Лощинка 60

 


      Из Дамаскино мы переезжаем  на Четвёртую площадку - Кильмезь.
    По дороге остановились в деревне Лощинка - родине матери. Тут жила наша бабушка. Муж её — наш дед, погиб перед войной и она жила одна. Её дети - наши тётки и дядьки разъехались по всей стране. По хозяйству ей помогал одинокий дед из соседней деревни Иванково Константин Захарович. „Костя Захарыч“- так звали его все.
   В это же время к бабушке приехала из посёлка  Устье Лобани  сестра матери  с мужем  и двумя сыновьями.
  Из Кильмези приехала двоюродная сестра бабушки, почти ровесница нашей матери, с мужем и тремя детьми.
   Разместились кто где - дети  в избе, а остальные в сенях, на сеновале и у соседей - наших родственников, которых была половина  деревни.
  Все помогали  бабушке. Хозяйство у неё было большое - корова, утки, куры и поросята. По утрам корову выпускали в стадо, уток гнали на озеро. Бабушкины поросята были с тёмной пятнистой шкурой, плоские, как лещи, и не жирные - потомки диких свиней - кабанов, которых по окружающим лесам водилось много. Там их ловили маленькими и держали дома.
   Рано  утром по улице проходил колхозный бригадир, стучал в окно и сообщал куда бабушке идти на работу в этот день.
  В свободное время мы занимались исследованием деревни и окрестностей.
   Лощинка стояла рядом с Сибирским трактом примерно в километре  от моста через реку Вала. Огородами бабушкина сторона деревни примыкала к  сильно изогнутому озеру Круглыш,  широкой и глубокой старице реки Вала.
  За озером на песчаной косе был лесок из осин, вётел и ивы. За ней  был уже берег реки Вала. На другом невысоком  берегу реки  были луга, за ними круто поднимается высокая Красная гора, густо поросшая хвойным лесом. С самого верха горы часто раздаётся  звук проходящего поезда.
  Отец в один из дней взял нас с братом за реку. Моста через реку ещё не было - его разбирали каждую весну перед ледоходом, а после половодья снова восстанавливали.  До завершения строительства моста, автомобили, гужевой транспорт и пешеходы переправлялись через реку  на пароме.
  Когда мы подошли к реке, паром понемногу заполнялся у противоположного берега. Ниже по течению восстанавливали мост. Рабочие, стоя на лесах,  забивали очередную сваю  большой бабкой - толстым бревном с четырьмя ручками по бокам. Леса были закреплены на двух скреплённых вместе больших лодках. Свая была толстая, били дружно по команде одного из рабочих. Тот кричал: „Рраз, рраз!“  Вот они прекратили бить, положили бабку на леса и отплыли к берегу. На свае остался стоять  мужик с копной рыжих волос и раскидистой  рыжей бородой. Он немного постоял, переговариваясь со стоявшими на берегу, закурил, присел на корточки, а потом сел, свесив ноги, на высоте метров трёх над быстрым течением. Мы подошли к костру, вокруг  которого сидели рабочие. В котле  готовился обед.
  Отец поздоровался с каждым за руку, видимо они были давно знакомы. Разговорились. 
   Вот паром двинулся с той стороны, мы пошли на причал. С парома съехали две машины, телеги, сошёл народ. Мы подождали, когда заедут машины и тоже зашли на паром. За трос тянули двое  - один молодой, другой постарше. Молодой   в рукавицах захватывал толстый трос  и тянул его на себя, упираясь и переступая с ноги на ногу. Старший орудовал толстой доской с пазом для троса, небрежно, как казалось, выбрасывал  её вперёд и резко, как двигают весло, подавал трос назад. Паром шёл, на удивление, быстро.
  Оказавшись на другой стороне, мы пошли по берегу вниз по течению. Примерно напротив Лощинки отец повёл нас вверх по склону в густой лес из  высоких деревьев, между которыми очень густо росли  осины, берёзы, вязы и орешник.
