. Тогда он без стука вошёл в кабинет Евы, бесцеремонно развалился в кресле напротив и потребовал кофе.
Ева посмотрела на него поверх монитора своего ноутбука и, закрыв крышку, тоже откинулась в кресле.
— Скажи, а ты всегда такой? — задала она ему вопрос.
— Все разговоры в тандеме с кофе.
Делать было нечего, — он гость. Кроме того он только что отработал на благо редакции аж три с половиной часа, хоть и не бесплатно. Ева запустила кофе–машину.
— Кофе скоро будет, — Ева вернулась в своё кресло.
— Вот будет, тогда и поговорим. Хотя признаюсь, не люблю обсуждать свой характер.
— Почему?
— Это ещё один вопрос. Ты плохо слушаешь собеседника. Сказал же, в тандеме…
Ева усмехнулась.
— Хорошо. Можно тогда просьбу?
— Это уже третий вопрос, и я перестаю рассчитывать на твою вменяемость.
Она поднялась и, немного подождав, поставила перед ним чашку кофе.
— Доволен?
— Я тебя умоляю! По запаху чувствую, что это не самый лучший кофе, который мне доведётся испить.
— Согласна, бывает и лучше.
— Ну, так что там за просьба? — отпив глоток, вернулся к вопросу Глеб.
— Познакомь меня со своей женой, я хочу видеть эту героическую женщину.
— Ой, это вообще не проблема. Она тебе понравится, человека лучше в жизни не встречал.
— Не сомневаюсь, — намекая на исключительный характер Глеба, слепо подтвердила Ева.
— Ты мне лучше расскажи, когда тебя снимать будем?
— Тут у меня тоже просьба.
— А тебе это нравится, да?
— Просто так складывается, — улыбнулась Ева. — Я прошу снимать меня с сыном в студии и в парке, где мы любим гулять.
— Ох, как мне кажется, неспроста это, — подмигнул ей Глеб.
— Почему?
— Да так, кое–что заметил в тебе, и мне это не нравится.
— А я и не прошу меня жаловать.
— Это я тоже заметил. Не буду задавать лишних вопросов, сама расскажешь, если захочешь.
— Спасибо, что не лезешь, я пока не готова.
— Знаешь, я бы мог сказать, что это не моё дело, и был бы тысячу раз прав, но как мне тошно от человеческой безучастности нашего окружения.
— Не вешай проблемы на других и не принимай чужие на себя, — грустно резюмировала его слова Ева.
— И пропади бесследно, — закончил её мысль Глеб. — Какая, фу!
— На всех никого не хватит, — начала рассуждать Ева. — И равнодушным быть как–то недостойно. У каждого есть своя маленькая крепость, в которой и жизни может не хватить, чтобы навести порядок, не говоря уже о бескорыстности в помощи и принятии других людей.
— Да, вот только в крепости каждого человека на сегодняшний день есть только один король. И это он сам, и никого другого не моги туда впустить, ему и одному там тесно.
— Знаешь, я хочу донести до своего Димки, что он не один в этом мире, но при этом боюсь посеять в нём чрезмерную доверчивость.
— Хоть Солнце одно, и светит оно для всех, — заметил Глеб. — Его спасает лишь недосягаемость, а человеки все, как на ладони: хочешь — полюби, хочешь — обмани, а хочешь — и вообще переступи.
— В этом и есть вся соль.
— Что, на твой взгляд, лучше: быть благородным, но недолго или же пребывать в себе, но чуточку дольше? Только не говори «и то, и другое по чуть–чуть», иначе зачем вообще мы тут время теряем.
После недолгих раздумий Ева решила:
— Благородным.
— Хорошо, — надумал зацепиться Глеб. — Тогда вот тебе благородство. В переходе на вашей улице сидит бомж…
— Так, стоп, он итак живёт только за мой счёт, наверное, я одна всегда ему подаю, — догадываясь, к чему подводит Глеб, перебила его Ева.
— Ну, к твоим подачкам он уже, скорее всего, привык и теперь, как и любой другой человек, воспринимает их как должное, а что ещё ты можешь ему дать? Может, какую–то отправную точку, ведь он сам уже не знает, что надо поменять в образе мыслей, чтобы что–то изменить в своих серых буднях и выходных. Хотя у него, наверняка, каждый день и будний, и выходной.
— Ты меня сейчас на понт что ли взять пытаешься? Учти, я в эти игры не играю.
— Ну, тогда мне с тобой неинтересно, — Глеб разочаровано ударил ладонью по подлокотнику своего кресла. — И кофе отвратный, и языком молоть горазда, а дела ноль.
— Мне сейчас не до этого, — сухо ответила Ева.
— Поверь мне, для подобного редко бывает подходящий момент.
Тут к ним заглянула Александра.
— Прошу прощения, — извинилась она за вторжение в разговор. — Глеб, ты едешь?
— Да, догоню, — ответил он, а Саша попрощалась с Евой и отправилась на стоянку к своему автомобилю.
— Ладно, зайчик, — Глеб встал с кресла, накинул на плечо рюкзак и, подойдя к Еве, поцеловал её в макушку. — Не злись, но и не забывай, — мы ведь потратили на это целых пять минут своей жизни.
На этом он ушёл. Ева же, воодушевлённая темой, сняла с лица маску недовольства и, улыбнувшись двери, в которую только что вышел её собеседник, продолжила печатать очередную страницу.
К врачу она сегодня так и не попала, хотя это было очень важно. Еву ещё не до конца отпустили ощущения утреннего приступа, а разговаривать о своём здоровье ей хотелось в более лёгком (если это возможно) или хотя бы не стрессовом состоянии.
По ту сторону…
Хранитель проследовал с только что переданной ему Белым свечёй в кузницу замка, расположенную в подвале Великого. Там было очень жарко, и отовсюду клубами валил пар. Днями напролёт в ней трудились существа с очень крепкими руками и широкими плечами. На работу в кузнице были обречены наказанные за проступки своего далёкого прошлого, и теперь им вечно придётся ковать железо в подвале. Но Хранителю были нужны не они, а их главный по имени Рутр.
— Кто там у тебя? — услышал Хранитель позади себя голос того, кого он собственно и намеревался тут увидеть.
— Вот, посмотри, — он вытянул перед собой свечу.
— Интересно, — чуть помолчав, задумчиво произнёс Рутр.
Он был высокий, поэтому слегка наклонился, чтобы рассмотреть горящий огонь поближе. Потом, подобрав тремя тощими пальцами полы серого балахона, Рутр присел на одно колено и сбросил с головы капюшон. Трудно было понять его эмоции, т.к. вместо лица у него был гладкий и плавный овал зеркала.
Хранитель молчал и терпеливо ждал, что он скажет.
— Хм, — подал первый звук Рутр, проведя рукой в рукаве балахона над пламенем свечи. — Кто именно из Белых принёс тебе эту свечу?
— Лозган.
— Его огни всегда непредсказуемы, а уж этот и подавно полон загадок, — ещё немного изучив пламя, Рутр встал в полный рост и надел капюшон, закрыв своё лицо–зеркало. — Я сам сделаю для неё подсвечник.
Хранитель почтенно приклонил голову в знак уважения, и не спеша направился к выходу.
— Иллафес! — окликнул его Рутр. — Грядут тревожные перемены, и она тому причина. — Он указал на свечу в руках Хранителя.
Увлечение — не всегда порок. Последствия — тут заканчивается игра.
А на кону чья–то свеча. Так стоит ли игра…
Ева и Димка гуляли по парку, наслаждаясь тёплой осенью, заедая приятные ощущения мороженым.
— Что–то белок не видно, — осматривая деревья, заметил Дима.
— Ну, это у нас с тобой выходной, а у них, может, дела, — предположила Ева.
— А какие у белок дела? Им же на работу не надо.
— Да, но зимой им что–то надо есть, а это что–то нужно ещё найти и сохранить.
— Это как бабушка всё лето банки с овощами закатывает?
— Да, очень похоже.
— Но ведь есть магазин. Белки не могут пойти в магазин, а бабушка может. Ей же для этого пенсию платят?
— Просто у бабушки хобби такое — банки закатывать.
— А, хобби — это как я комиксы рисую?
— Всё верно, — Ева взбила его помпон на шапке, но т.к. Димка этого не любил, он чуть пригнулся и с улыбкой отмахнулся.
Они прошли через весь парк и вышли на дорогу, которая проходила мимо здания редакции Евы.
— Дима, — обратилась она к сыну, — у меня к тебе просьба.
— Что ещё? — Димка уже привык к ответственным заданиям своей мамы.
— Я сама не совсем уверена, что это хорошая идея, может, даже придётся бежать. Но есть мысль попробовать помочь одному человеку.
— А кто он?
— Я с ним незнакома, он сидит в переходе и просит милостыню у прохожих.
— Мам, а это хорошая идея, — помочь.
— Да, но если он совсем неприятный, то ноги в руки и бежать.
— О`кей, — согласился Димка и более уверенно зашагал вперёд.
Семён не поверил своим глазам, когда, стоя у своего подъезда и разговаривая по мобильному, докуривая сигарету, увидел Еву и Димку в сопровождении мужчины лет примерно шестидесяти пяти, мягко говоря, в несвежем виде. Они шли и о чём–то оживлённо разговаривали, после чего на углу дома попрощались (к счастью, просто словесно) и Ева с Димой уже шагали навстречу Семёну одни, в хорошем расположении духа.
— Я перезвоню, — сказал Семён в трубку и крикнул Еве ещё издалека. — Назови мне хоть одну причину, чем он лучше меня. — Семён указал в сторону, куда удалился новый знакомый Евы и Димки.
Еву разобрал смех, а Димка побежал навстречу.
— Это Виктор, он безработный, — начал он свой рассказ, запрыгнув на руки Семёну, — его уволили с работы, а на новую не взяли. Он не сильно пьющий.
— А ты сильно поддающий, вот тебе и причина, — продолжила смеяться Ева, отвечая на вопрос Семёна.
— Кто он? Зачем? Я не понял.
— Да мы тут с твоим дружком по имени Глеб разговорились…
— Глеб! Всё ясно! — Семён закатил глаза. — Люди, когда вы поймёте, что ему просто скучно? Да, иногда он говорит правильные вещи, да, он расковыривает то, что нужно поднимать на свет Божий, и, да, он может быть сто раз прав, но не ведитесь вы на всё подряд–то. И что это была за тема?
— Бескорыстная помощь.
— Удачно?
— Я попробую его кое–куда устроить, а там всё от него зависит.
— Понятно, ну попробуй. А сейчас куда? — поинтересовался Семён.
— Димку надо домой завести и в одно место смотаться. Сегодня ночью, кстати, дождь обещали. Пойдёшь гулять? — забирая сына с рук Семёна, насмешливо спросила Ева.
— Давай, лучше я тебя свожу по делам.
— Нет, мне одной надо. Я ненадолго.
И это «ненадолго» сильно затянулось. Семён позвонил Еве уже в одиннадцатом часу вечера, тем самым прервав её работу над статьёй.
— Извини, я хотела чуть–чуть поработать, а мысли унесли, и не заметила, как время пролетело. Давай завтра?
По ту сторону…
Иллафес уже внёс свою свечу в один из многочисленных залов Великого. Таких свечей в замке и в каждой комнате было несчётное количество, хотя один из обитателей этих стен точно знал, сколько их. Другого освещения тут не было, да оно и не нужно было. Благодаря одному лишь свету сгорающего фитиля снаружи Великий пылал и как будто дышал жаром огня.
Чуть оплавив основание, Хранитель установил свечу на серебряное блюдце.
— Завтра принесу тебе твой личный трон, — вполголоса промолвил он, вспоминая обещание Рутра лично создать подсвечник.
Так оно и случилось. На следующий день, сидя за столом и ведя записи о своих подопечных, Иллафес краем глаза заметил высокую тень Рутра, входящего в открытый проём двери его зала. Не говоря ни слова, великан поставил перед ним платиновый подсвечник со стеклом, которое предназначалось для защиты огня свечи.
— Это ни к чему! — с вызовом ответив на намёк недоверия, возразил Хранитель. — Я тщательно слежу за своими огнями, им не нужно стекло.
— Больше ни звука! — прогремел в ответ Рутр. — Придёт время…
У каждого своё понимание времени
Шесть месяцев. Именно такой срок жизни огласил Еве её врач. Наследственная болезнь именно у женской половины по линии отца передалась Еве в полной мере. Всё, конечно, может закончиться гораздо раньше, это, к сожалению, уже зависело даже не от ракового заболевания, а от…
По ту сторону…
Хранитель с нескрываемым любопытством часами смотрел на необычный, как ему казалось, свет от свечи, переданной Лозганом. Он стал реже появляться в зале для встречи с Белыми. Ему всё хотелось понять настроение огня, которое менялось довольно часто. И, конечно, эта резкая отрешённость не могла остаться незамеченной для других Хранителей.
Единственный, а потому и главный решающий какой свече сколько суждено гореть, шёл по коридору, довольно заглядывая в залы Хранителей. Полы его серо–красного одеяния шуршали по паркету, извещая о его приближении. Имя ему Завр. Он очень почтительно относился к стенам Великого, и был оправдан им во всех своих решениях. Завр знал, что каменное строение — не просто замок, а живой организм, который в любой момент может среагировать на неоправданные, по его мнению, действия. Каждый день Завр, как сумасшедший, вёл беседу с духом Великого и расставлял перед ним на логические места все свои действия.
Конечно, каждый Хранитель до последнего старался уберечь свет пламени своих свечей, но слово Завра было неумолимо. Ослушание вело к лишению титула и заточению в кузнице Рутра на вечный срок. Поэтому проще было выбрать смерть. За прожитый Завром век ему пыталась перечить только пара Хранителей, одного из которых никто больше так и не видел, а второй из последних сил куёт железо по эскизам Рутра.
Медленно шагая мимо зала Иллафеса, Завр вдруг остановился, заметив необычный огонь свечи, который чуть искрил по непонятной причине. Подойдя ближе, он также обратил внимание на довольно простой подсвечник, рядом с которым стояло его стекло.
Обычно каждая свеча стояла на подсвечнике с неповторимым дизайном и искусно изображенными на нём яркими чертами характера огня.
