Люди и вещи. Странные связи

       Глава 1

     Здесь, на двенадцатом этаже этого нового дома, еще не было номеров квартир, то ли жильцы еще не  обозначили номера, то ли, еще, не поселились. Хотя и были надписи мелом, которые трудно читались и были, в большинстве случаев, сильно потерты или вообще стерты. Пока мы высчитывали какая квартира может быть сорок восьмой, пришел лифт и с лязгом и электро моторным гудением открылись его двери.. Из лифта вышла женщина, лет тридцати пяти - сорока, в сером пальто с цигейковым, закругленным  воротником, тоже серым, но более светлым.
    - Вы не подскажете, которая, из квартир сорок восьмая? –
Потом опомнился и добавил –
    - Пожалуйста!
    Мой голос, гулко, усилился акустикой площадки, воздушным стволом лестниц двенадцати этажей, и потолком подъезда, это был последний этаж.
    - Вы хотите снимать комнату? – спросила она.
    - Да, но нам нужна сорок восьмая.
    Она подошла к квартире прямо против лифта и вставила ключ, но не стала открывать и спросила –
    - Кто вам посоветовал?
    - Вова, …  Майор Владимир Алексеевич… - сказал я, как можно спокойнее, формируя уверенность и искренность в голосе.
    Открывая замок она сказала –
    - Значит вам сюда, это и есть сорок восьмая. Заходите!
    Прошла вперед и шире открыв дверь, посторонилась, пропуская нас в довольно просторную и почти квадратную прихожую. Эта была планировка новых домов, которые, тогда, только, начали строить, постепенно прекращая строить малогабаритные «хрущевки». Прямо напротив входной двери, через открытую дверь, была видна просторная кухня, слева закрытая дверь в комнату, вправо уходил короткий коридор, в лоб, напротив входа в коридор, еще одна комната, слева, в коридоре, прижался к кухне общей стеной санузел с открытой дверью. «Да…» - подумал я -  «Решили строить более удобные квартиры, а санузел, все еще совмещенный».
   Хозяйка перехватив мой взгляд на санузел, улыбнулась и сказала –
    - В трехкомнатных и четырехкомнатных туалет и ванная раздельные, - потом добавила –
    - Проходите на кухню, там и поговорим.
    И ушла в свою спальню, вернулась, уже переодетая в длинный и пестрый домашний сарафанчик и белую блузку, под ним, с очень короткими рукавчиками, так, что руки были голыми, почти, по всей длине. В доме было тепло.
   Еще в прихожей, она сказала, что её зовут Валей и чуть помедлив, уточнила –
     - Валентина Васильевна, я, но никто меня так не называет и вам не обязательно, зовите Валей, хорошо? Фамилия моя Картина,  с ударением на «а», это, так, для сведения.
    Мы назвали наши полные имена и также разрешили обращаться только по имени.
    Мы прошли в просторную кухню, обставленную разношерстной мебелью. Здесь были и старый, почти, антикварный ореховый буфет и довольно большой, круглый, обеденный стол с толстыми ножками, фанерованный под ясень, стоявший у другой стенки, напротив от буфета, массивные, под красное дерево, полки над столом, и разные стулья, три из которых со спинками, но с разной обивкой и один табурет, выполненный в стиле «венских стульев», с гнутыми ножками. Газовая плита одиноко и неуютно торчала в полуметре от окна и метре от буфета. «Всё это, кроме плиты, видимо, из их старого дома, который и снесли под это строительство, с гарантией предоставления квартир в этих домах» - подумал я. И опять, хозяйка, как будто, прочитав мои мысли, сказала –
    - Здесь, на этом месте, близко к городу, была деревня, ее присоединили к городу и снесли, и построили микрорайон. Всех расселяли в разные концы города. Но мы не захотели съезжать далеко от этой дороги и  согласились подождать год. И нам дали, здесь, две квартиры – нам с мужем и сыном эту, и маме однокомнатную. Дальше по этой дороге деревня мамы, где она родилась и выросла. По началу, она туда ездила, чуть ли не через день, потом и вовсе переехала туда, когда умер, мой дедушка, ее отец. В свой родной дом переехала. Вот я и перевезла всю нашу мебель, сначала в мамин дом, потом сюда–  и как-то тепло посмотрела на буфет и погладила стол.
   Странно, то ли буфет и круглый стол, то ли ее манера говорить – не спешно, с маленькими паузами и вздохами, за которыми прятались какие-то воспоминания или недосказанные слова, отброшенные, за неуместностью или для краткости, и вся эта обстановка простоты, не прикрытой умеренности и какая-то возникшая пригородная общность, которая была у нее, как жителя той деревни со мной и с Рахимом, выросших, также, в пригороде, и тоже, с такой обстановкой, вот таким, почти, буфетом и таким же круглым столом, настроили нас на непринужденный и свойский характер поведения и разговора.
   Она встала и поставила чайник на плиту и сказала –
     - Давайте попьем чаю. У меня и бублики есть.
