Свиное сердце. Начало

Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля! Поглядите на меня, люди, я самый веселый в мире поросенок! Чудесное субботнее утро, солнышко, на синеньком небе ни облачка, тепло и очень радостно! Еще вчера я бездумно гонял по деревне вместе с такими же охламонами, а сегодня я – ответственный работник! Дядя Степан взял меня с собой в Киев, чтобы я потихонечку приучался к торговому делу. Мне даже выдали униформу – элегантный ошейник. А вот и мой первый клиент! Совсем молодой. Сразу видно, что лопух. Сейчас мы с дядей Степаном быстро его... 

- Здравствуйте, дядьку! – хрипловатым баском сказал высокий усатый юнец деревенского вида, изо всех сил стараясь выглядеть тертым калачом.
- Здорово, коль не шутишь, хлопче! – добродушно откликнулся продавец. – Чем интересуешься? Курями, картошкой, бубликами?
- Да нет. Этого добра у меня у самого в деревне навалом. Приглянулся мине, дядьку, твой никудышный поросенок. Не знаю, правда, чем. Жалко, наверное, стало. Маленький, худенький, пятачок с гривенник. Сколько просишь?
- Я смотрю, парень, ты калач тертый. Сразу цену сбивать начинаешь. А известно ли тебе, юначе, шо поросята – это тебе не бублики и даже не картошка? Они могут дюже даже возвеличиваться в размерах. Видел бы ты евонную мамку, подобных глупых разговоров не вел. А ежели ищешь здорового пятачка, так непотреб для холодца вон там, у Семена, продают. Иди себе, хлопче.

- Только не надо мине, дядьку, этих ваших мудреных разговоров за жизнь. Я, хоть лицом и юн, человек бывалый. Я сразу вижу, что почем. Я прямо спрашивал, сколько просишь?
- Ты прямо спрашиваешь, я тебе прямо и отвечаю: а сколько дашь?
- Я гляжу, дядьку, ты из принципиальных. Такой тертый калач, что тобой в лапту играть можно. Нравишься ты мине, дядьку, поэтому не буду торговаться, а дам тебе за этого твоего замухрышку целых три рубли.
- Ого, парень! Да ты никак Ротшильд или, может быть, даже сам сахарозаводчик Терещенко! Премного счастлив такому выдающемуся знакомству! Только позволь у тебя вопросить, мил человек: какой нонче год на дворе?
- Известно какой, дядьку, 1903-ий от Рождества Христова. Кончай придуриваться и начинай балакать по-деловому.
- 1903-ий! Ты погляди! А я уж грешным делом подумал, шо лихие девяностые вернулись. Тогда такие цены на поросят не были такими смешными. Иди-ка ты отсюда, хлопче, не загораживай солнце.

- Да не смеши ты бога своими запросами, дядьку! Я ж уже походил по рынку, осмотрелся. За агромадных свинодамочек червонец просят, и это без торгування. За пятерку можно купить поросенка вдвое большего, чем твоя комнатная собачонка.
- Вот там и покупай. Я своего Демьянчика меньше чем за десятку в жизни не продам. И то – потом еще неделю плакать буду, шо лучшего друга так задешево сыудил. Эх, проклятые жизненные обстоятельства!
- Ладно, дядьку, не плачь. Давай ни нашим, ни вашим. Шесть рублей и вот эту веревочку, что на ем сейчас надета, в подарок.
- Шесть? Что ж, Демьянчик, не буду торгуваться, чтобы люди потом не говорили, шо я на тебе поживиться хотел. А вот мотузку отдать никак не могу. Эту веревку завещал мне мой батько, незабвенный Тимофей Викторович. Пока он не помер, распоряжаться ею самолично я не могу. Была бы она целиком моя – подарил бы без вопросов. Хлопец ты хороший.