— Что–то новое, — задумчиво произнёс Завр, чувствуя негодование.
Он поставил свечу ровно перед собой и стал всматриваться вглубь горящего огня. В этот момент в зал вошёл Иллафес. Хранитель тихо и смиренно стал ждать, что скажет главный. Не произнося ни слова, Завр повернул голову в сторону Хранителя и с подозрением начал буравить взглядом его подкапюшонное пространство.
— Я буду наблюдать за ней, — наконец, заговорил он. — А сейчас неси тех, кого считаешь нужными.
Хранитель пропал в глубине зала и вернулся с двумя свечами. Поставив их перед Завром, он сделал шаг назад, дабы не мешать ему выполнять свою работу.
Посмотрев в судьбы этих людей сквозь огонь пламени, Завр достал свой гасильник, выполненный руками Рутра. На его конусообразной части было выгравировано четыре заклинания, а ручка гасильника чем–то напоминала изогнутую змею. Не мешкая, Завр погасил две свечи, а Иллафес со сдержанным сожалением поспешил убрать их.
Но на этом Завр не покинул зал. Он остался стоять на месте, дожидаясь Хранителя.
— На сегодня у меня всё. Больше никого нет, — отчитался вернувшийся Иллафес, ожидая самого худшего.
— Мне нужны ещё две, — медленно и твёрдо сказал Завр.
— У меня таких нет, — тихо ответил Хранитель.
— Ты промолчал, когда один из Белых принёс тебе эту свечу!
— А что с ней? — тут же задал вопрос Иллафес.
— Либо ты отдаёшь мне сейчас её, либо неси ещё две!
— Это необдуманное решение, она только зажглась, и всё идёт ровно, так, как и должно быть. Она не отличается от других, — пытался сохранить свои свечи Иллафес.
— Я не собираюсь объяснять тебе своих решений! — прогремел Завр. — Но я даю тебе выбор.
Чуть подумав, осматривая свои свечи, Иллафес всё–таки выбрал ещё две и с тяжёлым сердцем отдал их на суд.
— Ты сам это сделал, — усмехнулся Завр и лёгким движением руки погасил ещё две жизни.
Иллафес сдержался и промолчал, убирая подсвечники. Завр дождался его возвращения и, одарив многозначительным взглядом, направился к выходу из зала Хранителя, чтобы посетить другие. Но вдруг он остановился и, развернувшись вполоборота, добавил:
— Ничем не отличается от других, говоришь… — быстро достав свой гасильник, он опустил его на огонь ближайшей свечи. — Это чтобы не смел мне перечить!
Полы серо–красного плаща зашуршали вдали, а Хранитель (если можно его сейчас так назвать) со стоном горечи опустился на колени, схватившись руками за голову.
Жизнь — это театр? Так какая из сцен Ваша?
— Нужно успеть! Нужно успеть! — Ева судорожно искала лист со своими записями среди вороха других. — Пока та самая мысль есть, надо успеть написать.
К своему заключительному проекту она подошла слишком дотошно. Одно неискреннее слово, чуть отступить от себя, подумать, что дальше напишу иначе и всё… Это будет крах! Она знает, что в гробу перевернётся.
Когда пишешь для большой аудитории, то всегда есть вероятность, что можно отступить, чтобы написанное не было инструкцией. Пытаешься даже изменить своим взглядам, преподнести героя не очень положительным, чтобы присутствовал момент обсуждения и т.д. В огромном многообразии мнений, взглядов и поведений кто–то да найдёт себя среди строк. Но дело обстоит совсем иначе, когда пишешь для одного–единственного человека.
В дверной проём кабинета Евы заглянул Семён, который приехал за ней, чтобы наконец–то поужинать вместе, т.к. в последние две недели она была слишком занята.
— Что за бардак тут у тебя? — он огляделся по сторонам, везде были разбросаны листы формата А4.
— Нашла! — торжественно воскликнула Ева, подняв вверх нужную страницу. — Посиди, пожалуйста, молча три минуты. Это очень важно. Я допечатаю и едем. Классно выглядишь! — подмигнула она Семёну и прилипла взглядом к монитору.
Семён чуть смущённо поправил свой пиджак, одетый на белую футболку. Сидеть ему не хотелось, и он начал мерить кабинет шагами, рассматривая многочисленные рамки с обложками журнала, заслужившими грамоты, и несколько фото из жизни редактора Евы Вороновой. В основном это были фото с Димкой. Взяв в руки одну из рамок, Семён покрутил её зачем–то и понял, что на обороте подписаны дата и место съёмки. Естественно, любопытство взяло верх, и он решил просмотреть их все. На рамке, где Димка только родился и был ещё в роддоме, на обороте, была небрежно вставлена под зажим маленькая фотография Евы с молодым человеком.
— Ну что, едем? — выключив ноутбук, спросила Ева.
— Конечно, такси подано. — Семён поставил фото на место и открыл дверь офиса, предлагая Еве первой покинуть её кабинет.
— Что, выпить хочешь? На такси приехал.
— Я предсказуем, да? Кстати, не мог не узнать вашего контролёра по пропускам.
— Ну, я же сказала, что попробую его устроить. А что, прописка есть, да и мне тут вроде доверяют.
— Глебу уже похвасталась?
— А то!
В ресторане людей было немного, негромко играла музыка, и только изредка был слышен звон бокалов.
— Как же я люблю такую умиротворённую атмосферу, — заметила Ева, пока Семён подвинул ей стул, чтобы она села.
— Да, я тоже с возрастом стал ценить спокойствие.
— Ты, кстати, не распространялся о своём возрасте, — прищурилась Ева. — Только не говори, что скрываешь.
— Да было бы, что скрывать. Сорок семь мне.
— Ну, я примерно так и думала.
— Ты обо мне думала? — улыбнулся Семён.
— Знаешь, я по жизни очень часто и много думала о других, из–за чего набила себе много шишек.
Дальше последовали разговоры о сравнении времени молодости Семёна и Евы. В свои тридцать один Ева считала, что её молодость уже давно прошла, т.к. она особо никогда не тусила со сверстниками по клубам, рано начала работать и мечтала только о создании крепкой семьи.
— И вот, моя единственная грандиозная задача в жизни не удалась, — сделала заключение Ева. — Мне с детства родители говорили, что муж, дети, достойная работа, — то, к чему нужно стремиться. Семья! И я, конечно, сейчас уже понимаю, что это всё они не со зла. Но много лет после всех этих нравоучений о правильной жизни надо мной, как топор, висело осознание, что не всё сложилось так, как во мне было запрограммировано.
— Я понимаю, о чём ты. Мне не довелось втирать своей дочери правила жизни, т.к. она родилась, когда мне было двадцать четыре, и моей задачей было лишь одно, — чтобы моя двадцатилетняя жена и новорождённая дочь ни в чём не нуждались. Где–то получалось, но бывало всякое. Лиза, к счастью, делала больший акцент на приличном поведении и культуре речи, но тоже все эти разговоры «Вот, выйдешь замуж…», «Мужу такое может не понравиться…», «Делать надо так, а то мальчики…». Короче, выросла умница–красавица, а что толку, — замуж всё равно вышла за придурка.
— Что это ты так про него?
— Да вот, сказали ей тут, что ему скучно с одной. Но она молодец, знает, что мучить себя из–за таких не стоит, держится огурцом.
— А что значит «из–за таких»? — с намёком уточнила Ева.
На это Семён лишь откинулся на спинку стула и признался.
— Да! Из–за таких, как я, в том числе, страдать не нужно.
— Ага, но вот только другое бесит.
— Что именно?
— То, что большинство людей с чего–то в один совсем не прекрасный момент своей жалкой жизни решили, что они имеют право тратить чужое время.
— Расскажи мне про Димкиного отца, — предложил такой поворот Семён. — Это же ваша с ним фотография на обороте рамки в офисе?
— Да, это он. Но он не знает о существовании Димки. Это был недолгий роман. А когда я поняла, что жду ребёнка, то не захотела пытаться склеить изначально несуществующую чашу. Уже тогда я знала, что ребёнок — это не клей для отношений. Мне не хотелось растить сына в нелюбви.
— Ну и не живи с ним, но знать о сыне он имеет право.
— Знаешь что, мужик! Мне предстояло извергнуть из себя живого человека, и в связи с этим мне решать, — как будет лучше. А лишний раз объяснять сыну, где его отец, мне не хотелось. Нет и нет. Всё! Захочет, — вырастет, узнает, но не сейчас.
— Это называется эгоизм. Ты решила поступить так, как тебе будет спокойней. А где его папа, ты ещё не раз будешь объяснять сыну, потому что в саду и в школе дети будут задавать этот вопрос.
— Я не хочу. Не сейчас. Избавьте меня от этого, — Ева опустила голову и запустила в волосы пальцы. — В такие моменты, когда я начинаю анализировать что правильно, а что нет…
— То есть когда начинаешь осознавать свою не совсем верную линию поведения… — продолжил за собеседницу Семён, буравя её взглядом.
— Да, — Ева подняла на него глаза. — Я во всём стала поступать только так, как мне нужно.
После полуминутной паузы и пристального взгляда друг другу в глаза, Семён понял и озвучил:
— Ты меня используешь для чего–то.
— Десерт будете? — задал вопрос подошедший к ним незамеченным официант.
— Да, с удовольствием, — не отрывая глаз от Евы, сказал Семён. — Мне, пожалуйста, кусочек шоколадного торта, а девушке яду, и послаще.
Они решили пройтись до дома пешком. Ева несла в руках не съеденный кусок пирога в пластиковом контейнере на вынос.
— Думаешь, он и впрямь отравлен? — поддел её Семён.
Ева лишь улыбнулась и облокотилась об него плечом.
— Сём, есть одна тема, о которой я не готова пока с тобой говорить. Но потом всё станет яснее и проще. Это не очень обременительно, поверь. И, если честно, то на данный момент мне хочется общаться с тобой, т.к. ты, сам того не понимая, ненавязчиво даёшь понять мне новые грани, казалось, уже понятных для меня вещей.
— Тебе это нужно для работы? — Семён приобнял её одной рукой за плечо.
— Да, — призналась Ева. — Я тебе всё потом расскажу. Но если совсем откровенно, ты стал мне хорошим и очень дорогим другом.
— Ну, я вообще всегда нравился девушкам, — подмигнул он усталыми от неизвестности глазами.
По ту сторону…
Завр был не в себе, он метался по кузнице перед Рутром и негодовал.
— Что это за перемены такие!? — кричал он, чувствуя своё бессилие. — Сам Великий запретил мне прикасаться к ней целых тридцать два года. А он молчал не одно столетие.
— Друг мой, — спокойным и размеренным тоном вступил в диалог Рутр, — эту свечу зажёг Белый по имени Лозган, а, как ты сам знаешь, его огни напрасно так заметны среди остальных. Не оправдывают они того волнения, которое вызывает первое впечатление при взгляде на них.
— Ох, уж этот Лозган! — взмолился сводам кузницы Завр. — Сколько его свечей я лично отслеживал.
— А Иллафес привык к нему, — усмехнулся Рутр. — Они, если честно, ст;ят друг друга. Часто придают много фарса пресным людям в надежде, что ещё не всё утрачено.
— Бесполезная трата времени. Ни одна из этих свечей сегодня не стоит тех сил, которые тратят на них мои Хранители.
— Может и так, но другого пути у нас нет.
Завр никак не прокомментировал заключение собеседника и вышел прочь.
— Скорей бы прошли эти тридцать два года, — тихо произнёс Рутр, глядя ему вслед. — Люблю перемены. Без них в душе туманно, — на этих словах он бросил взгляд на свой меч, висевший на стене в ножнах.
В жизни встречаются люди, по прошествии времени которым
так и хочется сказать: «Ты не моя Алиса!»
— Всё в нашей жизни и после неё бесконечно. Любые события, слова и мысли оставляют в душе след. А что такое душа? Её нельзя увидеть, услышать, почуять и физически ощутить. Это значит, что стереть из неё события, слова, мысли тоже нельзя, — рассуждал Глеб.
Они с Евой и Димкой всё–таки выбрались на фотосессию. После нескольких дней серого неба и моросящего дождя Боги природы порадовали смертных безоблачным солнечным небом. Димка играл на небольшой площадке в парке, в то время как Глеб неподалёку снимал на свою камеру Еву и рассказывал ей о недосягаемом, чтобы получить на фото нужную ему эмоцию.
— То есть ты хочешь сказать, что если мы с тобой после этой съёмки больше никогда не увидимся, я оставлю след в твоей душе? — задала вопрос Ева, не забывая позировать.
— Конечно! — однозначно и с восторгом ответил Глеб. — Пообщавшись с тобой, я получил определённый опыт…
— Да–а–а?!
— Нда–а–а–!!! — передразнил её фотограф. — Подбородок выше. Понимаешь, я имею виду опыт следующего рода: твой характер, твоя история, хотя я знаю не особо много, ну всё ровно, твоя манера поведения в обществе, в общении с сыном. Всё это формирует кое–что неощутимое под названием «мнение». И будет в моей жизни момент, место и случай, а, может, и не раз, когда я вспомню о тебе, т.к. ранее сформированное мнение оставило свой след.
— Ну, ты загнул, Художник.
— Предпочитаю определение «Создатель», — нескромно заявил Глеб, как всегда — то ли серьёзно, то ли нет.
— Ага, значит, ты обо мне ещё вспомнишь, — довольная собой, улыбнулась Ева.
— Ты серьёзно? — Глеб встал с колена и безнадёжно опустил камеру.
— А что?
— Это всё, что ты поняла из моей речи?
— Ну–у–у, я потом догоню. Можно?
— Нет, нельзя! Я пытался донести, что нужно тщательно следить за тем, что делаешь и говоришь, как по отношению к близким, так и ко всем другим.
— И это Ты мне сейчас объясняешь?! — возмутилась Ева. — Ты себя со стороны слышал? Да ты сам себя и дня бы не вытерпел.
— Вот тут звёздочка и сноска: дураков учить–таки надо.
— Снимай, Создатель. Нам ещё в студии твои учения терпеть.
— Аборигены, — тихо выдохнул Глеб и продолжил съёмку. — А возьми в руку палку, тебе пойдёт.
