ЛКП 4. Комитет комсомола

Ленин, комсомол и партия в моей жизни

Содержание

1. В комсомол в последних рядах
2. Ленин всегда прав, но …
3. Два персональных дела, фарс и трагедия
4. Комитет комсомола
5. Главная награда
6. Вступление в партию, партком
7. Решение основной задачи
8. Защита по-советски
9. Заключение

В Советском Союзе «Ленин», «Комсомол» и «Партия» были не просто словами, а базовыми понятиями коммунистической идеологии. Они в разной степени вторгались в личную жизнь каждого советского человека, игнорировать или не замечать их было нельзя, никто твоего желания на сей счёт не спрашивал. У всех, кто жил в стране с названием СССР были свои личные история связанные с Лениным, комсомолом и партией. И у меня тоже, некоторые эпизоды остались в моей памяти навсегда.

4. Комитет комсомола

В советское время членами ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи) в молодые годы были практически все, за очень редким исключением. Разумеется, в комсомол не принимали лиц из уголовной среды, хотя подобные субъекты и сами туда не стремились. Были и те, кто оказывался от членства в ВЛКСМ по религиозным или политическим мотивам. Однако все прекрасно понимали, что в советской стране уклонение по любым мотивам молодого человека от членства в ВЛКСМ ставило крест на его дальнейшей профессиональной карьере, или, по крайней мере, сам карьерный рост значительно усложнялся. Поэтому для абсолютного большинства молодёжи вопроса о вступлении в комсомол не было, хочешь или не хочешь, а надо, хоть и без большого желания. Комсомольская эпопея для среднестатистических молодых людей обычно длилась не более 14 лет. В комсомол вступали, как правило, ещё в школе в 14-15 лет, а при достижении 28 лет выбывали из этой организации по возрасту. Было два исключения из этого общего правила.

Во-первых, был большой контингент профессиональных комсомольских работников в аппарате бесчисленных райкомов, горкомов, обкомов и прочих комитетов. И многим из них было за тридцать, а в комитетах республиканского и союзного уровня и за сорок. Рекорд долголетия в комсомоле определённо за Первым секретарём Центрального комитета ВЛКСМ эпохи Брежнева. Тот ушёл с высокой должности в абсолютно нелепые для молодёжи 49 лет, что является ярким примером кадрового маразма того периода времени в жизни нашей страны. На самом деле комсомольские аппаратчики различного ранга в большинстве своём уже были членами КПСС, состояли на учёте в ВЛКСМ чисто формально, платя членские взносы в партийную, а не в комсомольскую кассу. Они были кадровым резервом партийного аппарата. Проявивших себя с лучшей стороны или имеющих определённую поддержку сверху («лапу», по терминологии того времени), переходили на работу в соответствующие партийные комитеты КПСС. Прочих со временем трудоустраивали на второстепенные руководящие должности.   

Во-вторых, в комсомоле можно было задержаться по причине избрания в выборные органы различного уровня, от первичных организаций до центральных комитетов, либо страны, либо национальных республик. А туда выбирали отнюдь не только кадровых комсомольских работников, хватало и тех представителей молодёжи, у кого была своя профессия, не связанная с комсомолом. В таком случае комсомольский возраст продлевался от нескольких месяцев до нескольких лет, обычно до 30 лет, хотя иногда и до 33. Я был как раз из этой категории членов ВЛКСМ, ибо задержался в этой молодёжной организации почти на год до 29 лет в связи с избранием меня в Комитет комсомола нашего Института. В молодые годы в течение десяти лет общественно-политическая деятельность была мне абсолютно чужда, а потом случилось подружиться с ребятами из институтского комсомольского актива. Я достаточно быстро влился в их коллектив, стал для них своим. Самым главным было то, что работа в институтском комитете комсомола мне понравилась, она положительным образом повлияла на меня, избавив от некоторых скверных черт характера, таких как излишняя замкнутость и робость. Сейчас я считаю этот период активной комсомольской работы лучшим в моей жизни, самым счастливым.

Неожиданное предложение

В мае 1977 года после окончания Харьковского Университета я стал сотрудником Института физики высоких энергий, расположенном в подмосковном научном городке (официально посёлке) под названием Протвино. Моя специальность, записанная в университетский диплом – физик-экспериментатор в области физики высоких энергий, однако этой специальности соответствовал только профиль нашего института. На самом деле во время прохождения девятимесячной дипломной практики мне пришлось переучиваться на программиста, ибо физиков хватало, а в программистах была нужда, то было время активного внедрения компьютеров на экспериментальные установки. Принят я был в Лабораторию дискретной электроники, занимающуюся разработкой электронных блоков на интегральных микросхемах. Создаваемые электронные блоки уже в то время работали под компьютерным управлением, поэтому для их тестирования и внедрения в действующие экспериментальные установки требовались программисты. Работа была интересной и увлекательной, никакая другая общественно-политическая деятельность, включая комсомол, меня тогда совершенно не интересовала.

Наша лаборатория входила в небольшой Отдел электроники, а тот в свою очередь в достаточно большое по числу сотрудников подразделение института под названием Отделение электроники и автоматизации (сокращённо ОЭА). Общественно-политическая деятельность (комсомольская, партийная, профсоюзная) в основном проходила на уровне Отделения, хотя формально собрания, заседания и прочие мероприятия должны были проводиться в отделах. В общем, они были, но проводились чрезвычайно редко, от случая к случаю. Это я сообщаю к тому, чтобы было ясно, избрание меня осенью 1977 года комсоргом Отдела электроники не сделало меня комсомольским активистом. Основной и, пожалуй, единственной моей обязанностью был сбор членских взносов в размере одного процента от размера заработной платы с учетом квартальной премии. Делал это я быстро, без задержек и без большого напряга, так как все комсомольцы моей группы (около 20 человек) располагались в одном небольшом здании. Сдав ведомость и деньги, я считал свою миссию комсорга выполненной, после чего занимался своими делами, комсомол на месяц до следующей зарплаты выпадал из моей жизни.

Такая вялотекущая комсомольская деятельность меня вполне устраивала, ибо в советское время какой-то общественно-политической деятельностью всё равно надо было заниматься, на это обращали внимание, а работа комсоргом небольшого отдела меня отнюдь не утомляла. Казалось, я и дальше буду собирать членские взносы, пока не покину ряды ВЛКСМ по возрасту. Но, вскоре случилась то, чего я совершенно не ожидал. В один из сентябрьских дней 1978 года ко мне подошёл секретарь комсомольского бюро Миша Слепцов с известием, что нас обоих ждёт для серьёзного разговора секретарь партбюро Отделения. Наверное, кто-то из комсомольцев моей группы накосячил, подумалось мне тогда, похоже, придётся проводить собрание для разборки и наказания виновника. Однако на самом деле меня вызвали на разговор с парторгом ОЭА совершенно по другому делу. С Александром Николаевичем мы были знакомы ещё со времён моей дипломной практики, можно сказать, что у меня с ним были в какой-то мере приятельские отношения, поэтому в неофициальной обстановке мы обращались друг к другу на ты. Хотя я всегда называл его по имени-отчеству, он ведь был заметно старше меня, да и его статус партийного лидера Отделения к тому обязывал.

Оказалось, что темой нашей беседы была предстоящая отчетно-выборная компания в комсомольской организации Института.
– Миша просит освободить его от руководства нашей комсомольской организации, – начал парторг, – свои два года он на этой должности отработал. Себе на смену он предложил твою кандидатуру, партбюро его предложение поддержало. Осталось получить твоё согласие. Что скажешь?
– Александр Николаевич, не понимаю, почему выбор пал на меня, – ответил я с немалым недоумением, – у Миши есть члены комсомольского бюро, его заместители, в отличие от меня они имеют некоторый опыт работы в комсомоле. А я только взносы собирал и никогда серьёзно комсомольской работой не занимался.
– Если бы была хорошая кандидатура на эту должность, то не было этого разговора, так что соглашайся.
– Но, ведь меня, за исключением небольшого Отдела электроники, в ОЭА никто не знает. Кто же меня изберёт?
– Не волнуйся, – вставил своё слово Миша Слепцов, – изберут. Меня тоже никто поначалу не знал и ничего. Пройдёт пару месяцев, втянешься в работу, со временем все тебя в Отделении будут знать. И вообще, я был первым после создания ОЭА секретарём, ты будешь вторым, а вторым всегда легче, нежели первым.
– Так что? – продолжил парторг, – Согласен быть комсомольским вожаком ОЭА? Или нам с Мишей продолжать тебя уговаривать?
– Согласен, уговаривать больше не надо.
Я дал согласие, поняв, что отказываться от этого поручения бесполезно, дело решённое, всё равно уговорят. Капризничать и ломаться как красна девица мне не хотелось, это было не в моих правилах. Я тогда не понимал важность этого события в моей личной судьбе, на самом деле то был один из переломных моментов в моей жизни с далеко идущими последствиями, оценка коих разная, и знаком плюс, и со знаком минус.

Вскоре я отчитался в своей комсомольской группе, передал дела новому комсоргу, после чего стал ждать отчётно-перевыборного комсомольского собрания Отделения электроники и автоматизации. И вот в конце сентября 1978 года это собрание состоялось, проходило оно в конференц-зале Информационно-вычислительного центра, в котором работали большинство из наших сотрудников. На комсомольских собраниях Отделения мне уже приходилось бывать, но обычно я сидел в задних рядах зала, безучастно взирая на происходящее в ожидании окончания мероприятия. Теперь всё было по-другому, надо было внимательно слушать докладчиков, поскольку исправление отмеченных в выступлениях недостатков было делом нового состава бюро, и в первую очередь меня. Особенно запомнилось выступление комсорга Отдела фильмовой информации, оно было очень критичным, с массой претензий в адрес руководства, комсомольского в том числе. Они были вполне справедливы, сосредоточенная работа девушек в полутьме на просмотровых столах за обработкой фотоснимков с пузырьковых камер была трудной, время от времени им требовался полноценный перерыв, а с оборудованием комнат отдыха были проблемы. Сидящие за моей спиной девушки репликами активно поддерживали своего комсорга, а кое-кто из них и выступил, добавив критических замечаний. В общем, стало понятно, начинать свою работу надо с их отдела.

Доклад секретаря выслушали, обсудили и признали работу комсомольского бюро ОЭА удовлетворительной. Далее собрание приступило к следующему вопросу повестки дня, выборам нового бюро. Миша Слепцов предложил список кандидатур, согласованный с партбюро Отделения, заминка произошла только после оглашения моей фамилии.
– Кто это? – услышал я реплику за своей спиной.
– Да, в самом деле, мы такого не знаем, он кто? – раздалось в другом конце зала.
– Саша, покажись, тебя хотят видеть, – обратился ко мне Слепцов.
Я встал и развернулся лицом к залу.
–А, это он, понятно, – разочарованно потянула задавшая вопрос девушка из Отдела фильмовой информации. Из чего стало ясно, физиономия моя уже примелькалась, только вот фамилию мало кто знал.
– Саша работает в Отделе электроники, – доложил собранию Миша Слепцов, –младший научный сотрудник, последний год был комсоргом отдела. Есть ещё вопросы по этой кандидатуре?
Вопросов не последовало.

