Эвенкия

«Эвенк» - в переводе с эвенкийского – «настоящий человек»

     Эгоцентризм присущ всякому народу. Каждый из нас на подкожном уровне чувствует себя представителем лучшей и самой правильной части человечества. Поэтому китайцы свою страну называют Поднебесной, как будто небо существует только для них, а эвенки считают своих собратьев «настоящими людьми», как будто остальные хоть и ничего, но все же не то. Эта  человеческая особенность, если не сказать ограниченность, тем не менее создает изумительную полифонию мира, в которой очень разные народы по-своему счастливы от сознания, что их обычаи и уклад самые правильные и мудрые. Забавно, что люди, находящиеся в трудных условиях или имеющие  ограниченные возможности, умудряются посматривать на других, более успешных и процветающих, с «ироничного высока». Поэтому в русском лексиконе  японцы – это «япошки», немцы – «немчура», американцы – «америкосы»,  и список этот можно продолжить. Я полагаю, что подобная неполиткорректная терминология существует у всех народов. Австралийские аборигены, наверное, лукаво посмеиваются над «придурковатыми белыми» хотя бы за то, что те не умеют поймать голыми руками игуану, добыть огонь при помощи палочки и прокормиться в джунглях. Ничего удивительного, что парни одной деревни налиты спесью и полны высокомерия по отношению к парням соседней…

     Эвенки, какими я их увидел в Туре, выглядели плачевно. Испитые лица, асоциальные манеры, малоцивилизованный быт. Но, я уверен, в тайге они  полны содержания и достоинства. Окажись эвенк у нас в спутниках,- не сомневаюсь,  он чувствовал бы себя куда более органично, чем мы -московские жители, прилетевшие в эти края в поисках приключений.
 
      А мы, пролетев четыре часа до Красноярска, пересели там на винтовой Ан20,  чтобы уже через пару часов оказаться в Туре – столице Эвенкии, но по причине нелетной погоды до пункта назначения не долетели и сутки просидели в поселке Байкит. Нерастраченный эмоциональный заряд требовал выхода, но разрядить его не было почти никакой возможности. Единственное, что нам было доступно в этом таежном поселке, - это крепко выпить на веранде магазина «Северянка» водки «Березка» с килькой в томатном соусе и вкусить других, забытых уже прелестей прошлой советской жизни, встреча с которыми неожиданно всех растрогала. Проведя ночь в спартанских условиях местной школы-интерната, мы, помятые, но довольные, на следующий день добрались до Туры. После стольких мытарств, Тура ассоциировалась уже с факториями Аляски и краем земли. В  отличие от  полной безысходности  Байкита, где напротив «Северянки» была только одна «культурная» точка – магазин «Конкурент», Тура показалась нам центром цивилизации. Небольшой, хаотично застроенный населенный пункт на слиянии двух мощных сибирских рек с трудом можно назвать городом. Скорее это последний форпост цивилизации на границе бескрайней тайги. Упомянутая цивилизация была там представлена учреждениями эвенкийской администрации, двумя-тремя магазинами, неработающим рестораном, новеньким православным храмом, травяным стадионом, крохотной, но цивильной гостиничкой да странным глухим серым объемом дворца культуры, переделанного в ночной клуб. Этот монстр советской  архитектуры, утратив почти все витражи и окна после многочисленных реконструкций, стал похож на каменный  саркофаг, внутри которого происходила загадочная ночная жизнь. За полным отсутствием каких-либо других соблазнов, он как магнитом притягивал наше любопытство. В гостинице нам недвусмысленно дали понять, что ходить туда не стоит, местные обязательно набьют морду – такой здесь своеобразный обычай. Причем носителями этой традиции являются вовсе не эвенки, законные хозяева здешних мест, а свои же, русские.

     Что было делать, - мы улеглись спать, так и не познав прелестей Туринской ночной жизни, зато сохранив нетронутыми свои лица, а мой рассказ лишился увлекательного батального эпизода.  С утра все собрались на вертолетной площадке для последнего броска за полярный круг в самые малоизученные и ненаселенные места Сибири, на реку Мойерокан, по которой  нам предстояло спуститься на трех рафтах по бурливым порогам в нехоженых местах, где медведя или оленя встретишь скорее, чем человека.

     Загружаясь в потрепанный вертолет, с гордой надписью «Эвенкия» на  закопченном борту, пытливо и с надеждой смотрели мы в сосредоточенные лица  летчиков и механиков, торопливо что-то еще докручивающих в области силового агрегата. Расположившись кто как на рюкзаках и тюках снаряжения, с любопытством оглядывая безалаберный хайтечный интерьер с какими-то коммуникациями, тягами, тросами и емкостями с горючим, мы  выпили для храбрости и наконец расслабились, полностью доверившись экипажу. Два с половиной часа полета над девственной лесотундрой, распоротой как ударами кнута мощными порожистыми реками, с зеркальцами лесных озер да велюровыми  проплешинами болот, прошли незаметно. В этих краях вечная мерзлота, и поэтому поверхность лесотундры изрезана мелкой  сеткой  ручьев и речушек, сбрасывающих верхние воды. Было хорошо видно, как вся поверхность между разреженным частоколом лиственниц покрыта мхами и белоснежным ягелем – лучшим кормом для оленей, коих здесь, видимо, немало.
 
