Восемь душ

Моя наставница оказалась не так уж и хороша.
Перед самым концом ее настигло слабоумие. Наставница позабыла, что лежит в больнице. Иссохшие руки ее дирижировали невидимым оркестром, а слушателями были духи Великой Тайги. Потом наставницу оставило зрение. Последние минуты она провела в темноте.
Быть может, темнота вернула шаманке ясность ума, и для нее забрезжила надежда выполнить последний обряд. Когда ее малые души рванулись прочь от тела во все стороны света, теряя связь друг с другом, наставница должна была успеть подчинить их, собрать воедино арканом воли и сотворить из них новую, единую душу, неподвластную течению времени — кугу-лоз, или «дух, победивший смерть». Последнее камлание шаман совершает по ту сторону жизни.
Наставница столько раз учила меня, как держать свои души на коротком поводке, что я и подумать не могла: старая шаманка сама провалит задание.
Я убедилась в этом на похоронах.
Первые часы или даже дни после остановки сердца могильная душа крепко спит внутри тела, мертвого дома. Ее не в силах разбудить ни причитания родных, ни ругань кладбищенских работников, ни стук земли о крышку гроба. Стоит могильной душе оказаться внизу, в нижнем мире, и получить первые подарки в виде цветов и рюмок с водкой — спящая красавица открывает глаза. Чтобы сотворить бога, нужно долго и жарко молиться ему. Чтобы создать призрака, достаточно оплакивания и подношений. Могильная душа поднимается наверх, становясь хозяйкой над своим кладбищенским участком, маленьким богом, способным растить над могилой свои, особые травы и деревья.
Гроб уже засыпали влажной землей. Осенний ветер яростно пытался оборвать ленточки с искусственного венка. Скудная кладбищенская поросль будто чуралась немноголюдной процессии и витавшего над ней запаха алкоголя.
Наставница всегда твердила, что после смерти из нее вырастет куст рябины. Ей нравилось, как красные ягоды горят огнем в сумерках. Но, едва фантом наставницы восстал, я поняла: здесь не сможет вырасти ничего хорошего.
Украшения, в которых дочери отправили покойницу в последний путь, зловеще позванивали, прозрачные фианиты тускло сияли изнутри, напоминая о болотных гнилушках. Белый пиджак и юбка-карандаш с нелепым серебристым кантом были единственной парадной формой наставницы, надеваемой лишь на семейные выезды. Теперь их ткань расползалась лохмотьями и обнажала сизую кожу, покрытую пятнами. В глазницах черепа полыхал недобрый огонь. О, как она ненавидела людей, провожающих ее на покой! Лишь за то, что они живы, а она - нет.
Ветер налился пронизывающей силой и потусторонним холодом. Я видела, как могильная душа наставницы распухшими пальцами дотрагивалась до плеча то одного, то другого человека. Какими незрячими вдруг становились их взгляды! На моих глазах призрак учился питаться. Прикосновением она сеяла в душах отвращение, боль, страх, чтобы немедля собрать их тройной урожай, и с каждым разом у нее выходило все лучше. С каждым разом у нее получалось все лучше. Оцепенев, я наблюдала, как драгоценная наставница превращается в беспокойного духа, охочего до чужих жизней. И лишь когда ее и меня разделял всего один человек, я опомнилась.
Хотя пальцы дрожали, я справилась с застежками пальто и перевернула выпуклой стороной к призраку висящее на груди шаманское зеркало-толи — бронзовый диск, освещающий  путь в самые темные и безысходные минуты. Тепло поверхности толи придало мне решимости. Мне есть, за что сражаться — за этих людей, за добрую память наставницы. Зеркало наполнилось жаром солнц из девяти верхних миров и сиянием лун из девяти нижних, и луч света ударил в глаза призрака, приковывая его внимание ко мне. Пока фантом пытался вспомнить слова силы, пока приоткрывался черный провал рта, пока воздух не наполнился ядом заклятия, я призвала себе на помощь огонь.
