Реки Накъяры часть третья глава сороковая

Давно исчезли за спиной путники, а сердце все не унималось. Даже залетные разбойники, которых он повстречал год назад, не испугали его так, как эта баба с двумя мечами за спиной. Те, правда, хотели забрать кобылу, да он предложил им указать на дом вдовы-прядильщицы. Муж ее покойный успешно торговал шерстью, и все односельчане знали, что полки в доме Марты ломились от разного добра. Что-что, а уж договариваться Рахал умел с кем угодно. Небеса даровали ему изворотливость и хитрость. Не иначе как именно поэтому он пережил многих в своей деревне и несчетное число других, за ее пределами. Но перехитрить эту бабу с мечами, кажется, было невозможно. Хотя, просто не хватило времени.

Странная была шайка: парень с арбалетом да еще черноволосая девка, неподвижно стоявшая все время в стороне, что сосенка. Ну да ничего, все остались позади, а сейчас в телеге ехала будущая жена. Марта-прядильщица, та самая зажиточная вдова, которую во время ночного грабежа зарезали разбойники, была матерью сидящей за его спиной девчонки. Сирота — значит, ничья. Конечно, было чуток боязно. Нагнала страху та, что с мечами, чтоб ее лихо забрало, мол, если один волосок упадет с соплячки... Ничего, месячишко стерпится. Девчонка узнает, что мать ее, того, померла, и куда деваться? Поживет у него, поработает. А там, глядишь, все утрясется, а такие, как эта баба с мечами, долго не живут.
Рахал представил, как молодая жена полощет его рубаху, и от сердца отлегло.
— Слышь, мил человек, останови, — послышался сзади голос. Не детский.
Рахал обернулся: перед ним сидела… девушка. От неожиданности он дернулся и чуть не упал с телеги.
— Ты кто? — спросил Рахал, но едва последнее слово слетело с языка, как он понял. То же белое платье, но теперь впору, в округлом лице проглядывали знакомые черты, еще недавно принадлежавшие подростку. Эта была Лани, только выглядела она лет на восемнадцать, двадцать… Рахал такой чертовщине не испугался, а скорее, обрадовался. Девка — сущая красавица, теперь и ждать нечего. Будет его женой сегодня или прямо сейчас. Он остановил телегу, развернулся и, не выпуская вожжей, потянул другую руку к девице.
— Ясный мой, я же только остановить просила. Эх, чувствую, навеселюсь я с этим телом, — процедила сквозь зубы Лани.

Рахал слышал каждое слово, но в смысл не вникал. Рука достигла цели. Он ощутил под ладонью забытую, желанную, ни с чем не сравнимую упругость девичьей груди. Вожжи полетели в сторону, ибо второй руке тоже захотелось почувствовать хмельной упругости. Лани схватила его за шиворот и прильнула к лицу. Боль обожгла каленым железом. Рахал взвыл, схватился за рану и, обнаружив скользкое, плоское место там, где был нос, взревел еще сильнее. Девушка выплюнула то, что откусила, и захохотала окровавленным ртом. Лошадь тронулась и понесла, оставив позади кубарем скатившихся с телеги седоков.
— Я, господин хороший, могу предсказать, сколько человеку годков осталось, — хриплым голосом сказала Лани, и мгновенно вскочила на ноги.
Рахал попытался встать, но девушка мотнула головой, и он вновь повалился на дорогу.
Потом она что-то забормотала, закружилась, а остановившись, отряхнула платье и сказала:
 — Твои годки все вышли. Ступай в ту сторону, через пол версты набредешь на болото, зайдешь в него и утопнешь.

Рахал пошел.
Нехотя, но верно. Так бывало, когда мать в детстве заставляла вычищать хлев у свиней: работать не хотелось, но ослушаться не смел.

Последнее, о чем он вспомнил, перед тем как помутнели залитые трясиной глаза, была монета, которую он вытащил из под груди убитой разбойниками Марты-прядильщицы. Блестящий, желтый кругляк, похожий на прикрытое тонким облаком солнце.