    Она, как-то быстро, но без суеты накрыла стол для чая. На столе появились, кроме бубликов, покупного печения и варенья из двух видов ягод, и сахарница, чайные бокалы, разно высокие и тоже, как и мебель  из «разных опер» и простые стальные ложечки.
    Разговор, дальше, шел за чаем, с паузами в речи говорящего, на пережёвывания или вставания за бубликом или забора очередной порции варения , в свою маленькую вареньицу, и терпеливых ожиданий слушателей. Она чутко следила за полнотой бокалов и не спрашивая подливала чай, мы же, без стеснения протягивали бокал, если он пустел. Даже сделали маленький перерыв, чтобы посмотреть комнату, которую, мы, с Рахимом, не сговариваясь, уже решили снимать. Там были -  раскладной диван и отдельная кровать, стоящая у противоположной, от дивана, стены и стол между ними, с двумя подстольными тумбочками, служащими опорой крышки стола и стандартный шифоньер и настольная лампа. Довольно широкое окно, намекало на хорошую освещенность, но был уже вечер и на улице было темно, как обычно, в это время, в северных широтах, и сейчас, этому намеку, нужно было верить. Осмотрев комнату и заглянув в санузел, по возникшей, от обильного чаепития, нужде, мы остались довольны.
    Когда мы вернулись за стол и продолжили чаепитие, я встал и сказал -
     - У нас есть одна проблема, Валентина Васильевна… -
    Я именно так сказал, называя её, полным именем, чтобы подчеркнуть, официальное и ответственное обращение, да и просительный характер своих слов –
     - Мы сегодня не сможем оплатить всю стоимость, за месяц. У нас была беда, недавно, и мы потратились, неожиданно. Это ничего, если мы дадим сейчас только тридцать рублей и через неделю остальные тридцать? А следующие месяцы мы будем платить полностью и в срок, я даю Вам слово. Через неделю мне пришлют зарплату.  Конечно, если Вы против, мы уйдем.
    Она пристально посмотрела на меня, потом на Рахима и сказала –
    - Вы,… что, горели, что ли?
    Хотя фраза и была построена на грани недоверчивой насмешки, но тон и взгляд были полны тревоги, сочувствия и заботы, и сказана была с явной догадкой Это сказано было тихим голосом, как вопрос близкого человека о только, что минувшей беде.  Потом отвела глаза, встала, сняла с плиты чайник и стала доливать кипяток в заварной. Я почувствовал, что эту паузу она сделала намеренно, давая нам пережить шок, от ее проницательности, или выбрать какой, по глубине искренности, ответ приготовить. Я не видел, но я  услышал резковатый стук поставленного Рахимовм бокала на стол. Я был уверен, что Рахим вздрогнул после ее слов.
    Прошли, только два дня после новогодней ночи, первого был у всех выходной, а второго суббота, не было занятий и наши сокурсники по заводским курсам, где мы уже месяц учились, еще не могли широко обсуждать происшествие новогодней ночи. Хотя, там было пятнадцать человек и есть во многих квартирах телефоны…
    Я спросил –
     - Вам Владимир Алексеевич рассказал?
     «Наш сокурсник Вова, майор Владимир Алексеевич дал нам ее адрес, и может быть, он более тесно общается с этой хозяйкой. Хотя, его и не было с нами на встрече Нового года, но он, каким то образом, мог узнать» - подумал я.
     - Нет, он был месяц назад, его не устроило то, что здесь нет телефона, хотя, его скоро поставят. Он сказал, что он военный и «должен быть доступен для своего командира  круглые сутки». Так он сказал, буквально. Он так неуместно солидничает, видимо, недавно получил майора. С той единственной встречи, я больше и не видела его.
    Опять, она правильно определила Володино положение и его психотип. «Какая проницательность» - подумал я и стал более внимательно разглядывать ее лицо.
   У нее было бледное, очень белое лицо, не только от цвета самой кожи, но и от какой-то обескровленности, что ли, без румянца. Прямой и тонкий, нормальной длины нос, тянулся от высокой переносицы до верхней губы, не нависая над ней, а наоборот подтягивая ее вверх. Поэтому верхняя губа, как бы, была приоткрыта. Губы, же были широкие, но не пухлые и тоже очень бледные, хотя и четко очерченные, правильные и чуть великоватые.  Это соответствовало челюсти, которую, можно было назвать массивной, твердо характерной, но высокий и широкий, чистый лоб уравновешивал ее.  Там, под негустыми, хотя и длинными бровями прятались, несколько глубоко посаженные, большие карие глаза, с поволокой. Уже редеющие или от природы не густые, светло русые волосы, видимо, приличной длины, были собраны  в небольшой узелок, на затылке. Следов помады, пудры и румян я не заметил, они или осыпалась и поблекли к концу дня, или она очень умерено  пользуется ими, хотя глаза были, не броско, подведены, и казалось, чуть затенены веки, но это могла быть и обычная легкая, городская синева век как у многих женских глаз. Опущенные уголки губ, во время молчания, уже наметившиеся морщины от глаз к вискам и какая-то усталость, и не стираемая печаль в глазах, говорили о чем-то глубоко пережитом, видимо недавно или какое-то время в прошлом, но все время свежем, в сознании,  от потрясения, и сделанных, после этого, пессимистических выводах о жизни вообще. Мне сейчас показалось, что я где-то видел это лицо, это, такое, белое лицо…
    Я стал рассказывать –
     - Примерно месяц назад мы поселились, в центральной части города, в квартире одной женщины, у нее есть дочь, нашего возраста, а муж погиб в той известной аварии на заводе, может быть, Вы слышали, это было десять лет назад…
    Она кивнула и сказала –
    - Я знаю, я там работаю, в монтажном цехе – и умолкла, давая мне продолжить.