Ева взяла палку и тут же запустила её в фотографа.
Глеб, Ева и Димка приехали в фотостудию «Мастерская мечты». Войдя в гостевую, они застали там Ксюшу на её рабочем месте, за стойкой ресепшена, и уже знакомого Еве директора — Александру.
— Всем доброго дня! — провозгласил Глеб и сразу начал жаловаться. — Шеф, как хорошо, что ты здесь. Я в очередной, прошу заметить, раз требую полис страхования моей бесценной жизни. На меня клиенты кидаются.
Все поздоровались с Евой и её сыном.
— Глеб, пощади страховую компанию, которая осмелится тебя застраховать, — сразу отмела его предложение Саша. — Ева, знаешь, был у нас такой случай. Не первый и, я так понимаю, не последний. Снимали мы с ним как–то одну свадьбу.
— Не как–то, а в очередной раз, — мигом возмутился Глеб. — В то время, как остальные на Кубе загорали и пили вкусные коктейли.
— Не суть, — продолжила директор, — так вот, там кафе такое неудачное попалось. Они затеяли расширение веранды и, короче говоря, т.к. работы ещё не совсем завершились, а банкет оплачен, весь стройматериал, конечно, в кучу–то сгребли и огородили. Но наша звезда… — она указала на Глеба, — всё же за свой длинный язык получил. Полетел в него кирпич. Он, к нашему великому огорчению, увернулся, а вот камеру разбили.
— А я и говорю, страховать меня, — добытчика вашего, — надо, иначе будет у вас не «Мастерская мечты», а фотоателье, где только на паспорт и умеют фотографировать.
— Не распыляйся, Ваше величество, не поможет, — внесла свою лепту Ксюша.
— Я смотрю, Глеб, — подмигнула ему Ева, — твои дела и слова тоже оставляют в душах людей нехилый след.
— Второй этаж, первая дверь справа. Там на сегодня наш зал, — указав путь на лестницу в гостевом зале, обратился Глеб к Еве.
Фотомодель с Димкой направились по указанному им пути, поблагодарив Сашу за возможность провести съёмку в их знаменитой студии, а Глеб продолжил ломать комедию и устало упал лицом в плечо Саши.
— Не цените вы меня, уйду я от вас. Уединюсь дома, заведу кота и буду сбрасывать все ваши звонки и не отвечать на сообщения с мольбами вернуться.
Директор, как бы жалея, погладила его по голове.
— Тебе купить кота?
— Бессердечные людишки! — актёр нарочито взорвался и направился вслед за гостями на второй этаж. — Кофе и горячий шоколад мне и моим моделям! — крикнул он напоследок.
— Ты слышала? — задала риторический вопрос Саша, посмотрев на Ксюшу. — Царь изволит кофе, и немедля.
— Это я могу. — Ксюша направилась в зону с барной стойкой, где всегда можно было приготовить вкуснейший кофе и другие безалкогольные напитки для гостей и обитателей «Мастерской мечты».
Идеально — это значит так, как хочу Я
Ева сидела в гостях у Семёна. Они пили чай за журнальным столиком и смотрели очередной музыкальный проект по центральному телевидению.
— Что–то ты сегодня тихая? — заметил хозяин квартиры.
— Да не обращай внимания, — отмахнулась без эмоций Ева. — Так, в своих мыслях. С мамой чуть повздорили.
— А, понятно. Бывает.
— Только не у всех проходит, — вспоминая нюансы дневной ссоры, добавила Ева.
— А оно в семье никогда не проходит, на то вы и семья.
— Что ты имеешь ввиду?
— Началось, — объявил Семён и продолжил, слегка повернувшись к собеседнице. — Вот скажи мне, мы с тобой ссоримся?
— Нет, пока.
— Да даже если бы и ссорились, то семейные ссоры они всегда гораздо масштабней, больнее ранят, т.к. это наши самые близкие люди, и мы считаем, что они должны быть самыми лучшими. Понимаешь, друзья, знакомые, какое бы хорошее общение у тебя с ними ни было, нельзя манеру поведения с ними сравнивать с манерой общения в семье. С не родными всегда проще, потому что всем плевать. К примеру, если ты сейчас возьмёшь чашку и ни с того, ни с сего разобьёшь её об пол в моём доме, ты просто сюда больше никогда не войдёшь. Я легко откажусь от общения с человеком, который не уважает моё присутствие и моё гостеприимство. А вот если ты сделаешь это дома, то будет скандал, и вы будете выяснять причину твоего поведения, и всё потому, что вам друг от друга не отделиться, не в плане жилищного вопроса, а в плане того, что вы родные люди.
— То есть ты хочешь сказать, что действительно близкие люди будут ругаться, т.к. они друг другом дорожат.
— Да. Мы считаем себя правыми, а если нет, то здравомыслящий человек должен над этим работать. Мы не будем сейчас рассматривать варианты отклонений. Возьмём среднестатистический уровень, каким бы скучным он ни казался. Есть человек, он считает свою линию верной.
— Так…
— И самый близкий ему мир, я имею виду людей, должен быть идеальным с точки зрения его позиции в этом мире. Так вот, открою тебе страшную очевидность, — так думает каждый, кого он считает своим миром в этой жизни.
— В этот момент и начинаются попытки сломать взгляды другого, чтобы он стал идеальным в твоих глазах, — поняла суть слов Семёна внимательная гостья.
— Вот именно. И мы не можем простить нашим близким их несовершенство, т.к. наш мир в наших головах должен быть без изъяна. Что, конечно, полная ересь. Близкие — это словно части твоего тела, и когда они перестают нас слушать, нас это раздражает. Но мы не можем от них отказаться, т.к. они вот здесь, перед нами.
— Мы бьёмся, потому что дорожим, — задумалась Ева. — Я раньше на это так не смотрела.
— Слушай деда Семёна, он тебе ещё не то расскажет.
Ева похлопала в ладоши.
— Аплодисменты, — пояснила она. — Завтра расскажу маме всё это. Пусть знает, что я не со зла, а от великой любви с ней воюю.
Семён засмеялся.
— Только не вздумай такими словами оправдываться. А вообще просто иногда заходи в гости именно в её мировоззрение, и тогда будет ваще шоколад.
— И это мне говорит человек, у которого в семье… Хотя в какой семье, её у тебя нет.
— Да, мы разделились, но всё же стараемся не потерять друг друга на расстоянии. Поверь, если меня завтра не станет, моя бывшая жена будет рыдать на похоронах громче всех. Хочешь от неё это услышать?
Ева удивилась, но слова словами, а факты — это уже серьёзно.
— Ну, давай, — не понимая, что будет дальше, согласилась она.
Семён взял свой мобильник и, набрав телефон Лизы, поставил вызов на громкую связь.
— Алло, — спокойно ответил женский голос на том конце провода.
— Здравствуй, дорогая. Как твои дела? — как ни в чём не бывало, начал Семён.
— Привет. Всё хорошо. Что–то случилось?
— У меня к тебе вопрос.
— Какой?
— Скажи, пожалуйста, если я завтра умру, ты будешь опечалена данной новостью, и насколько сильно?
Примерно десять секунд Лиза молчала.
— Это что за вопрос такой! Что происходит! Ты опять куда–то влез?
— Нет–нет, со мной всё хорошо, как и всегда, просто хочу знать. Ну, ты же меня знаешь…
— Да, знаю.
— Так что там на случай моего скоропостижного ухода.
— Сём, ты прекрасно знаешь, что если ты умрёшь, я тебя убью. Так что будь добр, побереги себя.
— Люблю тебя, конец связи. — Семён сбросил звонок. — Сама всё слышала, — обратился он уже к Еве, которая в свою очередь поразилась таким далёким, но в то же время тёплым чувствам.
— Почему вы не смогли быть вместе и дальше? Она бы тебя не простила?
— Зайка моя, любовь не проходит, она просто становится невозможной.
По ту сторону…
Шли годы, Иллафес с особым трепетом, как в принципе и всегда, ворожил над своими огнями. Но не всё было подвластно даже ему. Его свеча, которая с чего–то вызвала смешанные чувства у обитателей Великого, стала сгорать гораздо быстрее обычного. Так бывает, когда плоть принимает на себя недуг. Иллафесу было очень жаль Еву, т.к. он знал, что многое она так и не успеет завершить.
Однажды в зал Иллафеса вошёл другой Хранитель по имени Мирак.
— Мне принесли свечу с его жизнью, — с порога оповестил Мирак.
— Его? — Иллафес оторвался от своих дел и резко встал из–за стола, — Это мальчик! Как она и хотела. Даже отказывалась знать заранее. Покажи мне его!
Они проследовали в другой зал. Мирак на удивление был непривычно тих и мрачен.
— Вот, смотри, — кульминационным тоном сказал он, указывая на новую свечу в его зале.
Тут Иллафес понял, по какой причине Мирак так поник духом. Тот же искрящийся огонь, такой же подсвечник от Рутра, и что самое печальное, фитиль уже сейчас сгорал достаточно быстро.
— Нет! — прогремел Иллафес и, подбежав к свече, начал всматриваться сквозь огонь в лицо новорождённого Димки.
— Так происходит, мой друг. Не они первые и не они последние. — Мирак попытался донести до Иллафеса неизбежное. — Как я понимаю, её действия тоже предопределили его срок. Хорошо, хоть она уйдёт раньше и не увидит его смерти.
— Хорошо!? — Хранитель был вне себя от ярости. — Я ходил к Рутру, и он объяснил мне, почему она уйдёт так рано. Болезнь, конечно, ещё только зарождается, но она уже неизбежна. Он нужен для спасения других.
— Не ори! — пригрозил Мирак. — Завр услышит.
— Пусть слышит! Он в последние годы совсем из ума выжил. Постоянно чем–то напуган, одну за другой гасит свечи и говорит, что в мире нужно равновесие. Как ещё Великий такое терпит!?
— Закрой свой рот! — прошипел на него Мирак. — Все итак это знают. Тоже мне умник. Хочешь к Рутру, в кузницу, на вечные страдания?
— Точно! Рутр! — Иллафес сорвался с места и побежал в адски жаркое царство мастера.
Не успев добежать до нужной ему двери подвала, которая вела в кузницу, он был перехвачен Рутром ещё из–за угла. Взяв силой за грудки Хранителя, великан затащил его в небольшую залу с хранящимися там неудачными подсвечниками.
— Вот ты–то мне и нужен, — начал было Хранитель, но тут же получил сильный удар костлявой рукой Рутра по голове.
— В кузнице Завр! — прохрипел он. — Хорошо, я услышал твой лошадиный топот раньше. Ты опять ко мне со своей свечой?
— Я тебя двадцать семь лет с ней не беспокоил, — простонал откуда–то с пола Иллафес.
— У меня время летит гораздо быстрее.
— Сочувствую. — Хранитель смог подняться. — Белый на днях принёс свечу её сына.
— Дай угадаю: опять этот Лозган?
— Да.
— Чтоб у него крылья отсохли! Неуч!
— Так вот, меня смутила следующая вещь…
— Всего лишь смутила? — поддел его Рутр. — Ты нёсся и визжал, как самка птеродактиля в брачный период.
— Ой, только, пожалуйста, не вспоминай этих тварей. Слава Богам, они перевелись. Это было ужасно, — едва не ушёл от темы Иллафес, но потом вернулся на Родину. — Помнишь, ты говорил мне про судьбу…
— Ты сейчас серьёзно? — опять перебил его Рутр.
— Не понял.
— Я всегда помню, что я говорю, а также поясняю тебе, Хранитель, зря так названный, что все огни попадают в залы через меня, и только потом их видит Завр. Так что не нужно мне рассказывать, что с этой свечой. Скажу тебе лишь одно: её ждал Завр и смотрел сразу же после меня. К Мираку в зал она попала через его руки.
Всё моё — теперь твоё. Вот только судьба решила, что ненадолго
— … а он мне и говорит: «Заказывай газель, я забираю все свои вещи!», — рассказывала Семёну, Еве и Глебу Ксюша о том, как она выгоняла мужа за измену.
— У него реально столько носков и нижнего белья, что нужно газель заказывать? — не удержался и спросил Глеб.
— Вот–вот, всё его барахло спокойно поместится на заднем сидении шестёрки и даже не помнётся.
— А квартира–то чья? — решила уточнить Ева, вспоминая разговор о том, что Ксюша ушла жить к мужу.
— Они год назад переехали в квартиру нашей бабушки, — пояснил Семён, заваривая чай с травами, обладающими успокоительным действием.
— Вот, что ему не хватало? — терзала себя Ксюша.
— Отвечает Семён! — парировал Глеб.
— Почему я?
— Ну, хотя бы потому что из всех здесь присутствующих ты один был в подобной ситуации.
Семён нахмурился.
— Отстаньте вы все от меня! Я сам знаю, что поступил ужасно, и до сих пор за это расплачиваюсь. А он по природе своей такой.
— Какой?
— Не осознано считает себя человеком далеко не первого сорта. Люди с более твёрдой почвой под ногами ведут себе по–другому. Я так понимаю, он давно с ней развлекается?
— Полгода, — уточнила дочь.
— Ну вот, пожалуйста. Он не уверен в себе. Ему нужно стороннее признание, что он ещё чего–то стоит в этой жизни, хотя сам посыл уже говорит о том, что его путь резко устремился вниз.
— Это как с известным тебе блюдом в ресторане, — вступил Глеб. — Официант тебе его предлагает, и ты точно знаешь, хочется тебе его или нет. Это твоё чёткое решение, позиционирующее тебя как человека, у которого в голове есть порядок. А если ты сидишь сопли по меню размазываешь «Ну, не знаю», и ещё так протяжно «Не знаю–ю–ю», то ты уже не интересен со своим киселём вместо мозгов.
— А если блюдо неизвестное и хочется попробовать что–то новенькое? — не убедила Еву речь Всезнайки.
— Сотни тысяч блюд готовятся из одних и тех же продуктов, и даже при таком многообразии большинство людей может ответить на вопрос «Какое твоё любимое?».
— Он знает, о чём говорит, — заметил Семён, зная, сколько у Глеба было девушек до того, как он встретил свою единственную.