Список нового состава комсомольского бюро Отделения приняли за основу. Новых кандидатур собрание не предложило, желающих работать в бюро не нашлось. Что было понятно, эта общественная работа не давала никаких материальных выгод, да и морального удовлетворения, в общем-то, тоже. В то же время она отнимала немало рабочего времени, была помехой для эффективной профессиональной деятельности. Поэтому на соответствующем уровне с каждым из кандидатов в новый состав бюро загодя проводили беседу, убедив поработать пару-тройку лет. Иначе тогда бюро было не собрать. Непосредственно после завершения отчётно-выборного собрания на первом заседании новоизбранного бюро по предложению парторга меня избрали комсомольским секретарём ОЭА. Дебатов не было, члены бюро охотно проголосовали за меня, радуясь, что выбор пал не них. Они хорошо знали, что должность комсомольского секретаря Отделения была весьма хлопотной и отнимала много времени и сил. В общем, и я это понимал с самого начала, но от предложения парторга отказаться было практически невозможно. Однако своём выборе не жалею, ибо случилось так, что согласие на эту трудную работу изменило мою жизнь, и в лучшую сторону, сейчас для меня это очевидно.

Моя первая комсомольская конференция

Первым большим мероприятием, в котором я участвовал в ранге секретаря бюро ОЭА, стала отчётно-выборная конференция комсомольской организации Института физики высоких энергий (ИФВЭ). Она проходила в Доме культуры «Протон» в большом зале, с числом место чуть более 600. Институтская комсомольская организация в Серпуховском районе была третьей по численности, а её Комитет комсомола имел права райкома. То есть самостоятельно вёл учёт членов ВЛКСМ, имел права приёма в комсомол и исключения из него без утверждения вышестоящего органа. Следствием такого статуса был нарочито парадный характер таких мероприятий как комсомольские конференции, обычно они проходили масштабно и торжественно, такова была традиция. И вот я, неожиданно попав в институтский «комсомольский актив», осенью 1978 года стал делегатом Отчётно-выборной конференции, первой в моей жизни. Поэтому собственно она и особо запомнилась.

Пришёл я на конференцию не один, а с бывшим секретарём комсомольского бюро ОЭА Мишей Слепцовым. Он специально для меня взялся комментировать происходящее на этом мероприятии, чтобы потом мне легче было понять кто есть кто в институтском Комитете комсомола. Сели мы на дальних рядах зала, но на возвышении, поэтому обзор был превосходный, я с интересом стал наблюдать за происходящим. На сцене стояла трибуна для докладчиков и длинный стол для президиума конференции, над сценой красовался лозунг «Народ и партия единны!». Прочитал несколько раз текст и был слегка озадачен, до сих пор считал, что слово «единны» пишет с одной «н», а оказывается это совсем не так. В то, что в вывешенном политическом лозунге могла быть грамматическая ошибка, невозможно было поверить, это не укладывалась в голове.
– Вот грамотеи! – сказал вдруг Слепцов, – без ошибок даже лозунг изготовить не могут. Заметил?
– Да, в последнем слове одна «н» лишняя, – ответил я с явным облегчением, порядок в моей голове был восстановлен, сомнения в собственной грамотности отпали.
– Вот, вот, – продолжил Миша, – интересно, кто-нибудь об этом скажет.

Между тем народ прибывал, к началу мероприятия зал был заполнен на две трети. Комсомольские активисты и гости конференции занимали первые ряды, а обычные делегаты старались сесть подальше. На дальних рядах можно и книжку почитать, пообщаться с соседями и тем скоротать время, ибо комсомольская конференция была скучноватым мероприятием. Начало была традиционным по тем временам, вышел секретарь Комитета комсомола и объявил об открытии отчётно-выборной конференции, после чего зазвучал гимн Советского Союза, его выслушали стоя. Затем перешли к выборам к выборам Президиума конференции по заранее приготовленному списку, зачитанному из зала неким неизвестным товарищем. После пятиминутной паузы, в течение которой Президиум рассаживался по своим местам, слово предоставили секретарю комитета комсомола ИФВЭ. Звали его Александр Васильев, я был с ним хорошо знаком по своим профессиональным делам. Дело в том, что наша лаборатория внедрила программную систему для графического дисплея на физическую установку, где работал Васильев. Он, как основной пользователь, принимал её у меня, поскольку я был главным исполнителем программной системы, это была моя дипломная работа.   

Секретарь институтского комитета вышел на трибуну и проступил к монотонному чтению отчётного доклада, по регламенту минут на двадцать, а в реальности на все тридцать. Поначалу я пытался внимательно его слушать, но ничего интересного в выступлении Васильева не было, через несколько минут я отключился, клюнул носом и погрузился в дрёму. Очнулся от раздавшихся в зале аплодисментов, наш комсомольский босс закончил доклад и отправился на своё место за столом Президиума. Самая занудная часть конференции осталась позади, дальше должны пойти короткие выступления тех, кого я не знал. Это было интересно, тем более, что Миша Слепцов обещал по ходу давать свои комментарии. Следующим пунктом в повестке дня конференции был отчёт Ревизионной комиссии, и тут меня ждал сюрприз. Слово было предоставлено Шурику Елину, моему близкому университетскому другу, с которым мы вместе приехали на дипломную практику в Протвино, а позднее нас приняли на работу в Институт. То, что Саша сходу попал в институтский Комитет комсомола, это я знал, но понятия не имел, чем он там занимается. Теперь понял и с интересом ожидал его выступления на конференции.

– Генеральный секретарь товарищ Леонид Ильич Брежнев, – начал Елин, – в своём докладе на 25 съезде КПСС сказал …
Шурик приступил к изложению длинной цитаты советского генсека, я же с недоумением посмотрел на Слепцова, ожидая его реакции.
– Круто Саша загнул, произнёс с ухмылкой Миша.
– Да, уж! В самом деле, круто!
Я внимательно стал слушать, пытаясь уловить какое отношение имеет Генеральный секретарь КПСС товарищ Брежнев к деятельности Ревизионной комиссии комсомольской организации ИФВЭ. Уловил, с трудом догадавшись, что без мудрых слов Леонида Ильича ревкомиссия со своей работой не справилась, не смогла бы. Конечно, это шутка. На самом деле была одна общая проблема у всех докладчиков, с чего начать своё выступление. Большинство решала эту проблему очень просто, одни зачитывали более-менее подходящую к теме выступления цитату товарища Леонида Ильича Брежнева, другие – Владимира Ильича Ленина. Прочих не цитировали, «гениальных» изречений двух вождей мирового пролетариата вполне хватало.

Миша Слепцов всех выступающих на конференции знал, по каждому давая краткую характеристику. И заодно делал ехидные замечания в их адрес.
– Саша, обрати внимания, этот товарищ делает доклад по-куриному.
– То есть, – не понял я, – как это по-куриному?
– Он читает по кусочкам, то опускает голову в свой текст, то поднимает её. Так курочка зернышки клюёт.
Да, действительно, если обращать на внимание, то, и в самом деле, это выглядит презабавно.
– А этот читает свой доклад по-свински, – продолжал язвить Миша Слепцов в адрес нового выступающего.
– Ага, – догадался я, ¬¬– уткнулся в свой текст, словно в корыто с кормом и головы не поднимает.
– Именно так!

Конференция шла своим чередом, докладчики рассказывали о своей работе за отчётный период, а в конце выступления предлагали признать работу комитета комсомола удовлетворительной. Кое-кто дарил конференции подарки, запомнился традиционно юбилейный (по словам Слепцова) фотоснимок с советско-французской пузырьковой камеры «Мирабель». Для чего Комитету комсомолу такой подарок понять было трудно, в треках частиц на фотографии мог разобраться только специалист, а эстетическая красота снимка была весьма сомнительной, такое на стенку не вешают. Среди докладчиков нашёлся всё же дотошный товарищ, который сначала выложил конференции череду недостатков в работе Комитета комсомола, а потом указал своим перстом на грамматическую ошибку в лозунге над сценой. Посмотрите, сказал он под смех и аплодисменты зала, они там в своём комитете даже лозунг без ошибок изготовить не могут. И весьма довольный собой сей товарищ вернулся на своё место. Следом Саша Васильев вышел к трибуне и попытался невнятно оправдаться. Мол, наш комитет комсомола не виноват, злополучный лозунг изготовили и повесили не мы. Хотя и наша вина есть, надо было заметить ошибку, но не заметили.

Прения по отчётному докладу были закончены, работу комитета комсомола ИФВЭ открытым голосованием признали удовлетворительной, а дальше перешли к выборам. За основу взяли список, предложенный прежним комитетом. Конференция не внесла никаких изменений в это список, отводов и самоотводов среди кандидатов не было, новых лиц никто не предложил. Итого, этот список внесли в бюллетень для тайного голосования, назначили счётную комиссию и объявили перерыв, во время которого надо было проголосовать, сделав соответствующие отметки и бросив бюллетень в урну для голосования. Я получил бумажку с фамилиями кандидатов, все они были мне незнакомы, за исключением Саши Елина, он остался в институтском комитете ещё на один срок. Проставил всем подряд галочки и бросил в урну. Я ещё не знал, что очень скоро со всеми ребятами из нового комитета комсомола ИФВЭ буду в хороших, приятельских отношениях, а некоторые из них станут близкими моими друзьями.

После подведения итогов тайного голосования отчётно-выборная конференция завершилась. Включили аудиозапись «Интернационала», все встали и якобы запели, старательно открывая рты в такт партийного гимна. Так принято было в то время заканчивать столь высокое мероприятие. Казалось бы, на этом всё закончилось, но нет, организаторы конференции на прощание порадовали публику забавным представлением. Только все приготовились расходиться, как где-то в центре зрительного зала группа молодых людей громко прокричала несколько раз: «Ленин! Партия! Комсомол!». Я с изумлением посмотрел на Мишу Слепцова, ожидая его пояснений. Однако тот лишь усмехнулся и пожал плечами, из чего стало понятно, этот цирк он комментировать не собирается. 