- Пылай, родимая, - шепнула я, щелкая зажигалкой и сдувая пламя на призрака. Смотри на меня другие скорбящие, они бы увидели разве что лепесток огня, принявший странную петлеобразную форму. Мои же глаза, глаза Ворона, приученные к тварям неба и земли, видели, как змея из красного пламени обвила могильную душу, сжигая ее… увы, не дотла. Корень зла успел вернуться в могилу.
Я быстро застегнулась. Холодно было от одной только мысли, что теперь придется ночевать на кладбище.
Спустя несколько часов мой толстый рюкзак стал предметом всеобщей ненависти в битком набитом автобусе, особенно когда я одна потребовала остановить «на кладбище». А вот сторож не удивился. Я не первый раз просилась на ночное бдение, хотя могла бы и просто пролезть через покосившуюся часть забора в метрах пятидесяти от главного входа. Но мне нужен был покой и согласие хотя бы одного живого, чтобы дела шли гладко, ведь я сама — шаманка, одной ногой в мире духов. Потому я оставила в сторожке плату, бутылку водки, переоделась в пуховик и отправилась месить ботинками осеннюю грязь погоста.
Я боялась, что пойдет дождь или снег, и даже приготовила полиэтиленовый плащ, но дух-хранитель кладбища, Латтарыль-лоз, сжалился, послав пасмурную, но все же сухую погоду.
Днем кладбища можно назвать островками мира и покоя. К ночи жители некрополисов запевают совсем другие песни. Наставница говорила, что могильные души боятся темноты, и оттого им надо говорить — неважно что, неважно как. Я же считаю, что Латтарыль-лоз, держащий в подчинении все кладбище, ночью забавы ради чуть разжимает пальцы, позволяя призракам то немногое, на что они способны. И мертвецы говорят о себе, пытаясь сберечь скудную память о жизни.
Мне нужно было оградить себя от этого гомона. Для того я задобрила Латтарыль-лоза свежим хлебом, оставив половину буханки под черной ольхой, пристанищем кладбищенского хозяина. Потом расставила вокруг могилы наставницы пять базальтовых камней и прочла ограждающее заклинание. Гладкие осколки древней лавы стали пятью охранными башнями, шум исчез, оставив меня наедине со свежей могилой и ее обитательницей.
Я не стала дожидаться, когда могильная душа, обожженная мной на похоронах, переполнится гневом и выберется наружу. Из всех магических предметов я больше всего любила зеркала, и толи не было моим единственным инструментом. Я вынула из верхнего кармана пуховика тяжелый медальон. В нем наставница носила ароматическую лампу, поскольку ей больше нравились вещи благородного облика с благородным обликом, чем глиняные поделки в виде рыбок или кувшинчиков. Медальон до сих пор пах розмарином, который лично я не выношу на дух.
Однако я знала, что запах умиротворит и привлечет фантома, а дешевое зеркальце, вклеенное в медальон, поможет мне поймать призрака. В самом деле, стоило мне поднести закрытый подвес к гранитному надгробию, как показались полупрозрачные пальцы. Я отдернула украшение, не давая призраку схватить его, а потом снова поднесла, дразня. И только повторив так несколько раз, я открыла медальон и поднесла к надгробию, давая призраку увидеть отражение.
Как он враз потяжелел, этот медальон! Мне нельзя было опустить его даже на сантиметр, и я расставила ноги пошире, моля самого великого духа, Землю-Мать, дать мне сил вынести это. Другой рукой я вынула из кармана второе зеркальце - точно такое же, как первое, - и замерла, выжидая. Призрак тем временем все нырял в свое отражение и выныривал обратно, в фотографию на надгробии, с наслаждением вспоминая свой внешний облик. Умершие всегда очарованы миражами своей памяти, и фантом увлекся. Когда призрак в очередной раз метнулся внутрь медальона, я поднесла второе зеркальце к первому и плотно прижала, запирая фантом в мирке бесконечно повторяющихся грез.
