Кто есть ху. Наш пацан 5

КТО  ЕСТЬ  ХУ (наш пацан 5)   


Слет хулиганов  и  лучших друзей  Вовы на «даче» у  Вовы же,  происходил почти тайно.  Во всяком случае, ни одна медийная шавка не учуяла подозрительный след, как слух о  дне «ху», о котором мало кто мог помыслить даже… (но, уж «пидагоги» знали точно, что он состоится, у них свои сексоты были, собственно, как это и бывает вечно).    

А, скорее, грозный шум и толкотня на проездах  с  зонами  оцепления   и красотой  собравшихся в одном месте бронированных   как  воентехника  авто,   вызывало лишь недоумение. А поди-ка, будь ты хоть медийная, хоть «пида…»   шавка, попробуй, узнай, что там происходит?..
 
Но,  казалось, там сам воздух  был насыщен  чем-то беспредельно бодряще   хулиганским, исходившим от  самых знаменитых и  влиятельных  в этом мире  деятелей «ху»,  шкодников и нарушителей спокойствия самых нетрадиционных  политических убеждений с правилами поведения  поперек  всему и по всякому, да только  лишь   бы по «закону» с их стороны все  считалось ,  и без виноватых, также с их стороны все считалось…
 
А менты сидели по засадам, и неизвестно было   кого они, то ли охраняют, то хотят повязать. 



Прибыли хулиганы, которые  из дальних:   
Ху. М. начинающий хулиган. Пока он еще слабо  мутит свое  «нетрадиционное»   дело, и совсем уже… или еще  не до…  чтобы называться  полноценным «ху». А это измерялось только степенью возмущенности «пидагогов» поведением хулиганствующего субъекта, где бы он ни находился и в каком бы  чине ни был.   Чем больше возмущений с их стороны на  «генератора»    отрицательного  поведения, тем больше «ху» считается «нормальным пацаном». Хотя от слабака и до нормального   пацана, бывает разрыв  всего лишь в один шаг. 
Но так и так, этот пацан - свой донельзя  и ничьим уже больше быть не может. И его так и прозвали Мудило, что на каком- то иностранном значило -  Красавчик.      

Ху. К. – из дальних, отпетых и очень важных. Он где-то  держал  часть мира под страхом своего «пугалова», в натуре не слабее Вовы, за что его  сам Директор уважал и постоянно искал с ним встречи.


 Не  так важно, как вольнее всех, или непринужденно слишком, вели себя   присутствовавшие здесь неизвестно какие «ху», за которыми нужен был глаз да глаз. Пока встреча идет по правилам  и   без эксцессов, но, черт их знает, кому они перейдут здесь дорогу, а то и наступят на мозоль из-за своей  излишней активности в движениях, в шутках и, особенно в громком смехе.   И тогда не избежать выяснения отношений по пацански, что для кого-то как раз и являлось поведением по «правилам».   
И тому были серьезные предпосылки,   потому что   появились   бородатые,   грозного вида  типы,    от которых несло  лихой  сдержанностью с крутым  терпением и послушанием до определенного…       И  к ним только Вова мог подойти спокойно с разговором и с улыбкой, а некоторые, кто знал их, почтительно прижимались к стенке,  а то и вовсе линяли куда-нибудь в задние ряды, чтоб на глаза им не попадаться. Кроме этих, которые  вели себя вольнее всех и прочую «ху» мелочь вокруг как будто не замечали.

Но как только появилась одна женщина из посыльных с деловым видом и  листком  бумаги    в руках, тут же она была атакована некоторыми  из этих «неизвестных». Стали раздаваться  шлепки… И не поймешь кто там, не пропуская ее, давал ей по заднице  такого смачного  шлепка, аж юбка взлетала, но у всех при этом  были одинаково не виноватые рожи. Красотка вприпрыжку, красная как из бани, с обалденной  то ли  улыбкой, то ли еще какой гримасой оргазмуса, поспешила ретироваться задним ходом.
И женщин больше здесь не видно было и пока они  не  планировалось даже.  Да и странно было бы видеть  здесь,   на секретном слете хулиганов, как, например,  в    генштабе перед битвой, и очень близко к передовой видеть, пусть даже  в качестве жен и секретарш, женский пол.