- Ты, дядьку, наверное, и черта в домино обыграть сможешь. Накидываю еще сорок копеек.
- Эх, жизнь моя - торговля! Забирай! Всё  забирай! Если уж решил грабить Степана, то грабь до конца: бери еще вот этих двух курочек, Натку и Гальку. Всего по трешке за штуку? Им там всем вместе веселее будет.
- Нет, этого добра даром не нужно. Вот тебе деньги. Клади своего кабана сюда в мешок, прямо вместе с веревкой. Вот так вот. Бывай, дядьку. Ох, и ловкий же ты пройдоха! Завидую таким людям: не человек, а копилка.
- И тебе не хворать, хлопче. Ты, я тебе скажу, тоже такая шельма, что по торговой линии мог бы завидную карьеру сделать. Подумай над этим… (Покупатель ушел) Ну и лопух! За такого слабенького хроменького поросенка целых шесть целковых отвалил. Еще и за гнилую веревку почти полтинник. Благодарю тебе, Господи, за таких милых покупателей. Обязательно поставлю тебе завтра хорошую дорогую свечку. Вот прямо сейчас пойду к Еремею и куплю у него оптом две штуки… 

…Ой-ой-ой-ой! Это что же такое творится, люди?! Люди вы али бессловесные скоты? На ваших глазах живого поросенка средь бела дня хватают, запихивают в мешок и уносят в неизвестном направлении, а вам хоть бы хны. Куда смотрит городовой? Дядя Степан, а ты куда смотрел? Тишина… Неужто?! Неужто Степан меня продал? Меня, своего  верного напарника! Эх, Степан, Степан, я ж тебе заместо отца был, когда он в город уезжал. Мы же с тобой под грушей столько славных разговоров переговорили. И о жизни, и о политическом устройстве государства, и о необходимости земельной реформы. А ты… Неужто и батько твой, Тимофей Викторович, в курсе этого гнусного предательства. Как же так?! Ну, что же. Переживем. Жить — это не значит дышать, это значит действовать, как говорил Жан-Жак Руссо. Давай рассуждать логически. Скорее всего, этот простофиля везет меня в свою деревню. Посмотрим что там и как. Будем действовать по обстоятельствам...
…

- Что это вы такое интересное принесли, Виктор Яковлевич?
- Это, Зинуля, новый обитатель нашей квартиры. Имя-отчества, к сожалению, выяснить не успел. Дай тете ножку. Не хочет.
- Какой хорошенький! А зачем он вам?
- Секрет. Тебе задание: найти для него подходящую клетку. Ошейник я уже купил, вот он, видишь?
- Где же это видано, чтобы поросята в клетках жили. Он же в ней зачахнет.
- Не зачахнет. Профессор разработает график, будешь каждый день выгуливать.
- Вот еще! Меня же все засмеют!
- Не бойся, Зинаида, смех продлевает жизнь. Нацепишь на него бантик, и все только умиляться будут. На Западе это первейшая мода. Или, может, ты хочешь, чтобы он по квартире свободно бегал? Я-то не против, я, как ты знаешь, в душе анархист, только вот профессору вечный разгардияш вряд ли понравится. О, Дарья Андреевна, иди сюда! Знакомься, дружок, это Дарья Андреевна, твоя кормилица и благодетельница на ближайшие месяцы.

- Зачем же это вы, барин, свинью купили? Фарадей Фарадеевич ведь свинину не ест. К тому же он еще маленький, ему расти и расти. Давайте, я его к своим в деревню отправлю, а они нам потом мяса и сала пришлют?
- Ты, Дарья Андреевна, кухарка, поэтому во всем видишь только продовольствие. Этот симпатяга нужен нам с профессором совсем для других целей. Я тебя чего позвал? Дай-ка мне чего-то перекусить по-быстрому. До обеда далеко, а я уже проголодался.
- Как это можно с базара и голодным прийти, я не понимаю. Я же еще ничего не готовила. Да и Фарадей Фарадеевич не любит, когда продукты не по графику расходуются.
- Ладно тебе, Дарья Андреевна, кусок хлеба с ветчиной и стакан портвейна для бедного ассистента у тебя наверняка найдется.
- Какое вино, еще двенадцати нет.
- Ну не водку же мне глушить средь бела дня. Мне сегодня еще, возможно, Фарадею Фарадеевичу на операции помогать придется. Давай, не зажимай харчи, приготовь чего-нибудь.
- Ладно. 