Смерра бежала. Платье то и дело цеплялось за кусты и коряги, но разве стоило останавливаться ради таких пустяков? Белое полотно рвалось и трещало, вторя сухим веткам, что ломались под напором резвых девичьих ног. Ничего, сколько еще этих одежек будет на ее веку. Она снова была молода. Запах грибов и хвои вновь переполнял чуткие ноздри. Грудь поднималась от каждого вздоха, а вместо мутной серой стены впереди виднелся каждый ствол каждого дерева. Но все это было не главным: теперь она могла находится среди людей. Это, пожалуй, единственное, чего не позволял ей облик дряхлой старухи. Время от времени она проводила ладонью по шее. Где раньше выступал шрам проклятой метки, теперь лежала упругая, гладкая, молодая кожа. Смерра заливалась хохотом и бежала еще быстрее.

Знали бы эти убогие, те, кто ежились от страха при одном упоминании ее имени, что она тоже боялась. Боялась того, что сотни лет назад заклеймило ее. Все эти годы она послушно носила дьявольскую насечку, точно корова клеймо.
 
Ей было девятнадцать, когда небо над головой перечеркнула огненная стрела, за которой волочился белый дым. Так ей показалось, ибо что еще могло лететь так быстро. Через какое-то время земля содрогнулась, и вдалеке послышался треск поваленных деревьев. Охваченная любопытством, молодая ведьма пошла в сторону, откуда доносился звук, и наконец набрела на светящийся предмет, похожий на небольшую бочку. Любопытство не отпустило, и Смерра притронулась к предмету. Ноги тут же подкосились, в лицо ринулась сухая, колкая трава. Но молодая ведьма тут же вскочила и зашагали прочь. Именно так, ибо она и лепты не внесла в то, что происходило дальше. Тело подчинялось кому-то другому, а та часть ее, что была еще способна мыслить, забилась в отдаленный уголок сознания и лишь безразлично наблюдала за тем, что происходило. Вселившийся в нее дух, кем бы он ни был, поразил ее своей силой и могуществом. Она не спала, не пила и не ела несколько дней. Да что там не ела — она могла парить над землей, будто поднятый ветром, опавший листок.

Потом дух исчез и явился только через несколько лет, в виде бурого медведя, который тут же обернулся молодым парнем, сказавшим, что зовут его Ветер. Он объяснил ей, что проживет она более четырехсот лет, если не будет повержена его врагом, такими же всемогущим, как и он сам. Все что ей оставалось делать, это прятаться. В знак благодарности, он оставил ей те способности, что так ее поразили, когда в ней жил его дух. Немного поразмыслив, ведьма решила, что если этот Ветер знает, где она живет, то узнает и его враг. Останься парень в медвежьем облике, Смерра бы его не тронула. А так, человечишка — что он может? Слаб. Меньше языков, больше годков. Выпив предложенного ведьмой на посошок земляничного настоя, оборотень-чужеземец рухнул со скамьи и умер. Яд был сильнейший, такого Смерра больше никогда не мешала.

Более четырехсот лет минуло, почти бессмертие, но кончалось и оно. За это время ведьма узнала все о пришельцах из другого мира, их войне и поиске могущественной силы Огня, чье вмешательство решало судьбу нескончаемой схватки. Смерра желала им всем сгореть в этом самом огне. Со временем она забыла о словах Ветра, но года три назад в одну из ее ловушек попал человек, который у нее на глазах превратился в ворона и улетел. Ведьма поняла, кто это был. Человек появлялся еще несколько раз, в иных обличьях, но Смерра всегда его узнавала, ибо метка на шее начинала чесаться и жечь. Он ее, сдается, не видел, тогда как она наблюдала за каждым его шагом с высоты сосновых крон. Сотни лет сделали ее мудрее всех звездочетов королевства. Смерра знала, что вскоре пришелец ее найдет, и — не важно, на какой стороне он воевал в своем окаянном мире, — жизнь ее завершится в его руках или лапах. Она переселилась на другой конец леса, к истоку ручья.