    Я продолжал –
    - Дочь ее переживала большое разочарование в жизни от несчастной любви. Там видимо  попался какой-то негодяй, много пообещал и не выполнил, видимо женится обещал, и она    все ему позволила, и там было что-то еще, то ли беременность, то ли обнаружились не любовь, а расчет или беззастенчивые измены, не знаю. Мать, там, прочила в приданное  дочке большой загородный дом и машину «Волгу» , да и деньги «на первой» не малые, поэтому, мог быть, какой-то, материальный интерес у жениха. После того, как несостоявшийся жених разбил сердце дочке, и она впала в такую депрессию и озлобленность на весь мир, мать испуганная за нее и за ее будущее, стала срочно искать нового жениха. Тут подвернулись мы, новыеквартиранты, оба не женатые и она сделала предложение мне женится на ее дочери. Ну, правда, она обставила все аккуратно. Повезла меня в загородный дом, под видом необходимой там помощи, показала его и сказала, что  есть еще машина, «Волга», в гараже, и прямо сказала, что это в приданное дочке приготовлено и сделала прозрачный намек. Я сразу отказал ей, объяснив, что этот вопрос решается не нами с ней, а  ее дочерью и что нет никаких симпатий и интереса друг к другу 
у нас с ее  дочерью. Просил дать дочери время отойти от потрясений и уверял, что она еще сама найдет суженого.
    Я старался сделать это как можно мягче и обосновано и выглядело,   
потом, все так, что она вполне смирилась и согласилась  со мной. Но  в новогоднюю ночь
случился пожар в доме, где мы с сокурсниками встречали Новый год, мы все чуть не 
угорели от угарного газа, пятнадцать человек нас было.
На тушении пожара Рахим потерял, только что купленную, шапку, а я зимние ботинки, они так сильно от жара. покоробились, что их уже носить нельзя было.
    На первый взгляд, это ни о чем не говорит, но когда мы вернулись домой и успели к двенадцати часам, наша хозяйка подарила нам  - Рахиму новую шапку, а мне новые зимние ботинки. Это было сделано, прямо, за новогодним столом, то есть, через полчаса, после того, как мы потушили пожар! Я сразу все понял и постарался отвести ворожбу червонцами, шутливо подарив им три десятки, за себя, за Рахима и за Настю, как за   хозяйку того дома, который горел, ну и как, возможную, соперницу дочери нашей хозяйки.
    Хотя и наши отношения с Настей, сейчас, самые начальные, на уровне взаимных   
симпатий. Ну вот так мы и потратили деньги, отложенные на оплату квартиры следующего 
месяца…
    И сейчас, я прошу Вас поселить нас у себя, принять половину оплаты за текущий месяц и  Подождать, вторую половину, одну неделю.
    - Вы же понимаете, что продолжать жить у них, там, нельзя… мы должны, как можно
быстрее,  съехать, мы уже два дня ищем комнату и уже третью ночь, после пожара, будем там ночевать…
    - Нет, нет - сказала она – и я успел расстроиться.
    Но она продолжила –
    - Нет, нельзя! Сейчас же езжайте за вещами и ночуйте здесь. Идите быстрее, третья ночь
очень важна, там,  еще, что-то есть, обязательно есть! И ничего, там, не пейте и не ешьте! Сразу, соберитесь и уходите!
    Помолчав, добавила -
    -  Вы жить будете у меня…
    Когда мы одевались, она вышла в прихожую и тихо спросила –
   - Почему десятки?
   - Ну, червонцы всегда имели тайную силу, ими решались многие трудные проблемы в истории, может быть, Вы знаете, и потом на обратной стороне нашей десятки, в правом, нижнем углу, там где цифра десять, есть изображение рогов Зверя, дьявола, поражаемые светло зеленными наконечниками копья. Посмотрите,  там на столе, где мы пили чай, остались лежать три десятки, оставленные Вам, как первая половина оплаты за квартиру.
    Валя медленно подошла к столу, подняла одну десятку и задумчиво рассматривая купюру, медленно кивнула.
