Серж Большой

Летом 1957 года нас, золотых медалистов, явившихся на собеседование, собрали в зале Рекреации Физического факультета МГУ, где мы ждали вызова, рассевшись по массивным дубовым скамьям, поставленным рядами, ибо нас было много. Из двери аудитории, где все и происходило, как ангел Чистилища, являлась женщина, и называла фамилию очередного абитуриента; он вставал, и, сопровождаемый сочувственными взглядами присутствующих, нервной походкой, ни жив, ни мертв, следовал за ней, как на Страшный Суд.
Но вот, когда была названа очередная фамилия, которую я не разобрал, поднялся модно одетый высокий блондин с прической «под стилягу», всем своим видом дававший понять, что не боится; он прямо держал свою крупную голову с грубоватым интересным лицом, на котором сросшиеся густые брови, слегка асимметричные глаза, массивный нос и выпуклые губы складывались в подобие брюзгливой улыбки; он вел себя непринужденно - вместо того, чтобы пройти по проходу между лавками, он длинными ногами перешагнул через лавку, на которой сидел, и гордо прошествовал в аудиторию.
На такой образчик человеческой породы невозможно было не обратить внимания и не запомнить, а на первом же занятии выяснилось, что мы с ним попали в одну группу, и что его зовут Сергей Достовалов. У него сразу выявился высокий уровень способностей к физике и математике, и он занял свое место в лидирующей пятерке нашей группы, состоявшей из тридцати студентов, отобранных особо – по знанию английского.
Уникальность же Сергея (мы его называли Серж Большой, чтобы отличить от Сержа Маленького, который был ниже всего-то на каких-нибудь полголовы) заключалась в изысканной эстетике его  внешности и его поведения. Он говорил хорошо поставленным баском на безупречном русском литературном языке; притом речь была живой, богато интонированной, и сопровождалась выразительной мимикой. Говоря большими периодами, Серж обнаруживал широкую культурную эрудицию и знание французского языка. Но в нем впечатляла не столько речь, сколько особенности поведения. Например, он казался более взрослым, чем многие из нас, что, конечно же, объяснялось тем, что, отдавая отчет в том, как его воспримут окружающие, он контролировал свои проявления, чтобы всегда соответствовать принятому имиджу. Это не было актерством; можно долго кого-то из себя строить, но, рано ли, поздно ли, на чем-нибудь обязательно проколешься, и лицедейство обнаружится, и ты оконфузишься, но с Сержем такого быть не могло: им был выработан и прочно усвоен высокий стиль поведения, неотделимый от его личности.
Серж постоянно удерживал прямую осанку; он был неизменно внешне спокоен и уверен в себе, что было тем более ценно, что вскоре мы поняли, что он – человек тонкий и ранимый, но принял решение это от посторонних скрывать. Сержу были абсолютно чужды пролетарские обычаи, легшие в основу «советской культуры»: «простота», а на самом деле - бесцеремонность, склонность «резать правду-матку», а на самом деле - хамство, выставление «души нараспашку», а на самом деле, - распущенность; он со всеми был неизменно вежлив и тактичен; нет, он отнюдь не был ангелом, - его оружием была ирония, иногда переходившая в сарказм, но он ими пользовался хирургически точно, нанося удар по недостатку оппонента, а не по его личности в целом. Конечно же, как любой интеллигент, Серж был «сам по себе», но его индивидуализм был обставлен целым кодексом приличий, которые Серж неизменно соблюдал. И, наконец, - и это самое важное – все вышеперечисленные  добродетели не выливались в занудство, а были обернуты в обаятельную манерность; ему были свойственны некоторая вальяжность и шик собственного розлива.
Конечно же, мы догадывались, что женщины играют большую роль в жизни Сержа, что было естественно для человека, талантливого в эмоциональном отношении; Серж неизменно обращал на них много внимания, и они платили ему тем же, - ведь  был он весьма видным мужчиной. Однако с нами, своими товарищами, Серж избегал распространяться на подобные темы, отличаясь особой деликатностью в интимных вопросах; Несмотря на общительность, он и вообще старался держать закрытой сферу личной жизни.