И из-за тех и этих,  с  манерами поведения тоже, вразнобой,   и  от  и  до специфически   хулиганского,   повеяло дальним и ближним зарубежьем. Значит, слет «Ху» у Вовы   можно было назвать  как международный.

Ожидалось выступление с речью  хозяина, а так же каждый желающий мог сказать все, что думал о Вове  уже по принятому в мире хулиганов чистосердечию, когда принималось все, и зазорное, и хвалебное, лишь бы не случилось нечто не от головы. То есть, по соображениям критики и придирок уже не по пацански, нагло и откровенно   в слабые места Вовы, которых у него, как у всякого слишком рискового хулигана хватало.  И кто не знает, как    могло все закончиться плачевно, если кто-то вздумает  вести себя здесь как «сука пидагогическая»,  ставя Вове упреки в том,  чего он не совершал, и даже близко там не стоял, а если стоял, то законно…

(речь могла идти о кое-каких громких скандалах связанных с покушениями, крушениями и захватами…).          

Но что было важно и в чем были послабления, Вова сам без «критики»   в последнее время  как бы даже  сократил свои ху. проделки и  где-то заскучал без нападок на собственный имидж. А в том и был кайф,  что вина его ни в чем не была доказана, а все вокруг  гудело какими-то обвинениями ему…
Но тут, главное, настал период,  когда не следует перебарщивать   с выходками перед «пидагогами»  так явно, как раньше бывало, почти регулярно.       

А лучше поджидать давления. То есть, там, где «пидагоги»     начнут шустрить и изображать из себя главных в этом «пида…» мире,  Вова им и подстроит бяку…  Замучаются потом доказывать, что тут Вова натворил, пока они его  ни во что  не ставили, и за отстающего по понятиям держали.

И также,  там уже мало оставалось вариантов, чтобы возмутить их «пидагогическое» спокойствие до предела и выйти на полную стадию нарушителя спокойствия (что можно было бы назвать даже войной). Но в этом случае  ему придется что-то признать и  объяснить причины…   Но все равно,  есть    масса верных исторически испытанных  вариантов, чтобы прикидываться полностью ни в чем не виноватым   и сваливать все на  противников. А  самому как бы вынужденно обороняющимся до конца оставаться ,  что всегда усугубляло обстановку до еще хуже… Но Вове от этого только еще  кайфовее было…  Ведь этим самым он приближался и    к славе самых великих хулиганов из прошлого, точнее, одного самого великого и гениального,  вину которого  в чем-то до сих пор никто не может доказать, потому что большинство всегда стоит за то,  что он не виноват ни в чем вообще!..


То есть,  замутить  что-то  в расчете    на дураков, которых там, в среде «пидагогов», уж точно нет,  хулиганствующему субъекту  было дело плевым.     Но важно держать при этом ни в чем не виноватое лицо до конца. И это помогает тем, кто все же оказывается умнее…  А именно, Вове шли все комплименты в этом смысле, как… Ну, Вова дает!.. Молодец, наш пацан!..

Но, как бы там ни было,   не столько эта шушера «пидагогическая»,  сколько  влияние и какая-то тоже пацанская позиция нового   Директора  сдерживали Вову от  новых  крайне дерзких  поступков.         

И в последнее время Вова   как никогда   искал встречи с Директором,  и даже  жил в ожидании встречи, все больше мечтая,  и как будто видя себя на коне рядом с этим не просто лихим «ху», а бери круче и шире…    То есть не творя  ничего такого вызывающего, Вова надеялся и ждал, когда Директор решит, и призовет его для долгого  и серьезного разговора… о «поведении» и обязанностях друг перед другом.

И там, при воображаемой встрече теплилась главная надежда, что Директор, заглянув в глаза Вовы, поймет,  что более честного и чистого в помыслах  пацана на свете быть не может. И верить ему сам бог  велел, а то…   И  там  могло возникнуть много самых  путевых,  в прогресс и в мировую  расслабуху    моментов... Вплоть до дружбы домами и совместные  выезды  на рыбалку, а то и…  Да, но тут и туда… не надо особо губу раскатывать, потому что…  Если только ни под видом поиска невесты для Вовы, чтоб даже медийные шавки согласились бы… что да, Вове давно пора обзавестись законной ж. половиной, в чем только  Директор знает толк и ассортимент…  По  количеству и качеству которого…  все «пидагоги», вместе взятые, столько счастья в жизни не имели на свой конец.   

