Последнее лето

С Пушкиным они сговорились заранее, что в ближайший воскресный день отправятся в редакцию «Современника».
Извозчичья коляска остановилась напротив ворот дома. Молодая лошадь нетерпеливо перебирала копытами, приседая на задние ноги, при этом негромко пофыркивая. Возница в кафтане теребил кожаные вожжи, ожидая седоков. Двое господ показались в приоткрытых воротах. Они о чём-то оживлённо разговаривали между собой. Не спеша направились к экипажу.
- Трогай! Да поскорее! Нам нужно ещё на Сенной заехать. - дотронувшись до спины извозчика тростью, спокойно потребовал господин в высоком летнем картузе.
- Зачем на Сенной? – с недоумением поинтересовался Василий Андреевич. – Там пыль, грязь, толпа народу… Ещё запачкаем платья, изволь потом нюхать, сапоги будут навозом да тухлятиной вонять.
- Ничего, - улыбнулся Пушкин, - страх как захотелось пирога с рубцом. Там торговка одна. Так у неё на три копейки возьму, уж больно вкусен пирог-то.
- Ну что ж, поехали коли так, – вздохнул Жуковский, спорить с приятелем решительно не хотелось.
За разговорами и не заметили, как въехали на Семёновский мост. Подковы звонко застучали по среднему деревянному пролёту.
- Скорее! – прикрикнул Пушкин, - С утра нарочно ничего не ел. Лишь выпил чашку горячего молока.
Коляска заметно ускорилась после того, как кучер щёлкнул длинным кнутом по крупу лошади.
- Не ровен час, въедем в столб. Наедем на кого-либо. Ишь как несёмся! Гороховый прешпект не то что Невский, больно узок. Вон карета едет. Поравнялась уж, догоняет, с гербами, - тревожно промолвил Василий Андреевич.
- С дороги! Давай посторонись, куда прёшь! – заорал на извозчика кучер с высоких козел чёрной кареты с гербами.
Экипаж Пушкина и Жуковского  наклонился, наехав колёсами на дортуар.
- Александр Сергеевич выронил-таки свою тяжёлую трость. Ненароком она неловоко упала, угодив прямо в спицы переднего колеса казённой кареты. Её потащило, развернуло. Кучер, управлявший ею, от злости зарычал, со всей силы натянул вожжи. Лакей в ливрее опустил подножку и открыл дверь. Словно переломившись, головой вперёд, в треуголке и сшитом золотом мундире вышел камергер Двора.
- В чём дело, господа? – недоуменно скрипуче спросил он, - Я спешу по неотложному делу. Извольте освободить прешпект...
Лакеи молниеносно, не снимая белых нитяных перчаток, растащили экипажи и успели дать при этом хорошую затрещину извозчику литераторов.
На Сенном базарный день. Кажется, что всю эту площадь с церковью, гауптвахтой, торговцами съестным, купцами, бродячими собаками, нищими, гнусаво просящими милостыню, накрыл кто-то невидимый, великий и могучий огромным стеклянным колпаком, наблюдая через него за всем происходящим здесь...
- Ах, пирог! Что за чудо! -  с полным ртом не очень внятно воскликнул Пушкин.
- Да уж, амбре ещё то! – придерживая у самого носа надушенный шелковый носовой платок, произнес Жуковский.
- Представь, Василий Андреевич, - отряхивая крошки с шейного галстуха, произнёс поэт, - теперь лето. И мы все, всё моё семейство. Живём на Каменном острове, на даче мадам Доливо- Добровольской.Вот изволь, путешествуем с острова на остров. Носимся в Елагин дворец. Балы, что делать… Я, как камер-юнкер, обязан присутствовать, но, право, мне это не по душе… Вот ещё этот нахальный кавалергард, bel homme, всё время вьётся рядом с Наташей. Мало ему, что сам царь в танце в паре с ней, так ещё этот жуир, galant homme, словно кобель, крутится…
- Ну, душа моя, Александр, успокойся. Твоя жена верна тебе. Опять же ваши маленькие детки, - дотронувшись до плеча друга, произнёс Жуковский, - это только игра, флирт. Женщины без этого не могут. Подавай им внимание да обожание. Опять же в свете жену надобно показывать. Государь частенько спрашивает меня о здоровье мадам Пушкиной.  Ты, мой друг, лучше скажи, как кормить намерен своё потомство? Сам говорил мне, что радуешься увеличению семейства.
- Вся надежда на мой журнал, - объяснил Пушкин, - задуман он, как литературный светоч Петербурга. Всё новое лучшее будет в нём. В будущем 37-м году, уже в январе начну, пожалуй, делать наброски к «Истории Петра Великого». Думаю, государь и деньгами поможет. Буду просить высочайшего позволения печатать «Историю Петра» в типографии Зимнего дворца, как и «Пугачева».
- Я тебе здесь помощник, - поддержал Василий Андреевич, - ты пиши, любезный друг, а я уж замолвлю словечко перед государем.
- Буду премного обязан, - поклонился собеседник, - ну поедем, что ли. Обсудим наши дела в редакции, - и громко щёлкнув крышкой карманного серебряного швейцарского «Тобиаса», посмотрел который час, - Пора, да и наш лихач на козлах заснул должно быть.