Вместо завещания

Завещание мне писать рано. Хотя некоторые и намекают. А вот автобиографию – пожалуй, напишу.  Творческую. Пусть сумбурно, но честно. Не то, чтоб очень надо, но общаться мы стали мало, всё на бегу, приветкакделанудавай. А с возрастом в человеке накапливается много невысказанных букв, междометий  и порой даже вполне приличных слов, которые просто необходимо выводить наружу, как шлак. Очистка организма. С последующей промывкой водоспиртовым раствором и протиркой сухой ветошью.

Итак, кто я? Механик. Судовой механик, хотя это не существенно. Говорят, вымирающая профессия. Потому что творческая. Творчество нынче не в чести, всё больше на креативность напирают. Это не синонимы: творчество равно деятельности, а креативность – всего лишь способность к такой деятельности. То есть, копать  уже в чём-то творчество, а могу копать-могу не копать – иррациональная созерцательность землекопа-теоретика. Но я отвлёкся. Что такое механик? Слесарь-интеллигент с задатками нейрогинеколога,  лезущий в потроха приболевших и сдохших напрочь механизмов с целью их реанимации. В процессе вскрытия часто срабатывает какая-нибудь непредвиденная пружинка, или шпонка вывалится непонятно откуда, или просто кошка под руку скаканёт, дура: механизм тут же разлетается по столу, по полу, мелкие детальки теряются, а если и находятся, то оказываются от предыдущих разобранных механизмов. Вот в этих непростых условиях механик и должен подойти к процессу творчески, отметая лишнее и безвозвратно утерянное, дабы из остатков собрать нечто работающее вопреки замыслам конструктора.

Инструкции механиками игнорируются. Если инструкция хорошая, с чёткими схемами и подетальным пронумерованным планом сборки-разборки – она не оставляет места полёту мысли и созиданию прекрасного. Если инструкция мутная, как моча алкоголика, то она лишь отвлекает от процесса и заставляет сомневаться в собственном умении найти решение. На сегодняшний день количество собранной мной, и при этом вполне работоспособной, техники несколько превышает количество загубленных, раскуроченных и пущенных в металлолом причиндалов, поэтому я считаю себя хорошим механиком. Или  неплохим. Но перый вариант мне нравится больше. Небольшая иллюстрация: к СТО подъезжает дед на развалюшке. «Сынки, глушитель у меня отвалился, приварите как-нибудь, чтоб до дома доехать, я его потом проволокой намертво прикручу». Вот она, мысль творческая! Наш человек.

Что ещё о творчестве? Стихи я в молодости не любил. Вот песни любил, а стихи нет. В песне интонация, градус, амплитуда. Движуха, одним словом.  А стихи – нудно, на одной ноте бу-бу-бу себе под губу. Правда, годам к тридцати я осознал, что песня тоже из стиха делана, но далеко не из каждого.
 
У механика и стихоплёта есть одно общее свойство: привычка к уединению. Сидишь спиной к стене, чтоб через плечо никто не заглядывал. С фронта если кто и глянет вопрошающе, мол чего это ты тут колдуешь –  так ладошкой прикрылся, плечами повёл раздражённо, и каждому понятно: не лезь. А сам отвёрточкой тырк-тырк в потроха. Процесс! Тут молотком нельзя, погнёшь – не отрихтуешь. Мягко надо, ласково, без нажима детальки вставлять, штангелем размер проверять, зазоры по щупу. Гаечкой поджать, штифтом законтропупить... Со стихами та же петрушка. Слова  друг к другу надо подгонять, как шестерёнки, чтоб плавный ход был, без скрипа и скрежета. Поэтому я стихи периодически не пишу, а собираю, как механизм. Высыпешь на чистую ветошку горсть слов разных, образов и смыслов, и перебираешь, перебираешь – хоп! – вдруг встало на место, попало в паз.  Ага. Давай следующее примерять. Не спеша. Чтоб и количество зубцов-слогов совпадало, и модуль одинаковый, прямозубые к прямозубым, косозубые и шевроны соответственно к... Да, и поаккуратнее желательно с паразитами типа «уж», «лишь», «ведь» – они, как и паразитарные шестерни, направление вращения механизма меняют. А когда в работе направление резко меняется, оно ж  разнести может к чёртовой матери.