То-то «пидагоги» будут завидовать и локти кусать от злости.

И этими своими глазами, между прочим, Вова мог убедить любого, как  в чистоте  помыслов, так и  в решимости  постоять за    «законность», с соблюдением честных правил и обязанностей  где бы то ни было.   Вова и «законность» стали считаться  синонимами, и никому невозможно было взять Вову за уши и вытянуть из этой бездушной и пустой  как деревяшка   муторки,   которая замещала в нем даже совесть, а это уже было слишком…
 
То есть роль обиженного за зря пацана Вова держал как высшую метку до конца на основаниях… и на букве «З». А иначе позор ему будет среди своих и никто ему даже не посочувствует чистосердечно… Если он хоть в чем-то признается перед «пидагогами», и так и скажет: Да, это я сделал, и то, и не то еще…     И  они тогда  подадут на него в суд за дела, в которых он признается. А, может, все поймут и пожалеют его.  Ведь пацан-то, не то что наш, а и у них тоже имеет (имел) популярность… Так они его, может, и  не исключат...

И вот пошло оживление в зале, заполненном   до   средней плотности, собственно  дружеского на «ху» содержимого   и раздалось мужиковатое пацанское:  Ху!..  То есть настал момент истины, кто есть Ху? И на возвышении, как на сцене в углу зала появился сам Вова. Как всегда и во всем правильный, сдержанный, полностью ни в чем (да и никогда такого не бывало) не виноватый, он снисходительно улыбался   и  этим самым,  заметно было, как он доволен встречей. Гости его устраивали     настолько, что впору было бы пред ними даже  пошутить  как-то так, по свойски, то есть хулиганисто. 

- Братва, я вас приветствую…  Ну вот, наконец-то я вижу всех вас в  открытом   доверительном виде, в  натуре, как есть, и мне это, скажу вам чистосердечно,   в кайф.    А перед «пидагогами» вы бы так спокойно не стояли бы и не сидели, а от директора и подавно, в шкафы попрятались бы, делая вид, что вас тут нет. 
Все, кроме бородатых и суровых, понятливо заулыбались, а ху. К. зачем-то похлопал в ладоши.

- Но я рад нашей встрече и рад, что вы заодно со мной  и поэтому  прибыли сюда, чтобы обсудить наши проблемы никого не боясь, и ни перед кем не  чувствуя своей вины, чтобы еще   от кого-то по шкафам прятаться.
Тут захлопали в ладоши все присутствовавшие  и даже с выкриками.

- Кстати, мною  не зря упомянут Директор… именно он остается для нас основной  проблемной шишкой, обойти которую мало кому удается так, чтобы он не поднял свой директорский  хай,       насчет, куда, зачем, а ну, назад, туда не лезь, а тут стой…  И эти «пидагоги» с ним заодно, а точнее они то и поднимают свой гнилой поклеп, и сексотят и стучат и   валят на нас  все  самое  дурное, чего нам даже в голову не приходило совершать. А у них это, как подляна крайнему ближнему спокон веков  постоянно  на уме только и заточена под… кому бы это подбросить. 

- Суки!.. – выкрикнул кто-то.

- Я знаю, какие  они…  и какие из-за них у каждого из  нас  есть проблемы. Но куда ни кинься,          и как  ни  посылай их по-нашему на…  , а  всюду Директор, наслушавшись их, ставит нам свои рамки все  круче…  а его-то сильно не пошлешь. Или пошлешь, а потом пожалеешь. Поэтому лучше с ним знать меру и ждать когда он сам даст маху, как слишком рисковый тоже… И как только он совершит свой  из ряда вон  «ху» поступок,   тут с ним можно поговорить на равных… Хотя он мне  не сильно так нужен, чтобы я еще с ним встречался и обсуждал те проблемы, которые я только с вами могу обсудить по пацански в пользу нас же. Но правила «ху» требуют… И я должен постараться.  Ради кого, вы думаете, я должен с ним встретиться обязательно и, кровь из носу, постараться? Правильно, только ради вас и нашего общего дела, о котором я еще скажу…