- Что здесь за шум?! Я же просил не шуметь, когда у меня студенты! А, это вы, доктор Марущак. Чего вы вырядились, как солист казацкого хора? Купили?
- А то как же, Фарадей Фарадеевич! Целых полтора червонца пришлось выложить.
- Полтора? Гм. Дороговато нынче поросят продают. А чего он такой худенький? Погодите! Да он, вроде как, хромой!?
- Вы же сами просили худощавого, чтобы телосложение правильное сформировать. А прихрамывает он как раз из-за своей чрезмерной спортивности. Так на свободу рвался из мешка, что лодыжку растянул. Ничего, восстановим. Аристократическая порода, потому и так дорого. Плюс ошейник в трешку обошелся.
- Хлипкий он какой-то, но ладно, что уж сейчас поделаешь. Деньги я вам при выплате жалованья верну, напомните только. Полтора червонца, говорите? Гм. Ладно, потом обсудим, меня там человек ждет (Уходит).
- Обязательно напомню, старый сквалыга, – вполголоса сказал доктор Марущак, без усов уже мало напоминающий сельского парубка, которого утром изображал на базаре. – И не полтора, а восемнадцать рэ. Мало того, что жалованье мизер, еще и за свой счет материалы ему покупай. Щас! Так, Дарья Андреевна, чем чумака запорожского угощать будешь…

Пятидесятишестилетний хирург Фарадей Фарадеевич Фадеев считался всемирно известным научным светилом. По крайней мере, так было написано на его визитных карточках. Это был статный, хоть и немного сутулящийся, мужчина выше среднего роста. Его благообразное интеллигентное лицо украшали очки в золотой оправе и седая бородка. О репутации профессора за рубежом автор ничего сказать не может ввиду незнания иностранных языков. Однако в Киеве это был человек невероятно популярный. О проведенных хирургом операциях рассказывали настоящие чудеса, причем некоторые из этих историй звучали весьма достоверно.

Объективности ради упомянем, что отдельные ученые (в частности, бывший декан медицинского факультета Киевского университета Михаил Андреевич Тихомиров) во всеуслышание называли Фадеева шарлатаном. Эти обвинения сложно назвать справедливыми, ведь речь шла о совершенно новом направлении в медицинской науке. Скорее всего, тогдашней профессуре просто не хватало творческого размаха, чтобы в полной мере оценить идеи Фарадея Фарадеевича. Не исключено, что они ему просто завидовали. Полной правды мы уже никогда не узнаем, но, скорее всего, так оно и было.

Тихомиров неоднократно клялся при свидетелях, что, покуда он жив, ни один "идиот" не станет засорять мозги его студентов "невежественной чепухой". К счастью, неутомимая история не собиралась замедлять свой шаг ради какого-то ретрограда. В мае 1902-го года старик Тихомиров тихо отошел в мир иной. Пост перешел к давнему товарищу и поклоннику Фарадея Фарадеевича, профессору Николаю Александровичу Оболонскому.

Как-то раз, в дружеском разговоре, состоявшемся спустя несколько месяцев после вступления Оболонского в должность, свежеиспеченный декан вежливо посетовал, что не может пригласить Фадеева читать лекции. Строгий наказ не пущать "шарлатана" к аудиториям ближе, чем на тысячу шагов, был зафиксирован в завещании Тихомирова. При несоблюдении этого требования университет терял право на некоторые важные научные исследования и грандиозную библиотеку покойного. К счастью, остроумный Фадеев, который больше всего на свете любил общаться с молодежью, не выучившей экзамен, предложил Оболонскому интересный компромисс.

