Правда и фантазии о Великом Крае Глава 32

Правда и фантазии о Великом Крае Глава 32.
Часть первая.
Ачинск и его окрестности.
Обратно с промысла Дима с Фокой возвращались со стадом в шестьдесят-восемьдесят голов. Один, как пастух, ехал верхом на коне, другой управлял повозкой. По дороге делали частые остановки. Не спешили. Фока старался, чтобы и в дороге скот хорошо кормился, отдыхал, прибавлял в весе.
Отец с сыном бывали в Новоселово, Корнилово, Яге, и в Вирилюсах. Доезжали до стоянок хакасов. Вернувшись в город, дойных коров сразу же распродавали, а скот, предназначенный на мясо, сдавали за Чулым на общее пастбище мясников. С передней стороны это пастбище ограничивалось Чулымом, а с задней стороны огораживалось поскотиной. Чтобы знать, чей это бычок, на его стегне раскаленным железом прижигалось тавро с  инициалами хозяина.
Перед каждым базарным днем Фока с Димой вылавливали одну из коров, и резали ее на городской бойне. Пестерек на дрожках сменяли на тележную платформу, натягивали над ней на приподнятых оглоблях и шестах брезент; получался затененный базарный прилавок.
Все это имело дух предприимчивости, но осуществлялось без учета нарастающей инфляции. Денег от продажи мяса получали все больше, а покупаемое на них число коров с каждой поездкой становилось все меньше.
Происходящие в стране события прямо или косвенно отражались на всех.
Россия была в огне гражданской войны. Интервенты и белогвардейцы заливали Советскую страну потоком крови, разрушали промышленность, подвергали страну голодной блокаде. Сибирь – важнейшая житница страны и контрреволюция делала ставку на то, чтобы отрезать ее от Москвы и всех центральных губерний.
Летом 1918 года интервенты и белогвардейцы спровоцировали в Сибири мятеж чехословацкого корпуса, сформированного из бывших военнопленных, который возвращался в Чехословакию восточным путем.
Один из эшелонов с чехословацкими солдатами и офицерами Дима с отцом увидели в начале июля, когда возвращались со скотом в Ачинск. Вагоны стояли на железнодорожной ветке, которая пересекала минусинский тракт на участке от станции Ачинск 2 до нового кирпичного завода. Белочехи чувствовали себя как на отдыхе. Многие были без кителей, в нижних белых рубахах. Было солнечно, тепло. Все выглядело мирно.
Но этот мятеж слился затем с антисоветскими восстаниями кулачества, и создал Колчаку условия для нанесения возможного опасного удара на Москву.
Чехи и словаки попали в Россию, как пленные, в составе австро-венгерской армии. Многие из них после Октябрьской революции сражались в рядах Красной Армии. Большинство же стремилось вернуться на родину, но было задержано контрреволюционным офицерством, и использовано против  Советской власти.
Приход контрреволюционеров к власти сопровождался дикой расправой над советским активом.  Колчаковцы терроризировали город и рыскали по деревням. Им помогали наиболее реакционные кулаки, попы и воспрявшие старые чины самодержавия. В Алтате белогвардейцы расстреливали и пороли до смерти.
Однако, несмотря на то, что враги революции имели большие и хорошо подготовленные силы, им и в Сибири было организовано упорное сопротивление. В Ачинске и окрестностях, после захвата белогвардейцами и белочехославаками,  были организованы партизанские отряды. Многие арестованные бежали.
Хотя, в отличие от европейской части России, земли в Сибири хватало, и помещиков в ней не было, большинство ее крестьян, сразу же стало, на сторону Октябрьской революции. Решающим фактором было отношение народа к войне.
Советская власть объявила империалистическую войну преступной. Она дала всем народам выход из нее, чтоб завести потом,  в еще более страшную. Трудящиеся на время обрели свои права и достоинство, освободились от произвола ранее господствующих классов. Правда, на смену уничтоженным, пришли новые олигархи, гораздо более беспринципные и жестокие.