Директор тоже, хоть и велик и заставит себя уважать тоже, если что… Но кто-то из нас двоих  должен оказаться слабаком, а кто-то настоящим пацаном.  И тогда уже будет, извини, подвинься… Мы начнем совместную   борьбу за место под солнцем, за влияние, и за игру  по своим правилам. И к нам начнут примыкать все, кто  имел  на тех еще  директоров  зуб, и кто был ими обижен, как и мы все   за неуспеваемость и плохое поведение, которое они себе сами установили и хотят всех подчинить…

Мы не  должны признаваться… как будто кого-то боимся,    а мы должны оставаться такими, какие мы есть.  И чего нам стесняться   своей силы и уверенности в своих действиях. Всюду, где Директор с «пидагогами»  кичатся  своей правовой силой,   мы ставим свой не «ху» поступок,    чтобы они знали нашу силу и даже подумать боялись, что нам…    можно ставить плохие отметки, таскать нас за уши, тыкать носом в предмет и… исключать за поведение. 

Тем временем Ху. К.  явно  нетерпеливо просил слова… Вове об этом доложили, и он     сделал удивленное  лицо. У нас есть   список выступающих  пацанов, кто там первый тот и пусть выступает, все должно быть законно. 

В завершении, после ответов на вопросы, которые  также касались свободы действий «хулиганствующих субъектов», и   их общего дела, которое надо крепить… Вова, пообещав разобраться  кое с кем в защиту этих, сказал еще:      

- Директор   - великий пацан, но он нам будет должен… Сегодня, наверное, он единственный супер- пупер колбаса,  и  мы это, понимая принимаем. Мы хотим и готовы работать с Директором  по всем нашим неуспеваемостям только на хорошие отметки. Но нам не нужно, чтобы он постоянно вмешивался в наши дела, указывал, как нам жить, мешал самим  «пидагогам» строить с нами отношения так, как им понравится, да и куда они от нас денутся, если без Директора.

Также Вова  поддержал взявших слово своих лучших "ху" подельников
 и согласился с ними полностью во всем, а именно:

…Тем самым  авторитет  и влияние Директора надо ограничивать  тесной дружбой с ним же… 
Вова: Это правильно. Кажется, Чингиз Хан применял такую  тактику и хорошо продвинулся…

И ему надо делиться, а то  слишком много у него «активов» насчет  доверия, и бабки к нему текут рекой!..   
Вова: Тут надо подумать. У нас есть  кое-какие свои   «активы»   на него, чтобы он слегка перенаправил  эту реку.

И напоминать ему постоянно надо, что   он не один в мире «пидагогики» хозяин.  Есть еще Наш пацан и наше общее дело…       
Вова: А тут не следует преувеличивать, но, что верно,  мне  лично никто не указ и я любого могу вызвать…  один на один, махаться, как пацан с пацаном.


Речь Вовы была принята на пятерку с плюсом под восторженные возгласы.   Почти все (кроме бородатых и грозных)  подняли наполненные   бокалы и потянулись к Вове.
Выпить за содружество, за общее дело под началом Вовы, как главного «Ху». Других подтверждений верности Вове не требовалось. Тут каждый, кого ни возьми  - должник Вовы, хоть взять, по  материальному, хоть по  секретным делам, и хоть так, само ценным дружеским советом.  И за каждого он может заступиться в случае чего, и дать мазу как пацан за пацана.

Ху. К. тянул руку  и просил, чтобы ему дали слово.   Но к нему  подошел   сам секретарь Вовы  и  вежливо, лупая  выпученными как от крайнего удивления глазами, как будто в первый раз видит такого узкоглазого ху, просил подождать еще немного, пока выступят прочие, а для самых почетных и важных  «ху» пацанов  время будет в самом конце. И это законно.