Щелкнула крышкой. Обмотала цепочкой. Прислушалась к тишине.
На этой земле больше не было зла. На ней больше ничего не было.
Я сама запаяла медальон перед тем, как отдать его в краеведческий музей как «старинную и никому не нужную вещицу». Можно было бы закопать его, но земля куда более подвижна, чем можно подумать. В фондах же не станут вскрывать подлинник, чтобы не нарушать его сохранность, а то и вовсе позабудут о нем, замуровав в коробочке на дальней полке. Медальон безопасен, пока закрыт. Теперь он — новый дом для могильной души.

В наших краях у человека - семь душ, но у шамана их может быть и больше.
С одним фантомом я разобралась, но не было уверенности, что остальные души наставницы не повторят разрушительного пути. Я даже не знала причины, по которой мертвая шаманка обратилась неупокоенным духом.
Назавтра, как следует выспавшись, я навестила дочерей наставницы. Учившая меня шаманским премудростям жила в пригороде, занимая половину дома. Двор справа выглядел так же, как и десятки других на этой улице: те же грядки, теплицы и скамейки. Левая половина двора укрывалась за высоким синим забором и была оцеплена караулом темнолистного боярышника. Забор хранил свою тайну. На каждой доске были тонко процарапаны защитные знаки. Прабабка наставницы приехала то ли из Карелии, то ли из Финляндии, и оттого в этом доме всегда в почете были рунескрипты, гальдраставы и агисхьяльмы.
Мне не были рады, но все-таки впустили. Вдоль стены выстроились коробки с вещами матери. У крыльца была приготовлена бензопила, и я мысленно попрощалась с боярышником. Внутри дома тоже вовсю кипела работа по избавлению от прошлого.
Когда у тебя мало времени, подступает паника. Но именно на нее и откликнулся один из предметов чердака. Я увидела Ее - выточенную из дерева куколку, одетую в желтую рубашонку и несколько пестрых юбок, между которыми можно было прощупать пришитые металлические бляшки - четыре подвески на четыре опасных возраста. Это было хранилище души моей наставницы, точнее, той части души, что зовется «двойник». Щелки глаз смотрели на меня с подозрением, этот двойник тоже проявлял злую волю. Я завернула куколку в платок, взятый здесь же, даже показала дочерям наставницы торчащие из него деревянные ножки, чтобы они не думали, будто их обокрали.
Я привезла находку на свою квартиру. Когда у тебя всего одна комната, лишь занавески помогают отделить священное пространство. Угловая полка давно была приспособлена под алтарь, и я поставила идола на ее накрытую черным атласом поверхность. В холодильнике нашлось растительное масло и варенье, и я вымазала личико куклы, умиротворяя ее.
Злой огонь в глазах притих - сущность двойника менялась. Мое почтение напитало его, утолив жажду, опасную для людей. Теперь этот сосновый чурбачок готов был пополнить ряды духов-прислужников и хранить мой дом.
Две из семи.
Теребя зеркало-толи на груди, я размышляла, где же мне искать остальные осколки души. Может, они и не были опасны, но хотя бы один я должна была проверить - тот, что древний народ селькупов звал «тенью». Как ни крути, а поиск нужно было начинать с больницы. Именно оттуда душа-тень и душа-жизнь должны устремляться в нижнемирье, а душа-дыхание и душа-мудрость - в верхние миры. В больнице могла застрять и особая женская душа — тот самый облик, в котором наставница однажды уговорила духа реки не лютовать, не обрушивать берег под домом одной семьи.

Больница была зданием почтенного возраста. Ее некогда построили на средства вдовы ирбитского купца, сделавшего состояние на чайных цыбиках. По зиме красный кирпич смотрелся кроваво и напоминал мне о том, что здесь болеют и даже умирают люди. Я всегда предпочитала больницам кладбища, там меньше грязи, боли и обид.