    Мы быстро оделись и с легким сердцем вышли из квартиры. В лифте, Рахим мне сказал -         
     - Опять, колдунья? Надо нам бояться? …
    Потом, помолчал и сказал –
    - Всю жизнь  считал, что их нет, …колдуньи, ведьмы … А тут, надо же, придется признать…    
    Я подумал и сказал, мягко, почти уговаривая –
    - Признаешь чертей, признай и ангелов …
    И понял, где я видел лицо, как у Вали – так изображают ангелов на картинах, белые лица и глаза с поволокой, то ли с сочувствием, то ли ищущие сочувствия и в них эта нестерпимая печаль. Потом, вспомнил ее руки – длинные, бледные руки и тонкие, длинные пальцы, всегда спокойные, уверенные и неторопливые…
    Приехали мы в квартиру Катерины к часам восьми. Еще снимая пальто , из прихожей, я услышал голоса, и эти голоса мне, казались, странно, знакомыми, особенно этот выразительный грузинский выговор, заметный на согласных, с такой очень маленькой заминкой после буквы и еле слышным пере дыханием, то ли через звук «ы», то ли звук «и»…
    Я вошел в гостиную, и увидел за обеденным столом, развернутым, еще для новогоднего застолья, но заново накрытом для новых гостей, сидящих, и уже «навеселе», от выпитого, наших сокурсником Томаза и Давида и Катерину, нашу хозяйку, и ее дочь Лёлю.
Рахим быстро прошмыгнул в нашу комнату, бросив, на ходу –
   - Здравствуйте, извините!
   - Гамарджоба! Заходи садись с нами, дорогой! – это говорил Давид, сидя и протягивая руку вверх и вперед.
   - Добрый вечер! – сказал, на русском, Томаз и привстал.
   - Здравствуйте! – машинально, ответил я…
   Потом я продолжил -
   - Но нам нужно срочно собраться и ехать и махнул левой рукой в сторону нашей комнаты.
   Я сделал два шага к столу, потом остановился. Не знаю, что было у меня на лице, но в ушах стояли слова Вали – «Ничего  не ешьте, там и не пейте…» Кроме того, мне совсем не хотелось садится за один стол с Катериной, да и вообще, эти два дня, после Нового года, мы даже не завтракали в этой квартире, обходясь столовыми и кафетериями.
    А Давид, оставаясь с протянутой рукой изменился в лице, начал выдыхать какой-то звук и осекся. Томаз, сначала так и замер в этой полусогнутой позе, потом плюхнулся на стул и без всякой необходимости стал вытирать салфеткой губы, закрывая, почти пол лица.
    Я понял, что сейчас, я наношу, довольно ощутимое оскорбление, этим двум грузинам – отказавшись сесть с ними за один стол, особенно Томазу, который относил себя к какой то княжеской семье и мой отказ, видимо, сильно, ударял по нему, в присутствии Давида и женщин. Из-за начальной растерянности, я даже не сказал спасибо за приглашение.
    - Извините, спасибо за приглашение, но я вам завтра все объясню.
   Потом, чуть повернувшись к Томазу и глядя ему в глаза, я сказал –
    - Батони Томаз, прошу Вас, разрешить нам с Рахимом, немедленно уехать, для нас это
      важно!
    Я намерено сказал «батони», как надо было обращаться к князьям, а не «батоно», как это было общепринято, тогда, и Томаз услышал.
    Давид уже вставал и собирался, видимо, закатить возмущенную речь или, даже выйти из-за стола и пройти ко мне, чтобы потянуть к столу, но Томаз, не глядя на него, поднял правую руку на уровень плеча в сторону Давида, колебля кисть вниз и вверх, как бы, гася его возмущение и обращаясь ко мне, сказал –
    - Генацвале, езжайте, если Вам так важно! Посидим вместе, как-нибудь в другой раз.
    - Обязательно, спасибо! – ответил я.
    Давид сел и на лице его появилась натянутая улыбка, он закивал  и стал негромко бормотать –
    - Да…., да…, посидим, посидим…   
    Когда я зашел в нашу комнату, увидел, что Рахим уже сложил свои вещи и стоял перед открытым моим чемоданом, и решал ждать меня или начать укладку моих вещей. Увидев меня, он спросил –
     - А если они приехали к нам? Ты уверен, что мы делаем правильно?
     - Конечно, они бы нам позвонили, прежде чем ехать к нам. Ты плохо знаешь Томаза, он неплохо воспитан, видимо, на самом деле, князь. Тут есть какая-то связь у них с Катериной или с Лёлей, потом спросим.
    Кивнув, Рахим, быстро, пошел и забрал все наши вещи из ванной. Когда были собраны чемоданы, мы еще раз проверили все полки и ящики, не забыто ли что, мы пошли в гостиную, прямо, с вещами.. Только для проформы, я спросил у Катерины есть ли к нам претензии, и когда получил сдавленный отрицательный ответ, с порога гостиной помахал Томазу и Давиду рукой, вышел в прихожую, мы оделись и уехали.