Ху. К. , после полного перевода  просьбы секретаря подождать еще немного и  с разъяснениями насчет регламента, успокаивался, но ненадолго…


Слово для выступления  секретарь дал   Мудиле, который  давно  что-то пытался разъяснить переводчику и тот   несколько раз соглашался, что все понял, но Мудило его опять дергал за рукав и  все чего-то объяснял.  Наконец он все ему сказал, переводчик кивнул и начал оглашать свой перевод речи Мудилы: 

-  Над необъятными прериями свободно парит Большой орел…      
Мудило снова дернул своего переводчика   за рукав и  тот сделал поправку:
- Да, тут надо сказать, что сегодня нашему предводителю приснился сон. И вот, что он нам теперь рассказывает.   Над необъятными прериями свободно парит Большой орел…  Зорко всматривается  Большой орел…  и он ищет бурю и… солнца свет!  Но видит только   скачущих на взмыленных лошадях ковбоев, которые тоже… как будто что-то потеряли. Увидев низко парящего Большого орла, они подумали,   что это не к добру и спешились.
«Как это так низко и свободно может летать тут какой-то орел?» - задался вопросом один из них.       
Другой отвечает: «Я этого орла знаю, пусть себе летает, а мы поскачем дальше».
Но нет, возразили остальные,  надо у него спросить, кто ему разрешил так свободно тут летать?
 
- Хватит летать,  заканчивай уже!.. крикнул один ху из компании самых непоседливых, и другие тоже закивали и стали пошучивать над Красавчиком: уж не он ли тот Большой  орел?..

Переводчик как можно быстрее до рассказал  историю – сон, в которой Большой орел призвал бурю себе на помощь и разбил эту банду ковбоев. А суть спора осталась неизвестной и чуть ли ни засвистаной   под общий  насмешливый ропот с уже привычным здесь диким хохотом отдельных... 
Но это был еще не конец выступления Мудилы.

Его дружбаны (а может, шутя, чуть ли ни весь кабинет министров) достали гитару и исполнили   свою  революционную, как гимн, но  однозначно,  хулиганскую    песню.

Если перед этим в своем выступлении Мудило грозился дать отпор, и вообще     перекрыть Директору все ходы и все рычаги влияния, но только с помощью Вовы,      (с его обещанными субсидиями  на «полет орла»… примерно как весь их бюджет), то теперь в песне говорилось о значении Вовы, как защитника слабых и угнетенных перед Директором.      

И далее, когда все там  заживут счастливо, благодаря Вове, и «все просторы прерий» будут отданы  только ему, как самому Большому орлу, летай и летай в свое…  но ради общего дела!.. А в результате бури, как   революционной борьбы и победы над Директором,  «пидагоги» станут называться честно и просто пидарами, наступит  это самое… кто есть ху из ху, и самый, самый великий Ху!?..         
И песня, хоть и ритмично под струны гитары, но перешла в  беспорядочное   скандирование и тут  все, и самые непоседливые , и даже грозного вида бородатые типы, выкрикивали:    

Свобода, свобода, свобода!
Вова, Вова, Вова!
 Нет директору, да Вове!.
Вове да, да, да!..
Директору нет, нет, нет!
……………!


Ху. К., которому переводили все эти речи,  ерзал на стуле и с долей возмущения  выражал   желание  выступить, как и все со своим мнением и предложениями. А уж про Директора он расскажет… Он единственный здесь, кто знает Директора как своего постоянного клиента по переговорам.
 Не помогло и то, что  вокруг него собрались ху. холуи (официанты) с подносами, на которых стояла вся выпивка, принятая в мире к самая высококачественная, и закуска на любой вкус. Но Ху. К. дрыгал ножками и одного ху. холуя даже пнул в жопу, чтобы он не лез к нему со своим подносом. Остальные сразу  поостереглись, но и от бородатых грозного вида ху. гостей  тоже надо было быть подальше с   предложением выпить грамчик. Они   отвалили к стороне Мудилы. Там сразу прибирали спиртное и  смели всю закуску. И вдобавок ловко   срезали  позолоченные пуговицы с их  пиджачков в пылу только что провозглашенной под гитару революционной законности на все такое...

Секретарь  пыжился со страшно выпученными глазами на узкоглазого и старался жестами успокоить его, дескать, ну подожди еще немного, сейчас, сейчас… 

И сам же, курва, после речей  всех еще  не до выступивших, вдруг объявил: «небольшой концерт силами нашей ху самодеятельности». 

И тут произошло самое что ни на есть неожиданное, но вполне подходящее такому грандиозному событию явление, а именно… Все даже замерли на мгновение и уставились туда, где должна была выступить объявленная секретарем ху самодеятельность…

А это… появился ОН!..