— Люди — не еда! — взмолилась Ксюша. — Бараньи рёбрышки не обидятся, если ты похвалишь только что съеденный стейк из говядины.
— Блин, чё–то жрать захотелось, — Глеб посмотрел по сторонам квартиры, в поисках хотя бы корки хлеба.
— Кстати, Глеб, — вспомнила Ева. — Ты обещал познакомить меня со своей супругой.
— Как я не люблю эти слова «супруга», «жена» по отношению к моей Ане.
— А кто она тебе?
— Понимаешь, оба эти слова всего лишь результат юридического соглашения. Самое главное, что она — моя судьба, — Глеб как будто читал свою роль в пьесе, закатил глаза и приподнял кисть одной руки вверх, согнув пальцы так, словно держит увесистый шар.
— Тебе никогда это не надоест, да? — задала риторический вопрос Ксюша, в тысячный раз наблюдая, как её друг дурачится.
— Мне? Нет, — всё же ответил Глеб. — А Аня скоро освободится с маникюра и подъедет к нам.
— У него всё чётко, — насмешливо заявил Семён.
— Ave мне!!!
Аня действительно подъехала уже через сорок минут. Это была высокая худощавая девушка с немного угловатыми чертами и прямыми, тёмными волосами чуть выше плеч.
— Всем привет! Всё ещё в себе? — поздоровалась она, снимая на пороге ботильоны и пальто тёмно–зелёного цвета.
— А почему мы должны быть не в себе? — решил уточнить Семён и поцеловал её в щёку.
— Ну, я же знаю, что Глеб уже давно тут с вами.
— Знает она. Видели её? — Глеб поднялся с дивана, чтобы поцеловать свою, как он выразился, «судьбу».
В скором времени Семён расщедрился на продукты, и все начали готовить ужин.
— Ева, Глеб говорил, ты работаешь в издательстве. Как, интересно? — спросила Аня у своей новой знакомой.
— Знаешь, уже как–то привыкла. Поначалу, конечно, в глазах огонь, но он уже погас. Однажды я поймала себя на мысли, что сидя в офисе за работой, думаю о том, что приготовить на ужин.
— О–о–о, да! — согласился Глеб. — Это закат карьеры.
— Тебе ли не знать, — заметила Аня, подмигнув мужу. — Творческие люди такие. Вам нужно всё время быть на подъёме или в глубокой печали, из которой всё же родится что–то стоящее. Я, бывает, в свои нечастые выходные захожу в «Мастерскую мечты» посмотреть, как Глеб работает, и, поверь, я могу там провести часа два, а он так и не заметит, что я пришла. Если он в процессе, — это всё, как говорится «И пусть весь мир подождёт». А ты сейчас над чем–нибудь работаешь?
В этот момент Семён с Глебом переглянулись, т.к. это они попросили Аню задать Еве такой вопрос. Она чуть замешкалась, но потом решила наполовину раскрыть карты.
— Да, я сейчас пишу одну очень важную книгу.
— Так вот зачем я тебе, — подвёл черту Семён.
По ту сторону…
Было ясно, что Завр мстит Иллафесу за его самостоятельность. Но Хранитель в душе был бунтарь, что в принципе не свойственно и, как все уже поняли, не дозволено ему подобным. Если бы не он, всей этой истории могло бы и не быть. Вот только сам Иллафес не выделял себе времени подумать над этим.
Огонь жизни Евы заставил его задуматься о возможности сломать привычный Завру механизм, и путём изменения одной судьбы продлить срок жизни другого огня.
— Мне нужно увидеть момент, когда догорит новая свеча Мирака, — с таким требованием Иллафес вошёл к Рутру.
— Это приказ? — спокойным тоном усмехнулся Рутр, продолжая точить свой меч, который годами пылился на каменной стене кузницы.
— Я знаю, только ты можешь это сделать. А зачем ты взялся за меч? Генеральная уборка раз в пятьсот лет?
— Хочу отрубить твою гениальную, но в то же время бестолковую голову, — Рутр резко схватил рукоятку меча обеими руками и рассёк воздух в сантиметре от капюшона на голове Хранителя.
Иллафес стоял неподвижно.
— Знаешь, — усмехнулся, наконец, он, — меня сейчас посетила мысль посмотреть себе под ноги, не лежит ли там моя голова. А потом думаю, как же я её увижу сверху, если глаза–то у меня на голове, — его разобрал смех. — Вот дурак, да?
С мечом в руке Рутр был обезоружен.
— Ты самый странный Хранитель из всех, кого я знаю.
— У меня, кстати, есть брат… — начал было свой рассказ Иллафес.
— Да, давай, расскажи мне о нём поподробнее, ты же за этим пришёл.
В тайне от Завра Рутр показал Иллафесу в зеркале своего лица тот день, когда свеча Димки погаснет навеки.
— Тридцать лет?! — не поверил своим глазам Хранитель. — Он сократил ему жизнь больше чем в два раза. Это не по кодексу. Завр не имел права этого делать.
— Знаешь, — задумчиво начал Рутр. — Всё предопределено. В тот самый момент, как Лозган зажёг этот необычный огонь, история жизни уже начала складываться с невероятной скоростью. И когда этот Белый передал её тебе, уже тогда было прописано, что мы вот так с тобой сейчас будем сидеть и говорить именно эти слова.
— То есть финал истории тоже уже предопределён?
— Всё верно, — без эмоций отозвался Рутр.
— Ты обманываешь меня, — заявил Иллафес. — В судьбу можно вмешаться и…
— И расстаться со своей жизнью в тот же миг! Завр изничтожит тебя.
— Ну и пусть! Я прожил очень много лет, столетий и … Короче много. Я сам уже не помню, как появился на этот, — Иллафес замешкался, понимая, что уже давно не видел дневного света, — в этот вечный мрак. Вот!
— Осторожней в своих желаниях. Как же твои огни без тебя выживут?
— Я тихонько. Просто дай мне проникнуть в её мысли, совсем ненадолго. Ты можешь, я читал о тебе и твоих возможностях в одном из первых кодексов.
— Я подумаю, — пообещал Рутр.
— Клянусь, только один раз, и я сохраню жизнь Димке, к сожалению, отдав Завру Еву.
— А в тебе есть хладнокровная жилка.
— Её недуг уже начал своё действие, и я не смогу это изменить.
Цените труд своего Хранителя
— И что же сподвигло тебя взяться за книгу? — продолжила свой допрос Аня. — И о чём она или о ком?
— Так, если ты журналист, то мы тут же расходимся, — тонко указав на нежелание отвечать на всё и сразу, пошутила Ева.
— Нет. Я всего лишь бортпроводник, который б;льшую часть своей жизни проводит в небе и иногда так скучает по всему земному.
— Понятно, — смягчилась Ева. — Моя книга, — это не художественная литература. Она обо мне и предназначена для одного–единственного читателя.
— Интересно! Ты нам такого не рассказывала, — заметила Ксюша, а Глеб с Семёном просто молчали, т.к. уже давно почуяли неладное во всей этой истории их новой подруги.
— К сожалению, это пока всё, что я могу сказать о своём труде, — закончила разговор Ева. — Всему своё время.
Ева не стала рассказывать о своём странном сне, благодаря которому ей вообще пришла идея написать необычную книгу.
Это была самая странная ночь в её жизни, т.к. Ева сама не уверена, спала она или нет. Она точно помнила, что лежала в кровати в полусне. Ей слышалось какое–то движение вокруг, но полностью открыть глаза она была не в состоянии. Большая тёмная тень в балахоне с капюшоном кружила над ней, после чего своими руками, размером примерно в два раза больше человеческих, ворожила над её головой, как гадалка над своим хрустальным шаром. Ей слышалась непонятная речь из глубины подкапюшонного пространства. Разобрать что–то было нереально, это был неизвестный ей язык. Еву одолевал страх, её бросало в пот, в холод, ей хотелось встать, сказать, понять, что происходит, но она не могла пошевелиться. И вдруг она услышала чёткую фразу этого существа на родном языке:
— Как будешь покидать этот мир ты, так же будет умирать он, если ты оставишь всё как есть.
Всю ночь после того, как этот бред прошёл, и незваный гость покинул её, Еве снился взрослый Димка, который стоял перед выбором — какую дверь ему открыть, чтобы продолжить свой жизненный путь. Ева сразу разгадала сновидение, как только открыла глаза.
— Я буду нужна ему, но меня уже не будет.
Мы бьёмся за правду ради удовлетворения потребностей своего эгоизма
Когда гуляешь в парке, и именно парке, а не в городе с его вечно бегущим ритмом, словно поток неспокойной реки, хочется стать особо чутким наблюдателем. В парке редко увидишь спешащего человека, если, конечно, это не спортсмен с его обязательными пробежками. Сидящие на лавках пожилые люди, родители на площадках со своими детьми, легко идущие парочки и просто одиночки, — их лица довольны, радостны, спокойны, загадочны, грустны и … они прекрасны. За этими глазами, морщинами, макияжем, столько историй, которые неповторимы и важны для каждого из них и тех, кто стоит за ними. Лицо, — в нём есть всё, что нужно искреннему человеку. В парках редко кто притворяется.
Именно с такой идеей Семён однажды пришёл к своей дочери, благодаря чему родилась целая фотовыставка. Ксюша два месяца почти каждый вечер проводила в парке, она снимала людей и их лица. Этот процесс помог ей самой сделать определённые выводы относительно собственной жизни. Она стала лучше разбираться в самой себе.
После того как фотографий скопилось немало, Ксюша сделала один из самых сложных выборов за всю её пока не такую длинную историю, — она отобрала самые выразительные и интересные лица. Ей самой хотелось смотреть на них часами, — так она увлеклась процессом. Она отнесла фотографии своей начальнице Александре, которая, изучив каждый снимок и выслушав саму идею, передала материал на обработку Глебу и предложила вынести Ксюшины труды на свет Божий.
Спустя всего месяц в галерее их небольшого города открылась фотовыставка «Наши лица». Под брендом «Мастерская мечты» на выставке были представлены снимки жителей города. В день открытия галерею посетило множество людей. Гости получали массу удовольствия, когда узнавали на снимках себя, своих друзей, знакомых и просто лица, которые они иногда встречают в парке.
Первым фото–лицом, которое приветствовало посетителей выставки на входе, была фотография Семёна. Крупный план и чёрно–белый стиль. Сам Семён так и застыл перед своим изображением, забыв про всё и всех вокруг. Официант предложил ему бокал шампанского, и в один глоток генератор осуществлённой затеи отпил больше половины, не отводя взгляда от своего лица.
— Так явно любоваться собой даже неприлично, — с левого плеча к нему подплыла Аня в длинном платье простого кроя бирюзового цвета.
— Я так и вижу, — с правого плеча тихо, как кошка, подкрался Глеб в строгом тёмном костюме, — в этом лице историю несбыточных желаний и, как финал смиренного признания, отсутствие волшебной пыли, которая многое могла бы изменить, — жестикуляцией он придавал красок своим словам.
— Признайся, ты дорисовал мне морщин, — сухо сказал Семён.
— Не–е–ет, мой друг. Это ты, таков, какой есть, — ни больше ни меньше. — Глеб положил руку ему на плечо с хлопком, отозвавшимся в зале словом «смирись».
— А что, — Аня мягко опустила кисть своей руки на второе плечо Семёна, — красивый, мудрый, волевой, загадочный, …
— Раздолбай, — закончил предложение Глеб.
— А в чём тогда успех? — пытаясь поставить друга в тупик, спросил Семён.
— Твой успех сейчас даёт интервью, — Глеб указал в глубину выставочного зала, на Ксюшу, окружённую камерами местных телеканалов.
— Какой лис! Выкрутился, — заметила Аня и взяла мужа под руку.
— А Лиза уже здесь? — окинув гостей взглядом, спросил Семён.
— Уже давно, и, причём, одна.
На этих словах парочка продолжила свою прогулку по выставке, беседуя с гостями и принимая комплименты в адрес команды «Мастерской мечты».
Увидев отца, Ксюша покинула телевизионщиков и не спеша, как и подобает хозяйке мероприятия, подошла к нему за вердиктом о проделанной работе.
— Ты как всегда превзошла все мои ожидания, — отец поцеловал дочь в макушку и, подняв глаза над её головой, увидел приближающуюся к ним Лизу.
— Здравствуй, — поздоровалась она, приблизившись.
— Мамино фото тоже есть, — Ксюша указала на противоположную стену.
— Я всё посмотрю обязательно, — Семён не мог отвести глаз от бывшей жены.
Ностальгией пробило всё его тело так, что ему захотелось прямо сейчас схватить её за руку и украсть из этого мира навсегда.
В этот момент Ксюша увидела одного хорошего знакомого и, извинившись перед родителями, проследовала к нему. Официант вложил в руки Семёна и Лизы новые бокалы с шампанским, и они подняли их вверх, сказав в один голос:
— За нашу дочь!
— Прекрасно выглядишь, — сделал комплимент Семён.
На Лизе было надето длинное платье кремового цвета и скромный набор украшений.
— Я даже не хочу знать, где твой нынешний муж, — отпив глоток шампанского, сказал Семён. — Просто, будь добра, покажи мне выставку. Я так понял, ты тут уже освоилась.
— Ну, хорошо, — согласилась Лиза и, взяв его под руку, повела в сторону первых фотографий. — И, кстати, мой нынешний муж уже заезжал поздравить Ксюшу.
— Я же просил не упоминать.
— Потерпишь, — с ухмылкой издевалась над ним она.
— А что тогда уехал?
— Работа.
— Это имя или фамилия?
— Не смей мести всех под одну гребёнку, — незаметно для всех ущипнув за руку, осекла его Лиза.
— Прости. Скажи, а у тебя в семье нет наследственной амнезии? — тихо спросил Семён. — Я так этого жду.
— Хрен тебе.
— Понял.
Ева прибыла на выставку одной из последних за сорок минут до закрытия. В зале остались уже только близкие друзья и знакомые. Всем было весело, шампанское не заканчивалось, фуршет с закусками нищал, Глеб был в ударе, Ксюша устала, Семён выжимал последние соки из Лизы, пользуясь тем, что они в общественном месте, и она не сорвётся на людях.
— О! — Глеб первый приметил блондинку на входе. — Явление Христа народу!