Самое сложное в моей работе - пробиться через человеческие правила и нормы. В такие минуты становишься благодарным простому желанию наживиться. Медсестра, с которой я договорилась заранее за деньги, впустила меня в одноместную палату, увезя ее обитательницу на процедуры. У меня был час при условии, что никто другой не заметит странной посетительницы. Раздеваться не стала - вдруг нелегкая уведет меня на улицу?
Я бесцеремонно улеглась на клетчатое одеяло, такое колючее, что из него можно было шить власяницу для истязания грешной плоти, и скрестила руки на груди.
Здесь умерла моя наставница.
Шаманка, которая помогла мне увидеть, что душа необъятна, как тайга, глубока, как океан. И теперь мне было страшно. Что, если, умирая, я тоже потеряю власть над своими душами? Что, если я не достигну свободы, и тоже стану беспокойным призраком — заложником своего голода? Я больно ударила себя по щеке, чтобы вернуться к работе. Мне нужно было понять, куда разбежались фантомы умершей наставницы, найти их затертые следы среди боли и эмоций других людей.
С облегчением я обнаружила, что две души, предназначенные небу, отправились вверх - одна быстро, как птица, а другая - карабкаясь, как паук. Женская душа тоже недолго томилась в этом лазарете. Если бы поблизости лежал мужчина, особенно молодой, она бы задержалась, охотясь за ним. А так ее ждало постепенное исчезновение.
А вот след души-тени настораживал.
Я встала, пошатываясь, как сомнамбула. Глаза мои видели не столько очертания больничных коридоров, сколько эманации людей, близких к смерти в той или иной степени. Я брела по темной энергетической тропе, проложенной душой-тенью. Один неверный шаг - и все пришлось бы начинать сначала. След, увы, не вел меня к нижнему миру, но и не бледнел. Это наполнило меня уверенностью, что душа начала обретать воплощение еще одного злого духа. И ему даже не надо было искать охотничьи угодья, ведь больница всегда полна негативных эмоций.
Меня толкнули, и свет больно резанул по глазам. Я стояла перед дверью стоматолога, и какая-то старушка ругала меня за попытку пройти вперед нее. Молча я покинула очередь, осаждающую кабинет.
Не было нужды ловить тень за призрачную руку в момент, когда она начнет паразитировать на ком-то слабом, отчаявшемся или наоборот, разъяренным. Как говорила наставница, на каждую душу - свое средство. Я спустилась на первый этаж и поискала лестницу, ведущую в цоколь, где был гардероб и лаборатория по забору крови. Я сдала пальто гардеробщице, бесстрастной и столь неторопливой, будто она уже повесила на крючок само Время. Под ее бдительным надзором надела хрустящие бахилы, но сразу за углом сняла их и на цыпочках проскользнула в подсобку за лестницей.
Пусто. Близко к земле. И-де-аль-но.
Керамическая плитка пола ударила по коленям холодом, но вскоре я уже не ощущала температуру. Я думала, кого лучше призвать. Будь это душа-тень обычного человека, я бы позвала одного из многих духов-могильщиков, что бродят по среднему миру в обличье звериных теней и пожирают скитающиеся души. Однако эта душа-тень принадлежала шаманке, и зверь мог не совладать с нею, а значит, быть поглощенным. Потому я пыталась вспомнить, с кем имела дело моя наставница, кто из духов нижнемирья сумел бы довершить развоплощение. Быть может, властелин Кызы? Нет, он любит вредить людям и может обмануть меня. Быть может, кто-то из духов местности? Нет, я не стала бы кормить их тенями, чтобы не нарушить природной чистоты. И тут я вспомнила про ушедшего давным-давно шамана по имени Йомпа. Он знал много обличий, а после смерти оставил в дар потомкам, защищающим людей, части собственной души: сокола, волка и щуку. Все они умели охотиться, но уже давно никто не звал их отведать крови дымящейся и крови темной. И я тоже не имела права его звать, ведь мои предки родились в другой части света. Однако я пила кровь этой земли вместе с наставницей и стала дочерью ее духа. А вдруг он откликнется?
