Мехрибан

     Город Н накрыл колпак летнего зноя. Июль. Асфальт плавился под ногами, невыносимый жар поднимался от него и безжалостно душил несчастных пешеходов. Я медленно тащилась по душным улицам, и с каждым моим шагом все больше отдалялся от меня железнодорожный вокзал — всегда шумный, полный голосов, суматохи, порхающих голубей и в то же время неизменно пустой. Наверное, место, из которого всегда уезжают или куда приезжают никогда не бывает по-настоящему наполненным, потому что оно никому не принадлежит, никто не остается здесь надолго – это лишь точка, где берут начало все истории.
       
     Зной давил на меня, голова кружилась, а рой мыслей  гудел все неразборчивее и ленивее от беспощадной жары. Я шла мимо магазинов и фруктовых палаток, мимо желтого многоквартирного дома с небольшой парикмахерской на первом этаже со странным названием «Маки» и мимо стеклянных витрин. Внезапно меня догнало мое собственное отражение в одной из них. Жара настолько измучила меня, что я не обращала внимание ни на странные взгляды прохожих, ни на то, как терпеливо и не очень — они обходят меня, вставшую посреди дороги . В голубоватом стекле я видела себя. Нечетко, поэтому это была я и в то же время не я. Искаженное отражение себя самой напомнило мне о том, сколько раз в своей жизни я думала, что, возможно, где-то в мире есть девушки, похожие на меня. Или были. Совсем в других странах и может быть даже эпохах. Где-нибудь в Марракеше черноволосая Латифа гуляет по Медине — и она так похожа на меня; или тонкая, хрупкая Хай Лин в маленькой китайской деревушке собирает рис, которая тоже очень похожа на меня; а может быть голубоглазая Биргит пьет кофе в Стокгольме — она тоже очень похожа на меня; или смуглая Роберта собирает виноград в окрестностях Палермо — да, она тоже похожа на меня. И вот они все очень похожи на меня, только национальность и эпоха оставили на них свои черты. Что если..?

                Бииииииии……!!
       
      На дороге кто-то очень громко посигналил, одновременно выкрикивая в окно порцию отборной брани, и этим отвлек меня от моих странных размышлений. Очнувшись от раздумий, я побрела дальше. Шаг за шагом меня сопровождал шум фонтана, которого нигде не было видно, но звук при этом исходил откуда-то совсем-совсем близко. Я встала у каменной стены, покрытой мхом — казалось, что источник звука был за ней. Обойдя стену и поднявшись по небольшой лестнице, я увидела фонтан — его влажное кружево вилось словно ленты гимнастки за обычной каменной стеной в самом центре города, при этом никто его не видел. Эта картина показалась мне тогда сродни чуду — как будто мне открылся таинственный портал. В тени деревьев я увидела лавочку, бросила на нее свою сумку и, закрыв глаза, стала вслушиваться в звук падающих капель, похожий на звук рассыпающегося бисера.

     — Мехрибан! МЕХРИБАН…!

               
                ***
      
       Я открыла глаза, и пока они привыкали к свету, с трудом пыталась понять, где нахожусь и кто так громко зовет некую Мехрибан. Когда я снова смогла различать объекты, то увидела мужчину тридцати с небольшим лет — на руках у него сидел ребенок — мальчик, а маленькая девочка, которую он пытался поймать, убегала от него. Дочка смеялась и не думала слушаться отца, пока он не схватил ее за воротник платья и не заставил сбавить темп.
       
       Двор, по которому бегала девочка, принадлежал старому, но ухоженному пятиэтажному желтому дому, который стоял недалеко от моря — вдали можно было различить его серебристое дыхание. Влажный, солоноватый ветер доносил его шум к старым ставням дома.  Под его окнами стояла машина с открытыми дверями — Нуран и Айхан приехали из Стамбула навестить родителей Нуран. Нуран любила Стамбул, хотя и скучала по родительскому дому, а вот Айхан не питал каких-то особых привязанностей к городу городов и при каждом удобном случае пытался подтолкнуть жену к переезду в родные края — туда, где живут его родители и родители Нуран.
 
       Нуран доставала из багажника легкие пакеты и сумки, попутно здороваясь с дядей Салихом, который пил чай на маленькой табуретке у большого куста цветущего олеандра, с улыбкой наблюдая за суетой во дворе:

       — Здравствуйте, дядя Салих!

       В это время на третьем этаже дома какая-то девушка развешивала белье, потом перевесилась через перила и весело окрикнула Нуран широко помахивая рукой. Нуран подставив ладонь ко лбу козырьком, чтобы солнце не мешало разобрать, кто ее зовет. Голос принадлежал соседке и подруге детства Шебнем. Шебнем всегда была веселой, но достаточно скандальной и истеричной. И не в меру болтливой. Но она прекрасно готовила и варила чудесный кофе.
       
       Раньше, когда Нуран жила в этом доме с родителями, то могла часами просиживать на кухне Шебнем — под волшебный аромат выпечки и кофе они много раз болтали до утреннего азана: зябкая дымка раннего утра цеплялась за минареты мечетей, а в пекарнях уже подрумянивались первые порции хрустящих симитов*. Нуран и Шебнем устало зевали, подперев щеку рукой, но не расходились пока мир окончательно не просыпался. Одним словом, Шебнем как никто другой умела создать уют, в такие моменты каким—то чудом из сплетницы она превращалась в хранительницу душевной беседы и настоящего домашнего волшебства — именно в такую в нее влюбился ее муж , сын бакалейщика  — Юсуф.