— Ксюша, прости! Прилетела, как только освободилась, — извинилась Ева и вручила девушке огромный букет белых роз. — С дебютом!
— Спасибо! — обрадовавшись появлению знакомой, поблагодарила Ксюша.
Еве потребовался час для изучения фотографий. Семёну пришлось заставить Еву покинуть помещение, т.к. закрытие итак задержали, а охрана уже нависла над оставшимися, как стая коршунов над добычей.
— Пап, проводи маму. Такси я вам вызвала, — сообщила Ксюша.
— Дочь, я доеду сама, без сопровождения.
— Это не обсуждается. Уже поздно.
— Всё поняла, — прогремел Семён. — Она сегодня главная, значит, я еду тебя провожать.
Хоть и нехотя, но Лиза села в такси вместе с Семёном, и они уехали. Глеб на такси проводил Аню домой, чтобы она могла выспаться, а сам вернулся присмотреть за Евой с Ксюшей, которые никак не могли расстаться и всё ещё болтали, сидя в своих дорогих платьях на ступенях, ведущих в галерею. Уже стемнело, и охрана включила им уличный свет.
— Слушайте, подруги, — Глеб сел рядом с ним. — Вы что тут ещё сидите? Ехали бы домой и там болтали, или мужиков себе найдите, что бы они дожидались, когда вы соизволите отчалить.
— Как хорошо, что у нас есть ты, — похлопала его по плечу Ксюша.
— Да я и сам завидую, что у вас есть я.
Посадив Ксюшу в подъехавшее такси и отправив её домой, Глеб хотел заказать машину Еве.
— Не надо, — остановила она его. — Семён написал, что сейчас подъедет. Я обещала подождать.
Обречённо посадив пятую точку на ступень, Глеб устало вздохнул.
— Значит, ждём.
Через пять минут подъехало жёлтое такси, из него высадился Семён с бутылкой виски и четырьмя красными полосками от ногтей на левой щеке. Он медленно поднялся к заждавшимся. Увидев свежие царапины, Глеб засмеялся во весь голос.
— Ты с бешеной росомахой встретился?
— Не привыкать, — Семён устроился между друзьями. — Я с этой росомахой не один год прожил. Просто сегодня, увидев её во всей этой обстановке Ксюхиной выставки, да ещё и без мужа, мне почему–то подумалось, что может ещё возможно совершить прыжок на нереальную высоту. — Семён отпил виски из горла.
Он сидел на ступенях с тяжело опущенными плечами и головой.
— Уже можно говорить? — тихо спросила Ева после затянувшейся паузы.
— Да, конечно. — Семён безразлично махнул рукой.
— Ну, ты же понимаешь, что как прежде уже не будет. Причём не будет даже лучше, всё покатится вниз, в самое пекло. — Ева сказала это так осторожно, что, казалось, даже воздух не поколебался от её слов.
— Я уже отказываюсь что–либо понимать, я просто хочу, чтобы она была моя, со мной.
— Ох, друзья, — вздохнул Глеб и, выпрямив спину, облокотился локтями о ступеньку позади себя. — За столько лет своего существования людьми было придумано большое множество слов и фраз о любви и чувствах до небес, за которыми мы теперь так искусно скрываем свой эгоизм.
— Я люблю её, — пытался противостоять Семён.
— Ты любишь только себя! — что есть силы, закричал в звёздное небо Глеб и улыбнулся. — Разве нет? — Уже тише задал он вопрос.
Семён соображал молча.
— Мне поясни, — попросила Ева.
— Да пожалуйста. Всё сложное настолько просто… Если бы он любил Лизу, то не пытался бы заставить её быть с человеком, который за один час втоптал в землю всю её многолетнюю любовь, заботу, старания, понимание и…
— Хватит! — прогремел Семён.
— Нет, не хватит! — воспротивился Глеб. — Давай, кричи на меня, затыкай мне рот, можешь даже ударить, но главное — проговори ты это сам себе вслух, освободись и не истязай других. Ведь ты только представь на миг, если вы решите дать друг другу ещё один шанс, Лиза, тот человек, который однажды тебе уже доверился целиком и полностью, каждое утро будет видеть перед собой лицо того, кто посмел в ней усомниться.
— Глеб, — ошеломлённая Ева не пожалела, что находится именно здесь и сейчас. — Я снимаю перед тобой шляпу и аплодирую стоя.
— Присоединяюсь, — улыбнулся Семён.
— Ты лучше скажи мне, — продолжил Глеб, — тебе совсем хреново одному?
— Нет, довольно–таки сносно.
— Значит, всё же хочется любви и тепла, как и любому нормальному человеку. Когда ты один, тебе кайфово, и в этом состоянии есть много плюсов. Но душа расцветает именно от чувств. Как бы идеально и по–твоему всё ни складывалось, только любовь дарит самое лучшее состояние.
По ту сторону…
— Рутр, а почему ты не стал претендовать в своё время на место Завра? — задал вопрос Иллафес.
Они стояли на широком балконе Великого и смотрели вдаль на ровную очередь Белых с их новыми творениями в руках. Смиренные в белом шли по каменному мосту к воротам замка.
— Я больше люблю наблюдать, — тихо ответил Рутр. — А вообще, если откровенно, то что–то во мне есть от людей.
— Что именно?
— Я не всегда готов брать на себя ответственность.
— Ну, ответственность ответственности рознь.
— Вот и они так думают. И это ещё одна причина, по которой люди сами себя изнутри разлагают.
— А ещё я прочитал… — начал было Хранитель, но Рутр перебил его.
— Я смотрю, ты плотно обосновался в нашей библиотеке.
— Да, мне хочется многое узнать. Это там я вычитал, что твоё существование здесь гораздо дольше Завра. А ещё я много читал о твоей возможности управления судьбами.
— Подобные вещи запрещены! — жёстко ответил Рутр.
— Понятно, но учитывая, что только ты обладаешь такой привилегией, я бы на твоём месте приструнил Завра.
— Вот поэтому тебя и сделали Хранителем.
— Быть Хранителем почётно! — с гордостью возразил Иллафес. — Всё лучше, чем сидеть в твоём кипящем подвале.
— Ты очень поверхностен, Хранитель. После моих кузнецов вы занимаетесь самым слепым делом. В то время, как предо мной вы все, как на ладони, начиная с Завра и заканчивая самой безнадёжной свечой в зале Хранителя Синклая.
— Теперь я понял, — тихо и задумчиво произнёс Иллафес. — Ты отказался от поста Завра с целью иметь свой собственный кукольный театр. — Хранителя поверг шок.
— Хочешь власти? Действуй тихо. Власть — это далеко не трон.
Неприятные мелочи недостойны внимания,
но всё же они круто меняют историю
— Знаешь, это очень нелегко, — сказала Ева.
— Что именно? — не понял Семён.
— Поступать правильно.
Они сидели на веранде одного из кафе неподалёку от парка после неспешной и умиротворённой прогулки. Погода стояла тёплая и безветренная. Самое время для того, чтобы замедлить свой динамичный образ жизни и дать многочисленным мыслям отдохнуть, чтобы не спеша выбрать дальнейшую траекторию движения.
Семён надел солнцезащитные очки и, задумавшись, слегка отвернул голову от своей собеседницы, устремив взгляд в глубину видневшегося парка и его деревьев.
— Что значит «Поступать правильно»? — задал он вопрос, не намереваясь услышать на него ответ. — Правильно, — это так, как видишь ты, или это так, как будет наименее плохо другим? Понимаешь, правильно, — это когда за единицей следует двойка, а не семёрка. Да и то это тоже кто–то когда–то придумал, дабы упростить жизнь себе и другим, чтобы было проще понимать хаос. Правильно, — это когда колесо крутится вперёд, чтобы телега ехала не назад. А вот в твоём случае дать возможность безработному заработать, при этом не нанимая его, не платя ему лично… Просто так, от правильного, в кавычках, сердца… Я не могу быть на сто процентов уверенным, что это правильно. Это можно назвать благородством, но никак не правильным поступком, потому что это твоё действие, и если это и правильно, — то исключительно для тебя. А я, как человек, неплохо адаптированный к тому миру, каков он есть сейчас, задам тебе вопрос: «Зачем ты это сделала?». И это не вопрос из разряда: «Ого, да ты молодец!», «А расскажи, как и зачем!?». Нет, это вопрос «На кой хрен тебе это?».
— Ну, изначально Глеб своим разговором заставил меня задуматься о том, что мы живём каждый в своей скорлупе и совсем забыли про окружающих, таких же людей со своими делами, проблемами и трудностями. А ведь бывает, кому–то нужна поддержка, которая действительно поможет выжить. Вот и мне захотелось протянуть руку помощи тому, кто в этом нуждается.
— И это, на твой взгляд, было правильно?
— А вот теперь я уже не знаю. — Семён направил мысли Евы в иное русло, и она невольно задумалась. — Я же не могу предсказать, что с ним будет потом. Может, он с первой получки напьётся и работу потеряет, а может, и нет. Наперёд ничего неизвестно. И да, это был неправильный поступок. Может, станет ещё хуже, и моё «добро» убьёт в его жизни тот момент, когда он сам мог бы совершить невозможное и изменить свою жизнь…
— А ты со своей доброй, в кавычках, руки взяла и лишила его возможности встать на первую ступень лестницы, ведущей вверх. Ты просто дала ему возможность заработка, и если раньше он был никем без работы, то теперь он никто с работой.
— Я всё испортила?
— А почему ты сейчас засомневалась? — хитрый лис Семён продолжал играть её мыслями, бросая их то в одну сторону, то в другую сторону.
Ева не ответила на вопрос, ей очень резко стало плохо. Всё тело бросило в жар, а в области сердца защемило так, что она забыла, как дышать.
— Что молчишь? — задал вопрос Семён, но посмотрев в её сторону, увидел, как она медленно, всем телом опускается со стула на пол.
Глаза её были наполовину закрыты и руки повисли как у марионетки.
— О Боги! Что с тобой!? — воскликнул Семён и, сорвавшись с места, успел поймать её в падении так, чтобы она не ударилась головой об пол.
Ева потеряла сознание.
Желание жить — это всего лишь желание. А Вы верите в чудеса?
Ева очнулась на больничной койке хорошо знакомого ей медицинского центра. Обведя палату ещё блуждающим взглядом, она остановилась на недовольном лице Семёна, который сидел на стуле рядом с кроватью и, казалось, мысленно испепелял её.
— Привет, — виновато улыбнулась Ева.
— И когда ты собиралась мне рассказать? — зло задал он вопрос.
— Что именно? — на всякий случай решила уточнить она.
— Что ты умираешь.
— Да вот, на днях.
Семён подошёл к окну палаты. Он безнадёжно вздохнул и опустил руки в карманы своей куртки.
— Прости, — тихо сказала Ева. — Это нелегко сказать. Особенно тебе.
— Ты знала, что безнадёжно больна задолго до нашего знакомства.
— Да. Я отказалась от терапии, т.к. это не спасло бы меня, а всего лишь чуть продлило срок.
— Димке ты, конечно, тоже собиралась сказать лишь в последний момент.
— Я думала об этом, но чувствую, что сейчас ещё не время, хотя на этой стадии счёт уже идёт на дни.
От этих слов Семёну самому чуть плохо не стало.
— Меня побереги, — он повернулся к Еве. — Поосторожней с фактами, мне ещё Димку поднимать.
Ева улыбнулась.
— Расскажи мне всё.
Семён сел обратно на стул, взяв её руки в свои.
— Я люблю сына больше своей собственной жизни, — начала Ева. — Когда я узнала, что не смогу победить болезнь, мне в голову пришла идея оставить Димке частичку себя. Чтобы он знал, какая я была: как жила, думала, поступала, а также дать ему несколько тем для размышления, чтобы он всегда старался оставаться человеком. Но я сама не могу похвастаться на сто процентов правильной жизнью и дать верные советы. Моя идея основана на том, чтобы написать книгу о себе и для него. Затронуть в ней темы, так часто встречающиеся нам в жизни, и дать понять, что нет никаких шаблонов, что мыслить и принимать решения можно от сердца.
Семён догадливо покачал головой.
— И вот тут тебе нужен был свежий взгляд.
— Да, но я получила большее. Ты не только помог мне своими мыслями и опытом…
— Можешь не продолжать, — прервал её Семён. — Ты увидела, как я привязался к Димке, а он ко мне.
— Вот этого я не ожидала.
— Как хорошо всё сложилось, да?
— Ты о чём? — услышав нотки сарказма, спросила Ева.
Семён отпустил её руки и ткнул указательным пальцем ей в грудь.
— Какое ты имела право привязывать к себе других!
Это была серьёзная претензия.
По ту сторону…
Завр появился в дверях зала Иллафеса с довольной улыбкой и карманными часами на цепочке в руках. Хранитель был занят привычным делом, он просматривал жизни своих свечей. Спиной он почувствовал на себе взгляд и, медленно подняв голову от одного из огней, посмотрел в сторону нарушителя его спокойствия. Завр стоял, раскачивая циферблат на цепочке. Он указал Иллафесу на стрелки часового механизма, после чего ещё чуть выдержал паузу и произнёс:
— Скоро, мой друг… Скоро я за ней приду.
Хранитель понял, что речь идёт о свече Евы, но даже не дрогнул.
— Обычная процедура, — как можно более безразлично ответил он.
Но Завра тоже не обманешь, он давно чувствует, — ему что–то недоговаривают. Подозрительно прищурив глаза, он убрал часы в карман своего балахона и медленно удалился в другие залы.
Иллафес уже знал, как ему поступить. Эта идея родилась у него совсем недавно. Пусть это будет последнее, что он сделает в своей жизни, но, не попробовав воплотить задуманное, Хранитель будет корить себя вечно. Поэтому, смирившись с тем, что скоро ему предстоят нелёгкие дела, Иллафес укротил в себе злость, вызванную поведением Завра, и снова склонился над свечой, от которой его отвлекли.
— Тяни время, как хочешь! — вдруг прогремел голос Мирака у него за спиной.
Иллафес даже не слышал, как тот подкрался, и вздрогнул от неожиданности и испуга.
— Мирак, ты в своём уме!? — в голос возмутился он. — Видишь же, что я в процессе, зачем орать.