Читать лекции поручалось ассистенту профессора, Виктору Яковлевичу Марущаку. Несмотря на отсутствие у последнего официальной докторской степени, да и собственно диплома об университетском образовании, специалистом он был превосходным. Тем более что пересказывать с тетради – задача не самая сложная. Экзаменационную, то есть главную часть обучения Фарадей Фарадеевич брал бы на себя, принимая студентов на дому. Таким образом, последняя воля Тихомирова никак не нарушалась.

Оболонскому понравился этот вариант. Вскоре в расписании медицинского факультета появился новый курс под названием «Нетрадиционная хирургия». Двадцатипятилетний доктор Марущак не слишком обрадовался почетному назначению и дополнительному доходу. Во-первых, обязанности ассистента с него никто не снимал и времени на отдых почти не оставалось. Во-вторых, за чтение лекций ему доставалась отнюдь не самая большая половина жалованья, разделением которого, естественно, занимался профессор. Виктор Яковлевич с удовольствием пожертвовал бы этими грошами, если бы ему доверили принимать экзамены, но и здесь он оказывался за широкой спиной Фарадея Фарадеевича. Отказаться от предложения тоже не было никакой возможности, так как доктор Марущак мало в чем мог возражать Фадееву. Почему талантливый специалист вынужден был беспрекословно выполнять все приказы, не имея возможности уволиться, мы узнаем немного позже.

…

В описываемый нами период как раз наступила горячая экзаменационная пора. Человеком, общение с которым Фарадей Фарадеевич прервал ради знакомства с поросенком Демьяном, был один из малопутевых студентов доктора Марущака.

- Ну-с, молодой человек, подытожим. В чем разница между лучевой и локтевой костью, вы объяснить не сумели. Путаете гипоталамус с гипофизом, аортальный клапан с митральным, первичный мозговой пузырь со вторичным. Я уже молчу о двенадцатиперстной кишке. Плохо-с, очень плохо-с. Это азы, которые вы обязаны были усвоить задолго до поступления в университет. Как вы вступительные экзамены-то сдали? Впрочем, догадываюсь. Мне рассказывали, что ваш покойный декан Тихомиров очень любил общаться с родственниками абитуриентов. Это, конечно, не мое дело. Я могу поставить вам даже «отлично», смеха ради, но вы ведь впоследствии собираетесь этими руками людей резать. Нет. Свободны, голубчик, придете через месяц. Как ваша фамилия, напомните, пожалуйста? Провский? Дату посмотрите на графике переэкзаменовок.
- Профессор, Христом-богом прошу, если я еще и вам сейчас не сдам, меня точно выгонят. Вы же не один у нас преподаете.

- То есть моя переэкзаменовка может стать соломинкой, переломившей хребет верблюду? А может, оно и к лучшему, голубчик? Какой из вас хирург, посудите сами. Вы даже элементарный аппендикс вырезать не сумеете, потому что не найдете.
- Смогу, ей-богу смогу, профессор! Я хороший хирург, кого хочешь спроси. Занозы в детстве так ловко вынимал, что все только диву давались. И на практических занятиях я все на лету схватываю. Вы, кстати, меня даже однажды хвалили, профессор. Не припоминаете? Два месяца назад я вам в театре программку одолжил. Да, да, это я был. Просто я теорию плохо запоминаю, но я обязательно нагоню.
- Наука, мой дорогой, это не старичок, которого нетрудно обогнать на дистанции, даже поставив его перед самым финишем. Это могучий паровоз, за которым реально поспевать только при полном напряжении сил и соответствующем техническом обеспечении.
- Я готов финансировать покупку этого технического обеспечения, профессор!

