Смертельный забег

Я бежал по чёрному городу, по чёрной улице, по чёрному, как космос, асфальту. Бежать можно и с закрытыми глазами – дорога угадывалась шестым чувством – по горячим стенам домов. В этой темноте безопаснее только прямо, только вперёд – по «горящим» фонарям, мутными точками обозначающим дорогу жизни, верх и низ бытия. Воздух был горяч и душен, ноги грязны от пыли и пота. Сердце бешено колотилось. Бег был лёгким от страха. Душили стыд и злоба. Да!, за мной гнались человек восемь-десять. Не толпа – хорошая стая. Самые опасные мелкие твари, лёгкие на ногу, как волчата, злые и жадные до крови, желающие самоутвердиться.

Позади засветились два крошечных огонька – машина. Толпа, тяжело дыша, замахала руками, преграждая ей дорогу – хотели остановить и на ней догнать свою жертву. Водила (видать, местный) сразу выключил свет, чтобы номера не засветить, и, не сбавляя скорости, сбил самого «смелого». Удар был мощный.

Наслаждаясь криками и воплями, уступил ей дорогу. Спасибо, родной! «Родной» умчался, не сбавляя скорости – и на том спасибо!

В этом милом городишке с наступлением темноты (а наступает она резко – будто выключают свет; видимо, из-за вечной пыли и гор на западе) на улицу лучше не соваться ни под каким предлогом. К соседям не стучаться и уж тем более не кричать: «Откройте! Полиция!». Нашпигуют дробью быстрее, чем моргнёшь. Народ учёный – на сказки не ведётся – и доверят только старому другу – обрезу 12-го калибра.

В городе «чужих» не любят, особенно «своих». А как всё чудно начиналось!

Прибыл на поезде ещё утром. Поезд такой старый, что не верилось, что он дотянет до дому. И только желанием выжить и не сдохнуть, как в крематории, можно объяснить все выбитые стёкла. Вонь, духота и давка – раздолье для «щипачей». Но даже они брезговали «работать» в таких условиях. Элита!

Поезд выплюнул меня на щербатый перрон. Вздохнул полной грудью свежий, с горячим дымком воздух долгожданного Мар-Аллы. Здравствуй, Родина! И ничего-то в тебе не изменилось! Ты такой же пыльный и грязный внутри, как и снаружи.

Полиция (бывшая «милиция») с радостью забыла русскую «мову». Разочарованно обшманала карманы, к месту и не к месту помогая себе одним словом «плыз». АнглЫчане недоделанные! Пусть понюхают «новую» жизнь!

Крошечный базарчик на площади. Прошёлся вдоль – интересно, чем народ живёт. Ничем! Всюду уныние. О прошлых изобилиях давно забыли. Где вкуснейшие помидоры величиной с арбуз? Где арбузы больше легковушки? Всякая мелочь – одурманенные жарой «торгаши»; дед, потерявший надежду продать изоленту. Купил из жалости – сунул в карман, от сдачи великодушно отказаться. В ответ – ни «спасиба»! Как будто так и должно. Ладно! Бог ему судья.

Поразило, что все местные сплошь в чёрном, как на похоронах. И это в такую жару! Ни улыбок, ни смеха. Только кое-где нагловатые ухмылки молодёжи, да и тех негусто. Какой-то «старый» город, и я, как белая ворона, в белой когда-то рубашке. Ну пижон, да и только! Благо родня недалеко от вокзала жила. Встретили, прослезились, «посидели» почти до темноты. Несмотря на уговоры, решил прогуляться перед сном. Уговорили надеть всё чёрное, чтобы не «светиться». Боже, как я потом был благодарен им за это!

Слегка передохнув, толпа, матерясь, рванула за мной с удвоенной злобой. А начиналось всё так мило: наслаждаясь тишиной и сумерками, прогуливался по аллее. Подошли два малолетних дрыща.

— Эй, козёл! Дэнги давай?!

Шутливо щёлкнул одного по носу.

— Иди домой, мальчик.

Непонятно, как меня ловко окружили давно уже не «мальчики». Удар ногой по заднице – лёгкий и презрительный, как команда: «Бей его!». Изо всех сил толкнул ближнего – тяжёлый удар затылком о тротуар. Прямо по лежащему бросился наутёк. Не до геройства – слишком большая толпа.