Мирак же навис над ним, как над добычей, и сквозь бурлящие эмоции тихо прошипел:
— Тяни время, как хочешь, но она должна успеть закончить свою книгу, чтобы изменилась судьба Димки.
Иллафес всё–таки вскипел и, поднявшись с места, схватил Мирака за грудки его балахона.
—Без тебя знаю, — внушительным тоном дал отпор Иллафес. — Следуй в свой зал и больше не смей меня пугать. Мной уже всё решено. Отдыхай и жди.
Иногда так не хочется близко узнавать объект своей симпатии…
Просто чтобы не портить идеальный образ, уже сложившийся в воображении
После последнего приступа Ева стала чувствовать себя на грани. В связи с этим, чтобы скрыться от жалеющих её глаз родителей, она большую часть времени проводила у Семёна, по его же инициативе. На работе Ева взяла отпуск, но оставалась на связи и работала удалённо. Помимо книги, которая по её воле предназначается исключительно для Димки, в редакции она готовила заключительную в своей истории статью. В этой статье она писала исключительно о счастье и способах замечать его вокруг себя. Глеб постарался на славу и подготовил фото для разворота журнала.
Семён же всё не унимался:
— Это высшей степени эгоизм, — твердил он Еве.
— Я могу уйти, — отвлеклась она от монитора своего ноутбука.
— Сейчас уже нет никакого смысла в том, что ты уйдёшь. Ты появилась в моей жизни, как я думал, не просто так.
— Когда в ту ночь ты подсел ко мне на лавку, я тебе прямо сказала, чтобы ты не приставал ко мне, и шёл своей дорогой.
— Конечно, теперь тебе хорошо так говорить, сидя на моём диване с чашкой кофе. Не могла тогда мне сразу сказать: «Чувак, я скоро отъеду в мир иной, так что давай без героизма». И всё, вопросов бы не было. А теперь мне нужно смириться с тем, что, грубо говоря, уже завтра ты больше не позвонишь в мою дверь, а я до последнего твоего вздоха буду жить надеждой, что, может, чудо произойдёт.
— Лучше бы я дома осталась, — взмолилась Ева.
— Я рад, что ты свыклась с этой мыслью, и можешь так вот об этом говорить.
— А что мне ещё делать? Плакать, кричать, истерить? Я лучше с пользой потрачу это время. — Ева указала на монитор компьютера, где была открыта её книга. — Извини, что я появилась в твоей жизни и, как ты говоришь, привязала тебя к себе. Я это так не воспринимаю. Я искренне испытываю к тебе только самые светлые чувства, и в эти последние дни я безумно счастлива оттого, что судьба напоследок дала мне такой нужный глоток чистого воздуха в лице тебя.
Семён сел на диван рядом и заключил её в самые крепкие объятия, на которые только был способен, без вреда для здоровья объекта его нежности.
— Ладно, — тихо и спокойно сказал он. — Ничего уже не изменишь, и всё, что нам остаётся, — это достойно встретить Госпожу Разлуку.
— Спасибо, — прошептала Ева.
Семён чуть отпрянул от неё и с хитрым прищуром лисы Алисы продолжил:
— Ну и когда ты собираешься мне признаться?
— В чём? — Ева сделала вид, что не поняла, но на самом деле прочла всё в его взгляде.
— Если не сейчас, то никогда. И не нужно оставлять мне посланий через свою книгу. Я сейчас здесь, с тобой.
Ева улыбнулась и выдохнула.
— Да, я в тебя влюбилась.
Даже сильно сбившись с маршрута, можно продолжить свой путь в верном направлении
Димка не выходил из гостиничного номера при ресторане «Торжество случается», пока не дочитал книгу, написанную его мамой, до последней строчки. За то время, что он читал послание, он испытал невероятную палитру эмоций. Обращение Евы к нему сквозь время заставило устыдиться за многие поступки, которые он уже успел совершить в своей жизни. Её ошибки и где–то не совсем верно принятые решения пробудили в нём новый взгляд на окружающую действительность. Ева всё же написала ему фамилию, имя и отчество его отца и последний адрес, который она знала.
Допив третий стакан виски, сидя в кресле своего номера, Димка посмотрел на часы. Подаренные начальником на день рождения Rolex так хорошо смотрелись на запястье правой руки. Вот только они были напоминанием о тех делах, которые ему с босом пришлось совместно провернуть, что вызвало у Димки до звона в голове отвратительное чувство. Он расстегнул ремешок и зло забросил часы в дальний угол комнаты.
Дима понял — красивой и беззаботной жизни со множеством скелетов в шкафу его души пришёл конец.
Вернувшись в свою квартиру, он начал действовать. Первое, что он сделал, —позвонил своему руководителю и сообщил об отказе лететь на конференцию в Швейцарию. Потом он отправил с курьером в компанию, где проработал чуть больше пяти лет, заявление с просьбой уволить его по собственному желанию. На законную отработку Дима оформил больничный и связался с другом, работающим в издательстве, предложив ему рассмотреть свою кандидатуру на одну из вакансий. На этот раз он сам просился на работу, хотя ранее не раз отказывал их предложениям о сотрудничестве.
В этом издательстве когда–то работала Ева. Дима один раз давал им интервью, а потом сам готовил страницы для журнала. К сожалению, в тот момент, когда издательство предлагало ему должность, доход, который могли ему обеспечить, показался Диме смешным. Сегодня же предложение по заработку тоже было не шоколадным, но ему пока хватит и этих средств, т.к. приоритеты и ценности за последние два дня стали совершенно иными.
Спустя некоторое время после кардинальных перемен Дима приехал в один из микрорайонов города. Остановив свой BMW X6 возле второго подъезда пятиэтажного дома № 33, он вышел из машины и достал с заднего сидения большого плюшевого медведя и букет белых роз. В состоянии нерешительности он стоял возле подъездной двери, боясь набрать на домофоне цифру «26». Ему, наверное, повезло, — какой–то молодой человек вышел из подъезда и придержал Диме дверь, чтобы тот мог войти. Поднявшись на второй этаж, он без церемоний нажал кнопку звонка нужной ему квартиры, т.к. стоять ещё и здесь было бы совсем глупо.
Дверь открыла невысокая стройная блондинка в спортивных шортах и майке. На её лице он прочёл сначала удивление, а потом резкое недовольство.
— Привет, — Дима виновато улыбнулся.
Девушка посмотрела на игрушку в его руках и, облокотившись плечом о дверной проём, скрестила руки на груди.
— Да уж, видимо, у тебя совсем всё плохо, раз ты о своей дочери решил вспомнить.
Дима лишь усмехнулся.
— А чего я ещё мог ожидать, — сказал он вслух сам себе. — Дай войду.
Он смело шагнул в квартиру. Быстро, не дожидаясь разрешения, поцеловал жену в щёку и всучил ей букет.
— Где все? — спросил он, посадив медведя на пол и снимая обувь.
— Соня с бабушкой на даче. Приедут завтра. Я надеюсь, ты приехал наконец–таки обсудить дату нашего развода.
— Нет. Я забыл, что мы разводимся. Извини. — Он прошёл в кухню, достал вазу и начал наливать в неё воду из–под крана. — Я признаюсь, не успел подумать о том, как себя сейчас вести. Как обычно положился на волю случая.
— Зачем ты приехал? — твёрдо задала вопрос девушка, поставив цветы в вазу. — Говори сразу все свои мысли, чтобы я разом послала тебя по всем поводам.
— Свет, ты не поверишь, но за последние три дня я сильно изменился. — Дима произнёс эту фразу как факт, без ноты мольбы в голосе.
— Ты как всегда прав. Я тебе не верю.
— Позволь доказать не словом, а действиями. Мне нужна моя семья, и я готов сделать всё, чтобы вы с Соней увидели во мне надёжную опору. Всё, что ты мне сейчас скажешь, про то, как я себя вёл, поступал или, наоборот, ничего не делал, — ты будешь права на все сто процентов. Но давай оставим прошлое в прошлом. Я прошу невозможное, понимаю. Поверь мне ещё один раз.
Дима хотел взять руки жены, но она отстранилась.
— Ты ушёл однажды и лишь перечислял мне деньги, которые, поверь, я тратила исключительно на Соню, да и то только на какие–то серьёзные вещи. На карте ещё куча твоих перечислений, я могу тебе всё отдать. Ты просто решил откупиться от нас.
— Ты не слушаешь меня, — осторожно перебил её муж. — Это всё мы оставляем в прошлом.
К слову, Света всё ещё любила этого предателя, ведь, как известно, любовь не проходит, она просто становится невозможной. Вот и ей в какой–то момент стало невозможно выносить Димкин новый образ жизни. Так их отношения и сошли на «нет». Ей даже не хотелось знать, были у него другие девушки или нет. Когда он ушёл, она молила Бога, чтобы он вновь не переступил её порог, т.к. хотела продолжать любить Диму дальше, а это было нереально в его присутствии. Это состояние сложно объяснить самому себе адекватно.
— Дай мне шанс, — Дима больше приказал, чем попросил.
— Я не дам тебе второй шанс. Дим, пойми, мы с тобой можем играть в любовь сколько угодно и пробовать разобраться в себе ещё дольше, но мы уже не одни. Я не позволю тебе бередить чувства Сони. Ей три года, она только познаёт этот мир, и наше несовершенство никоим образом не должно сказаться на её психике. Да, я хочу, чтобы у неё был родной отец, но после всех предыдущих актов нашей мыльной оперы единственное, что я могу тебе предложить — это общение с ней в выходной в присутствии моей мамы. Я также прекрасно осознаю, что ты сейчас пойдёшь к своим дружкам в суд, дашь им, сколько они попросят, и я отодвинусь со своими условиями на очень большое расстояние, только прошу, не доводи до этого.
Дима никогда так явно не ощущал, как земля уходит из–под ног. Он ждал истерики, слёз, фиг с ним, пощёчин и разодранного лица, но никак не чёткого решения в хладнокровном тоне. Она изменилась. У неё было время всё взвесить и достойно принять любой поворот. Он влюбился в собственную жену второй раз.
— Мне прекрасно известно, что я много денег, сил и времени тратил на фальшь, обман и искусственные связи, — спокойным тоном отвечал Дима. — Три дня назад я уволился, отказавшись от сделки века в Швейцарии. Все контакты, которые могут вернуть меня в прошлую жизнь, уничтожены. Через три недели я буду работать в издательстве, где когда–то работала моя мама. Я начинаю новую жизнь, в которой без вас мне делать нечего.
Света смотрела на него с грустью, но не жалостью.
— Я не могу позволить себе поверить тебе ещё раз.
Чуть помолчав, глядя в её красивые глаза, Дима направился в прихожую обуваться. Уходя, он обернулся к жене, и сделал так, как она любила.
— Приеду завтра в семь вечера. Я забираю вас с Соней в наш дом.
Он просто сказал, как будет.
В один миг весь мир может встать с ног на голову
Семён сидел в своём инвалидном кресле и смотрел по телевизору какое–то кулинарное шоу. Бросив взгляд на Димку, который уже прилично набрался за его стойкой на кухне, он слегка развернулся к нему и с ухмылкой спросил:
— Что, плохо тебе?
Молодой человек посмотрел на него исподлобья.
— Почему ты только сейчас отдал мне книгу?
— А разве тебе без неё плохо жилось?
— Я за тридцать лет ни разу не догадался сделать одну очень важную вещь, — закрыв от стыда лицо руками, признался Дима.
— Очень интересно. И что же это?
— Я не посмотрел на себя со стороны.
— А кажется, это так просто, да. Ну, тем желаннее будет твой подъём, — глядя на него с пониманием того, сколько времени парень уже потерял, сказал Семён. — Я не читал эту книгу без твоего позволения, но имея честь быть хорошо знакомым с Евой, догадывался, что её мысли смогут задеть тебя за живое. Конечно, я мог отдать тебе книгу раньше, но ты должен был опуститься ещё ниже, чтобы точно захотеть всё изменить.
— Тогда откуда ты знал, что в ней?
— Я решил довериться словам твоей мамы. Она мне кратко описывала цель написания этих страниц.
Димка допил очередной стакан виски и устремил взгляд… в никуда.
— Оказывается, статус и деньги сделали меня нищим, — он даже усмехнулся тому, как это просто и прозрачно было изначально, но недосягаемо для него. — Я оказался на самом дне, имея многое, но не самое важное.
— Дим, я никогда не советовал тебе ничего плохого… Желал, но не советовал…
— Да–да, — перебил его повеселевший Дима. — Особенно хорошо я помню одно из твоих многочисленных пожеланий: «Чтоб ты в аду сгорел, наглый урод!».
— Ты давал своим подружкам мой адрес и номер телефона! Они мне спать не давали, думали, я тебя тут прячу от них. Слышал бы ты, что они тебе желали.
Молодой человек рассмеялся в голос, вспоминая, как старик орал на него за это.
— Ну, так и что там с советом? — налив себе ещё стакан, спросила несостоявшаяся жертва Сатаны.
— Постарайся вернуть свою семью, как бы тяжело потом ни было, а сладко тебе уже никогда не будет. После любого громкого праздника нужно наводить порядок. Не жди, что Света будет вести себя как раньше, ты её обидел, и она больше никогда тебе не поверит. Не вздумай манипулировать дочкой, останешься ни с чем, — в отчаянии и одиночестве. Просто пойми сегодня, что твоя дальнейшая жизнь посвящена только им. Я не верю в полное восстановление семьи после такого прошлого, как у тебя, но уверяю: либо они, либо никто, — а ты им нужен.
— В каком смысле я им нужен? — не верил услышанным словам Дима, хоть и чувствовал, что Семён прав.
— Света любит тебя, и Соня тоже полюбит, когда узнает тебя настоящего.
— А ты меня любишь? — издеваясь, улыбнулся Дима.
Семён задумался.
— Как бы тебе это объяснить, — наконец, он, казалось, нашёл нужные слова. — В какой–то момент, когда ты был ещё маленький, и я узнал о болезни Евы, я понял, что в моей жизни появился человек, которого я буду воспринимать как сына. Что бы ты ни делал, и как бы ни играл с судьбой, я знал, что буду рядом и не закрою перед тобой дверь. Так и ты со своей семьёй… Осознаёшь, что либо они, либо ничего стоящего. Не знаю почему, но тебе, засранец, повезло, — ты сразу встретил свою женщину.