- Вы хотите купить знания и умения? Это смешно. Давайте сюда ваш конверт, думаете, я его не заметил? Только не воображайте, что я собираюсь брать взятку. Это плата за время, бессмысленно потраченное на общение с вами. Вместо того чтобы самому сделать необходимые для опытов препараты, мне теперь придется втридорога покупать их в аптеке. Все равно вы ведь всучите эти деньги кому-то другому, гораздо менее принципиальному... Ладно, я поставлю вам положительную отметку, но только в том случае, если вы твердо пообещаете, что подтянетесь.
- Обещаю, профессор!
- Хорошо, я вам поверю, голубчик. Не смею больше задерживать.
- Спасибо, профессор! Я оправдаю! Но разрешите обратиться к вам еще по одному вопросу?
- Какому еще вопросу?
- Видите ли, я состою в членах одной очень могущественной организации. Речь о "Русском собрании". Не слыхали? Странно. Впрочем, мы пока не торопимся выходить на широкую публику. Мне поручили…  В общем, поручили предложить вам стать почетным членом нашего общества. Я понимаю, моя фигура столь незначительна. Вы светило и можете обидеться, что вас приглашает какой-то мальчишка. Обещаю, очень скоро вы услышите это предложение от гораздо более авторитетной персоны. Я никогда не посмел бы предвосхищать события, но иначе мне сложно было бы объяснить мое следующее предложение. В общем, мне поручили предложить вам приобрести одну очень редкую брошюру. Это "Программа завоевания мира евреями", переведенная для русского читателя уважаемыми Паволакием Александровичем Крушеваном и Георгием Васильевичем Бутми де Кацманом. На Западе она известна, как "Протоколы сионских мудрецов". Стоит этот редчайший документ всего двадцать рублей.

- Очень интересно, голубчик, но меня это совершенно не интересует. Не понимаю, зачем я вам нужен. У меня совершенно нет времени на подобную деятельность. К тому же, двадцать рублей за книгу – это вы, право, загнули. Только сегодня мой ассистент, доктор Марущак, за те же двадцать рублей приобрел чудного хряка с блестящей родословной и ошейником ручной работы. Членство в вашем обществе, я так понимаю, тоже далеко не бесплатное.
- Взносы чисто символические – сто рублей в месяц. Мы знаем, что вы состоятельный человек, профессор, поэтому и решили, что вы достойны такой чести. Я вам половину этой суммы только за один жалкий экзамен вручил. Нет? Что ж, мое дело предложить. Разрешите отклан…

За дверью кабинета послышался шум и крики: "Говорю же вам, Кирилл Кириллович, что Фарадей Фарадеевич сейчас принимают экзамен. Будьте любезны немного обождать. Вот господин Ожиалис раньше вас пришел, но сидит, ждет". "Ничего, авось не помешаю! А господин пусть и дальше сидит, у нас свободная страна. В разумных пределах, конечно. Ты, Зинаида, не шуми, а лучше принеси-ка нам с Фарадей Фарадеичем графинчик смирновки и что-то закусить". "Позвольте, месье, я пришел раньше и по срочному делу, но при этом не позволяю себе…" "Еще не хватало, чтобы я у тебя разрешения спрашивал. Ты кто такой? Управляющий домом? Вот и управляй на здоровье!" Дверь распахнулась, на пороге возник крупный пузатый мужчина лет шестидесяти. Румяное лицо его излучало поразительное добродушие.

- Фарадей Фарадеич, дорогой, здравствуй! Что же ты так забаррикадировался, дружище! Целого управляющего швейцаром поставил. О, Мишка, и ты здесь, племяш! Зинаида, графин побольше неси!!!
- Фарадей Фарадеевич, я, конечно, извиняюсь, но я уже полчаса жду. Там дрова привезли, нужно проследить, чтобы в полном объеме, а я здесь время теряю. У меня дело двух минут, а я тут жду второй час, – если бы профессор был без очков, ему показалось бы, что с ним разговаривает подмышка огромного Кирилла Кирилловича Чемодурова. На самом деле, звук шел от интеллигентного лица управляющего доходным домом Ожиалиса, с трудом протиснувшегося в единственную свободную щель.
- Здравствуйте, господа, – поздоровался Фадеев.  – Кирилл Кириллович, проходите, располагайтесь. Позвольте, я сейчас быстро решу вопросы с господином управляющим, а то у нас с вами разговор может затянуться.
- Конечно, дорогой! Управляющий тоже какой-никакой человек, негоже ему под дверью потеть. Только ты недолго!