Несколько месяцев спустя я спросил у организаторов конференции о речёвке в конце мероприятия, что это было и зачем. И услышал интересную историю, оказывается, то были «лозунгисты», которых специально готовили к отчётно-выборным конференциям комсомольской организации Института. Был среди первых институтских комсомольских лидеров некий шустрый товарищ, который в свое время ввёл подобные представления, ставшие традиционными. И ещё, с его подачи на трибуне в распоряжении докладчиков был не только графин с водой, но и фонарик. Однажды на одной из комсомольских конференций во время отчётного доклада в зале погас свет. Электричество отключилось волшебным образом, освещения не было, но зато микрофон работал. Конференция не было прервана, так как комсомольский секретарь включил заранее приготовленный фонарик и продолжил зачитывать свой доклад. А потом, через несколько минут, свет вновь появился, по какой причине он отключался, этого никто так и не узнал. Гости из вышестоящего комсомольского органа были так впечатлены происшедшим, что скоро взяли институтского секретаря на работу в Горком комсомола. И там он долго не задержался, пошёл выше, переехал в Москву, и сделал там хорошую карьеру. Как я сейчас помню, «лозунгисты» у нас в Институте выступили ещё только на одной комсомольской конференции осенью 1980 года, а потом нелепые политические речёвки отменили. 

Такова была моя первая комсомольская конференция, которая запомнилась именно потому, что была первой. Потом у меня было ещё четыре подобных ежегодных мероприятия, в коих я принимал активное участие, либо в качестве выступающего, либо как один из организаторов этого собрания комсомольского актива Института. В следующем 1979 году комсомольская конференция была отчётной, то есть выборов нового комитета не проводили. Тем не менее, небольшой оргвопрос был рассмотрен. Конференция удовлетворила просьбу одного из членов комитета комсомола ИФВЭ и вывела его из состава этого выборного органа. На освободившееся место была предложена новая кандидатура, за неё проголосовали открытым голосованием. Этим новым членом институтского комитета был я.

Секретарь комсомольского бюро Отделения электроники и автоматизации

Отчётно-выборная эпопея закончилась, для меня началось самое непростое время, период адаптации во время которого я должен понять весь объём новой общественной работы. Поначалу главной проблемой было то, что меня знали только в Отделе электроники, где я работал. А в ОЭА было ещё три отдела, знакомство с которыми надо было провести в форсированном режиме в течение ближайших нескольких недель. На отчётно-выборном собрании больше всего претензий к комсомольскому бюро было со стороны Группы просмотра Отдела фильмовой информации. Поэтому мой первый визит в ранге комсомольского секретаря отделения был к ним. Помимо прочего у меня был чисто профессиональный интерес, весьма любопытно было посмотреть какого прогресса достигла методика просмотра и анализа снимков с пузырьковых камер. Дело в том, что увлечение физикой высоких энергий ещё со школьных лет у меня началось со фотографий с пузырьковых камер, которые я видел в научно-популярных журналах. Тогда, в 60е годы пузырьковые камеры являлись самыми передовыми детекторами элементарных частиц. И в конце 70х годов мне они ещё были интересны, хотя уже тогда было понятно, эта методика регистрации частиц доживала последние годы. На смену её шла цифровая регистрация треков частиц, без использования фотоснимков.

В сопровождении комсорга группы мы прошлись по просмотровым комнатам. Помещения были достаточно просторными, в них располагалось несколько просмотровых столов. Сверху на потолке размещались проекционные аппараты, заряженные широкоформатной фотоплёнкой. В распоряжении девушки-оператора был трекбол (аналог компьютерной мыши) и черно-белый алфавитно-цифровой дисплей. На стол проецировался очередной снимок с пузырьковой камеры, оператор отмечал трекболом вершину взаимодействия, начало и конец треков частиц, сопровождая свои действия некой информацией, вводимой через дисплей в общую базу данных. Это была ручная работа, а оцифровку треков, указанных оператором, делал просмотровый автомат под управлением компьютера. Всё это происходило в темной комнате, где освещены были только просмотровые столы. Работа была монотонной, да и глаза девушек-операторов быстро утомлялись, время от времени требовался отдых в отдельной комнате. С ней то и были определённые проблемы, которые требовали постоянного внимания, о чем комсомольцы группы Отдела фильмовой информации говорили на отчётно-выборном собрании.   

Я записал все пожелания девушек в блокнот, чтобы потом поговорить о них с начальником их отдела и главным инженером Отделения. Как потом выяснилось в беседе с начальством, проблемы с отдыхом решались, пусть и не так быстро как того хотелось. И, в общем-то, вмешательство комсомольского бюро Отделения было излишним, всё необходимое со временем было сделано на должном уровне. Стало понятно, претензии девушек Отдела фильмовой информации к комсомолу носили психологический характер, им не нравилось то, что комсомольское бюро устранилось от решения их проблем. На самом деле требовалось элементарное внимание к их нелёгкому труду, что я и старался делать в течении всей работы в должности секретаря бюро. Это принесло свои плоды, критических замечаний от комсомольской группы Отдела фильмовой информации в адрес комсомольского бюро Отделения стало намного меньше.

Чуть позже познакомился поближе с другими подразделениями ОЭА, там у молодёжи не было особых проблем, требующих помощи со стороны комсомольского бюро. Через два месяца начальный период адаптации закончился, взаимное знакомство состоялось, моё с комсомольской организацией ОЭА, и комсомольцев Отделения со мной. После чего работа в должности секретаря комсомольского бюро перешла в рабочее русло. Она не вызывала у меня особых трудностей, ничего сложного в ней не было. Ежемесячные заседания бюро, ежеквартальные общие комсомольские собрания проходили в срок, согласно годовому плану работы. Мне было бы намного трудней справляться со своими обязанностями, если бы не помощь со стороны институтского Комитета комсомола. Ребята в нём были весьма доброжелательны по отношению к секретарям подразделений Института, поэтому очень быстро удалось наладить с ними хорошие, деловые отношения, что позитивным образом сказалось на моей комсомольской работе.

В те далёкие уже 70-80е годы Протвино управлялся несколько необычно, так уж сложилось исторически. Он давно и намного перешагнул минимальный для города порог численности населения, однако официально именовался посёлком. Причин того было несколько, главным было желание руководства Института физики высоких энергий (градообразующее предприятие) быть хозяином Протвино. В настоящее время четырёхэтажное здание Администрации (тогда оно называлось зданием Поссовета) целиком и полностью принадлежит Мэрии города, её службам, а в советское время немногочисленные штатные работники Поссовета занимали лишь половину второго этажа. Вторую половину этого этажа отдали районной прокуратуре, все остальные помещения оставались за Институтом, на балансе которого здание и состояло. Здесь же размещались партийный комитет, профком и комитет комсомола ИФВЭ, они были главными владельцами этого здания. В основном эти комитеты располагались на третьем этаже здания Администрации, в левом крыле – Партком, в правом Комитет ВЛКСМ, а между ними Профком. Постоянным работникам этих комитетов такое расположение их рабочих мест было очень комфортно, ибо Дирекция и Отдел кадров ИФВЭ, Поссовет, Дом культуры и некоторые другие организации были рядом. Чего не скажешь о большинстве работников Института, от проходных техплощадки до здания Администрации вполне приличное расстояние, от полутора до двух километров. Для многих удалённость общественных организации и руководства ИФВЭ было проблемой, городского транспорта тогда в Протвино не было, поэтому при необходимости приходилось добираться либо пешком, либо на велосипеде. В те времена собственных легковых машин было мало, а у кого они были, то на работу на легковушках особо не ездили, берегли как предмет роскоши.

Для меня удалённость институтского Комитета комсомола создавало самый большой дискомфорт в работе секретаря отделения. На дорогу впустую тратилось много времени, так как всевозможные заседания, совещания и прочие мероприятия проводились чаще всего в здании Поссовета. Наиболее важным для нас, комсомольских вожаков подразделений Института, было ежемесячное совещание секретарей первичных организаций. Его проводили первые лица институтского Комитета ВЛКСМ ИФВЭ, которые информировали собравшихся о прошедших заседаниях Комитета и о предстоящих мероприятиях. Совещание комсомольских секретарей было весьма многолюдным, поэтому проводилось в большом помещении, в зале заданий парткома. В те далёкие уже времена число подразделений Института перевалило далеко за тридцать, ибо включало не только научные, инженерные, производственные отделения, отделы и цеха, но и городскую торговлю (все магазины и общепит принадлежали Отделу рабочего снабжения ИФВЭ), детские сады, жилищно-коммунальное хозяйство, обслуживающее жилой фонд Протвино. Соответственно везде были свои комсомольские организации, которыми, несмотря на их многочисленность, надо было управлять, что было совсем не просто.

Проводились совещания секретарей в конце рабочего дня и как правило к 17 часам они заканчивались. После чего зал заседаний парткома быстро пустел, секретари первичных организаций были молодыми людьми, почти у всех семьи с малыми детьми, которых надо забирать из детского садика. Или по магазинам пробежаться, или были другие домашние дела, которых в молодых семьях хватало. У меня всё было по-другому, семьи ещё не заимел, торопиться домой не надо, никто меня там не ждал. После совещания я обычно заживал в Комитет комсомола, сначала для обсуждения текущих дел, а потом просто так, исключительно для того что пообщаться с комитетскими ребятами. С ними достаточно быстро завязались приятельские, а с некоторыми вполне дружеские отношения. В общем, для работников Комитета ВЛКСМ ИФВЭ я стал своим человеком, меня там были рады видеть, нам всегда было о чём поговорить.

В апреле 1979 года специально для институтского комсомольского актива была проведена очередная двухдневная выездная учёба. По традиции она проходила в пионерлагере «Ветерок» вблизи посёлка Кремёнки (Калужская область), расположенного в десяти километрах от Протвино. Участников сего мероприятия было более полусотни, для их перевозки к месту учёбы Институт выделяли специальный автобус, делавший к месту назначения два рейса. Кто не успевал, тот добирался своим ходом, обычно рейсовым автобусом. К институтскому автобусу я тогда опоздал, задержали срочные дела на работе. На рейсовом автобусе ехать в Кремёнки совсем не хотелось, и я решил отправиться туда пешком напрямую по живописным просёлочным дорогам. Они, благодаря регулярным велосипедным прогулкам, мне были хорошо знакомы. Через час с четвертью я прибыл в пионерлагерь, не опоздав поучить постельное бельё и заселиться в выделенную комнату одном из спальных корпусов пионерлагеря. Сама учёба была запланирована на субботу, а в пятницу народ только заселялся и обустраивался.