    В тот вечер мы переехали к Валентине. Устройство взаимоотношений, распределение вещей, и ролей в совместном жилье у этой хозяйки, было совершенно иным, чем у прежней.
    Мы, как бы были членами одной семьи, конечно, все это так построила сама Валентина.  Посуда была не поделена, все домашние ее вещи были доступны нам, например холодильник, щетки, фен, посуда и даже продукты. Например она могла сказать –
    - Ребята. Я купила хлеб, не покупайте, а то зацветет – или – Ребята, я купила мясо, берите, когда будете готовить!
   Посовещавшись, мы с Рахимом, сдали ей еще по двадцать рублей, потому, что такие, тогда, дефицитные товары как мясо, колбасу, хорошие консервы, она  могла купить в магазине при заводе, по цеховой разнарядке, но мы и сами продолжали покупать нужные продукты, например рыбу,  овощи, масло, молоко и крупы, а иногда и курей или мясо, если встретим продажу их в магазине, причем, с расчетом на троих. Да и готовили мы, уже на троих. Странно, она почти не готовила. Иногда она могла сварить суп в большой кастрюле, и говорила, что раньше ей его хватало , почти на неделю, на ужины. Но теперь, она улыбалась, говоря –
    - Будем есть вместе, но следите и вовремя ликвидируйте угрожающий голод, хорошо?
   Конечно мы, незаметно, и без особых церемоний, перешли на ты.
   Завтракала она раньше нас ей, надо было ехать к восьми на завод, а мы намного позже, мы же  ездили на занятия с десяти, потому, что преподавали нам специалисты завода, у которых по утрам, часто, бывали планерки, хотя, приходили мы домой раньше. Обедали мы, так сказать, «в поле». Но к ее приходу мы успевали приготовить ужин  и все вместе ужинали. И потом был традиционный, уже, вечерний чай, это, где-то часов в девять, или даже десять, где мы могли и засидеться допоздна.
   Конечно, в воздухе висел один вопрос – где муж и сын?  О которых она говорила, да и фотографии сына, Саши, примерно, пятилетнего красавца, с кудряшками,  она, как-то, показывала за чаем. С присущей Рахиму деликатностью, он запрещал мне и сам не спрашивал и говорил –
    - Ты же чувствуешь, что здесь какая-то боль? И я чувствую, она сама скажет, подождем.
    Седьмого января, эта была пятница, мы с Рахимом купили торт, коробку конфет и красного вина и поздравили Валентину с Рождество Христовым. Она очень удивилась и спросила празднуют ли мусульмане Рождество, я сказал, что нет, но мусульмане признают Христа, как Пророка и Посланника Бога и что есть договор подписанный еще Пророком Магометом и Христианами в котором фиксируется единоверие, как верующих в единого Бога, и что даже есть обет Пророка Магомета, «за себя, за слуг моих и последователей», о защите мусульманами всех христиан, на территориях мусульман, который передан, как обязательство и всем мусульманам, последователям Пророка Магомета.
    И в этот день, за рождественским, вечерним чаем, она спросила нас о том, что мы делаем в выходные. Я ответил, что у нас нет определенных планов. Потом она спросила –
    - Что вы сделали с подарками вашей бывшей хозяйки, с шапкой и ботинками? Я вижу вы не носите их, вы их выбросили?
   - Нет, мы хотим найти мечеть, в этом городе, и там отдать нищим.
   - Ну, раз, мы единоверцы, можно ведь и отдать нищим у церкви, так ведь? – спросила она, и продолжила –
   - В нашей деревне, Ка'ртино , там где, сейчас, живет моя мама, есть церковь, хотите поедем, вы же, наверное догадываетесь, что это вы должны сделать сами, не поручая, это никому? Правда? Давайте поедем, это недалеко. Вот здесь, под окнами, сосновый бор, через него, двадцать минут, пешком к станции, а там автобусом сорок минут.
  Я, некстати, засмеялся и сказал –
   А я ломаю голову, что у тебя за фамилия такая, можно неправильно поставить ударение и получается, ну, прям, «карти'на» какая-то, ну хотя и красивая, сделал я такой свойский, неуклюжий, комплимент… Это, видимо от названия деревни?
   Она, дежурно улыбнулась, на комплимент, показывая, что оценила и сказала - 
    - Да, у нас пол деревни носит, эту фамилию, но знаете, эта деревня была, раньше убежищем и прибежищем художников да и сейчас так. Там, уже лет триста, живут художники и пишут картины, еще со времен древней иконописи, да и до сих пор, священники приезжают и заказывают, там иконы, для новых иконостасов, да и, просто, люди заказывают картины и портреты.  Ну и сами художники пишут, не только иконы, но и картины, на продажу и на выставки. Там интересно, поедем?