     Пробираясь по лесу, обходя слишком густые заросли, мы неожиданно оказались на  берегу   небольшого озера, почти круглого метров сорок-пятьдесят диаметром. По самому краю берега  росла высокая трава. Мы за отцом пробирались вокруг озера. В одном месте на берегу мы попали на участок, на котором  лес был заметно светлее, чем рядом. Это была давняя  просека в сторону лугов шириной три-четыре метра, деревья, в основном осины, на ней были моложе окружающих. Тут же валялись остатки какой-то деревянной почти сгнившей  конструкции из досок и жердей с коваными металлическими деталями.
   Мы полностью обошли озеро вокруг. В одном месте  мы нашли сильно выцветшую обёртку от конфеты с надписью латинскими буквами и синевато-рыжей бабочкой на картинке. Отец просто сказал, что это люди из-за границы приезжали за кладом Колчака и фантик их, и остатки конструкций тоже кладоискателей. Озеро, по рассказам местных, было такое глубокое , что трое связанных вожжей не доставали до дна, а это около тридцати  метров .
  Дальше мы двинулись вверх по крутому склону Красной горы. Скоро сквозь деревья стало видно реку Валу, деревню Лощинку, подальше большую деревню Вихарево и ещё вдалеке несколько деревень, поля, дороги и перелески. Почти у самого верха горы на склоне неглубокого оврага  остатки нескольких землянок с проваленными потолками из гнилых уже брёвен. Тут, как говорят местные, скрывались   с давних времён  беглые, по разным причинам,  люди.
  Прошли по лесу и вышли на железную дорогу. Пощупали. Крепкая. С восточной стороны слышим шум поезда. Отошли на опушку леса. Ждём. Вот показался огромный  паровоз с чёрным-чёрным дымом из трубы и гремящими  грузовыми вагонами. Потрогали рельсы - тёплые. Пошли обратно почти по тому же пути.
  Спустились к реке и переплыли обратно с рыбаками из Лощинки.
  После этого путешествия, мы с братом спросили бабушку о подробностях. Она охотно и очень подробно с указанием времени и имён рассказывала о многих событиях, связанных с Красной горой - всё, что она сама видела или  слышала от очевидцев. Лес на  горе был только началом бора, который широкой полосой шёл почти до устья реки Валы. В случае опасности такие люди быстро разбегались по этому  лесу или даже подолгу жили в дебрях, питаясь охотой и подножным кормом, в том числе и диким мёдом. Иногда  они выходили к деревням и просили или крали еду. Некоторые подробности были очень страшные.
   Особенно запомнился рассказ о молодой женщине, которая в мороз по снегу почти дошла до деревни со стороны Красной горы. Её рано утром  учуяли собаки, которые были с рыбаками на реке. Она  была без сознания и обморожена. Одета она была по-летнему и поверх своей одежды толсто обмотана тряпками.  В деревне её откачали и отогрели. Скоро из райцентра приехали люди на машине. По следу они нашли на горе в землянке двоих замёрзших. Всех увезли в район.   
  Рассказывала бабушка  о жизни деревни и о наших предках. У неё была замечательная память, как и у всех её детей. Очень цветасто она рассказывала поздними вечерами нам  первородные  сказки, которые в книжках  я встретил много позже, хотя и очень их любил и люблю читать. Некоторые народные слова из бабушкиных сказок в то время были даже непечатными. Мать тоже знала эти сказки, но некоторые слова заменяла другими.
   Мне долго снилась  Красная гора, с отчётливыми лицами людей, стоящих на её крутых склонах. Снилась она  даже в  1983-84 году - во время моей  командировки в Африку, да  и позже. Увидев,  как  в фильме „Угрюм-река“ Прохору Громову привиделась шаманка Синильга на  уступах скалистого берега, я сразу представил Красную гору.