Наш Институт в то время был богатым предприятием, поэтому мог себе позволить профинансировать учёбу комсомольского актива. Для всех участников сего мероприятия было организовано питание в столовой пионерлагеря, в субботу завтрак, обед и ужин, а в воскресенье – только завтрак. Там же в здании столовой непосредственно сама учёба и проходила. Безусловно, для меня она была необходима, ибо я вообще никогда комсомольской работой не занимался. В основном то был обмен опытом, доклады членов комитета и некоторых секретарей первичных организаций, но были у нас и профессиональные лекторы из специальной группы Московского обкома ВЛКСМ. Однако главным были не доклады и лекции, а весьма полезное для моей дальнейшей работы общение с коллегами по комсомолу в неофициальной обстановке в перерывах между учёбой. В субботу вечером для комсомольского актива была организована дискотека, именно она привлекла основную массу молодёжи на это мероприятие, иначе на учёбу народ было не собрать. Я же отпросился домой, сославшись на неотложные личные дела. Дискотека была мне не интересна, а от воскресного подведения итогов учёбы пользы для себя не видел, делать мне там было нечего.

Ещё одним традиционным для Комитета комсомола мероприятием был ежегодный туристический слёт. Проводился он в конце мая на живописной полянке за рекой Протвой вблизи развалин старой водяной мельницы. Я был весьма озадачен, получив на совещании распечатку обширной программы турслёта с массой конкурсов: строевой песни, кулинарный, туристический и т.д. Сам я туристом не был, и таковых в своём отделении не знал, где искать членов команды ОЭА для меня было загадкой. Бывший наш комсомольский секретарь Миша Слепцов огорошил меня известием, что он ранее команды на турслёт не собирал. У него была отмазка перед Комитетом комсомола, мол, коллектив Отделение новый, все друг друга ещё плохо знают. Мне такая отговорка не устраивала, поэтому пришлось нехотя взяться за организацию нашей команды с нуля. Для начала назначил сбор заинтересованных лиц, развесив в зданиях Отделения объявления. Хотя, на самом деле, в тайне хотел, чтобы на совещание по турслёту никто не пришёл, к этому мероприятию я был совершенно равнодушен, оно меня не занимало. Однако народ на организационное совещание явился и всё оказалось гораздо проще, чем я думал. Пришли те, которым турслёт был интересен, я познакомил собравшихся с его программой и ответил на возникшие вопросы. На этом оргсовещание завершилось, осталась лишь инициативная группа ребят, которая взялись собрать команду ОЭА и выступить на туристическом слёте. Я же пообещал команде своё участие в слёте в качестве их помощника и адвоката, в случае возникновения проблем с организаторами из Комитета комсомола.

Институтский турслёт прошёл замечательно, мне он очень понравился. Проводился он с вечера пятницы до середины дня в воскресенье. На ночь я не оставался, никогда не любил туристических палаток, они не для меня. Приезжала поляну к месту проведения слёта на своём спортивном велосипеде, от дома минут сорок. Скучать не приходилось, в первую очередь я был со своей командой, во вторую – с комитетскими ребятами, организаторами турслёта, помогая и тем, и другим, работы хватало. И, разумеется, на всех конкурсах болел за своих. Наши ребята выступили очень успешно, точно не помню их итогового места, но определённо они были в тройке лидеров. Это было первое выступление команды Отделения электроники и автоматизации на комсомольском турслёте, а потом они и вовсе были вне конкуренции, занимая первые места.

После проведения весной 1979 года двух больших мероприятий, выездной учёбы актива и туристического слёта, в комсомольской работе наступило определённое затишье, начался летний отпускной период. Казалось, о комсомольской работе можно было временно позабыть и отдохнуть от неё. Но, у меня так не случилось, летом произошли некоторые события, которые имели для меня неожиданные последствия. Дело в том, что традиционно два раза в год в апреле и октябре подводились итоги работы первичных комсомольских организаций Института. После чего проводилось награждение победителей специальными грамотами накануне двух больших советских праздников: 1 мая и 7 ноября. Так вот, в начале семьдесят девятого года нам на совещании объявили, что отныне подведение итогов будет проводиться по новым правилам с подсчётом рейтинга на компьютере, согласно новому положению, которое будет принято в самом ближайшем времени. В реальности положение так и приняли, оно не было вовремя подготовлено, но итоги всё же подвели. У нас, секретарей первичных комсомольских организаций, они вызвали оторопь и недоумение, ибо были странными. Нам захотелось узнать, по каким критериям оценивалась наша деятельность, секретарь институтского комитета Анатолий Толстенков пообещал разобраться, но только после окончания майских праздников и туристического слёта, то есть ориентировочно в июне месяце.

И вот, в начале лета, Толстенков пригласил меня в свой кабинет для разбирательства с положением дел по подведению итогов работы первичных организаций. Анатолий не был профессиональным комсомольским работником, который освобождался от основной своей работы. По профессии он был физиком, кандидатом наук, сотрудником одного научного отдела Института. Так было заведено со дня основания ИФВЭ, комсомольский лидер должен неосвобожденным работником из научного подразделения. Для постоянной работы ему полагалось два заместителя, освобождённых комсомольских работников, находящихся в штате Серпуховского горкома ВЛКСМ и получающие там свою заработную плату. Понятно, основная нагрузка по текущей деятельности нашей организации ложилась на двух заместителей секретаря, но это было их работой, на которую они в своё время согласились. 

Зайдя в указанное время в кабинет секретаря, я был немало удивлён, ибо увидел там только троих: Анатолия Толстенкова, его зама по оргработе Евгения Макарова и члена комитета Александра Барсукова, курирующего подведение итогов. Оказалось, что меня единственного из всех секретарей институтских первичных организаций пригласили на это совещание в очень узком кругу, потом я понял почему. Начали с того, что я изложил претензии к оценке деятельности первичных организация, от своего имени и от имени большинства комсомольских организаций подразделений Института. Озвученные в апреле итоги работы многим из нас показались странными и необъективными, поэтому хотелось бы услышать разъяснения. Саша Барсуков разложил свои рукописные бумаги (печатного варианта не было) и доложил по каким показателям производилась оценка. Худшие опасения подтвердились, параметров по которым шла оценка было великое множество по принципу «чем больше, тем лучше». Все оценочные параметры имели свой собственный весовой коэффициент, означающий их важность, но брались они фактически с потолка. Эти и другие критические замечания я тут же изложил Барсукову, его реакция оказалась резкой и весьма эмоциональной. Он заявил, что заниматься этой работой больше не будет, и вообще, подаст заявление об исключении его из состава комитета комсомола ИФВЭ. Пусть вот он работает, сказал Барсуков, указывая на меня. Потом покинул кабинет, не забрав свои бумаги и громко хлопнув дверью. 

В кабинете мы остались втроём, я в изумлении посмотрел на Толстенкова, что же дальше?
–  Мы, с Женей ожидали такой реакции, – спокойно сказал наш секретарь, – Саша Барсуков давно проситься уйти, он устал от комсомольской работы. У нас к тебе предложение заняться всем этим, пока на неофициальном уровне. Надо к сентябрю создать новое положение об оценке деятельности первичных организаций, чтобы утвердить его на заседании Комитета комсомола. В октябре состоится Отчётная конференция, Барсукова выведем по его просьбе, а тебе кооптируем в состав комитета. Будешь отвечать за работу с первичными комсомольскими организациями, оценивать их деятельность. Согласен?
– Нет! Если соглашусь, то у меня будет двойная общественная нагрузка, члена институтского комитета и секретаря бюро Отделения. Кроме того, есть ещё основная работа в лаборатории, от неё меня никто не собирается освобождать. Слишком тяжело будет с эти справиться. Я пообещал два года проработать секретарём ОЭА и от этого обещания не собираюсь отказываться. Вот пройдёт этот срок, тогда можно подумать и о другой общественной работе.
– Саша, – возразил Толстенков, – у нас у всех семьи, маленькие дети, с которыми надо заниматься. Эта нагрузка не сравнится ни с какой общественной работой, а ты пока один. Тебе заведомо легче, чем нам, так что соглашайся, не пожалеешь, уверяю тебя.

В таком ключе наш разговор продолжался минут двадцать пока ребята меня не уломали. Я согласился с их предложением, взял с собой оставленные Барсуковым бумаги и всё лето готовил новое Положение об оценке деятельности первичных комсомольских организаций, а в сентябре семьдесят девятого года его утвердили на заседании институтского Комитета. В том же месяце я провёл отчётно-выборное собрание комсомольской организации ОЭА и благополучно отчитался о проделанной работе. Наше бюро было обновлено, а меня оставили секретарём Отделения ещё на год.

В октябре состоялась институтская Отчётная конференция, более скромная в сравнении с предыдущей, гостей было мало, а докладчики больше критиковали работу институтского комитета, нежели хвалили. Рабочий статус конференции подчёркивало то, что руководство Института представлял не директор, а только его первый заместитель. Я тоже выступил там с докладом, говорил о проблемах молодых специалистов, о недостатках в этой работе. Комитет комсомола имел к этому отношение, частично за это отвечал, но, понятно, решение этих проблем зависело прежде всего от руководства Института. В конце конференции на повестке стоял организационный вопрос, Сашу Барсукова по его личному заявлению вывели из состава комитета комсомола ИФВЭ. Анатолий Толстенков на замену предложил мою кандидатуру. Возражений не было, прошедший год не прошёл впустую, комсомольский актив Института, присутствующий на конференции меня уже хорошо знал.

Секретарь бюро Отделения и член комитета комсомола Института

Наступил новый этап моей активной комсомольской деятельности и начался он в первый рабочий день после комсомольской конференции с одного забавного эпизода. В нашей лаборатории был небольшой перерыв в работе, утренний кофе-тайм. Пьём чай, кофе, общаемся, и тут к нам в комнату заглядывает курьер канцелярии Института и спрашивает, как найти Симонова, нашего начальника лаборатории. Ей ответили, после чего она удалилась, казалось ничего особенного. Однако вскоре я буду немало удивлён тому обстоятельству, что визит институтского курьера касался моей персоны. Кофе-тайм закончился, я вернулся в свой кабинет, но к работе не приступил, меня вызвал к себе наш начлаб. Захожу к Юрию Николаевичу, а тот стоит у окна с листком бумаги и ухмыляется. Я в замешательстве, ничего не понимаю.
– Саша, – начал Симонов, – у вас недавно комсомольская конференция была?
– Да, в пятницу.
– Вы там выступали? – продолжил начлаб.
– Да, – ответил я, не понимая к чему этот разговор.
– О чём говорили?
– О молодых специалистах, их проблемах.
– Ну, и как вы выступили? По вашему мнению.
– Нормально, а что собственно случилось?
– Сейчас узнаете.