    Я чувствовал, что Рахим несколько напуган, «Опять тащат за город, опять …» - наверное, думает он, я помню как он расстроился после подарков от Катерины, и как это было связано с моей поездкой за город и пожаром, но у меня не было, совсем, никакой тревоги, да и художники меня очень заинтересовали. И я больше для Рахима, чем для Вали, сказал –
   - А что? Хорошо бы поехать!
Потом, я спросил –
    - Можно, мы выйдем  в дорогу, в двенадцать? Мы должны, утром, поехать на центральную почту и получить зарплату, сегодня или завтра, деньги должны прийти, в воскресение наступит день оплаты второй половины квартплаты, которую я обещал.
    Она, чуть задумалась и сказала –
    - Но, тогда, вам лучше заночевать там. Но не беспокойтесь, там есть условия для ночлега, это приходится делать часто, многим, кто приезжает позировать, для портретов и деревня, давно, уже, приспособилась к этому. Это ничего? Зато, будет больше времени для посещения мастерских художников, вы же хотите этого, так ведь?
   - Так и быть, заночуем,  - это уже сказал Рахим, понимая, что я не хочу соглашаться, не  советуясь с ним.
    Я молча кивнул, похлопал Рахима по плечу, и приобнял его, сбоку, давая понять, что я оценил его деликатность. Валя, облегченно вздохнув и явно довольная нашим решением, сказала –
    - Тогда, завтра посплю, подольше, я же каждый день встаю полшестого.
   Мы еще поболтали, допили вино, и стали расходиться на ночь, когда убирали со стола и мыли посуду, я, так, как бы, мимоходом, спросил Валю –
    - Твоему малышу, ведь, пять лет?
   Она кивнула, и в глазах ее появилась тепло и тихая радость, от того, что завтра увидит его.
   Утром, мы встали раньше Вали, тихо, стараясь не тревожить ее сон, позавтракали и уехали на почту, получили деньги, заехали в магазин игрушек и купили для Саши лошадку. Это была большая, но легкая лошадка, на которую ребенок, мог садиться, держаться за длинные узды, или шею, и качаться вперед-назад на изогнутых полозьях. Грива и длинный хвост были сделаны из  искусственного волокна, светло-коричневого цвета, сильно напоминающего конский волос, раскрашена она была очень интересно, на светлом сером фоне, по всему телу были нарисованы небольшие яркие яблоки.
   - Серый в яблоках – сказал Рахим. И мы дружно рассмеялись.
   Интересно было то, что к изогнутым полозьям можно было прикрепить длинные, прямые и согнутые, лишь впереди, санные полозья, которые уже не давали раскачиваться лошадке, но она превращалась в сани, которые можно было  катить за узды, поэтому, видимо, они были такие длинные. Затем мы заехали в магазин одежды и продуктовый магазины и купили большой  платок, из штапеля, для матери Вали, теплый, шерстяной шарф, для нее самой, и всяких сладостей для Саши, и почти, в двенадцать зашли в квартиру. Валя уже ждала нас собранная, ее сумка с гостинцами, в деревню, уже стояла в прихожей, ей оставалось, лишь, одеть пальто и шапку и мы могли бы, не раздеваясь, двинутся в дорогу, но получилась маленькая заминка, когда я отдавал вторую половину квартплаты, ей пришлось снимать сапоги, чтобы отнести деньги в спальню.
   Потом, когда она вернулась, я, со словами  - «Поздравляем с Рождеством!» - вручил ей шарф. Мне понравилось, что она не стала отнекиваться или жеманиться, молча, взяла его, легонько прижала к груди и померив его, просто, сказала      
      - Спасибо большое! Как раз в тон, я в нем и поеду!
    И мы двинулись в дорогу.

    Глава 2

    Когда мы пришли на станцию, как назвала Валя, этот маленький полустанок железной дороги, там, уже стоял автобус, водитель ждал пассажиров, стремясь наполнить автобус полнее. Мы вошли, заплатили водителю, выбрали места и расселись. Мы поделили с Рахимом вещи, он взял лошадку и пакет с подарками, я же пакет с ботинками и шапкой. Нам хотелось полюбоваться местной природой и поэтому с Рахимом сели у окон, друг за другом, Валя села рядом со мной. Ждали мы, как казалось долго, но по часам минут двадцать.