Узнать Сержа поближе мне удалось летом 1960 года (или около), когда мы втроем – вместе с Колей Кабачником – совершили поездку на Юг, в Архипо-Осиповку. Сначала наши отношения как-то не клеились; Серж держался обособленно, а мы с Колей были сильно удивлены количеством туалетных принадлежностей для ухода за кожей, волосами и ногтями, которыми постоянно пользовался Серж; особенно впечатляло обилие мазей и притираний. Конечно же, мы принялись над ним подтрунивать; он – ноль внимания; тогда мы стали посмеиваться, а затем - насмехаться, и он на нас огрызнулся с такой яростью, что пришлось перестать.
Потом началась «пляжная» история. Серж взял с собой любительскую кинокамеру, причем не дешевку на батарейках, а «Кварц» с механическим заводом; одевшись в заграничные плавки, он выходил на пляж, под завязку набитый народом, выбирал девушку поинтереснее, и предлагал ей примерить на себя роль киноактрисы, попозировав для киносъемки. Весьма умело разыгрывая кинорежиссера, он объяснял девушке, какая поза для нее – самая выигрышная, а затем ее снимал, строя из себя кинооператора. Так как на всем огромном пляже Серж был единственным обладателем кинокамеры, устраиваемые  им спектакли привлекали  множество зрителей.
И дня не прошло, как к нам подошла незнакомая девушка, и спросила:
- Ребята, вы не из Москвы?
- Да, из Москвы.
- Я тоже москвичка, и вы мне, как земляки, небезразличны. Поэтому я взялась вам передать пожелание местных ребят: больше не приносите на пляж кинокамеру. От себя лично рекомендую вам выполнить это пожелание.
По лицу Сержа было видно, что он не хочет уступать, но мы с Колей на него насели, напомнив, как вчера проходили мимо места драки «стенка на стенку» между бандой молодых «кубанских казаков» и группой приезжей молодежи – на заросшем колючкой пустыре валялся десяток парней, избитых до потери сознания. Серж заартачился, но мы с Колей на него нажали, и он нехотя внял нашим доводам, но взаимное недовольство усилилось.
Но через пару дней у Коли началось воспаление уха, сопровождавшееся сильнейшими болями, так, что он иногда кричал в голос, и Серж принял это очень близко к сердцу, проявляя заботу, и стараясь сделать все, чтобы облегчить страдания своего товарища, и мы увидели Сержа с другой стороны, - как чистосердечного неравнодушного человека, способного к сопереживанию. После этого ледок между нами растаял, наша поездка прошла замечательно, а мы трое стали друзьями.
По окончании учебы наши пути разошлись, но члены нашей компании поддерживали связи друг с другом, передавая информацию о том, как складывались наши судьбы. Так я узнал о том, что Серж на Лубянке сбил  пьяного пешехода (он ездил на «Победе» своего отца), был осужден, и отсидел в тюрьме около года, но это несчастье его не сломило; высокая общая культура делает личность стойкой к испытаниям.
На долгой жизненной траектории от 1963 до 2018 года мы встретились с Сергеем лишь однажды, случайно, где-то в начале 2000-х на выставке современного искусства в Манеже (еще до пожара). По своему внешнему облику за прошедшие почти сорок лет Серж  изменился мало: был он столь же величественен, прям, и спокоен. Он руководил малым предприятием научно-технического профиля, занимавшимся проблемами обнаружения подводных лодок. Серж, на чем свет стоит, честил современные нравы: «Им нужны только деньги, причем они хотят их получать, не ударив пальцем о палец». Кроме того, мы обменялись мнениями о современном искусстве, ставшем и его, и моим хобби.
Следующая моя встреча с Сержем произошла заочно, как с автором мемуаров. Так начался второй этап познания  - уже не Сержа, а Сергея Достовалова, литератора.