Симонов с ироничной улыбкой на лице развернул листок бумаги, который он держал в руке. «Уважаемый Юрий Николаевич, проведите воспитательную беседу с вашим молодым сотрудником …» – начал зачитывать вслух записку наш начальник лаборатории, в ней были изложены претензии к моему выступлению, которое, по мнению автора сего текста, было некорректно в оценке работы с молодыми специалистами со стороны дирекции Института. Начлаб закончил чтение и, продолжая ухмыляться, ждал моей реакции.
– И, кто это написал? – спросил я, ошеломлённый услышанным.
– Этого я вам не скажу, – ответил Симонов, начав рвать записку на мелкие кусочки.
– Да, я и так знаю, записка от Ярбы Виктора Александровича, он был на конференции от Дирекции Института. И вообще, на него это похоже.
– Саша, дело ведь не в том, кто написал записку. Что в ней, это главное. Ваша склонность к резким высказываниям всем нам в лаборатории, да и в отделении тоже, хорошо известна. Поэтому лично я не удивлён такой реакции на ваше выступление на конференции. Мой вам совет, впредь будьте аккуратней с вашими публичными высказываниями, появление подобных записок не в ваших интересах. Согласны?
– Да, конечно!
– Вот и хорошо. Считайте, что я провёл с вами воспитательную беседу. 
На этом наш разговор был закончен. Меня очень удивило в нём то обстоятельство, что начальник лаборатории отнюдь не был огорчён сложившейся со мной ситуацией. Скорее напротив, это его повеселило. Во время проведения воспитательной беседы Юрий Николаевич выглядел весьма довольным.

Избрание в комитет комсомола Института принципиально ничего не изменило в моей жизни. Безусловно я больше стал тратить времени на комсомольскую работу, кроме отделенческих заседаний бюро, плановых собраний прибавились ежемесячные заседания институтского комитета. Плюс различные совещания по подготовке общественно-политических мероприятий, коих в советское время было много, скучать не приходилось. При всём при этом на свою основную работу в лаборатории и на холостую жизнь в своё удовольствие времени и сил вполне хватало, ибо семейных забот, их отнимающих, у меня не было. С комитетскими ребятами сходу наладились дружеские, приятельские отношения, поскольку в течении прошедшего года со всеми так или иначе контактировал в качестве комсомольского секретаря крупного научного подразделения. Общение с коллегами по комитету не ограничивалось только рамками официальных комсомольских мероприятий, оно продолжалось и после них на неформальном уровне, что безусловно сближало нас всех, мы были тесным, сплочённым коллективом.

Само собой разумеется, наш комитет проводил свои корпоративы по большим праздникам: Новый год, 23 февраля и 8 марта. Они проводились в кабинете секретаря Анатолия Толстенкова и были весьма скромными, с чаем, тортом и конфетами. Алкоголь на столе был только на Новый год, всего лишь пару бутылок Шампанского. Правда, со временем, в начале 80х годов, комитетские корпоративы стали иными, значительно более масштабными, с обильными выпиской и закуской. Разумеется, проводились они уже за пределами кабинета нашего комсомольского босса. К тому времени одна из квартир стала неофициальным штабом нашего комитета, там мы отдыхали и решали текущие дела.

В апреле 1980 года комитет провёл очередную учёбу комсомольского актива в пионерлагере «Ветерок», на этот раз я был среди организаторов этого мероприятия. Это мероприятием прошло в непростой, нервной обстановке, что имело определённые последствия. Проведение учёбы с чётком, слаженном ритме требовало достаточное число её организаторов, которыми в первую очередь должны были стать члены институтского комитета комсомола. Увы, по разным причинам одни члены комитета вообще не поехали на учёбу актива, а другие отпросились ещё до его окончания. В результате на тех, кто остался пала двойная нагрузка и с ней организационные проколы, они следовали одни за другими. Особенно трудно было поддерживать порядок на субботней дискотеке, выпивших хватало, несмотря на сухой закон во время учёбы. Тем не менее мы справились, хотя потрудиться пришлось основательно. Конечно, все претензии по этому поводу были предъявлены нашему секретарю Анатолию Толстенкову. Тот пообещал серьёзный разговор на заседании институтского Комитета комсомола, ибо сам был зол на тех, кто проигнорировал учёбу актива. И даже собирался наказать тех, кто отсутствовал по неуважительным причинам.

Через несколько дней заседание институтского комитета состоялось, итоги учёбы комсомольского актива стояло в повестке дня, последним пунктом. Анатолий Толстенков кратко доложил о прошедшей учёбе в пионерлагере «Ветерок», об организационных проблемах, но всё в мягкой, обтекаемой форме. Обещанный «серьёзный разговор» не получился, по всему было видно, что «злость» секретаря на отсутствующих на учёбе членов комитета прошла. Такое подведение итогов вызвало у меня протест, коль у нас был договор о жёстком разбирательстве, то его надо выполнять, на то он и договор. Я попросил слово, встал и сказал в резкой форме всё, что я думаю о тех, кто из членов комитета отсутствовал на учёбе актива. Разумеется, от тех, кого я задел в своём выступлении, в мой адрес пошла соответствующая ответка, весьма и весьма нелюбезная. На это мне было чем ответить, началась перебранка. Она продолжалась некоторое время пока я не услышал реплику от человека, мнение которого всегда для меня было важным.
– Шурик, ты не прав! – громко сказал Саша Елин, близкий мой друг со студенческих лет, ему явно не понравилось моё выступление.
– Почему? Объясни. 
– Сядь! – потребовал Елин вместо ответа на мой вопрос. Я послушно сел и перебранка тут же закончилась.

Анатолий Толстенков следом за моим выступлением попросил всех принять к сведению состоявшийся разговор о проблемах с учёбой комсомольского актива, призвал к доброжелательному друг к другу отношению, после чего закрыл заседание комитета. Народ быстро покинул помещение, в нём кроме меня осталось четверо: Толстенков, его заместитель Женя Макаров, Саша Елин и член комитета Валера Каталёв, последний был хорошим моим приятелем.
– После такого излишне нервного заседания неплохо бы расслабится, – заявил я присутствующим.
– Есть конкретное предложение? – спросил Толя Толстенков.
– Да, я всех приглашаю в гости. Мы с братом живём в общежитии, и в очень хороших условиях. В нашем распоряжении на двоих однокомнатная квартира с очень большой кухней, места всем хватит. Закуска найдётся и выпивка тоже, она в достаточном количестве. Напиток фирменный, качество отменное, Саша его хорошо знает.
– Да, да, –  подтвердил Елин, – очень советую попробовать, напиток классный.
– Ну, что? Идём? – задал присутствующим вопрос Толстенков. Было видно, что сам он уже принял моё приглашение, дело было за ребятами.

Те кивнули в знак согласия, и все мы гурьбой отправились в наше общежитие, оно было недалеко, до него от здания Поссовета пешком минут пять. У нас был либеральный пропускной режим, гости проживающих проходили свободно, не оставляя в залог какого- либо документа, как зачастую бывало в других общежитиях в советские времена. Однако это правило соблюдались не для всех, непомерно пьяных, сомнительных и неадекватных личностей вахтеры не пропускали, что в принципе было правильно. Толя Толстенков и Валера Каталёв со временем станут частыми гостями в нашей квартире, одни или с кем-то из наших друзей. В следствии чего избранный круг членов институтского комитета станет отмечать у нас окончание больших комсомольских мероприятий, такие как учёба актива, турслёт или конференция. И потом и корпоративчики по большим праздникам в полном комитетском составе переместятся с кабинета секретаря к нам, ибо у нас было и просторнее, и удобнее.

Всё это будет потом, а пока Толстенков, Каталёв и Макаров знакомились с Анатолием (моим братом), с нашей квартирой (в которой ранее проживал и Саша Елин). В холодильнике хватило съестных припасов для скромного ужина, всё было выложено на стол. Затем я достал три большие литровые бутылки фирменного напитка, которым я обещал угостить своих друзей. Заинтригованным приятелям я объяснил, в первой бутылке приблизительно 35 градусов, во второй – 50, а в последней – 75. Пить можно всё, кому что понравится. Алкоголь собственного производства, изготовленный дома нашей мамой, химиком по образованию, привозился в трёхлитровых банках в виде 75-градусного концентрата. Родители без всякой опаски отдавали его нам поскольку знали, мы ребята непьющие, он нужен дабы угощать своих товарищей по большим праздникам. В этом они были абсолютно правы, если мы и пили сие домашнее зелье, то исключительно-с друзьями за компанию, нечасто и в ограниченных количествах.

Наш небольшой товарищеский ужин начался с дегустации домашнего напитка из всех трёх бутылок. Вердикт ребят был таков, алкоголь в 35 градусов слабоват, в 75 – чрезмерно крепок, а вот в 50 градусов само то, понравился всем. Кто-то из присутствующих тут же предложил назвать сей фирменный напиток именем «Кимовка», что было с энтузиазмом поддержано. Название в будущем закрепилось, и иначе уже не именовалось. Ужин был закончен, а расходиться не хотелось никому. Я предложил перебросится в картишки, сыграть в нашу любимую харьковскую игру студенческих времён под названием деберц, разумеется парный, а не один на один, поскольку народу было много. Половина из присутствующих эту игру хорошо знала (я, брат и Саша Елин), остальные о деберце нечего не знали, но были заинтригованы. Мы быстро разбились на двойки по принципу учитель-ученик, после чего сыграли пару пробных партий, в открытую в учебных целях. Дальше пошла настоящая рубка на вылет, моим напарником был Толя Толстенков, у брата Валера Каталёв, а Елин играл на пару с Женей Макаровым. Последние вскоре отправились домой, а наш картёж продолжался ещё долго, игра шла с переменным успехом и закончилась только к полуночи.

С этого отменно проведённого вечера у нас повелась традиция, после очередного заседания комитета комсомола в узком кругу проводить его вторую часть, с «Кимовкой» и игрой в парный деберц. Не скажу, что мы собирались после каждого заседания, но всё же довольно часто. Хотя на таких сборищах и обсуждались текущие комсомольские дела, главным была игра, все мы получали от неё ни с чем не сравнимое удовольствие. Особенно когда народ расходился и оставались две пары игроков (я и Толстенков против брата и Каталёва), у нас в деберце были особые счёты межу собой. Как правило мы играли допоздна, и, разумеется, не отказывались от выпивки. Особо она была нужна, когда игра не шла.
– Толя, не пора ли нам выпить за победу, – обычно предлагал я после проигранной партии.
– Да, да, согласен, пора, – отвечал Толстенков, наливая себе 50-градусную «Кимовку» или ещё покрепче.
Мне вполне хватало слабоалкогольного напитка с 35 градусами. Мы вставали, ибо за победу пьют только стоя.
– За победу! – произносил Толя Толстенков.
– За НАШУ победу! – поправлял его я.
Как это ни странно, но после выпивки с таким тостом игра шла лучше, мы и самом деле начинали выигрывать. Тут уже наливали «Кимовку» наши соперники, им надо было спасать свою игру. Регулярные игры в деберц продолжались ещё долго, много лет после окончания комсомольской эпопеи, правда в несколько ином составе и с очень умеренной выпивкой. Увы и ах, по определённым объективным причинам наш карточный клуб в конце 90-х годов распался, что очень жаль.