    Когда я сел на сидение и положил пакет с вещами на колени, я увидел, просматриваемые через целлофан, четкие грани и углы коробки с ботинками и оплывший , низкий цилиндр шапки,  эта боль, опять, поднялась и заполнила все мысли и душу. Все эти дни я, как бы, бежал по транспортёру, против его движения, вперед и вперед , который убегал, из под ног назад, и я бежал не останавливаясь и не задумываясь. Эти два переезда, пожар, новые люди и помещения, переживания, поиски квартир, уже трижды, чужие дома, эти унизительные просьбы о вселении, новый и довольно трудный материал, на курсах, техника, действительно передавая, такую  нам не преподавали в институте,… сокурсники, Настя, Лёля, Валя и среди всего этого… Катерина. Кто это? Что это? Это и были те две занозы в душе, которые переворачивали мир, заставляли сомневаться, во многих своих внутренних установках, опыту жизни и наблюдений за этим миром, его людьми, его вещами и событиями в нем. Мне было жаль Катерину, да, она трудилась, внезапная потеря мужа не сломила ее, хотя может быть, исковеркала ее душу, нужно было жить дальше, поднять ребенка да и вообще выжить. Не стала выходить снова замуж, собралась, смогла создать доходное дело, да и не одно, и шитье и вязание кружев и сдача комнаты, которые она устроила, как налаженные дела. И вот дочь выросла и получили сильнейший удар судьбы, встретился негодяй, но Катерина опять собралась. Но зло порождает зло. И Катерина  стала сеять зло. Мне, в свои двадцать четыре, невозможно было признать эту ворожбу или какое-то колдовство, я чувствовал на своем лице кривую улыбку, ведь мы же, твердые материалисты, не признавали это все. Да, жили вместе с нами, просто и приземисто глядящими на мир, знахари и священники и муллы и монахи и дервиши, правда, в те времена, их не особенно. видно было, но мы знали, что они есть, да и простые, истово верующие, были среди нас, но они не выпячивали свою веру, но нет, нет да встречали мы их. Да и вера всех авраамических религий была против колдовства и ворожбы. Вспомнились, костры инквизиции, в истории христиан, и забитые камнями, знахарки у мусульман, но они появлялись и появлялись в мире, и лечили, делая добро, и ворожили, делая зло. Потом я был уверен, что тот кто упорно трудится, кто искренне заботится о ком то, он не злой, но кто она, эта Катерина, волчица, идущая на вооруженного охотника, защищая свое потомство или волчица, которая передушит всех овец в кошаре, если сумеет туда залезть, хотя для насыщения и одной то овцы много?  Я в первые столкнулся вот так,  с сильным и беспощадным злом. Я знаю, чтобы задохнутся, целой семье от угарного газа, достаточно и двух ведер в печке, с закрытой вытяжкой,  и такие случаи, реально, были, а здесь пятнадцать ведер горело. Спас нас тот неизвестный строитель, который когда то построил тот дом, и сделал меж этажное перекрытие сплошной бетонной шляпой. Не я спас нас, потушив пожар, по времени длительности пожара и нашему пребыванию там, мы уже должны были задохнуться, особенно, те кто пришли раньше, еще до того как мы обнаружили горение угля. Может быть, я спас лишь, дом Насти. Все время хочется найти реальные объяснения всему этому, всему, что произошло, через какие-то невероятные совпадения, какую-то цепочку событий ведущих к тому, что Катерина дарит нам эти ботинки и ту шапку, чудесным образом угадывая будущие наши потери, но тогда, думал я, это тоже не укладывается в простую материальность этого мира. Тогда, кто она? Такой, вот очень конкретный прорицатель?  Это скорее всего, опять что-то колдовское. Зло порождает зло и оно живет и размножается. Имеет свои поколения, историю, победы и поражения, это и войны, и голод, и эпидемии и люди, как слуги его и как носители его… Надо с ним бороться?  А как?
    Как говорили Толстой и Ганди или как говорили Маркс, Ленин и Сталин? А может быть, как считали гуманисты и индивидуалисты от Сократа, Эпикура, и Платона, потом, Томаса Мора и  Петрарки, Гегеля и Канта до Адама Смита  и вместе с ними считать, что человек, как самое совершенное существо, справится сам, только  надо создать идеальное общество, политическую и экономическую системы. 
     Как бороться со злом? Непротивлением злу насилием или террором против террора, или оставить человека как есть, не стараясь изменить его и только создавать экономическую систему?  И кто прав?  И что эффективнее? И какая борьба истинная?
   Но, ведь, Толстой остался не понятым и фактически проиграл борьбу, даже был подвергнут анафеме, Ганди добился свободы для Индии, но жить в ней стало не лучше, касты сохраняются, до сих пор, существуют неприкасаемые,  когда люди попадают в недочеловеки, не по проступкам или преступлениям, а по рождению, обреченные, фактически на рабство , на них распространяется тотальное зло, там оно торжествует, и это сегодня в двадцатом веке.   
   Весь западный индивидуализм привел к созданию псевдосовершенной системы, вещественного потребительского общества, где умерли все человеческие ценности от принципов веры и семьи до многих принципиально важных качеств человека, благородства поступков, бескорыстие ради идеалов, милосердие к ближнему и жертвенность ради спасения родины. Декларируя личные свободы, этику, без эталонов и не измеряемую эстетику из человека стали выкачивать все, ломая весь его дух, достоинство и гордость и он стал рабом ипотечных и потребительских кредитов и фактически рабом владельцев компаний и банков. И опять, правит свой праздник зло.