Но был у нее враг похлеще этих пришельцев. Дряхлость. Что толку в мудрости, если склянка с зельем норовит выскользнуть из ослабевших пальцев, если на то, чтобы замахнуться клюкой, уходит последнее дыханье. Омолажевшее зелье больше не работало. Уж стара была до неисправности. Но она вызнала, как овладеть чужим телом. Только так можно было продлить себе жизнь: начать сызнова. Все, что ей было нужно, — это дождаться матушку. Не ведала, кормилица, не знала голубушка, что подсобила невольно. Ну да ничего, двух капель крови с нее не убудет. Делов-то, влить одну каплю себе, а другую — в рану девчонке. Кровь матушкина из мертвого тела в живое перебежала, да и душу с собой забрала. Смерра вспомнила объяснения молодого колдуна, что жил у нее мальчонкой. Глупым был, глупым и остался. Хотел, мол проверить, говорит ли матушка по-канджейски. Все одно, что проверять, может ли голубь курлыкать. А не разбуди он ее корнем дикой рязьбы, кто скажет, бежала бы она сейчас по траве или валялась в мороке, что глубже любого сна? Все ж таки пригодился. Все пригодились. И горемычная, что голову отсекла, и мальчонка, и матушка. Да и лопоухий, хотя бы тем, что не мешал.

Ведьма улыбнулась своей находчивости. Узнав, что матушка придет к ней в гости, она не теряла времени даром. Трудно было пленить подходящую взрослую девку, силы уж были не те. Пришлось довольствоваться девчонкой. Нарядила ее во взрослое платье, приготовила зелья, что прибавляет семь лет, и стала ждать. Все сбылось, как она хотела. Вот только заклинание, что матушка прочитала не наделало бы худа раньше времени. Теперь упыри канджейские зашевелятся.

Смерра вышла к ручью. Припав на колени, она отмыла от засохшей крови лицо и напилась. Чуть в стороне резво струившаяся вода просочилась меж камней и застыла лужей. Не вставая с колен, ведьма подползла к ней и глянула на свое отражение.
— Хороша-то как, ой, хороша. Эдакой бабе грех в Арсавуре не покутить, да не загулять с пригожими молодцами, — сказала она вслух и вздрогнула на последнем слове.

На мгновение ей показалось, что в ней снова поселился дух пришельца. Память о прежней разгуляй-молодости давно стерлась, и неожиданное плотское влечение показалось навязанным, чужим. Вместо радости, сладкого предчувствия скорого распутства, заныло беспокойство. Ведьма шевельнула пальцами, покрутила головой и с облегчением выдохнула: новое тело подчинялось ей. Только ей. Молодое лицо невольно растянулось в улыбке. Смерра захохотала, откинула назад голову и закружилась. Под ясным, как новообретенное зрение небом раскачивались кроны исполинских деревьев. Ведьма глубоко вдохнула и прошептала заклинание. Ноги оторвались от земли, и в следующий миг она уже стояла на нижнем суку ближайшей сосны. Она могла парить. Значит и другие колдовские способности остались. Да к чему они, когда было молодое тело, легкое и упругое, как бамбуковая жердь. Смерра перепрыгнула на другой сук, повыше, вскарабкалась на следующий, еще выше, покуда не оказалась на самой верхушке. С одной стороны лежал бескрайний лес, зеленый, однообразный, словно дикий луг. По другую — поднимались холмы, бурые, с каменистыми залысинами верхушек. За холмами находилось море, на другом берегу которого подпирали небо черные скалы Канджеи. Смерра ладонью прикрыла от солнца глаза и вгляделась.
Маялось зарево.
— Ждут матушку, окаянные, услыхали владычицу — тихо сказала молодая ведьма и начала спускаться.

Близилось лихое время. Тот, кто этого не знал, вскоре пожалеет, что родился. Камни обернутся пеплом, вода — кровью, а люди — зверьми. Смерра знала. Она была готова.