Димка прочувствовал каждое слово старика.
— А хочешь охренеть ещё больше? — спросил Семён.
— Что ещё? — Димка надеялся, сюрпризы закончились.
— Ты, я так понимаю, в последние дни новости не смотрел и не читал?
— Нет, а что?
Семён выдержал паузу.
— Два дня назад разбился самолёт. Угадай, какой?
Димку пробил холодный пот, он быстро достал свой телефон и полез в Интернет. Через минуту он поднял бледное лицо на Семёна и сказал:
— Я должен был лететь на нём на конференцию.
— Дим, хоть Ева и умерла, но она перешагнула эти двадцать шесть лет и вытащила тебя из того самолёта.
Всё настолько сложно, что кажется очень простым
Приехав к восьми вечера за дочкой и женой, Дима сильно переживал, как всё пройдёт. Выйдя из припаркованной у их подъезда машины, он закурил и набрал на мобильном номер Светы.
— Алло, — ответила она.
— Я могу подняться? Вы готовы?
Света начала говорить не сразу, он услышал её мучительный вздох.
— Мама с Соней ещё не вернулись, но уже должны подъехать.
— Хорошо, я скоро поднимусь к тебе.
Дима сбросил звонок и тут он увидел, как сама смерть медленно надвигается на него. Во двор уверенно заезжал чёрный Chevrolet его тёщи.
— Ну всё, я труп, — произнёс Дима вслух, встретившись взглядом с Маргаритой Викторовной. — Мама, зачем ты спасала меня от авиакатастрофы, эта женщина сейчас всё быстро исправит.
Выбросив окурок, Дима проводил машину взглядом, и как только она остановилась, стал медленно, но уверенно шагать навстречу.
Из–за руля вышла женщина в возрасте чуть старше пятидесяти. Она была высокая (с Диму ростом), крепкая, спортивного телосложения (бывший мастер спорта по карате), с загорелой кожей (т.к. недавно летала отдыхать с Соней), с короткими платинового цвета волосами и, как всегда, при макияже. На ней были одеты чёрные брюки и белая, свободная рубашка с рукавом три четверти. Закрыв дверь автомобиля, она застыла, пристально разглядывая Диму, который встал напротив. Сначала Маргарита Викторовна с недоверием всматривалась в его глаза, потом опустила взгляд на футболку с надписью «Самый лучший в мире зять», которую он одел специально для неё.
— Ну, если ты — это «самый лучший», — протяжно произнесла Маргарита Викторовна, — то боюсь представить, как мучатся остальные.
Дима молчал, он заглянул на заднее сидение автомобиля, где в детском кресле спала его Соня. Она была прекрасна в джинсовом платьице и в белых ботиночках с распущенными золотыми кудрями на голове.
— Бери её и пошли в дом, — скомандовала тёща.
— Что, даже не обнимите меня? — решил пошутить Дима.
— А ты ждёшь, да? Ну, иди сюда, — женщина раскрыла руки для объятий, и как только Дима шагнул навстречу, она резким движением развернула его к себе спиной, зажав его голову предплечьем правой руки.
Дима схватил её за руку, пытаясь ослабить удушающие тиски, но безуспешно.
— Слушай меня, щенок, — чётко, жёстко и доходчиво Маргарита Викторовна начала говорить ему прямо в ухо, — Света мне рассказала о твоём визите и намерениях. Естественно, я была против, но моя дочь уже взрослая, и ей самой решать. Учти, если она ещё хоть раз от тебя пострадает, я сверну тебе шею.
— Я понял, — прохрипел Дима. — Справедливо.
— Заткнись!
— Да, сэр!
Она отпустила его и открыла машину, чтобы взять свою сумочку. Дима же, наклонившись вперёд, пытался привести дыхание в норму.
— А Ваша хватка с годами становится только крепче, — показав тёще жест «класс», заметил он.
Дима достал из машины спящую Соню вместе с детским креслицем, в котором она спала, и проследовал в квартиру. Дома он переложил её в кроватку, а сам прошёл на кухню к Свете и её маме.
Маргарита Викторовна сидела за столом, а Света у плиты готовила ужин. Он сел за стол и вопросительно посмотрел на них.
— Я так понимаю, вопрос с переездом окончательно не решён. Не вижу чемоданов.
— Я собрала небольшую сумку, на первое время нам будет достаточно, — напряжённо ответила Света. — Не считаю целесообразным везти к тебе всё.
Раньше уже на этом моменте Дима бы взорвался, но сегодняшний он лишь понимающе кивал головой, всеми вселенскими силами пытаясь заткнуть себе рот.
— Дим, — обратилась к нему тёща спокойным тоном, положив свою руку на его, — если смотреть на вещи реально, то сегодня ты их никуда не увезёшь. А вот когда ты это сможешь сделать, тебе даст понять только Соня. Ты меня, конечно, прости за то, что я тебе сейчас скажу, но Соня ещё должна с тобой заново познакомиться. Она не помнит тебя.
Эта горькая правда вспыхнула внутри Димы. Он глубоко и прерывисто вздохнул, пытаясь усмирить вулкан эмоций сожаления внутри себя. В очередной раз ошибки прошлого безжалостно толкали его в пропасть.
— Расскажи мне, почему ты решил попытаться всё вернуть, — попросила Маргарита Викторовна.
Димка поклялся себе впредь жить открыто и честно, в связи с чем и поведал семье историю последних двух лет своей жизни, которые они его не видели. Также он рассказал о книге Евы и о том, как её слова повлияли на него в эти несколько дней.
— Вот это поворот! — восхитилась неизвестной ей женщиной Маргарита Викторовна. — Жаль, что мне не довелось быть с ней знакомой. Нужно будет попросить Семёна о ней побольше рассказать.
— Понимаете, — решил пояснить Дима. — Она как будто смотрела на меня все эти годы, и, в итоге сделав вывод, остановила меня именно сейчас. Если бы она этого не сделала, вся моя жизнь стала бы утопией. Она дала мне карту для понимания простых на первый взгляд вещей, с акцентом на то, что очень много в нашей жизни невообразимо важно понимать и осознавать. «Всё очень просто, — не раз повторила она на своих страницах, — главное — находиться в гармонии с собой и уважать внутренний мир других, особенно тех, с кем ты хочешь продолжить свой жизненный путь». Если разложить эту фразу с полным пониманием, то всё реально становится прозрачней. Но понимать мало, нужно научиться говорить и поступать согласно этому смыслу.
Его рассказ прервал зов «мама» из соседней комнаты. Проснулась Соня. Все трое застыли в непонимании, как действовать дальше. Первой в себя пришла Света.
— Пойдём, — она взяла Димку за руку и повела его за собой, — познакомлю вас.
Последние штрихи
— Мне только что из Вселенной прямо в мозг поступила идея всем вместе поехать на пикник, — воспроизвёл послание извне Глеб.
— Я — за, — первой согласилась Ева и подняла руку.
Димка повторил за мамой.
— И я не против, — в один голос согласились Ксюша и Аня.
Все ждали только решения Семёна, который с отпечатком страха, грусти и безнадёги на лице, смотрел вроде бы на всех, и в тоже время в никуда. Каждый день с Евой давался ему очень тяжело, хотя, не смотря на этот факт, он не отпускал её от себя ни на шаг.
— Сём?! — окликнул его Глеб. — Ты с нами?
Осознав, что пауза затянулась, он лишь еле заметно кивнул.
Тяжёлый груз на душе Евы, — её понимание состояния друга — не давал совести покоя. Ей даже казалось (а, может, так и было на самом деле), что ему в своём здоровом теле гораздо тяжелее, чем ей, находящейся одной ногой в могиле. Она пыталась свести общение на самый возможный минимум, но чем больше она ограждала его от себя, тем напористей он становился. Семён стал частым гостем в её доме, он нашёл общий язык с родителями Евы и теперь, находясь даже в своей собственной комнате, она не могла остаться без его присмотра. Осознавая свою ответственность за их знакомство, Ева терпела эту никому ненужную опеку Семёна ещё и из тех соображений… Если рассуждать по холодку, оставив жар эмоций за плечами, то Ева скоро вообще перестанет что–либо чувствовать, а вот ему придётся жить с чувством потери до последней секунды.
— Сём, ну не терзай ты себя, — умоляла его Ева, пока они ехали за покупками для пикника.
Димка задремал на заднем сидении. Семён уже с утра пил пиво (в последнее время он часто стал прикладываться к алкоголю в первой половине дня), в связи с чем исполнял роль вредного пассажира.
На просьбу Евы он сделал глоток из бутылки, отвернулся к окну и взял одной рукой её руку, которая не лежала на руле.
— У меня скоро нервы не выдержат, — тихо сказала Ева. — Мне нелегко видеть в глазах родителей и близких друзей эту жалость. Конечно, будь я на вашем месте, то, скорее всего, со мной происходило бы то же самое.
— Это не жалость, а сожаление.
— Просто вы своими глазами хороните меня раньше положенного. Может, стоит переступить через себя и попробовать смириться?
— Да!? — в голос возмутился Семён, но потом осёк себя, посмотрев на спящего Димку, и продолжил уже тише. — Может, мне ещё порадоваться освобождению от мрачных мыслей и воздушные шары в небо запустить?
— А я, кстати, ни разу не видела твоей долгоиграющей радости. Такой, чтобы ты танцевал под дождём, втаптывая лужи в асфальт, — сказала Ева и тут же представила себе эту картину.
— Смешно тебе, да? — Семён заметил лёгкую улыбку на её лице.
— Мне не смешнее вас всех, просто не негативь, — Ева крепко сжала его руку и потом высвободила её, чтобы совершить достаточно крутой поворот к супермаркету.
Все собравшиеся на пикник (кроме Димки), знали о состоянии здоровья Евы, и все (кроме Семёна), решили не обсуждать эту тему. На оборудованной площадке парка все были при деле. Мужская половина отвечала за мангал и мясо, а женская — за скатерть–самобранку.
— Чувак, ты меня только пойми правильно, — осторожно начал Глеб. — Мне страшно видеть, как ты сгораешь вместе с ней. Тебе нельзя раскисать. Самое лучшее, что ты можешь в этой ситуации для неё сделать, — это помочь родителям с Димкой. — Он посмотрел на мальчика, который то и дело подбрасывал в мангал небольшие поленья. — Парень, — обратился к нему Глеб, — мы так никогда не начнём жарить.
Димка прислушался и сел на оставшееся топливо, пристально наблюдая за танцующими языками пламени.
— Я его не брошу, это даже не обсуждается, — твёрдо ответил Семён.
— Да, вот только ты ему нужен в своём уме и полный сил.
— Ты о чём?
— Хорош бухать! — сообщил ему друг очевидную всем новость и направился к столу, чтобы стащить хоть какой бутерброд.
Ева в этот день старалась держаться как можно спокойней и не выказывать всем своей внутренней трагедии. Ведь сегодня она видела эту внезапно появившуюся в её жизни замечательную компанию в последний раз.
Несмотря на обширный круг знакомых, настоящий друг у Евы был всего один. Эта дружба была проверена временем, двадцатипятилетним стажем. Елена и Ева начали своё общение во дворе с игры в куклы, но прошли годы, игры изменились, и у каждой из них протопталась своя дорога в жизни. Они стали родственными душами, несмотря на все невзгоды и перипетии. Даже расстояние не нарушило это космическую связь. Семь лет назад Лена переехала в Германию, где Ева навещала её по несколько раз в год. Вся та чистая правда, которая происходила с Евой, без лжи и прикрас, хранилась в душе Елены.
Ева часто называла Лену «моя Алиса». Эта, казалось бы, шутка приобрела для них обеих глубокий смысл. Всё началось с фильма «Алиса в зазеркалье», с того эпизода, где Шляпник очень рассчитывает на помощь своего бесстрашного друга, ранее готового поверить во все невообразимые нереальности, что только могут возникнуть. Но Алиса отвечает ему, что всё, что он пытается до неё донести, — всего лишь плод его больного воображения. Не веря тому, что это сказала именно она, Шляпник с глазами, полными разочарования, не узнаёт её в её же словах, и говорит «Ты не моя Алиса!». А вот Еве в жизни повезло, она встретила свою Алису.
Елена работала в одной из клиник Мюнхена и всеми силами, прибегая к помощи специалистов, пыталась побороть болезнь своей подруги. Но, к сожалению, это не помогло, и локомотив под названием «рак» только лишь набирал скорость. Единственное, что она могла сейчас сделать для Евы, — так это исполнить её последнюю волю и помочь ей попрощаться со всеми как будто до завтра, хотя на самом деле — навсегда.
Ева купила себе билет до Германии в один конец. Там её уже ждали Лена и группа врачей, под наблюдением которых она дождётся, когда опустится занавес. Естественно, Семён не знал об этом. Ева поделилась только с родителями и попросила их не говорить ничего ему до тех пор, пока самолёт не покинет пределы страны.
Так вот, возвращаясь к событиям пикника, Ева поняла, что в ней безнадёжно пропала великая актриса, т.к. ни один из присутствующих так и не заметил в её глазах, как она с ними прощается.
По все стороны…
С самого начала дня у Иллафеса было плохое предчувствие, он как будто знал, что начинать действовать нужно именно сегодня. Посмотрев в огонь Евы, он увидел, как она поднимается по трапу самолёта. Её книга была при ней. Ева хочет передать своё издание в единственном экземпляре Семёну, но учитывая то, что он до сих пор не может принять мысль о расставании, она решила, что будет лучше, если это сделает за неё Лена.
По коридорам Великого разнёсся звук медленных и тяжёлых шагов Завра.
— Готовьте свои огни, — непривычно для всех Хранителей объявил он.
Иллафес понял, что это внезапное объявление предназначено, в первую очередь, для него.
К счастью, сначала Завр зашёл в зал Хранителя Гаал.
Иллафес выглянул, убедившись, что Завр скрылся за первой дверью.
— Тебе нужно ещё время, и я его тебе подарю, — прошептал он своей свече и установил на подсвечник стекло.