Захват белогвардейщиной власти, ее надругательства и терроризм вызвали не только сопротивление, но и переход сибиряков к широкому партизанскому движению.
Организованный П.Е. Щетинкиным партизанский отряд от Ачинска прошел через Аргу и Алтат на юг в сторону Хакасии, провел ряд успешных боев с белогвардейцами, и соединился с партизанской армией А.Д. Кравченко.
Петр Ефимович Щетинкин (1885 – 1927 гг.) был плотник, а в империалистическую войну находился на фронте. Благодаря своим способностям и отваге, он в 1917 году вернулся в Ачинск с четырьмя георгиевскими крестами, в звании штабс-капитан, а в 1918 году вступил в партию большевиков.

Партизанская армия Кравченко и Щетинкина в восемнадцать тысяч бойцов вела успешные бои с белогвардейскими частями в Урянхайском крае и освободила г. Минусинск, который стал центром партизанского района.
Из алтатских жителей активно учавствовали в партизанском движении Павел Слепцов, Максим Николаев и Ковень. Павел Слепцов на своей заимке за бором  имел связь с боготольскими  партизанами и и переваловцами из Итата. Карательный отряд белогвардейцев буквально охотился за ним, зверски истязал его сынов, но Павел сумел скрыться.
Расправы и зверства  со стороны белогвардейцев не оставались безнаказанными. В соседней с Алтатом деревне Павловке они были так прижаты, что засели в двухэтажном доме киржака Макара. Вооруженные до зубов колчаковцы стреляли без разбора. В результате дом сгорел, и они погорели.
Проезжая Алтат,  щетинкинцы захватили с собой попа Поливанова и недалеко от села расстреляли его за выдачу «неблагонадежных».
Большинство священников тогда, вопреки интересам народа, революцию и Советскую власть отвергало.
Жизнь, развернувшаяся гражданская война были полны всяких событий. Об этом говорили все и всюду, в том числе и ребятишки.
Однако происходящие события учебу не затрагивали. Во втором классе гимназии вслед за немецким, началось обучение французскому языку. Учиться было интересно.
В зимние каникулы Дима гостил в Алтате у Уты и Василия.

Часть вторая.
Транссибирская магистраль 1918 год.
На станцию Пермь прибыл специальный поезд, для которого не было помех в пути. В нем из Москвы ехал посланец  Ленина и Свердлова, комиссар Яковлев. Он должен был перевезти бывшего царя с семьей и сопровождающими людьми из Тобольска в Екатеринбург.
Остановка была долгой, и, сопровождающие солдаты, высыпали из вагонов покурить, и купить, или выклянчить пирожок у торговок.
На платформе появилась группа военных. Впереди шли четыре комиссара; двое мужчин и две женщины.  Девушки были в кожанках и фуражках со звездами. Их губы были сжаты, глаза горели; и все же, в этих валькириях, легко было узнать Наташу и Настю. Орлова, сбрившего интеллигентскую бородку и Михеева, с плачем, удалившего гренадерские усы, опознать  было сложней.
Показав мандат, вошли в вагон. Двое красноармейцев из охраны следовали за ними. Орлов еле слышно проговорил:
- Пойду один.
Постучал. Раздался пьяный голос:
- Кого несет?
- Из центра. Открывай придурок, или дверь расшибу!
Орлова мгновенно впустили, через минуту из купе вылетела полуголая барышня, и наступила тишина.
С Яковлевым удалось неожиданно быстро договориться. По сути, это был совершенно беспринципный авантюрист. К тому же ему не нравилось задание; при любом исходе он приобретал могущественных  и неумолимых врагов.
Яковлев (настоящая фамилия Мячин) оценил, что его решили оставить в живых, и, к тому же помогают унести ноги; ему дали паспорт на фамилию Стоянович и деньги. Чутьем шакала он понял, с кем имеет дело, и с необыкновенной энергией помогал новым хозяевам своей судьбы. Рассказал о расколе в стане большевиков: Свердлов настаивал на суде над бывшим царем, Троцкий – на немедленной казни. Яковлев был человеком Свердлова, опричники Троцкого должны были появится в Екатеринбурге.