Я закатала рукав, радуясь, что догадалась надеть темно-красную блузку, на которой не будет видно крови. В сумочке всегда хранился нетипичный для девушки набор вещей — мужская бритва старого образца, вата и бинты, металлические амулеты самых разных религий на кольце для ключей, набор каменных рун и веточек с огамическими знаками.
- Мунтол, брат мой, друг мой, где бы ты ни был, приди ко мне… - шептала я одними губами, заклиная.
Куда сложнее было сделать маленький надрез на боковой стороне руки. Мне всегда с трудом давалось калечить себя, а ведь иногда не было другого выхода.
- Мунтол-мышелов, выпей моей крови, я приглашаю тебя поохотиться со мной, - продолжала я звать, глядя на выступающие капельки крови.
Алые бугорки росли на линии пореза, пока не опрокинулись вниз красной полоской. Тогда время замедлилось.
Я увидела в отражении собственной крови два темных крыла.
Мое тело напряглось, в ушах словно зазвенел огромный гонг, возвещающий об успешном призыве.
- Мунтол, отведай моей крови, - вновь пригласила я духа, и кровь моя полилась сильнее. Ее не смогли бы сейчас остановить никакие средства. Птичий дух пил, и я ощущала, как его перья касаются моего лица, как содрогается пол под его лапами, как по подсобке вихрями гуляет ветер.
- Мунтол, помоги в охоте! Мне нужно поймать душу-тень, - попросила я.
Он смотрел мне в глаза. У него, сокола с черным оперением, были карие человеческие очи и пегий лоб. Он запрокинул голову, и я замерла, ожидая ответа.
Это был мощный клекот, от которого все тело охватила дрожь. Я думала, сокол вырвет мою душу, и Мунтол в самом деле исторг ее из оболочки с легкостью, которой мне, наверное, не достичь за всю жизнь. Моя душа оказалась всадником на его исполинской спине, и мы неслись, неслись сквозь перекрытия здания, через тела и чувства людей.
У сокола острое зрение. Он без труда отыскал тень, что змеилась вдоль стены, пытаясь принять новое, чудовищное обличье. Но самое страшное, что в ее гротескно вытянутых пропорциях все еще узнавались черты моей любимой наставницы. Я хотела сорвать эту маску, и Мунтол не медлил. Он налетел на фантома карающим ветром, с клекотом метя когтями в грудь. Железные лапы выдрали сгусток, который никак нельзя было назвать сердцем. Он был опутан нитями энергии, будто черными червями. Меня передернуло от отвращения, но Мунтол проглотил сгусток целиком. Душа-тень кричала, и крик ее рвался из соколиной глотки. Потом стало тихо.
Мунтол взмыл еще выше, и я испугалась, что он позабудет вернуть меня обратно. Но полет сокола тут же стал ровным - мы летели между морем человеческих душ и морем звезд. Страх оставил меня, и оперение Мунтола-мышелова было горячим и родным. Он принял меня, и был тем доволен. У него давно не было родни в средних мирах.
Не знаю, сколько времени мы кружили в вечности. Вернувшись в тело, я дышала глубоко, а кровь из пореза наконец остановилась. Вата, завернутая в бинт, больше не поглощала кровь, мне пришлось еще повозиться, чтобы убрать следы своего пребывания здесь и привести себя в приличный вид.
Я выбралась из-под лестницы и была, верно, бледнее смерти, чем напугала то ли медсестру, то ли техничку.
- Крови боюсь, - солгала я, получив за это сладкий чай и право немного полежать на койке в коридоре.

Был уже вечер. Он крался огненными сполохами между пыльными полосками жалюзи. Из всех желаний осталось одно - поскорее рухнуть в теплую постель и забыться до утра. Оттого я срезала путь через парк, который следовало бы назвать рощей – его ни разу не пытались облагородить.