        Нуран уже предвкушала момент, когда вечером в один из дней, пока они с Айханом поживут у родителей, она снова, как раньше до утра просидит за болтовней с Шебнем — ее так долго не было дома, наверняка старая подруга уже лопается от сплетен и новостей, которые ей не терпится рассказать.

        Пока Нуран восстанавливала в памяти уютные вечера с подругой, Айхан, так и не усмиривший дочь, отдал жене детей и пошел к машине доставать сумки. Айхан был похож на жаркий июль — смоляной цвет его волос отливал красным, а большие черные глаза смотрели на мир спокойно и кротко. В нем не было грации хищного животного, с которым в здешних местах любят сравнивать мужчин. Но в нем была тяжелая, бескомпромиссная сила крупного травоядного, которое погребет под своими копытами любое существо, посягнувшее на его покой.

       Айхан легко переносил отцовство — оно не тяготило его. Наблюдая за тем, как Айхан играет с дочерью Мехрибан, как засыпает с ней в дождливый вечер с книгой сказок, как расчесывает ей волосы, пока Нуран второпях наводит марафет — часто в такие моменты Нуран страшилась только одного — что во взрослой жизни Мехрибан неизбежно будет сравнивать всех мужчин с отцом, а выдержать с ним сравнение вряд ли кто-то сможет. Не обрекает ли такая любовь отца дочку на одиночество? Но тогда Нуран успокаивала себя тем, что взрослая жизнь полна разочарований, а так у Мехрибан, по крайней мере, будет место, воспоминание, в котором она сможет укрыться от жизненных невзгод, спрятаться в мире, где она была абсолютно счастлива. У каждого человека должен быть такой дом.
       
      Сам Айхан находил в своих детях вдохновение и покой. И, несмотря на то, что ему уже перевалило за тридцать, играя с детьми, он тоже немного становился ребенком. Стоило ему сесть в летний день под старым платаном, сквозь ярко-зеленые листья которого, пробивалось солнце, а его дети в это время бегали перед ним, он вспоминал себя маленького, когда много лет назад он также сидел у корней платана во дворе своего дома, а его ажурные листья качались от ветра. В такие моменты он прикрывал глаза и уже не был уверен, раздавался ли это смех детей или его собственный. 
         
      Пока Айхан переставлял тяжелые сумки на траву у дома, отец Нуран сильно торопясь докуривал сигарету в окне углового балкона четвертого этажа. Когда мама Нуран суетилась на кухне к приезду детей, то выгоняла мужа, чтобы не мешался. Тогда папа Нуран выходил на балкон, который был полностью увит виноградом и из пушистой зелени выглядывали  пышные седые усы Мустафы-бея и его дымящаяся сигарета. Сейчас Мустафа-бей второпях потушил окурок и уже бежал вниз по лестнице, чтобы встретить дочку с мужем.

       Пока Мустафа-бей преодолевал лестничные пролеты, Айхан смотрел на Нуран, которая в обеих руках держала по ребенку, а эти самые руки были увешаны скромными цветными браслетами. Увидев эти браслеты, он сразу вспомнил, как однажды спросил Нуран о значении каждого из них, хотя значение каждого ему казалось очевидным — она просто так уютно устроилась на подлокотнике кресла, на котором он сидел, что ему хотелось остановить мгновение, не дать Нуран встать и унести запах сандалового дерева, которым пахли ее волосы. Это воспоминание было немного омрачено тем, что тогда Айхан понял, что не так уж хорошо знает свою жену, с которой знаком полжизни. Нуран начала рассказывать про каждый браслет и ни одно из значений, которое она вкладывала в украшение, не совпало с тем, о котором думал Айхан. Мир в тот момент стал для него чужим, неприятный холодок неизвестности пробежал по его спине. Тогда он впервые задал себе вопрос: а так ли он хорошо знает своего самого близкого человека? Былая уверенность в неуязвимости его мирка потерпела первое поражение.

       Айхан отогнал эти мысли и пошел навстречу Мустафе-бею, который в этот момент появлялся в дверном проеме подъезда. Мустафа-бей суетился, пытался обнять всех и по очереди и при этом одновременно, в это время Айше-ханым, мама Нуран, в фартуке и с кухонным полотенцем в руках, которое от волнения забыла оставить дома, тоже выбежала во двор и череда объятий продолжилась: Айше-ханым обнимала всех по очереди, причитая, что дети снова набрали с собой столько вещей. Когда первая волна суеты схлынула и все решили, что пора подниматься в дом, Айхан не заметил, что маленькой Мехрибан нет рядом с Нуран — воспользовавшись сумятицей, она опять сбежала и сейчас палочкой что-то чертила на пыльном асфальте.
         
      Найдя взглядом дочь, Айхан вздохнул, голоса семьи отдалились, и странная тишина накрыла все вокруг.

     — Мехрибан, иди сюда. Пошли в дом. Мехрибан! МЕХРИБАН..!
               
                ***

     — Мехрибан! Мехрибан!
         
     Кто-то громко позвал некую Мехрибан, чем вырвал меня из дремоты — открыв глаза, я постепенно стала различать фонтан и капли воды, которые падали на серый асфальт. Жара так утомила меня, что я заснула прямо на лавочке. Не думаю, что проспала долго — солнце все так же было в зените, оставляя острые, как лезвие, тени. Вокруг лениво бродили голуби, а небольшая группа людей фотографировалась с какой-то женщиной, которую все звали Мехрибан. Подняв глаза, я увидела на здании Дома культуры, на территории которого находился небольшой сквер с фонтаном, огромный баннер, уведомляющий, что сегодня в город Н со своим новым концертом приезжает азербайджанская певица Мехрибан.
   
    — Мехрибан! Мехрибан, сфотографируйтесь с нами!

* Симит - турецкий бублик