- Непременно. Ожиалис, прошу вас вот сюда, – Фарадей Фарадеевич жестом пригласил гостя в подсобное помещение и вошел следом. Попав в комнату, битком набитую стеллажами с умными книгами и сложными разноцветными пробирками, Ожиалис явно растерялся. Слегка оглушенный окружающей его научной мощью, он начал издалека.
- Как вам, безусловно, известно, Фарадей Фарадеевич, изначально в нашем доме было восемь квартир – по две на этаже. Вы наш самый авторитетный и известный постоялец, мы вас безгранично любим и уважаем. Наша хозяйка, графиня Еремеева, говорит о вас исключительно в восторженных тонах.
- Нельзя ли покороче, любезнейший, – прервал управляющего Фадеев, мрачнея от похвальбы. По своему богатому опыту он знал, что такие разговоры обычно заканчиваются просьбами о финансовом содействии.
- Да, да, конечно. Так вот, ввиду перепланировки, которая, безусловно, была проведена по всем правилам при полном согласии всех сторон, ваша квартира занимает сейчас большую часть этажа. Оставшиеся три комнаты теперь сложно считать полноценной квартирой для приличных людей.
- Мне это прекрасно известно, любезный, нельзя ли еще короче! 
- Так вот, я подумал, не согласились бы вы арендовать и эти три комнаты, застолбив, так сказать, за собой весь этаж?

- Голубчик, мы же с вами уже говорили об этом перед моим вселением. Я вам ясно дал понять, какое количество комнат меня интересует и даже предоставил средства на необходимые ремонтные работы. У меня есть приемная, кабинет и библиотека, операционная и смотровая, столовая и гостиная, три спальни, комнаты для прислуги, кухня, ванная и уборная.  Ах да, еще вот эта комнатушка. Я даже иногда путаюсь во всем этом лабиринте. Не забывайте, что я одинокой человек, ведущий аскетический образ жизни. Кроме меня, в квартире живет только прислуга, состоящая из двух женщин.
- Какие ваши годы, профессор! Женитесь, детишки пойдут… Можно еще гимнастический зал сделать, сейчас это модно.
- Всё! Вопрос закрыт! Селите туда кого угодно. Единственная просьба, чтобы это были приличные люди. У вас всё?

- Хорошо, я понял вашу позицию по поводу комнат, профессор, хотя, если бы сейчас у нас была дискуссия, я с легкостью доказал бы вам… Впрочем, ладно. Ожиалис тактичный человек и понимает черту. Остается еще только один вопрос, не имеющий отношения к домоуправлению. В данный момент я представляю собой элитное общество «Русское собрание» и хотел бы предложить вам ознакомиться с одним редчайшим сверхсекретным документом.
- «Программа завоевания мира евреями»? Двадцать рублей?
- Ах, вы уже в курсе, профессор. Только откуда вы взяли такую дикую сумму? Всего пятерка, по себестоимости.
- Вот ведь молодой пройдоха! Нет, не интересует. Я, вообще, не люблю этих расовых предрассудков. Любой человек достоин уважения, за исключением явных отбросов. Будь он хоть татарин, хоть француз, хоть эфиоп, хоть, прости Господи, Бутми де Кацман. Пойдемте, голубчик, меня уже заждались.