   Совершенно свободного времени в гостях у бабушки почти не было: пололи огород, гоняли уток на озеро, кормили скотину. Костя Захарыч  занимал нас часто. Особенно мы были полезны в заготовке ивового корья. С утра он выводил всех детей лет с шести, а это было пять-шесть человек, на берег Валы в густые ивовые заросли. Там  двое-трое постарше получали инструмент для плетения лаптей - кочедык. Сам рубил под корень не очень толстые ивовые стволы, раскладывал их ровно на землю, учил  снимать кочедыком кору и показывал чистое от кустов место для сбора добычи. Все были при деле. Когда куча была достаточной, он делал вязанки от маленькой до огромной, каждая ровненькая с лямочками, как у рюкзака  из этой же коры. Каждому одевалась на спину удобная вязанка по росту и мы  цепочкой сквозь кусты выходили к деревне. Дома корьё  раскладывалось на сушку по двору на забор, на дрова  и просто на землю. Когда набиралась большущая телега корья, Костя Захарыч вёз  его  сдавать в деревню Вихарево, тополя и дома которой были видны от бабушкиного дома.
   На озере у деревни было много свободно лежащих на берегу долблёных лодок с которых ловили рыбу сетями, фитилями и мордами. Днём на лодках плавали только дети - почти  все взрослые сутра до вечера были на работе. Мы брали две лодки - в одной  мы с братом , а лобанские братья - в другой. Мы проверяли рыболовные снасти, плавали наперегонки, брызгались с помощью вёсел. Это иногда переходило  в рукопашные разборки - мы побеждали. Мирились быстро.
  Под обрывистым берегом со стороны деревни были небольшие площадки, на которых стояли временные печки с котлами, трубками, корытами с водой и рядами четвертных  бутылей с мутной кумышкой — местное название самогона. Мы попали в сезон заготовки этого продукта. О своих наблюдениях мы рассказали старшим ребятам. По их заказу мы принесли им на берег Валы одну такую четверть. Там были ещё двое ребят из местных. Тут же они все начали дегустировать продукт, закусывая зелёным луком и ещё чем-то, что в них тоже долго не задержалось. После этого они стирали одежду, сушили её на ветру и долго лежали неподвижно на траве.
   С противоположной от тракта стороне деревни через небольшой пустырь был выселок - несколько изб, почти все без пристроек и огородов. Семьи и одинокие  жили там в основном  временно. Эти люди,  в большинстве своём, отличались от местных говором и даже внешне.
     -А к нам машина приехала, а к вам не приехала! - кричала нам  девочка из кучки  детей, когда мы с ребятами через выселок шли с реки.
       Около дома без сеней, только с крылечком под общей крышей, стояла большая чёрная машина. Несколько соседей стояли у своих домов. Вот из этого дома незнакомые люди вынесли детали самогонного аппарата и погрузили в машину, а потом вывели кудрявого и смуглого мужичка. Все расселись в машине и быстро уехали.  Из дома слышались громкие женские причитания. Дети цепочкой, приподнимая самых маленьких на ступеньки, побежали на крики. 
   Посреди деревни стояла  качель в виде буквы „П“  выше ближней избы.  Верхняя  перекладина свободно вращалась в отверстиях столбов.  Две длинные жерди с расклиненными в перекладине концами,  свисали с неё и были скреплены внизу цепью, на которую клалась доска-сидение. На ней можно было раскачаться так, что сделать полный оборот через верх. Рассказывали, что в предыдущем году на этой качели разбились, хотя и были привязаны вожжами к жердям, двое ребят пришедших из армии и девчонка - их ровесница. Были и другие случаи увечий из-за этой качели. Тут я наивно захотел спасти деревенский народ, снял с качели доску и унёс её на бабушкин двор к большой колоде для колки дров. Взяв острый топор, я, как делали взрослые, прижал доску ступнёй левой ноги. Доска легко раскололась, лезвие прошло до подъёма  ступни и носок топора  вошёл в неё насквозь. Ногу мне перевязали, приложив свекольные листья и устроили меня под  домотканым пологом на высокой лежанке в сенях бабушкиной избы. Все входящие и выходящие заглядывали ко мне, рассказывали новости, приносили чего-нибудь - я был центром внимания. В очередную отправку телеги с корьём дней через пять-семь меня водрузили на него сверху и повезли в медпункт  деревни Вихарево. Там метод лечения  одобрили.
   Примерно через месяц мы поехали дальше. Приезжие родственники разъехались раньше.