Крики ярости позади. В толкотне позади раздался выстрел. Кто-то взвыл от боли – кажись, своего подстрелили. Всё это придало мне скорости и желания жить.

Бегать я умею по любой дороге. Мне всегда это нравилось. И сейчас мне это спасло жизнь.
Всему когда-нибудь приходит конец. Мои преследователи вконец выдохлись и отстали. Они уже ничего из себя не представляли.

Я шатаясь сошёл с дороги и стал шарить в темноте руками, надеясь найти хоть какую-нибудь палку. Булыжник! Выбирать не приходилось.

Снял ремень, затянул на камне и не жалея обмотал изолентой. Вот и пригодилась ненужная покупка! Другим концом обмотал руку. Почувствовал себя увереннее – ремень приятно тянул вниз. Прижимаясь к деревьям, пошёл навстречу врагам. Они стояли под фонарём, опершись руками о колени, привычно матерясь. Только и слышались слова: «Найдём – убьём!».

Свет мне в помощь. Он их слепил – меня они не видели и не слышали. Не до того им было.
Легко подбежал и огрел ближайшего по затылку. Удар был страшный, последний в его жизни. Не теряя замаха – следующего куда-то по голове. Последний запнулся, упал на задницу, заскулил.

— Брат! Брат! Не убивай!

— Не брат ты мне. В моём роду шакалы не водились. – И с удовольствием вбил его в асфальт по самые уши.

Меня уже ничего не могло остановить. Они не желали остановиться. Радовались своему могуществу и моей зависимости. Они своим зверством разбудили во мне зверя. Сегодня моя ночь. Сегодня я хозяин в городе. Хватит бегать. Я жаждал крови. И я её получу. Весь это вшивый либерализм на «потом». А сейчас плевал на советы типа «Надо было добежать до полиции, сдохнуть на ступеньках, а «они» потом «разберутся». «Может быть».

Канонада из выстрелов далеко в темноте. Они, что, с ума посходили?

Не спеша по тротуару в кромешной тьме пошёл навстречу выстрелам, готовый ко всему. Что за чёрт! Везде под фонарём валялись полутрупы. Ранения из обреза в живот – ужасная смерть. Спасения нет. Они, что, друг друга от расстройства перестреляли? Ну и дела!

И уже спокойно пошёл домой. Знакомая аллейка. Дом. Где-то здесь был кран. Нашёл по запаху. Вот она моя радость, жизнь и отрада. Глотал воду до тошноты. Чуть отдышавшись, пил уже медленно, смакуя. Мгновенно вспотел. Снял рубаху, умылся. Замыл кровь на ремне. Оделся. Страшно усталый, поплёлся домой.

Достал ключ, открыл дверь. Родня с ужасом и в слезах разглядывала меня живого и не верила своим глазам – успели меня похоронить несколько раз. Оправдался:

— На скамейке просидел! Ночь такая чудная. Как у вас тихо! Такая прелесть!

— Какая там нахрен прелесть! – не выдержал глава семьи. – У нас половина домов пустует. Кто был в силе – давно удрали отсюда. А ты – «прелесть»! Живой и слава богу!

Внимательно оглядел меня – грязную одежду, испорченный ремень.

— Завтра утром съезжай. От греха подальше. Мы тебя не видели. Ты нас не знаешь. Лады?

— О’кей. Завтра меня не будет.

Но жизнь распорядилась иначе. В шесть, не выспавшись, еле встал. Болело тело, дрожали ноги. Эти ночные пробежки давали о себе знать. Попрощался с роднёй. Они, кажись, совсем не ложились. Оделся во всё чистое, выстиранное и поглаженное. И убрался по добру, по здорову. Их не виню – им здесь ещё жить.

Улица была по-прежнему пуста. Чуть потянуло прохладой, но ненадолго. Скоро опять припечёт. На противоположной стороне переминался с ноги на ногу знакомый тип. Кажись, это у него я вчера изоленту купил. Нехорошо заволновалось сердце: что ему надо?

И тут началось. Машины с полицией пролетели, нагревая воздух своими выхлопами. Проснулись!..

Дед замахал рукой.

Подошёл. Настороженно удивился:

— Дед, ты как здесь?

— Тебя поджидаю. Пойдём потолкуем.

— Что, дед, решил сдачу вернуть?

