С Шекспиром не поспоришь

 Сентябрь. Раннее утро. Самая обычная коммунальная квартира в самом обычном губернском городе. Прямо на полу, в коридоре, у самой двери в комнату, свернувшись калачиком, кто-то мирно посапывает.
 Если тихонько подойти, то можно разглядеть, что это еще вполне молодая — лет сорока — миловидная женщина. Судя по осенним листьям, запутавшимся в ее курчавых волосах и облепившим джинсовую юбку и мастерку «adidas», путь ее к своему жилищу сегодня был не из легких.
 И один Господь Бог ведает, от чего же ночь… она провела тут, на стылом полу, в двух шагах от теплой постели... Осмелюсь предположить: скорее всего, ключи посеяла, и лишь врожденная деликатность не позволила ей ночью потревожить беспокойных соседей.
  Подобрав к груди усталые ножки в розовых, поношенных, но любовно обклеенных стразами кроссовках, крепко-крепко обняв самоё себя и спрятав ладошки под мышки, это хрупкое, и по всему видать, глубоко несчастное в своей вселенской тоске создание пребывало, кажется, в сладостном покое. И лишь изредка по потрепанному, но гордому и некогда прекрасному лицу ее тенью мелькали то  презрение  — и тогда брови и носик ее морщились, то наслаждение — и лицо ее тот час разглаживалось и принимало чуть ли ни благостное выражение; пухлые, аккуратные, капризные губки ее при этом шептали: «Но-но… только без рук, свинья… не лапать!.. я сказала…» И что-то, видать, всё время ее беспокоило — даже во сне не давая забыться и до конца расслабиться — то ли ощущение безысходности от людской несправедливости… то ли безнадежное и слишком долгое (можно сказать, длиною в жизнь) ожидание чего-то светлого и прекрасного… чего в жизни, может, и не бывает вовсе… Тяжело вздохнув, она зябко поежилась и перевернулась на другой бок; еще немного повозившись, она поудобнее подложила под голову сумочку — тоже, естественно, — розовую, и в стразах — и наконец уткнувшись носом в родную дверь, утихла.
 …А дверь эта, надо отметить, была самой нарядной на этаже: почти сплошь покрыта шикарными этикетками от всевозможных сортов пива, ликёров и вин — вот уж, воистину, неистребима в человеке тяга к прекрасному; а на свободном от наклеек пространстве, прямо по центру черным маркером было начертано:

  «…Судить грехи других вы постоянно рвётесь,
  Начните со своих, и до чужих не доберётесь…» \У.Шекспир\