Профессор с Ожиалисом вышли из подсобки и остолбенели. Их взору предстала невероятная картина: грузный Кирилл Кириллович Чемодуров прыгал на одной ноге, с легкостью доставая головой до четырехметрового потолка. При этом он заливисто хохотал и укорял не менее обалдевшего Михаила Провского в плохой физической форме. Фадеев быстро вытолкал испуганного управляющего в коридор, после чего запер дверь изнутри.
- Кирилл Кириллович, немедленно остановитесь, голубчик! – воскликнул профессор. – После операции прошло только две недели, а вы уже прыгаете, как кузнечик.
- Да как же не прыгать, Фарадеич, дорогой! После того как вы поставили мне эти чудесные мениски кенгуру, я себя просто не узнаю! Не хожу, а летаю. Постоянно сдерживаться приходится. Стоит это тех бешеных денег, что вы запросили, стоит! Видишь, Мишка, у какого великого человека ты учишься. Чтобы так же натренировался! Кстати, как у этого оболтуса с науками, профессор?
- Задатки есть, но спрятаны глубоко, – ответил Фарадей Фарадеевич, задумчиво поглядывая на нерадивого ученика. – К тому же, иногда пытается обмануть любимого преподавателя.
- Ожиалис настукал, – утвердительно сказал студент Михаил. – Вы ему ни в чем не верьте, Фарадей Фарадеевич. Ему уже несколько раз свои морду били за то, что цены сбивает. Его ведь приняли в общество только из-за того, что он один раз комнаты для собрания бесплатно предоставил, а он такое творит. А брошюру я вам и так собирался подарить.

- Дари, конечно, и иди уже по своим делам. Странно, а я этого малохольного Отжалистого чего-то не припомню… Ладно, давай. У нас тут взрослый разговор намечается (Михаил прощается и уходит). Кстати, о русском нашем собрании я с тобой и хотел поговорить, Фарадей Фарадеевич, – посерьезнел Чемодуров. – Мишка мне сказал, что ты отказался. Я понимаю: ты, наверное, подумал, что речь идет о какой-то нелепой компашке юных оболтусов. Так вот, организация у нас очень серьезная. Обо мне ты знаешь, что я за фигура, а я там далеко не самый влиятельный человек. Имя князя Голицына тебе о чем-то говорит? То-то.
Цели наши ясны и прекрасны: содействовать выяснению, укреплению в общественном сознании и проведению в жизнь исконных творческих начал и бытовых особенностей Русского народа. А то развелось, понимаешь, Донжуалисов. Заметь, как только управляющий какой, так непременно фамилия нерусская. Даже императрица наша и та, прости Господи, англичанка. Вспомни, разве при Петре Алексеевиче воровали в таких масштабах?! А все потому, что не было при нем этих проклятых англичан. А если бы ещё и князь Владимир в свое время либеральничал с этими англичанами, были бы мы с тобой, Фарадеич, какими-нибудь магометянами, а то и, упаси Господи, католиками. Нет, как ни крути, нужно возвращаться к истокам, а то доиграемся! Ты почитай книжку, почитай. Такое гады удумали, что аж страшно! Ну, так как? Пойдешь к нам?

- Я бы с удовольствием, но вы же знаете, Кирилл Кириллович, мою занятость. На собраниях сидеть мне некогда.
- Да на кой они тебе сдались, эти собрания! Нам имя твое нужно, чтобы на тебя ссылаться. Ученых у нас пока маловато. Зато всего за сотнягу в месяц ты будешь получать все преференции, положенные настоящему русскому профессору.
- А можно без взноса, на общественных началах?
- Нельзя, мой дорогой, никак нельзя. Я бы сам за тебя уплатил с удовольствием, но пойдут разговоры. Дескать, что это за русской, который разрешает, чтобы за него платили? Не скрывается ли за его красивой исконной фамилией какой-нибудь Фаддей Фаддеевич Фишел, родившийся в 1847 году в Гродно в семье портного Фаддея Савловича Фишела? И так далее. Да чего ты так напрягся, ха-ха-ха! Я же шучу.
- Ясно, – кисло улыбнулся Фадеев. – Раз уж я вам так необходим, записывайте. Только от собраний увольте.
- Конечно, конечно. Ну что, давай приступим к осмотру, а то я тороплюсь? Как там, локти кенгуру еще не привезли?
- Нет пока, это очень редкий материал. Я же советовал тогда вместе с менисками заказывать. И дешевле обошлось бы.
- Да кто ж тогда знал, что это такое чудо чудное…