Он мотнул головой, отгоняя от себя непонятное.

— Тебе сегодня лучше никуда не соваться. У меня места много. Живи хоть сто лет. Пришлось побегать за тобой. Пока прибрался. – Дед вытащил из кармана комок моей изоленты; старательно каблуком вдавил её в землю и присыпал её ботинком. – Хорошо, увидел, в какой двор зашёл. Наши менты хоть продажные, ленивые, но не идиоты. Они знают твой голос и что ты русский. Днём будут искать. Ночью на улицу не сунуться – боятся. Ночь твоя. Поживёшь у меня с недельку, потом «приедешь».

— Да как ты меня разглядел в такую темень?

— У меня волшебные очки есть. – Достал футлярчик и бережно вытащил розовые очки.

— Ну тогда понятно, почему они у тебя волшебные – всё в розовом цвете.

— Это для дураков они розовые. А в темноте в них видно лучше, чем днём.

Заинтересовался:

— Откуда такие технологии?

— Ты думаешь, я всю жизнь на базаре сижу? В своё время я был лучший акушер города. Но время прошло. Люди стараются рожать подальше отсюда. И никогда обратно не возвращаются. Детей своих берегут. И правильно делают. Все эти мрази и убийцы, что по ночам грабят и убивают, – все прошли в своё время через мои руки. Всех принял на свою голову, и ни один не стал человеком. Уж не знаю, кто виноват – родители, улица или жизнь. И я решил восстановить справедливость. Они отняли у меня всё: работу, семью, ребёнка. Он у меня смелый был, гордый. Учёный удачливый. Очки изобрёл. Думал, спасут его. Не спасли. Только утром его нашёл мертвым – весь в крови. Футляр в руке сжимал. Вот пригодились. Я их потихоньку отстреливаю, а они как гидра – всё больше и больше их. А тут ты. Всё ускорил. Может, другие одумаются.

— Дед, так это ты их?

— Я. Умаялся за ними бегать. Одышка замучила. Не молодой уж. Сегодня у нас праздник – «поминки». Как тебя, кстати, зовут?

— Петрович.

— Ну Петрович так Петрович. День длинный – есть о чём поговорить. Пошли.

В восемь, затарившись очками на все случаи жизни, заторопился на базар – за новостями.
Пришёл быстро.

Город гудел. Одна версия краше другой: «детёныши» оказались все «родовитыми», будто всех их собрали в кучу и казнили. «Передел власти» – решили все. Вот к добру ли?

Уже к вечеру по местному обычаю все помчались их закапывать. Странно – слёз не было. Был только вой нанятых плакальщиц. Все испуганно озирались, не зная, что ожидать и откуда.

Вот и вечер. Потянуло на улицу. Дед принялся отговаривать – рано мол, пусть стемнеет. Успеешь «погулять».

Оделся по местному обычаю во всё чёрное. Странно, но на улице бродили парочки – несмело и озираясь по сторонам. Пошёл на свою аллейку. Очки исправно работали.

А вот и вчерашние дрыщи! Сбились в кучку и без прикрытия «притухли».

Подошёл. Не успел и рта открыть – дикий вопль: «А-А-А-А-А!!!». И вся кучка бросилась в рассыпную, падая и сшибая всё на своём пути. Как же они быстро перевоспитались!

По слухам, тот, что грохнулся затылком, был ещё в больничке. Пошёл в ту сторону прогуляться. И вот сюрприз: две машины у входа поджидали. Видимо, меня. Проверяют версию маньяка. Я им помогу…

Хорошо прицелившись, бросил камень в единственное освещённое окно больницы. Господа полицейские, услышав звон стекла, со страху включили дальний свет и ослепили друг друга.

А вот и сюрприз! Из дверей выскочила «засада». Ослеплённые светом фар, беспомощно топтались, прикрываясь руками. Мат-перемат. Свет погас.

Не удержался. Подкрался и ближайшего толкнул в кучу-малу.

А вот и первые выстрелы во все стороны. Опять свет. Боже, какие идиоты! Есть раненые. Досталось всем. Вот только врачей на всех не хватит – разбежались.

В городе слышались выстрелы – кто-то за кем-то гонялся, сводил старые счёты. Стыд и злоба выгнали людей на улицы. Так началась «новая» сучья война. На кого ставите, господа?