     Незаметно перевалив за полярный круг, мы приземлились на галечный пляж прямо у реки Мойерокан. Едва выгрузили скарб, - вертолет взревел, выбросил из-под себя разную мелочь и,  сделав  вираж, исчез из виду.  Сразу  навалилась оглушительная тишина. Чуть позднее ухо стало различать, как журчит по гальке река и гудят комары. Умиротворенно пригревало ласковое солнце, день клонился к закату, и  путешествие, наконец, началось.

    Подгоняемые нерастраченным азартом, в сгущающихся сумерках мы судорожно кидали спиннинги, чтобы поймать первый трофей, - но тщетно. Андрей, самый азартный и опытный тайменьщик, всем нам уже говорил, что ночью таймень берет на мышь. Для этой цели он по большому блату заказал у именитого мастера мышей ручной работы, хотя их можно было купить и в рыболовном магазине. С трудом сдерживая нервную дрожь, мы вооружились необычной насадкой и почти всю ночь охотились на эту редкую рыбу. По информации знатоков, таймень в этих водах бывает очень крупный, до 20 кг, поэтому волнение и нервные затраты в ожидании рывка при каждом забросе были нешуточными. Однако таймень не ловился и, несолоно хлебавши, на рассвете все отправились спать. Ночь в палатке  оказалась почти комфортной, - мешала только галька, выровнять которую было невозможно. Утром болели бока, но, как выяснилось, в наш комплект входили самонадувающиеся матрасы, последнее достижение науки, и в дальнейшем мы спали с комфортом.

     Утром, быстро собравшись, мы сели на рафты и пошли в первый переход. День был ясный, в солнечных лучах после дождя искрилась тайга, почти целиком состоящая из лиственницы, которую я впервые видел в таком количестве. Ее яркая зеленая хвоя, отороченная темной бахромой лишайников, на светлых желтоватых коврах мхов, в этот день создавала иллюзию райского умиротворения, хотя было понятно, что это крайний север и через какой-нибудь месяц сюда придут зима и стужа. Действительно, за время нашего путешествия погода менялась по нескольку раз в день: от безоблачно-летней до сумеречно-осенней, а иногда еще с таким  морозным дыханием, что казалось, северный ледовитый океан уже за ближайшей сопкой.
 
      Однако первый день был прозрачен и зноен, и почти всем посчастливилось поймать по небольшому тайменю, а то и по паре.  Не повезло только мне и Жене – рыбаку, может быть, самому опытному и обычно весьма  удачливому. При этом у меня было несколько сходов крупных тайменей с обрывом лески, а у него просто «голяк».
 
     От первых трофеев и полученного заряда адреналина у друзей уже светились глаза, их движения стали более резкими и порывистыми. Я свои неудачи переживал несильно, поскольку мне более чем рыбалка интересно было все вокруг: погода, ландшафт, вода, тайга и небо. Евгений же был расстроен не на шутку и сделался даже сумрачен лицом.  Ему видимо мерещились кошмарные картины о том, как в Москве друзья будут над ним подсмеиваться за такую невезуху. Но волнения были преждевременны, так как рыбацкая удача, в конце концов, выпала на долю всем. Мы встали на стоянку  напротив высоченной скалы над устьем ручья. Для съемки панорамы с уникальной высоты мы с отцом Андреем в сопровождении проводника совершили восхождение на вершину. Подъем по каменным осыпям с кино- и фотоаппаратурой оказался довольно труден. Уже на вершине, продравшись сквозь заросли искореженных полярным холодом лиственниц с характерно закрученными по часовой стрелке стволами, (отец Андрей пояснил, что в этих краях дерево как бы поворачивается за солнцем), мы, наконец, вышли на узкое острие утеса. Вид открылся замечательный. От сумасшедшей высоты и первозданной красоты кружилась голова. Река была где-то внизу под ногами, слева крутым изгибом в нее вливался приток и до горизонта – сопки, покрытые лесом. Наша стоянка на берегу совершенно терялась в окружающем пейзаже.

     Здешние реки чисты и прозрачны, и это не удивительно, - они вовсе лишены растительности. Практически, это каменистые галечные русла. Как и чем здесь кормится рыба? Ответ до безобразия прост: вся рыба плотоядная,
поэтому на блесну хватает и сиг, и хариус, а лучшая приманка для тайменя – мышь или бурундук.

     «Таймень» – даже в имени чувствуется энергия. Когда он борется и делает «свечи» над водой, когда спиннинг рискует сломаться, нервная дрожь не оставляет тебя долгое время и не отпускает даже во сне.

     Красивая буржуазная традиция отпускать пойманную рыбу, безусловно, гуманна, но, посмотрев, как из крепкого рта тайменя плоскогубцами с мясом извлекается снасть и как не сразу он уходит, с трудом справляясь со стрессом, - я лично утратил остатки охотничьего азарта и, в конце концов, просто перестал рыбачить, - стало совестно уродовать эту удивительную рыбу.