В конце мая 1980 года прошёл очередной институтский туристический слёт. Как всегда, он проводился на живописной поляне вблизи старой разрушенной водяной мельницы. Костяк нашей команды Отделения электроники и автоматизации остался прежним, помощь с моей стороны (как комсомольского секретаря ОЭА) им не требовалась, они готовились к слёту самостоятельно и выступили на нём очень успешно, заняв общее первое место. За свою команду я лишь болел во время соревнований, а в остальное время работал в оргкомитете турслёта, в небольшом, но дружном коллективе, в основном состоящим из членов институтского комитета комсомола. Чего мне никогда не нравилось, так это ночёвки в душных палатках, поэтому, как и годом ранее, я приезжал на нашу поляну на своём спортивном велосипеде. Ребята охотно меня отпускали домой, ибо по утрам я им привозил из дома термос с крепким кофе. Институтский туристический слёт прошёл вполне успешно, его участники хорошо отдохнули, с энтузиазмом и большой пользой для себя поучаствовав в конкурсах и соревнованиях. Довольны были и мы, проколов в организации турслёта практически не было.

Через две недели прошёл туристический слёт, организованный Серпуховским горкомом ВЛКСМ, в котором участвовали команды ведущих предприятий и научных институтов города и района. Я впервые принял в нём участие в качестве одного из представителей институтского комитета комсомола. Проводился он в Калужской области, в очень живописном месте. На этот раз у меня была своя палатка для ночёвки, до Протвино было приличное расстояние, далековато для езды на велосипеде. Для нас, руководителей туристической команды Института физики (так неофициально звался на слёте наш институт), это был скорее отдых, нежели работа. В основном мы общались со своими коллегами по комсомолу, которые участвовали в городском туристическом слёте. Это были ребята из аппарата горкома и секретари крупных комсомольских организаций города и района, то они захаживали к нам в гости, то мы к ним, круг моих знакомых после турслёта значительно расширился. Разумеется, уровень городского слёта был посолиднее нашего институтского, все конкурсы и соревнования были интересны и проведены с организационной точки зрения безупречно. Наша команда выступила успешно, попав в тройку призеров. Городской турслёт мне понравился, я возвратился домой отдохнувшим и с очень хорошим настроением.

Конечно же наиболее памятным для меня событием лета 1980 года были Летние олимпийские игры в Москве. Для меня Олимпиада-80 фактически началась 17 июля, за два дня до её официального открытия. В этот день олимпийский огонь пересекал границу Московской области, посему там был устроен большой митинг, участниками которого в основном были жители ближайшего к этому месту Серпуховского региона. Для нашего комсомольского актива был выделен автобус, который отвёз нас на московско-тульскую границу, где мы наблюдали церемонию передачи олимпийского факела подмосковным бегунам. На соревнования Олимпиады-80 билеты достать было невозможно, но я не очень-то и хотел, куда интереснее было посмотреть на олимпийскую Москву. Я посетил её в один из воскресных дней, совершив небольшую прогулку по любимому маршруту от Красной площади по улице Горького, Тверскому и Никитскому бульварам до Нового Арбата. Этого хватило, чтобы получить определённые впечатления, они были не самые лучшие. С вопросами безопасности власти явно переборщили, Москва выглядела непривычно малолюдной, никогда я не видел её такой ранее, да и в последующие годы тоже. Повсеместно встречались представители правопорядка и волонтеры в одинаковых синих рубашках, они были всюду. Праздничная атмосфера, которая, по моему личному мнению, должна сопровождать Олимпиаду-80 не наблюдалась. Возможно она была на олимпийских объектах, прежде всего на стадионах и дворцах спорта, но на московских улицах в самом центре города её я не ощущал. В общем, олимпийской Москвой я был разочарован, ожидал большего. Вскоре я отправился в отпуск, в свой родной город. Нужно было хорошенько отдохнуть и набраться сил, ибо осенью проводилась отчётно-выборная компания, на которую потребуется много сил и затраченного времени. А ещё были дела в лаборатории, всегда первоочередные, по приоритету первые. Меня ждала двойная нагрузка, с которой надо было справиться.

Новый этап моей комсомольской эпопеи

Вернувшись в начале сентября в Протвино, я узнал о первой перестановке в составе институтского комитета, на другую работу перешёл заместитель секретаря по идеологии. С ним у меня сложились вполне нормальные, деловые отношения, основанные на взаимном уважении. Только вот приятелем, а тем более другом он для меня никогда не был, только коллегой по работе в комитете комсомола. Такие, несколько прохладные, отстранённые отношения у него были со всеми комитетскими ребятами, хотя его деловые качества всегда были на высоте, он хорошо справлялся со своими обязанностями. Нового заместителя секретаря по идеологической работе звали Женя Румянцев, очень скоро он вольётся в наш узкий круг участников вечерних посиделок с выпивкой и игрой в карты. Да и вообще, со временем станет одним из самых близких моих друзей.

В середине сентября я провёл отчётно-перевыборное собрание в своём Отделении электроники и автоматизации. Мой доклад и нашу работу одобрили, потом избрали новый обновлённый состав комсомольского бюро. Разумеется, я в него не вошёл, ибо была договорённость с партбюро, что секретарём Отделения буду не более двух лет. На первом организационном заседании нового бюро я уже присутствовал как член институтского комитета комсомола. Своего приемника подготовил загодя, он в течении прошедшего года работал моим замом и, в общем-то, к своей предстоящей работе в качестве секретаря был полностью готов. Я предложил новым членам комсомольского бюро Отделении электроники и автоматизации его кандидатуру, проголосовали единогласно, после чего он продолжил вести заседание, а я его покинул, радуясь тому, что больше не буду заниматься этой работой.

Перед отчётно-выборной конференцией надо было обсудить состав нового комитета комсомола ИФВЭ, это было непростой задачей потому как желающих там работать было мало, и не все из них по разным причинам были подходящими кандидатурами. Формально список комитета должна сформировать комсомольская конференция, но на практике никому из её делегатов не хотелось этим заниматься. Обычно за основу брался заранее заготовленный список, предлагалось его обсудить и внести в него любые изменения. На деле он и был окончательным, крайне редко в нем что-либо менялось, он утверждался конференцией для тайного голосования. Во время перерыва в фойе Дома культуры делегаты голосовали, затем счётная комиссия подсчитывала голоса. Некоторые кандидаты в комитет комсомола получали приличное количество голосов «против», но всегда все проходили, становясь членами Комитета комсомола ИФВЭ на новый двухлетний срок.

После продолжительного обсуждения список новых членов комитета был практически готов, можно было представлять его конференции. Подготовка к этому важному мероприятию подходила к концу, как случилось то, что стало для меня большим сюрпризом. Наш секретарь Анатолий Толстенков в личной беседе поведал, что он хотел бы иметь в новом составе институтского комитете ещё одного своего заместителя, неосвобождённого от основной работы и обязательно из научного подразделения. И тут же добавил, что в качестве нового зама видит только меня. Толстенков привёл много доводов за такое решение, они были весьма убедительны. Но, у меня был один важный вопрос, а как к этому отнесутся его два освобождённых заместителя, им это может не понравится. Ответ был таков, поначалу его замы были против, но он заверил, что их положение в комитете не пострадает, новоизбранный заместитель будет отвечать исключительно за работу с первичными организациями, не вторгаясь в организационную и идеологическую сферу, за которые те отвечали. Раз так, коль замы секретаря не возражали с повышением моего комитетского статуса, то и мне не было резона отказываться от предложения Толстенкова, я его принял.

Отчётно-выборная институтская конференция 1980 года прошла для меня иначе, нежели предыдущие, на этот раз в общем зале среди делегатов меня не было. Штаб конференции находился в кабинете директора Дома Культуры Виктора Викторовича (ВикВикич, так звали за глаза этого милейшего человека), там мы, избранные члены комитета, следили за её ходом, слушая урывками радиотрансляцию. А параллельно оперативно решали возникающие проблемы, это размещения гостей, и организация тайного голосования, и подсчёт поданных голосов и многое, многое другое.  Однако мы со всеми делами справились, конференция прошла успешна. Там же, в одном из помещений Дома Культуры состоялась первое заседание новоизбранного комитета комсомола ИФВЭ, на котором прошли выборы секретаря и его заместителей. Для меня это было начало нового этапа моей четырёхлетней комсомольской эпопеи, ещё два года работа в институтском комитете в более высоком, нежели прежде, статусе.   

Через несколько дней меня ждал малоприятный сюрприз, оказалось должность заместителя секретаря комсомольской организации с правами райкома требует утверждения в Серпуховском горкоме ВЛКСМ. Знать быть об этом заранее, то отказался бы от предложения нашего секретаря, о процедуре утверждения он мне ничего не сказал, почему я так и не понял. Может думал, что сие касается только освобождённых работников, или специально утаил об этом, чтобы не получить от меня отказ. Так и иначе, но пришлось нам с Толстенковым отправиться в Серпухов, где он представил меня горкому ВЛКСМ, после чего меня попросили объяснить, чем я буду заниматься в нашем комитете, и почему для этого для этой работы нужна должность заместителя секретаря. Что называется, вопросы на засыпку, процедура утверждения оказалась отнюдь не формальной, пришлось отвечать на эти и множество других вопросов, хотя я совсем не готов был к подобному допросу. Тем не менее, мои ответы вполне удовлетворили городской комитет комсомола, мне пожелали успехов и утвердили в должности заместителя секретаря комсомольской организации ИФВЭ. Вспоминаю эту историю некоторым смущением, доложенные горкому планы по своей деятельности были явно утопичны, на их реализацию у меня физически не хватило бы времени, поскольку была ещё основная работа в лаборатории. Уверен, члены Серпуховского горкома это хорошо понимали, но соблюдали свои правила игры, им надо было обязательно заслушать, задать вопросы и утвердить, что они и сделали. Дней через десять мне выдали соответствующее удостоверение в красивой красной обложке, не знаю зачем, я им ни разу не воспользовался.   

В связи с новым статусом мне выделили отдельное рабочее место, новый письменный стол в кабинете для замов. Это было очень кстати, так как основной моей обязанностью стало проведение ежемесячных совещаний комсомольских секретарей подразделений института. Каждое из них требовало предварительной серьёзной подготовки, иначе было нельзя, участников совещания всегда было много, более двадцати человек. В обязательном порядке заранее готовился необходимый печатный материал, планы работ и мероприятий, выписки из протоколов заседаний комитета и прочее. Их печатали на обычной пишущей машинке, а затем делали заказ на размножение в институтской типографии на ротапринте, копировальном оборудовании того времени. Разумеется, комсомольской деятельности я стал уделять значительно больше времени и сил, мне фактически приходилось трудился на двух работах. Однако же я сам согласился на это по доброй воле, поэтому надо было работать с полной отдачей, не роптать и не унывать.