У парка была еще одна особенность. Если вглядеться в очертания некоторых ям, то вскоре замечаешь, что они подозрительно похожи на просевшие могилы. Редкий город стоит не на кладбищах. Редкий город не пожирает землю, некогда отданную мертвецам. Даже если не останется ни одного креста, ни одного надгробия, могильные души будут привязаны к своему захоронению, обреченные влачить там свое безрадостное существование. Воистину, это был парк теней - безликие призраки, забывшие собственные имена, обнимали серые стволы. Именно из-за этого в парке росло много раздвоенных, неестественно скрюченных деревьев. От этих призраков не было особого вреда. Кусты и деревья заменяли им надгробия.
Чем опасны игры с духами?
В ночном мраке тени призраков выглядят ярче и притягивают взгляд. Я шла быстро, но не смогла побороть праздного любопытства. А за одной душой ты высматриваешь и вторую, подавляя естественный страх и соревнуясь с призраками: я увидел тебя и не отвернулся, моя взяла.
Я выигрывала никому не нужные раунды один за другим, однако играющий с удачей рано или поздно попадает в ловушку.
Одна тень была не такой, как другие. Я остановилась, пытаясь и ее победить в гляделки. У тени была морда, на которой я могла разглядеть каждую складочку темной кожи, и тело, что начало пухнуть и наливаться чернотой до тех пор, пока не обрело медвежьи очертания.
Я судорожно выдохнула.
Кутаясь в тени, черный медведь поднимался на задние лапы. Он был очень высок, очень. В его силуэте было что-то неправильное, не звериное, словно он мог вот-вот обернуться в человека и двинуться мне навстречу прогулочным шагом. Его расслабленность пугало меня больше агрессии дикого зверя. Он был разумен, как я, и он был иным, как потусторонняя тварь. Целеустремленным, как человек, и лишенным жалости, как дух нижнемирья.
Мой личный враг.
Лет девять назад  наставница пригласила меня домой, чтобы смотреть во сне магические видения. Она расстелила два стеганых одеяла на полу и подала мне кружку теплого молока с горькими травами.
За окном стеной шел снег, стирая звуки и образы мира. В такую погоду больше всего на свете хотелось спать, и наставница указала мне на одеяла.
- Раньше ты искала Защитников. Пора тебе увидеть тех, кого стоит опасаться.
Я не задала ни одного вопроса. У меня попросту не было сил перед накатывающей дремой.
Видения пришли почти сразу. Я путешествовала по лесам, где у черных стволов берез были белые глаза, где рябиновые ягоды, промерзшие изнутри и, тем не менее, живые, сияли драгоценными камнями, где клекотали в текучем малахитовыми разводами небе двухголовые птицы, а от их крыльев на землю ложились длинные светлые тени. Я искала опасность и нашла ее. Она поднимала голову от черного ручья, и вода, как слюна, стекала по обе стороны медвежьей пасти. Немигающий взгляд из пустых глазниц остановился на мне. Мой враг знал меня, и мне не забыть, как дух взмахнул лапой, словно обещая снести мне голову с плеч.
Очнувшись в холодном поту, я хотела рассказать наставнице, что видела, избавиться от тягостного ощущения преследования, от давления в груди. Но шаманка лишь махнула в мою сторону полотенцем.
- Мне незачем знать, кто будет преследовать тебя.
Я никогда не пыталась рассказать ей о том создании снова.
Послание было прочитано верно - не связывайся с медвежьим родом. С тех пор, если я видела где-то образ медведя, я старалась изменить маршрут или сделать другой выбор. Мой «антитотем», как я назвала его, был знаком опасности, не раз спасавшим мне жизнь. И потому я расслабилась, веря, что так и будет, что я никогда не встречусь с ним напрямую.
И вот он появился - в минуту моей слабости.
Порез на руке засаднил, в горле пересохло. Пришло страшное понимание: даже убегая, я не смогу избавиться от этого духа!
Рука сама потянулась к зеркалу-толи. Прикосновение к нему вернуло мне самообладание.
Три вопроса, которые стоит задать себе в минуты опасности.
«Кто мой враг?»
Дух-чужак, пришедший из нижних миров.
«Кто я?»