     День за днем мы спускались вниз по реке Мойерокан. Левый берег был, как правило, пологим, зато правый отвесно поднимался метров на пятьдесят-шестьдесят вверх. Эти выветренные, испещренные трещинами сланцевые скалы создавали постоянно меняющиеся картины. Их величественный вид завораживал и будил фантазию. Временами казалось, что это руины крепостей древних гипербореев, иногда - что это остатки гигантских скульптур, так причудливо они были выветрены.

    На последней стоянке накануне отлета наши проводники устроили нам походную баню. Я особенно настаивал на этом пункте программы, поскольку изучал бани разных стран и народов, проектировал русские бани «по-черному» и «по-белому» и без хвастовства знаю в этом толк.
 
     Принцип походной бани мне был понятен, но испытать доселе не доводилось. На поверку дело это оказалось  непростым, во всяком случае, трудоемким. В лесу заготовили четырехметровые бревна из сухой лиственницы и тонкие жерди для каркаса и общими усилиями дотащили их до берега реки.
 
     Камней под ногами было много, но нужны были камни особого свойства, близкие по структуре к базальту, чтобы не трескались при нагреве. На костре из параллельно уложенных  бревен  проводники выстроили аккуратную гряду из двух-трех десятков камней размером с небольшую дыню. Огонь горел часа три, пока камни не раскалились докрасна. Параллельно шла работа по строительству парной. Каркас, 160х180х180 с диагональными связями, герметично обтянули полиэтиленом,  проклеив стыки скотчем. Нижний напуск пленки надежно пригрузили прибрежной галькой. Двери в виде полога соорудили из того же полиэтилена. Галечный  пол парной устелили мягчайшей хвоей лиственницы, а в центре в небольшое углубление выложили груду раскаленных камней. По углам поставили складные скамейки – и баня была готова. День выдался пасмурный и очень холодный, все были тепло одеты. Недоверчиво глядя на  легкое сооружение, мы боязливо стянули с себя куртки, шапки и свитера  и зашли внутрь. Поразило непривычное ощущение парной, - сидишь как будто в светлом аквариуме. Неуверенно плеснули на камни первую кружку кипятка,  и тут же отлегло от сердца: пар был изумителен! Сразу запахло лиственничной хвоей, весь объём парной наполнился влажным жаром, и уже не верилось, что одна только тоненькая пленка отделяет нас от заполярного холода и ветра.
 
     Уже через минуту, буквально изнывая от жара и удовольствия, все с дикими криками высыпали на берег и попрыгали в ледяные струи, на которые пять минут назад и смотреть-то было зябко. Молчаливые скалы содрогнулись от эха, многократно отразившего истошные, временами нецензурные вопли купающихся.
 
     К всеобщему удивлению, перепады температур так всех завели, что мы повторили купание в ледяной воде раз шесть и от пережитых контрастов были, как будто заряжены электроэнергией. Уверен, эта баня, нам надолго запомнится.

     Назавтра мы ожидали вертолет, но боялись застрять, зная ненадежность здешней погоды.

     К тому же Батюшка рассказывал всякие страшилки, как они когда-то просидели на Шпицбергене без еды и водки(!) целую неделю в ожидании вертолета и смогли выбраться лишь после того, как призвали этот самый вертолёт напряженным усилием коллективной воли. На всякий случай мы тоже старались изо всех сил.

     Задолго до появления вертолета то одному, то другому из нас начал мерещиться шум винта. Чтобы как-то справиться со слуховыми галлюцинациями и скоротать время мы расстреляли все патроны по импровизированным мишеням, но вертолет все не летел.

     Наконец, стрекот стал нарастать по-настоящему и он появился. На нетронутой галечной косе вертолет показался пришельцем из другого мира. Однако будничные лица летчиков, лениво покуривавших у трапа, обескураживали и даже оскорбляли наши чувства первопроходцев, но, делать было нечего, на земле, наверное, уже не осталось мест, где ни ступала бы нога  авиатора, и любой туристический экстрим на поверку оказывается хорошо подготовленной театральной постановкой.
    

Сергей – главный организатор поездки, насмешливого нрава, подвижный как ртуть, очень эрудированный и быстро мыслящий, безусловно, лидер группы, географ по образованию и призванию,  – финансист по жизни, страстно любящий путешествия.

Батюшка – священник по призванию, географ по профессии, человек, побывавший от Шпицбергена до Камчатки в период мирской жизни. Много испытав, он сохранил истинную доброту и жизнелюбие. Страсть к путешествиям и общению с друзьями, как мне кажется, не дают ему окончательно отойти от мирской жизни.

Андрей – молодой предприниматель, азартный рыбак, веселый, добродушный  и темпераментный.
 
Александр – типичный московский интеллигент, предпочитающий путешествовать там, где есть теплый душ, но умеющий отдать должное
и экстриму. Искренен, жизнерадостен, смешлив, необидчив, легок в общении.

Евгений – немногословный молодой географ,   опытный и умелый рыбак, надежный товарищ.

Я – все тот же «озабоченный архитектор», путешествующий, фотографирующий, рисующий и пишущий.

2007 г.