На самом деле ответственная работа по организации и проведению совещания комсомольских секретарей подразделений стала для меня единственной большой дополнительной нагрузкой, во всём остальном мало что изменилось: те же заседания институтского комитета, совещания по проведению плановых мероприятий и прочая комсомольская деятельность. Сохранилась и традиция время от времени завершать заседание комитете большой карточной игрой, обсуждаю по ходу наши текущие дела. Состав нашего карточного клуба несколько изменился, из него вышел Саша Елин, так как он выбыл из состава комитета комсомола Института, передав свои дела в ревизионной комиссии своему приемнику, моему брату. Зато появился новый игрок в нашем неформальном клубе, это новый зам по идеологии Женя Румянцев, он стал напарником своему коллеге Жени Макарову. Итого обычно мы начинали играть деберц с тремя парами игроков: я с Толстенковым, брат с Каталёвым и Макаров с Румянцевым. Играли на вылет, пока две пары играли, оставшиеся игроки могли отдохнуть, выпить и подготовится к следующей игре. Часа через два Макаров и Румянцев нас покидали, а мы продолжали играть ещё долго, у нас были друг с другом особые счёты, никто не хотел уходить проигравшим.

С осени 1980 года мы иногда в весьма узком кругу (два-три человека) после заседания институтского комитета отправлялись в Дом учёных. В тамошнем кафе можно было и обсудить текущие дела, и отдохнуть, попивая хорошее чешское пиво, весьма редкое в те времена. Дом учёных (ДУ) Института физики высоких энергий в 70-80 годы являлся закрытым клубом для избранных, стать его членом было непросто. Дело в том, что минимальны требованием для полноправного членства в ДУ было наличия звания «младший научный сотрудник». Мне, как и другим молодым научным специалистам Института, для выполнения этого требования понадобилось около пяти лет. Надо было сначала проработать в научном подразделении год старшим лаборантом с высшим образованием, потом не менее трёх лет в должности младший научный сотрудник. При наличие определённого количества печатных работ Научный совет ИФВЭ рассматривал представление на соответствующие звание с тем же названием, что и занимаемая должность. Вот только после этого можно было подавать заявление о приёме в члены Дома учёных, к заявлению обязательно прилагался документ о присвоение звания «младший научный сотрудник». И это не всё, необходимы были ещё письменные рекомендации двух членов ДУ, имеющих определённый стаж членства. Вполне серьёзные требования, почти на уровне приёма в члены КПСС. Заявление о вступлении рассматривалась на заседании Совета ДУ, беседа с заявителем не была формальностью, надо было произвести положительное впечатление на Совет. Прежде сего спрашивали, чем ты можешь быть полезен Дому учёных, какой вклад можешь внести в его деятельность. И только тогда Советом принималось решение, принимать заявителя в члены Дома учёных или отказать. Полноправным членом Дома учёных я стал только в январе 1982 года, в последний год своей комсомольской эпопеи. Мне выдали членский билет, давший право свободного входа, с любыми членами своей семьи и с двумя приглашёнными гостями.

В описываемый период времени я мог попасть в ДУ только в качестве гостя, чаще всего меня туда приглашал Толстенков, одного или с Женей Румянцевым. За редким исключением в кафе было не так много посетителей, свободных столиков хватало. В зале лилась из магнитофона лёгкая приглушённая музыка, что способствовало комфортному общению за столом. Наш секретарь Анатолий Толстенков был весьма популярным человеком в Институте, с широким кругом друзей, приятелей и просто знакомых. И нет ничего удивительного в том, что наш столик в ДУ не пустовал, к нам завсегда кто-то подсаживался, включаясь в общую беседу. Конечно же, после многочисленных вечеринок в Доме учёных круг моих приятелей был существенно расширен, тем более часто бывало так, что посиделки с новыми знакомыми продолжались у нас дома с более крутой, нежели пиво, выпивкой. Как следствие, вскоре образовалась некая дружеская компания, которую я для себя именовал «друзья комитета», они были частыми гостями комсомольских мероприятий и нашей квартиры, ставшей в то время неофициальной штаб-квартирой институтского комитета.   

Текущая работа комитете комсомола ИФВЭ шла в прежнем рутинном режиме: те же заседания, совещания по подготовке общественно-политических мероприятий, плановые посещения собраний в подразделениях и прочая комсомольская деятельность, ничего примечательного, вспомнить нечего. В апреле 1981 года провели в пионерлагере «Ветерок» традиционную учёбу актива, на этот раз она прошла с организационной точки зрения безупречно. Для поддержания дисциплины на этом мероприятии был привлечён только что созданный комсомольский оперативны отряд, возглавляемый членом нашего институтского комитета. Для нас всегда были определённые трудности с общественным порядком на субботней дискотеке, на сей раз проблем не было, ребята с оперотряда хорошо справлялись со своей работой. Посему во время дискотеки мы позволили себе немного расслабиться, организовав в банкетном зале столовой пионерлагеря небольшое застолье для организаторов учёбы и приехавших к нам в гости «друзей комитета». В общем, все хорошо провели время, комсомольский актив на дискотеке, а мы за банкетным столом.

В конце мая месяца должен был состояться институтский туристический слёт, к нему было всё готово, сформированы команды, штаб слёта, утверждена его программа. Однако дальше произошло то, чего никто не ожидал, в самый последний момент турслёт запретили, причём без всякого объяснения причин. Потом только выяснилось, что комсомольские туристические слёты ни в чём перед властями не провинились, их запретили всего лишь за компанию со слётами КСП (клубы самодеятельной песни). К бардовскому движению с названием КСП партийно-комсомольские чиновники относились весьма сдержано, серьезного контроля властей за этим движение не было, его терпели, пока те не пересекали определённую красную черту. В середине мая 1981 года эту условную черту пересек московский городской клуб КСП на своём юбилейном 25 слёте. Он был очень популярен среди молодёжи и проводился с большим количеством участников. Так вот, кому-то из них в конце бардовского мероприятия пришла в голову «гениальная» идея из пустых бутылок выложить на видном возвышенном месте надпись «Слава КСП». Местные жители, прежде чем забрать стеклопосуду, сфотографировали сию надпись и послали фото кому надо, как говаривали в то время. Партийно-комсомольские органы восприняли её как насмешку над самым популярным партийным лозунгом «Слава КПСС», который в советское время висел всюду. В общем, с такой оценкой они не ошибались, это была издёвка над банальным, всем порядком надоевшим лозунгом. Кроме того, легкомысленная надпись, сделанная из бутылок, восхваляла КСП, а это массовое движение из-за подчёркнутой аполитичности находилось в сложных отношениях с партийно-комсомольскими властями. Результатом этого скандала был полный запрет всех слётов КСП, а заодно и комсомольских турслётов. Спустя некоторое время оставили в силе только запрет слетов московского городского клуба КСП, его возобновили лишь через пять лет.

Наш комсомольский туристический слёт должен был состояться через две недели после громкого скандала с московским клубом КСП, поэтому к создавшейся ситуации местные власти отнеслись в высшей степени серьёзно. Туристические команды подразделений Института были готовы, но дабы они не провели неофициальный турслёт без ведома комитета комсомола на традиционной для нашего мероприятия поляне, туда были отправлены Макаров и Румянцев, освобождённые заместители секретаря. Срок их дежурство совпадал со временем нашего несостоявшегося мероприятия, с вечера пятницы до полудня в воскресенье. Товарищи из местного отделения КГБ снабдили ребят армейской рацией для доклада время от времени обстановки на лесной поляне. Разумеется, на ней самопальный турслёт никто проводить не собирался, зачем нарываться на неприятности с властями, которые дали команду жёстко пресекать любую попытку нарушить запрет. Прекрасных мест для отдыха вокруг Протвино предостаточно, всем хватало, некоторые институтские туристические команды вместо комсомольского слёта просто организовали свои пикники на природе и были тем довольны.

Забрать ребят должны были Толя Толстенков и я, для этого партком Института выделил нам свою персональную «Волгу». Понятно, прежде чем покинуть поляну, ребятам нужно было прийти в себя после ночного дежурства, поэтому мы не могли приехать к ним без холодного пива и соответствующей закуски. Выходим из машины, видим две палатки, рядом костревище, в сторонке пустые бутылки. По всему было видно, прошлым вечером Макаров с Румянцевым хорошо отдохнули на природе у костра, от души, а теперь отсыпались. 
– Подъём, – громко скомандовал Толсненков, – ребята, пора домой.
Первым вылез из своей палатки Румянцев. Выглядел он неважно, явно перебравшим накануне.
– Привет! А времени сколько уже?
– Скоро двенадцать.
– О! Мне давно пора доложить обстановку.
Женя скрылся в своей палатке, там находилась рация для связи с товарищами из местного отделения КГБ. Затем появился Макаров, с тем же помятым видом, как у и его коллеги Рямянцева. Вскоре пиво с закуской стояло на пеньках, мы вчетвером плюс парткомовский шофёр приступили к трапезе на природе и очень хорошо посидели. Затем разобрали палатки, загрузив их с сопутствующими вещами в багажник «Волги», после чего отбыли в Протвино. Институтский комсомольский туристический слёт 1981 года на этом был закончен. 

По договорённости с Толстенковым я его иногда подменял в качестве секретаря Комитете комсомола ИФВЭ, бывало, что он не имел возможности выполнять свои обязанности или по определённым причинам не хотел. Последнее обстоятельство сложилось, когда ему надо было поехать на сентябрьскую учёбу комсомольских секретарей научных институтов Московской области. Дело в том, что он уже там был в свой первый двухлетний рабочий срок, повторный курс ему был ни к чему, а у наших освобождённых замов была учёба по своим направлениям. Для согласования замены мы в июле месяце вдвоём отправились в Московский областной комитет ВЛКСМ. Добрались туда легко, Дирекция Института для этой поездки предоставила нам служебную легковую машину, комитет комсомола она уважала, поэтому просьбы о предоставлении транспорта удовлетворяла без особых проблем. В Отделе науки комсомольского обкома Толстенков представил меня как своего приемника, хотя на самом деле я таковым не был. Наш секретарь был в хороших, приятельских отношениях с ребятами из Отдела науки, к Институту физики высоких энергий те относились с большим почтением, охотно рассказали о своих делах. Так в приятной беседе поговорили, согласовали замену, после чего мы отправились домой. Через несколько дней у меня начался отпуск. Вернувшись на работу, узнал, что в канцелярии Института меня ждало направление на учёбу секретарей ВЛКСМ научных институтов Московской области. Оформил за счёт ИФВЭ командировку и отправился по указанному адресу: Международный молодёжный центр ЦК ВЛКСМ, Химкинский район, посёлок Ивакино.

