И Дрю Бэрримор в первой части фильма Крик

               
     - Хэллоу братьям по разуму, - понтуясь маленько перед англоязычным Керви и по - прежнему безбожно плагиатя из неплохой допутлеровской комедии вскидывал я правую руку, унижая, оскорбляя и приводя в ужас подрастерявшую навыки к общественой дискуссии Пикачу, трогательно сидящей своей вкусной попочкой на скалистом утесе, неизбежно вызывающем на память священные строки разинской песни. Поэтому после приветствия я запел.
     - Есть на Волге утес,
     Словно Путин порос
     Он говенным лишайником - мохом.
     Чорнодырно и рост экономик,
     Деревянный технотроник
     Ходит быром, раком, боком,
     Чудо - робот Ярославля
     Славит яро медведей
     Заовражья, и голавля,
     И премудрых пискарей.
     - Сучка, - грозил я ненастоящему зверьку оглоблей, наспех реанимированной после густого маразма рыжей, уже подумывая о принуждении к любви не Евы Грин ни х...я, а мертвого Носика, покойно и тихо, как и подобает мертвому или лидерам руссиянской оппозиции, лежащему в гробу рядом с талантливым Пауком Троицким, - дождешься и уйду я к Бэйли Джей, забыв о магическом воздействии двухлетних порнооскаров в лице Чэнел и Хлое.
    Плюнув на ее взъерошенную макушку, я развернулся и попер буром, как командировочный, по буеракам, напевая бубнилки Поха, тоже куда - то запропастившегося, хер знает этого долбанного медведя, может, орудует с герцогом Лотарингским, а может, угорает по лоликону, приспособил между ног какую фитюльку и дрочит на масеньких порномоделей пяти лет отроду, рычит, сотрясает стабильность политицкой системы погружения в конечный маразм поганой путинщины, не производящей ни хера, кроме слов и слов.
    - Я тучка, тучка, тучка,
    Я вовсе не пердун,
    Из Гэдээра закорючка,
    Опухший жулик и мозгун,
    Мудак в тулупе и подводный
    Я амфор отыскатель и стратег,
    Избранник всенародный,
    Обычный русский человек.
    Больше всего мне хотелось, чтобы самый добрый русский царь в кровавой истории моей страны был бы немцем. Настоящим. В квадратной каске, в кожаной жилетке, поросший диким волосом, чтоб джинсы - клеш и две волосатых бабы по бокам. Кишат такие в винтажном пореве под музло Моррисона, эволюционируют в обратку, х...як ! - разобранные генетические коды Стюарта Хоума одним движением бровей складаются в неандертальца Филиппа Дика, сбежавшего из музея Надьки Толокно и толкающего на толчке пару Шуфутинских в обмен на китайский зонтик с пальмами и голыми негритянками. За кадром - голос Шуры Каретного.
    - Ну, чо, в рот чих - пых, приходит купец с бородой до х...я к Ангеле Меркель и грит ей такой, мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, фрау, я не настоящий Штирлиц. А той по хер ветер, настоящий ты или нет, Ширак помер, надо бросить его в яму и сфотаться с щерящимся Обамой и веселой вдовой Манделы. И прорубает тута Ангелу, что Мандела - слово неприличное. Типа Бориса Жонсона, но без хера.
   - Тьфу, дичь какая, - сплюнул я на таежную тропинку. И угодил в местных, конечно. Шляфман и Худойбердыев, кто ж еще. Лежат в подлеске, переговариваются горбатыми голосами.
   - Змей ? Мина ?! Баба голая ?!!
   - Принуждение к любви, - говорю я им дельно и толково, словно любой южноамериканец, забывший непреложный факт  " Если у тебя есть холодильник и в нем кусок мяса, а в кармане - десять долларов, то задумайся над тем, почему восемьдесят восемь процентов населения Земли лишены этого ", - сразу двух вздорных девок, одна с хером, другая с фюрером в еврейском сердце вечной нашистки. Но называться будет по - другому.