В следующее мгновение Иллафес тише кошки прокрался к лестнице, ведущей к выходу из замка, и что есть силы устремился прочь из стен Великого. От такого поступка замок содрогнулся, и Завр, почуяв неладное, вышел на балкон. Из ворот выбегал Хранитель, он прорывался сквозь толпу Белых, а под его балахоном едва виднелся огонь свечи.
— Глупец! — прокричал ему Завр.
Пробежав почти до конца моста, Иллафес соколиным зрением вычислил в толпе Белых Лозгана и незаметно быстро передал ему подсвечник. Понимая, что его будут преследовать, Хранитель свернул в тёмные дебри леса. Перед ним стояла задача запутать следы и добраться до назначенного места, где он вновь сможет увидеть свою свечу и Лозгана.
Тем временем ворота Великого тяжело отворились и из них, восседая на высоком чёрном коне с густой гривой, появился Завр.
— Он думает, я его не найду!? — злобно проговорил он и пустился в путь, пронесшись мимо Лозгана, который, закрыв своими крыльями огонь Евы, слился с рекой Белых.
Выждав время, Лозган развернулся, не доходя до стен замка. Нести туда свечу было опасно, т.к. никто и никогда не знает, как может поступить с ней Рутр.
В самолёте Еве стало нехорошо. Её впервые посетило чувство, которое она могла бы описать как «не на своём месте». Причём самое неожиданное для неё было то, что она сейчас чувствовала бы себя также, даже находясь в своём собственном доме. Ева попросила у стюардессы стакан холодной воды и, сделав пару глотков, прижалась к стеклу иллюминатора, мысленно успокаивая себя. Ей пришлось бороться с непривычным чувством паники.
Лозгану было сложно скрыться в тёмном лесу и он, прижав свои крылья к спине, накинул чёрный балахон с капюшоном. Спрятав под ним свечу, он направился по другой тропе, нежели Иллафес, к месту их встречи.
Хранитель же в это время путал следы, как мог, он прошёл, петляя, через все семь деревень с Белыми, переходя от одной к другой в совершенно нелогичном порядке.
Уснуть Еве так и не удалось. Непреодолимое желание покинуть самолёт было настолько навязчивым, что здравый смысл из последних сил соскребал остатки понимания невозможного.
Иллафес знал, что будет происходить с Евой, но ничего не мог с этим поделать. Он был вынужден так её мучить. Конечно, Хранитель переживал за свою свечу, из–за чего старался как можно скорее добраться до пещеры, в которой его должен был ждать Лозган.
Появление в деревне Хранителя было непонятным для всех явлением, но на счастье Белых Иллафес как появился, так и исчез.
Чутьё Завра на территории Белых было настолько слабым, что он постоянно упускал след, а задавать вопросы местным жителям было пустой тратой времени. Любой Белый, согласно кодексу, никогда не заговорит с тем, кто гасит созданные ими жизни. Они обходили Завра стороной и продолжали заниматься своими делами. Даже под страхом смерти ни один Белый не сочтёт нужным отвечать на вопросы, а нападать на них опасно даже для жизни Завра. Крылья этих существ настолько прочны и сильны, что если бы Белые не существовали ради создания новых жизней, они могли бы занять самую верхнюю ступень правления в этих краях. Проще говоря, миру замка на холме очень повезло, что у Белых есть дела поважнее.
— Алло, привет! Вижу твой самолёт, — Лена удивилась, что Ева звонит, ещё не дождавшись, пока шасси авиаборта коснутся земли.
— Ты ждёшь? Привет! — сразу спросила подруга.
— Да, я в здании аэропорта, — Лене не понравился голос Евы. — Что с тобой?
— Я не знаю. Мне хочется выйти из собственного тела.
Семён с самого утра звонил Еве, но её телефон был отключён. В конце концов, он не выдержал и пошёл к ней домой. Там он с ужасом узнал о её отлёте и о цели путешествия. Мама Евы сообщила ему, что свой телефон она не взяла, а с собой у неё номер, который знает только Елена.
У Семёна подкосились ноги. Он сел на корточки в прихожей квартиры, взявшись обеими руками за голову. Было понятно, что Ева не хочет предстать перед родителями в своём конечном виде (если можно так сказать без всяких смертных образов).
Сколько Семён ни бился, а покинул он квартиру без какой–либо информации. Выйдя из подъезда, он сел на лавку, на которой они с Евой не так давно познакомились. Он вспоминал тот день от каждого слова до каждой эмоции на её лице, и ему стало больно.
Спустя некоторое время к нему подошли возвращающиеся с прогулки Димка и отец Евы. Димка явно ничего не знал, он беззаботно ел мороженое и не понимал причины бледного лица своего друга.
— Я так понимаю, ты только что от нас? — догадался Сергей Иванович.
— Так точно, — Семён поздоровался с ним за руку. — Неужели, нет никакой информации? — безнадёжно взмолился он.
— А что ты хочешь сделать?
— Быть рядом, — твёрдо ответил Семён. — Но знать бы хоть направление, в котором начать двигаться.
Сергей Иванович сел с ним рядом, отпустив Димку на детскую площадку во дворе.
— Знаешь, — начал отец Евы, — она приняла решение, и, учитывая её состояние, я не мог сказать «нет». Мне не понять этого, у меня нет её болезни. Что сделал бы я на её месте… Но вот только не осознала она одного, оставив тебя здесь, насколько мы — мужики — можем быть чувственными и сентиментальными.
Семён понял, что Сергей Иванович что–то знает и уже вдохнул полной грудью, готовый выслушать, наверное, одну из самых важных информаций в его жизни.
— У тебя в Германию виза открыта? — отец Евы твердо положил свою руку ему на плечо.
— Да, я туда по работе часто мотаюсь.
— Тогда Германия, Мюнхен, Томина Елена Александровна. Она работает в одной из клиник, в какой, прости, не знаю.
— Спасибо! — крепко пожав его руку, Семён побежал домой наводить справки и заказывать билет на ближайший рейс.
Иллафес поднялся по довольно крутому склону к пещере, где его должен был ждать Лозган. Но друга там не оказалось. Хранитель сел на камень у входа и стал ждать, вглядываясь вдаль, где начиналась тропа. Спустя некоторое время Иллафес увидел приближающуюся фигуру в тёмном балахоне.
— Добрался, — тихой радостью выдохну он, но тут же заметил, как вслед за его другом по тропе скачет Завр, неспешно преследующий Белого на своём коне.
Их план был провален.
— Лозган! — окрикнул его Иллафес. — Беги!
Белый уловил в голосе опасность и, обернувшись, увидел вдалеке Завра, который в свою очередь пришпорил коня.
Лозган быстро взглянул в огонь хранимой им свечи.
Еву из аэропорта сразу доставили в клинику, где работала Елена. Ей выделили отдельную палату и «подключили» к аппаратам.
— Нужно как можно скорее отдать тебя Иллафесу, — сказал ей Лозган и со всех ног помчался навстречу другу.
Завр был быстрее, он уже увидел свечу в руках Белого, и его целью сейчас было добраться до неё и незамедлительно погасить. После этого он намеревался отсечь голову Лозгану, а Иллафеса пытать, пока его тело не отпустит душу.
Семёну пришлось поднять все знакомства в Германии, чтобы заполучить адрес клиники, в которой работает Лена.
Лозган поднимался по склону, Иллафес спускался ему навстречу, а Завр слез с коня и, вынув из ножен свой меч, пытался настичь Белого.
— Вы, оба! — прокричал с угрозой Завр. — Вы хоть осознаёте, что ваша затея обречена!?
— Осознаём! — преодолевая усталость, бросил через плечо Лозган.
— Я вас уничтожу!
Белый решил сконцентрироваться на скорости подъёма. Увидев уже прямо перед собой Хранителя, он вытянул руки со свечой, передавая ему огонь. Иллафес схватил подсвечник и только хотел помочь другу, подтянуть его к себе, но не успел. Завр настиг Лозгана, сорвав с него балахон, он открыл его крылья. Резкое свечение белого цвета на секунду ослепило Завра, но мешкать не было времени. Он схватил своей широкой рукой крылья Лозгана и одним ударом меча отрубил их под самое основание. Издав дикий крик боли, Белый остановился и рухнул на землю.
— Спасайся, — сдерживая муки, скомандовал Лозган, глядя в глаза Иллафесу, прижимающего к груди свечу Евы.
— Вот теперь я дома, — вдруг сказала себе Ева.
Самолёт Семёна приземлился на территории Германии. Взяв в аренду автомобиль, он отправился по подсказанному ему добрыми людьми адресу. Его не покидало ощущение, что нужно поторопиться.
Иллафес попятился назад, но Завр уже занёс над ним свой клинок. Сжавшись, как эмбрион, закрывая свечу от этого ужаса, Хранитель прошептал ей:
— Прости.
На первом этаже клиники Семён ожидал Томину Елену. Коллеги передали ей, что неизвестный мужчина требует её появления перед ним сию же секунду.
Вскоре к нему подошла миловидная брюнетка в медицинской форме. Она чуть прищурилась, глядя на Семёна, и уточнила:
— Семён?
— Да, — с облегчением выдохнул он.
Он обрадовался, что ему не придётся долго объяснять, почему он здесь.
— Ева показывала мне ваше совместное фото, — объяснила свою осведомлённость Елена.
— Что значит «показывала»? — сейчас любое неосторожное слово могло вызвать у Семёна инфаркт.
— Я в том смысле, что это было примерно два месяца назад.
Семён выдохнул, но Лена сразу привела его в прежнее состояние, если не хуже.
— Я только что от Евы, — она сняла с шеи свой пропуск и вручила его Семёну. — Прямо по коридору, лестница справа, третий этаж, палата 25 С. У Вас мало времени, она уходит от нас.
Этот мужчина никогда так быстро не бегал, даже в своих далёких летах на соревнованиях.
Меч Завра рассёк воздух, и в нескольких сантиметрах от головы Хранителя с диким звоном остановился, встретившись с себе подобным клинком. Иллафес резко открыл глаза. Поперёк меча Завра он увидел клинок Рутра, который закрывал его собой, вступив в сражение с собственным братом.
— Рутр!? — не веря своим глазам, воскликнул Иллафес.
— Потом поговорим, — прогремел спаситель, отражая очередной удар противника. — Убирайтесь оба!!!
Иллафес подобрался к стонущему от боли Лозгану и, подняв его с земли, облокотил о своё плечо.
— Держись, друг, — сказал он, помогая Белому двигаться прочь от двух сражающихся титанов.
Ева удивилась, прослезилась и улыбнулась, увидев входящего в палату Семёна. Она протянула к нему руку, и он взял её, прижав к своему сердцу.
— Хотела от меня сбежать? — грустно улыбнулся он.
Иллафес и Лозган вошли в пещеру и, сев друг напротив друга, поставили между собой такой важный для них огонь. Они смотрели в него, пытаясь не слышать звона мечей, доносящегося снаружи.
— Открой верхний ящик тумбочки, — попросила Ева.
Семён открыл и увидел там книгу.
— Отдай её Димке, когда посчитаешь, что я ему нужна.
Битва закончилась криком смерти, который разнёсся по всей долине. Хранитель и Белый посмотрели друг на друга с немым вопросом «Кто?».
В следующую минуту они увидели на стенах пещеры приближающуюся к ним тень, и вскоре из–за поворота показался Рутр. Они замерли в ожидании его слов. Рутр возвышался над ними, смотря в пламя догорающего фитиля.
— Пора заканчивать с этим, — строго приказал Рутр. — Я дал вам достаточно времени.
Иллафес с грустью посмотрел в глаза Евы.
— Я не шучу, — остриё меча Рутра вдруг оказалось возле головы Хранителя.
Но Хранителю было уже всё ровно.
— Иллафес, — осторожно позвал его Лозган. — Лучшего момента не будет.
— Это верно, — тяжело выдохнул Иллафес.
Хранитель мысленно попрощался и опустил руку на огонь.
Лёгкой струйкой дым растаял в стенах пещеры.
— Прости, что не сказал о своей любви.
Но Ева уже не слышала его. Семён вышел из палаты 25 С в противоток забегающим в неё врачам.
Приводим в порядок руины
Иллафес, Лозган и Рутр вернулись в стены Великого, где их встретили победителями.
— И что теперь? — спросил Хранитель, прижигая раны Лозгана на спине. — Кто займёт место Завра?
— Великий уже всё решил, — оповестил их Рутр. — Я от своей кузницы не откажусь, ты — он указал на Иллафеса, — слишком жалостливый. А вот наш бескрылый, оказавшийся не удел Лозган, — отличная кандидатура.
— Я не могу, я не смогу! — взмолился Белый. — Да лучше убейте меня!
— Убьём, не волнуйся, в точности как Завра, если не найдёшь, как бороться с такими, как твой друг.
— Вы меня возненавидите, — стонал Лозган, обречённый на работу в кузнице Рутра в случае отказа от решения Великого. — Зачем ты спас меня?
— Я спасал идею, — ответил Рутр. — Изначально эта свеча должна была попасть в зал Хранителя Гаал, но тогда бы всё закончилось не так феерично. К счастью, у нас только Иллафес может вдруг пойти против системы.
— И что ты сделал? — оторопел Иллафес.
— Всего лишь сделал так, что бы Гаал не вышел к Лозкану за этой свечой. А дальше всё уже было предопределено.
Начало
Дима вёз перед собой инвалидное кресло, в котором сидел Семён, погружённый в свои мысли. Рядом с ними шагала Соня, наслаждаясь солнечной погодой, заедая прекрасные ощущения облаком сладкой ваты. Они прошли по набережной и повернули на мост, где однажды случилось ВАЖНОЕ. Дима остановил кресло на середине моста, именно в том месте, где Семён вручил ему книгу Евы. Облокотившись о перила, он подставил своё лицо тёплому ветру и закрыл глаза.
— Как же всё оказывается просто, — произнёс он.
Семён улыбнулся, увидев на лице молодого человека осознанное спокойствие.
конец
Посвящается моему папе Анатолию Ивановичу Королёву
02.08.2017г.
Ром и лирика. Книга 2 Пока горит свеча
© Copyright: Елена Королёва 3, 2019
Свидетельство о публикации №219092801312
Свидетельство о публикации №219092801312
Рецензии