Последний год активной комсомольской деятельности

К Московской летней олимпиаде 1980 года был построен гостиничный комплекс для размещения гостей из дружественных молодёжных организаций. Там были не только жилые комнаты, а ещё большой и малые конференц-залы, бассейн, спортзал, столовая, кафе с баром и многое другое. После окончания олимпиады гостиничный комплекс передали Центральному комитету ВЛКСМ для проведения различных комсомольских мероприятий всесоюзного, городского и областного масштаба. В частности, Московский областной комитет комсомола периодически проводил там учёбу своего актива. Я заселился в трёхместный номер, познакомился со своими соседями, они оказались очень приятными ребятами, мы быстро подружились. Пошли обозревать окрестности, вполне благоустроенный посёлок Ивакино располагался на живописном берегу Канала имени Москвы, на той стороне виднелись дома окраины города Долгопрудного. Где-то недалеко на западной стороне взлетали и садились пассажирский самолёты, то был новый аэропорт Шереметьево-2, построенный специально к Московской олимпиаде. Мне всё понравилось, комфортабельная гостиница с хорошими условиями для учёбы и отдыха, новые приятели, уже в первый день я был рад, что приехал туда. В настоящее время сей гостиничный комплекс носит название Парк-отель «Олимпиец», а посёлок стал кварталом «Ивакино» подмосковного города Химки.

На следующий день после заезда началась сама учёба, она была не обременительной, занятия продолжались недолго, с 10 до 14 часов. Тема лекций была весьма разнообразной: практика комсомольской работы (проведение заседаний, конференций, выборы актива и так далее), текущая международная политика, этика, психология и некоторые другие темы, которые организаторы учёбы считали полезными секретарям научных институтов Московской области. После занятий обычно играли в футбол в спортзале, плавали в бассейне, ходили в бар или выходили на прогулку по окрестностям Ивакино. Комсомольские секретари научных институтов оказались замечательными ребятами, мы быстро подружились друг с другом, скучно нам не было. Одним из моих соседей по койке в нашем гостиничном номере был Миша, врач из Москвы, сотрудник какого-то областного медицинского института. Парень был из тех, кого называют душой компании, он стал организатором небольшой дружеской тусовки, которая образовалась в нашей комнате. По вечерам мы собирались, пили вино, рассказывали анекдоты и забавные случай из своей жизни, пели песни под гитару, всем было весело. Вот так прошли две недели учёбы, больше похожей на отдых. Дальше нас отпустили домой на двухдневный отдых, после чего был запланирован выезд на недельную практику в один городов Московской области.

В понедельник, в первый день выездной учёбы мы отправились на выделенном нам автобусе в город Загорск (ныне Сергиев Посад). В горкоме комсомола нам прочли лекцию с информацией о городе Загорске и его окрестностях, рассказали о запланированной программе выездной учёбы. После чего отвезли в местную гостиницу для заселения, места в ней для нас были забронированы заблаговременно. Разумеется, вечером мы отправились в Троице-Сергиеву лавру, главную достопримечательность города. Я был ошеломлён увиденным, поэтому потом, в течении всей учебной недели не было дня, что бы я не посетил лавру, и не важно был ли я с ребятами или приходил туда один. То было самым ярким впечатлением поездки в Загорск. В последующие три дня мы посетили три разных научных института, с достаточно полным освещением работы каждого из них, с акцентом на работу в них молодёжи и роли во всём этом соответствующей комсомольской организации. В общем, эти экскурсии для секретарей научных институтов области были и полезны, и интересны, таково было общее мнение. В пятницу, в последний день выездной учёбы мы посетили ещё одну достопримечательность города, а именно Музей игрушки, весьма и весьма интересный. На этом наша недельная учёба в Загорске закончилась, мы вновь отправились домой на двухдневный отдых.

Оставалась ещё одна неделя учёбы комсомольских секретарей, последние пять дней дружеского общения со своими новыми приятелями. Приехав в Молодёжный центр я с удивлением увидел там множество военных в зелёных фуражках, в своём большинстве молодых офицеров, лейтенантов и старших лейтенантов. Их собрали на недельное совещание комсомольских секретарей пограничных застав, которое проводилось в большом конференц-зале. Спортзал и бассейн отдали в распоряжение пограничников, но нас особо не расстроило, ибо в последние дни учёбы свободное время мы использовали для общения в хорошей дружеской компании. Как и прежде, тусовки проходили в нашем гостиничном номере, веселились в нем допоздна, последние гости уходили от нас далеко за полночь.

Тогда же случилось одно незаурядное событие, о котором до сих пор с удовольствием вспоминаю. Так вот, сижу я своём гостиничном номере, как вдруг залетает Миша, мой сосед по номеру и ошарашивает меня вопросом, не хочу ли я посмотреть на Льва Яшина и Анатолия Фирсова, которые сидят за столиком в баре, их пригласили на встречу пограничники. Хочу и даже очень, разве можно упустить такой случай, ответил я, и мы отправились в бар. Да, действительно, это большая удача увидеть так близко лучшего вратаря мира 60х годов Льва Яшина, а с ним своего любимого хоккеиста, нападающего сборной СССР Анатолия Фирсова, неоднократного чемпиона первенств страны, Европы, мира и Олимпийских игр. Заходим в бар и видим такую картину, за столиком сидят четверо: некий полковник пограничных войск, Яшин, Фирсов и ещё один молодой человек, как потом выяснилось капитан футбольной команды ЦСКА Александр Тарханов (в будущем известный тренер). Сидят, попивая из бокалов какие-то напитки, и болтают в ожидании встречи с пограничниками. Мы с Мишей взяли по коктейлю и сели за свободный столик совсем рядом со звёздами советского спорта, было хорошо слышна о чём они беседуют между собой. Яшин и Фирсов рассказывали байки из своей спортивной жизни, все четверо от души хохотали. Я с моим другом слушали их, едва сдерживая смех, истории и в самом деле были очень весёлыми. Вскоре всю четвёрку пригласили в конференц-зал, мы тоже туда отправились. Встреча со звёздами советского спорта оказалась весьма увлекательной и интересной, никто из зрителей не скучал, мне она запомнилась.

Последняя неделя нашей комсомольской учёбы промелькнула незаметно, жаль было с ней расставаться, ибо она не особо нас затрудняла, то был скорее отдых нежели работа.  Сдав экзамен больше похожий на собеседование с двумя разновидностями оценок («отлично» и «хорошо»), мы получили удостоверение о прохождении учебного курса Московского областного комитета ВЛКСМ. Наступило время отъезда домой, с новыми друзьями прощались со слезами на глазах, для некоторых в буквальном смысле этого слова. Большинство из нас понимало, что нам больше не суждено было встретиться, ибо почти все подошли к возрастной границе выхода из рядов ВЛКСМ. Ясно было, что через два года новая областная учёба секретарей научных институтов Московской области пройдёт в новом составе. Сейчас я с большой теплотой вспоминаю то время, считая его одним из самых лучших периодов в моей жизни.

Я вернулся в Протвино в период окончания комсомольской отчётно-выборной компании в подразделениях Института, фактически она прошла без моего активного участия, хотя именно я отвечал за её проведение. А вскоре состоялась очередная отчётная конференция комсомольской организации ИФВЭ. Поскольку выборы нового институтского комитета комсомола не проводились, то конференция носила рабочий характер, была достаточно скромной без помпезных мероприятий и важных гостей. Соответственно организационной работы было немного, с ней вполне справлялся наш зам по оргработе Женя Макаров, а мы с Женей Румянцевым сидели в кабинете ВикВикича, директора Дома культуры «Протон», готовые в случае необходимости прийти на помощь Макарову. За конференцией следили по радиотрансляции из большого зала ДК, которая негромко звучала в кабинете директора. В общем-то ничего примечательного в выступлениях докладчиков не наблюдалось, я и Женя Румянцев не особо их слушали, куда интересней были забавные истории в жизни ВикВикича, коими он нас развлекал. По окончании отчётной конференции для узкого круга комсомольского актива в нашей квартире состоялся небольшой дружеский банкет, а затем до поздней ночи традиционная игра в парный деберц.

Так начался для меня последний год моей активной комсомольской деятельности, он по определённым причинам окажется не таким, как прежние три. Дело в том, что в конце 1981 года я стал чувствовать определённую усталость от своей работы в институтском комитете, прежний интерес к ней пропал, было большое желание избавить себя от этой изрядно поднадоевшей общественной нагрузки. Однако по разным причинам мне надо было доработать до осенней отчётно-выборной компании 1982 года. Я и работал, не перекладывая свои обязанности на других, но уж точно не перерабатывал, от моего былого энтузиазма ничего не осталось. Все комсомольские мероприятия в то время проходили на высоком организационном уровне, без всяких там проколов, ибо все мы в институтском комитете поднабрались опыта, хорошо знали свои обязанности и понимали друг друга с полуслова. Когда всё хорошо, всё гладко, то и памяти ничего не остаётся. Поэтому традиционные для нас выездная учёба актива в пионерлагере и туристические слёты совершенно не запомнились. Если не считать приезд на мероприятия в качестве гостей «друзей комитета», после чего у нас начинали весёлые пирушки в узком кругу, они надолго запечатлелись в памяти.

Я вернулся из своего летнего отпуска в начале сентября восемьдесят второго года к самому началу отчётно-выборной компании, в конце которой состоялась моя последняя институтская конференция. К этому времени наш секретарь нашёл себе приемника, Толстенков потихоньку начал ему передавать дела. Заместитель по оргработе Женя Макаров летом закончил заочный ВУЗ и тут же перешёл на работу в Отдел кадров Института. Его коллега Женя Румянцев оставался на новый срок, он ведь был ещё достаточно молод и проработает на разных комсомольских должностях ещё несколько лет до второй половины 80х годов. Подготовка и проведение отчётно-выборной конференции обошлась без выбывавших членов комитета, нам дали отдохнуть, освободив от сопутствующих организационных хлопот, чему мы были только рады. Как и годом ранее я предпочёл следить за ходом конференции по радиотрансляции, сидя в кабинете директора Дома культуры. Там собралась хорошая компания, хозяин кабинета милейший ВикВикич, Женя Макаров, я и кое-кто из «друзей комитета». Было весело, общались рассказывая разные забавные истории и анекдоты. За ходом конференции особо не следили, неинтересно и скучно, из года в год одно и тоже. В завершающей части отчётно-выборной конференции прошло награждение комсомольского актива Института грамотами разного ранга. Я за свою работу получил Почётную грамоту ЦК ВЛКСМ и к ней комсомольский значок, украшенный лавровой ветвью. Очень приятно было завершать своё пребывание в рядах ВЛКСМ столь весомой наградой, как считал тогда самой последней. Однако я ошибался, в следующем 1983 году будет ещё одна награда от комсомола, она окажется самой главной в моей жизни. И это отдельная история.

2019