Шаманка этой земли.
«Где я?»
На земле деревьев, ставших надгробиями забытых мертвецов.
Я обернулась.
За спиной, в нескольких метрах от тропы, росла береза. Это было старое замшелое дерево с почерневшим стволом.
Я медленно пятилась к нему, зная, что за каждый мой шаг дух медведя делает три своих. Упершись спиной во влажный ствол, я прижалась к нему всем телом, пытаясь ощутить движение его сока, биение его жизни, его ритм - и притвориться такой же.
- Я такая же, как ты, - мой шепот был нежным. - Я знаю, чего ты хочешь. Тебе тоже нужна душа? Сильная, получше тех, что у твоих сестер…
У деревьев есть свои голоса. Береза замолкла, словно раздумывая, принимать меня или нет.
А меж тем дух медведя подобрался совсем близко. Он медлил лишь для того, чтобы снова вызвать во мне страх, надломить изнутри.
Теперь я могла рассмотреть эту тварь куда лучше. В глубине черных провалов глаз горели маленькие злые огоньки. Черная блестящая шерсть шевелилась, как трава на ветру. На огромных лапах мерцали неприятным зеленым светом когти, и ритм их сияния был глубоким, не совпадающим с моим сердцебиением, и потому — страшным. У твари не было запаха, но находиться рядом было тяжело, словно зловоние окутывало мою душу и отравляло ее изнутри.
- Уходи, - прошептала я, слабея. Если бы не дерево за спиной, мои ноги бы подкосились от страха.
Тварь лишь насмешливо клацнула зубами и вдруг бросилась на меня, чтобы сбить на землю.
Я не знаю, откуда взялись силы. Возможно, я просто ожидала этого и успела отпрыгнуть в сторону. По инерции я пробежала с десяток шагов, и вдруг усталость и страх отступили.
Я нашла в себе мужество обернуться.
Медведь стоял на задних лапах, раскачиваясь из стороны в сторону. Он словно ослеп и теперь пытался найти меня по запаху. Я ощущала его разочарование и злобу, но что-то преградило ему путь, что-то сумело задержать духа.
Я пригляделась. Корни березы крепко вцепились в звериные лапы и тянули медведя к стволу. Они опутывали медвежье брюхо, и, быть может, пронзали тело зверя насквозь — издалека я ощущала боль и ярость ночного духа. Медведь понемногу отступал назад, к дереву, что поймало его.
Они срастались вместе. Мне стоило бы поблагодарить небеса за невероятное везение, а я стояла без слов, без мыслей, пока не ощутила, как по щекам текут слезы.
Дух терял звериные очертания. Он сжимался и сжимался, пока его силуэт не превратился в человеческий. Женский. Знакомый.
- Наставница… - выдохнула я, не смея заговорить громче.
Это была ее шаманская душа. Та, которой не бывает у обычного человека. Та, что может после смерти найти себе новое тело или остаться свободной, как ветер. И только что я навеки привязала ее к березе, отдала в жертву дереву, спасая свою жизнь. Я погубила будущее самой дорогой для меня души.
- Как же так? - только и спросила я, и последняя душа услышала мой вопрос. Подняла руку в успокаивающем жесте и слабо улыбнулась. Быть может, душа уже не могла говорить, но ее тепло коснулось меня. Я вспомнила это ощущение. Порой наставница так хвалила меня за правильное решение.
Вдруг я все поняла. Нет, моя наставница была чудо как хороша. Охота на души - испытание, а победа над врагом - прощальный подарок. Даже умерев, она преподала мне урок.

Примечания:
Зеркало-толи - шаманское зеркало из белого или желтого металла («толи» - зеркало (бурят.)).
Рунескрипт - талисман из рунической надписи.
Гальдрастав - магические символы из переплетенных рун.
Агисхьяльм («Шлем ужаса») - скандинавский оберег в виде лучевого рисунка.
Мунтол - сокол-мышелов (селькуп.); имя шамана Йомпы, когда он принимает соколиный облик.