Московские солдаты сопровождения были отправлены в Томск, в распоряжение местных властей. Было ясно, что они попадут в плен, либо просто потеряются от греха подальше. Тем более  что денег для того, чтобы перепиться в дороге, им было выдано достаточно.
Отдав мандат Орлову, Яковлев отправился в сторону Монголии и Китая. В 1925 году его выслали из Харбина, где этот неугомонный тип организовывал забастовки. Родина встретила его с распростертыми объятьями, отправив в лагерь.
В лагере Яковлев, в начале, из заключенного превращается в ссыльного, а затем, вообще, в свободного работника ЧК. Все же в 1938 году его расстреляли.
Подъезжали к Екатеринбургу. На платформе стояла толпа вооруженных людей. От нее отделился детина без шеи и лба; отодвинув охрану, он ворвался в вагон.
- Кто здесь Яковлев? Ты? Можешь ехать обратно в свою Москву, Романовых я заберу.
- Это почему?
- По указу Уральского совета мне предоставлены особые полномочия.
- Мандат.
- На, утрись.
- Тебе приказано сопровождать, ну и сопровождай.
- Я заберу его из этого теплого поезда, и отвезу на рудники, чтоб узнал, как страдали наши товарищи.
- Уральскому совету центральный комитет партии уже не указ?
Эти слова Орлов произнес таким зловещим шепотом, что все вздрогнули.
- Ладно, пока…
- Иди, а я свяжусь со Свердловым, - успокоительно молвил Орлов.
На станции Тюмень остановка долгая. Здесь пути расходятся на три направления. Можно ехать назад в Екатеринбург, дальше в Москву, Смоленск, Варшаву, Париж…
Прямой путь ведет в Омск.  Дальше – Восток; Монголия, Китай, Корея, Япония, Голландский  Индокитай…
Поворот налево ведет в тупик. Это – Тобольск, где ждет решения своей судьбы царская семья. Хотя, всем уже все было ясно.
Зарайский с двумя амбалами зашел в вагон к Орлову. Он улыбался. Хотя лучше бы он этого не делал; его лицо исказил дьявольский оскал.
- Товарищ  Яковлев я пришел извиниться за своих товарищей.  Сами понимаете: простые ребята, работяги…
И попрощаться, мы едем в Омск.
- Чего так?
- Контрреволюция там проснулась. Эсеры, анархисты шалят. Надо помочь товарищам.
- Отлично, отправляй свою банду, а тебя мы пока задержим; без вас скучно.
Орлов кивнул Васе и Тейко:
- Ребята, покуйте подонка.
Зарайского зажали с двух сторон, свернули руки, и одели наручники. Один из амбалов выхватил пистолет. Кисть, охватив маузер, и судорожно сжимаясь, покатилась на пол. Через минуту два безголовых тела было выкинуто в окно. За ними полетели, еще моргающие от ужаса, две башки.
- Ну что гад, теперь рассказывай.
- На Поклевской заложили.
- Иди, разминируй. Одно твое лишнее движение, и одним лишним на свете станет меньше.
Зарайский вышел из поезда, и по разбойничьи свистнул. Из леса вышли то ли люди, то ли медведи. Вернулся.
- Все, теперь убивай.
- Нет, я не доставлю тебе этого удовольствия.
Поезд набирал ход.
- Прыгай, гад.
Тейко с Васей хорошо раскачали, и выкинули тушу. Послышался ор благим матом.
- Теперь поверят, что сам бежал.
- Почему ты оставил ему жизнь? – спросил Хашимото.
- При других раскладах я мог бы оказаться на его месте. А говорить о нас лишнего не будет.
- Вы русские много думаете, и мало делаете, по этому, проигрываете все войны.
- Возможно, ты прав. Но мы – соль земли.