С песнями неожиданно вышло. Классе в восьмом навестил меня приятель и показал два аккорда на гитаре. Am и Em. Думц-думц. Ля-минор и ми-минор. Думц-думц. Ещё не мелодия, но уже звук. Через месяц добавился ре-минор, он же Dm. О-о-о!.. Это музыка! Минорная, но весёлая. И я принялся подбирать всё, что слышал: из «Самоцветов», из «Песняров» и «Машины», я лабал песни из фильмов, что-то из Высоцкого и ещё незнамо кого... Репертуар стремительно рос, и трёх аккордов банально не хватало. Узнав о существовании четвёртого (им оказался A7), я решил, что теперь играть умею. Вооружённый  четырьмями аккордами, я был призван в Вооружённые Силы страны. Механиком. Авиационным. Что тоже не существенно.

В школе младших авиационных специалистов (ШМАС) меня полгода учили равняться, отдавать честь, делать зарядку, чистить сапоги, подшивать подворотничок, бегать с полной боевой выкладкой в противогазе, стрелять из АК-47 и прочим авиапремудростям. К творчеству, хоть и с некоторой натяжкой, можно было отнести ежедневное надраивание паркета казармы, разовое изготовление зажима для галстука в виде самолётика для замкомвзвода и регулярное пение строем. Изготовление самолётика освобождало от прочего творчества, поэтому я растянул процесс насколько смог, до полного истощения терпения сержанта.

Вернёмся к песне. С гитарой в строй не пускают. Во-первых, потому что гитара занимает на плече штатное место штатного оружия, во-вторых потому, что при беге звенит и демаскирует. Вообще песня демаскирует человека, что ты поёшь – то ты и есть. А есть в армии хочется постоянно. Отсюда готовность петь строем то, что на сытый гражданский желудок в голову не придёт. В армии в голову может прийти разве что затрещина от сержанта за шаркание сапогами не в такт. Но что удивительно: первые рифмованные строки мне пришли именно в голову и именно на службе. Сержант не виноват.

Первые дни после демобилизации остро ощущается свобода. Хорошо на «гражданке»! Особенно, если гражданка симпатичная и немного легкомысленная. Лёгкие мысли повышают тонус и способствуют появлению произведений искусства и детей. Турслёты, маёвки и просто посиделки с гитарой и вином по кругу во дворе. Кружатся листья и бобины магнитофона. Кружится жизнь и крутимся мы в ней. Лопнувшей струной раскручивается дорога на все четыре стороны. В дороге хорошо думается и хорошо сочиняется. Наверное, потому, что любая дорога – это стихия, и со стихами у неё один корень. Стихия непредсказуема и эгоцентрична, дорога крива и колдобиста, оттого пишется в дороге неравномерно и не по графику. Зато какие образы и безобразия порой рождаются!

В качестве механика я исколесил некоторую часть глобуса, работая и созерцая. Галифакс и Хельсинки, Диксон и Сент-Джонс, Панама, Мурманск, Гонконг, Кальяо, Рига, Нуадибу, Флиссинген, Хьюстон, Гданьск, Вальпараисо, Стокгольм, Киль, Петрозаводск, Гавана, Монтиго-Бей, Лас-Пальмас, Шлиссельбург. Под рукой обязательный карандаш и какой-нибудь клочок бумаги, на который изливались песни, стихи, рассказы. Но всё хорошо в меру. Отравленный красотой мира без меры, я разлюбил города всех частей света. Итог – переехал в деревню, и теперь от творчества не отбиться: то крыльцо починить, то вода в кране пропала, то ворота упали. Но мне этого мало, думаю баню ставить и хозблок для инструмента и дров. Такая вот смена творческих ориентиров.

Так, и это всё, спросите вы? Нет, конечно. Написанное я собираю в большую  кучу, чтобы слепить маленькую книжку. Там будут и прерии, и фиорды, и океан, сливающийся с небом. Будут были и небылицы, стихи и проза. В процессе лепки наверняка что-то сочинится ещё, или наоборот, будет зачёркнуто и выкинуто. А завещание я напишу, обязательно. Как-нибудь. Может быть. Не скоро, надеюсь.