Мемуарам предпослана родословная Сергея – по материнской линии он был дворянином. Когда мы были студентами, он как-то вскользь упомянул о своем дворянстве, но в те годы это считалось скорее недостатком, которому я тогда не придал значения (будем считать, что  из великодушия). Другое дело – сейчас, когда я склонен приписать влиянию его происхождения такие черты Сержа, как честь, достоинство и эстетика поведения; они могли быть ему переданы матерью, как культурное наследие, а, может быть (кто знает?), и на генетическом уровне.
Собственно в мемуарах Сергея меня заинтересовало не столько содержание, сколько художественная форма. В отличие от моих мемуаров, в которых я стремлюсь перенестись в каждое описываемое время, Сергей описывает свою жизнь из позиции себя нынешнего, - пожилого джентльмена, мудрого и ироничного. Особенно удалось описание детства, выполненное на манер Пруста.
После мемуаров я перешел к чтению художественной прозы Сергея Липского (под таким псевдонимом – девичьей фамилией его матери – издавался Сергей). Все его рассказы написаны на одну тему – о любви. Его герой – не Дон Жуан, стремящийся покорить как можно больше женских сердец; нет, он ищет Одну Единственную, чтобы посвятить ей всю свою жизнь, и ему часто кажется, что он ее нашел, но всякий раз она или погибает, или в решающий момент ускользает из его рук, как Жар-Птица, даже не оставив на память пера, или Жар-Птица оборачивается курицей. После каждой неудачи герой погружается в глубокую депрессию. Нетрудно было догадаться, что в своих рассказах Сергей описал реальные случаи из своей жизни, причем некоторые из них относятся к его студенческим годам, и я поразился его удивительной выдержке: он выносил свои поражения стоически, не подавая вида, какие трагедии  переживал. Лишь однажды он получил больничный с диагнозом «астеническое состояние», однако о его причинах он не обмолвился ни словом, и только теперь выяснилось, что причиной был роман с трагическим исходом. Однако проза Достовалова интересна не описанными в ней историями любви, - мировая литература эту тему исчерпала давно и досконально, - а своим стилем, неповторимой интонацией, - голос автора передает душу страстную и нежную, склонную к восторженности, даже где-то наивную, что находилось в явном контрасте с мужественностью и твердостью внешнего облика Сергея. Но главным достоинством его произведений являются метафоры, тут и там вкрапленные в текст, как бриллианты. Повстречаешь такой, - и завидки берут: мне б в голову такое не пришло!
 Поскольку с Достоваловым мы не встречались, читая его прозу, я мысленно представлял его таким, каким он был в молодости, и, хотя диссонанса между Сергеем – человеком и Сергеем – автором не возникало, зазор между ними все же присутствовал, и мне стало интересно увидеть Сергея нынешнего.
Это произошло на встрече нашего курса на Физфаке МГУ в 2018 году; после многолетнего отсутствия Достовалова на этих мероприятиях, он, наконец, явился с молодой красавицей женой, и я им совершенно восхитился; с одной стороны, и это главное – это был мой старый друг и однокашник Серж Большой (причем он стал теперь большим в буквальном смысле слова) – все основные черты его внешности и поведения  остались при нем. С другой стороны, я видел человека, находящегося в полном согласии с собой и с окружающим миром – чего раньше не было. И я пришел к выводу, что это отличие связано с тем, что теперь он, наконец-то нашел Одну Единственную, о которой мечтал всю жизнь.
Во время банкета, сидя наискосок, я не мог глаз отвести от Достовалова, - столь замечательное зрелище он собой представлял; Сергей был спокоен и весел, ведя непринужденный светский разговор; как всегда, он был живым  и остроумным, но, вместе с тем, он выглядел по-настоящему величественно; своею осанкой Сергей  напоминал какого-то выдающегося политического деятеля; - я только не мог вспомнить – кого. И только  на следующий день я понял – он был похож на генерала де Голля в 1968 году.

И вот Сергей умер. На церемонии прощания с этим Миром он выглядел величественным и спокойным; он как бы хотел своим видом сказать, что смерть (а ведь все мы умрем) – это недостаточный  повод, чтобы себе изменить, погрешив против Высокого стиля.
                Август 2019 г.