   У Маркса, Ленина и Сталина не оказалось честных и истинных последователей, да и само учение оказалось бессильным перед вечными человеческими пороками как алчность, стяжательство, карьеризм и казнокрадство уже сегодня, спустя всего, через пятьдесят  пять лет после Революции, общество начинает загнивать социализм гибнет, и весь предпринятый террор выглядит очень жестоким, ввиду напрасных жертв и не достижения конечной цели, которая отодвигается и отодвигается. Они хотели переделать человека, создать, сначала строителя коммунизма, потом нового человека, для которого, главным будет общее, и уже потом личное, но переделать человека, видимо, очень трудно. В истории человечества, только, религии это удалось, да и то не совсем, а на это потребовалось две тысячи лет. Соседствующий, с обществом строителей коммунизма, капитализм боролся и демонстрировал прелести сиюминутного, индивидуального богатства  и вел мощную пропаганду и в обществе строителей коммунизма появился всеобщий вещизм и цинизм, говорят из-за дефицита, но ведь всегда, чего-нибудь, будет не хватать, сегодня вещей или деликатесов, завтра свобод, послезавтра денег, территории и власти над ней, и так далее, до развала всей системы и даже, страны…  И зло получит на свой пир разобщенных, потерянных и растерянных людей, без заработка, родины и защиты.
    Можно отгородится от всего зла не признавать и считать - «не признаю, значит не существует». Я, про себя, улыбнулся и подумал – «Ну, этому страусу, точно дадут, больно, под зад, да еще так , что уже не успеет голову вытащить и ее оторвет»… 
    Вот сегодня, мы избавимся от этих вещей, лежащих у меня на коленях, отдадим нуждающимся, а разорвем ли мы эту смертельную связь со злом? Не передадим ли его кому-то другому, да и поможет ли это избавление от вещей в избавлении от зла, которое встало на нашей дороге?  На этой дороге жизни , по которой надо бежать, как по транспортеру, там сзади, в конце которого смерть, где этот транспортер бросит нас в не существование, в не бытие,…  мы же живем все время убегая от смерти, а смерть это же самое последнее, самое большое зло,… а транспортер этой жизни тащит нас туда, неумолимо, безостановочно,… и мы бежим и бежим, убегая от зла,… пока можем…
   Автобус ехал по проселочной дороге, за  окном были леса и поля, домики и столбики, старые стога и одинокие избушки и такие мирные, никаких признаком зла или добра, я подумал -         «Природе все равно, она живет и живет, и с этим злом и с этим добром, и порождает их и отметает их, и мы люди часть ее, источники зла и страдальцы его»…
      Когда мы въехали, на автобусе, в деревню, Валя сказала, что мы выйдем у церкви, в центре села, отдадим вещи и потом вернемся одну остановку назад к их лому. Я мог довольно подробно, рассматривать деревню из окна автобуса, который двигался, по селу, медленно, наверное, километров двадцать в час.
   Деревня, в которую мы приехали, где-то часа в два, была довольно большой и опрятной. Вдоль дороги стояли небольшие, и на вид, капитальные и частью новые домики. Поскольку, дома были построены на расстоянии  друг от друга и имели, каждый из них, довольно большой участок, просматривалась и глубина селения от дороги, где среди садов стояли и другие дома, дальше и дальше. Можно было видеть и длинные поперечные, к главной дороге, улицы, конца которых, на первый взгляд, не было  видно, он терялся где-то там, среди белых сугробов и серых как дымка и черных как кляксы, пятен, - скопищ веток деревьев и кустов, как бы, висящих на белом, так как стволов отсюда не было видно. Особенно радовали глаз, некоторые, любовно декорированные, резьбой по дереву, и разными накладками и цветными деревянными, резными, ставнями, и наличниками, домики. У которых наличники окон, ставни, карнизы и угловые накладки, имели резьбу по краю. Все эти деревянные детали были ярко выкрашены  в разные тона голубого, зеленного, коричневого и даже красного, причем сдержано, с покраской фона резного узора в белый, что четче выделяло орнамент резьбы. Признаком хорошего вкуса явилось то, что каждый такой дом имел окраску деревянных деталей в своей гармоничной гамме, например голубого и синего или зеленного и желтого, красного и белого.  Но цветников и клумб перед домами, как это принято было у нас, не было, да и заборы, ворота и калитки были просты и в большинстве случаев, это был редкий и не высокий штакетник, даже полотна ворот и калиток были сделаны из него, и это позволяло хорошо видеть весь дом и украшали улицу не заборы, а дома.
    Когда приехали к церкви и вышли из автобуса, мы увидели небольшую площадь, справа и слева, которой стояли или сидели люди. Не все они были нищими, были среди них и торговцы, крестиками, свечами и подсвечниками и небольшими и очень маленькими иконками. Эта площадь вела прямо от дороги к самой церкви, к ее невысокому, широкому крыльцу.
 Мы с Рахимом прошли  вдоль правого ряда и отдали шапку, просящему милостыню парню, без шапки и ботинки отдали, стоящему в обмотках,  и поверх них калошах, деду, подождали, прихода Вали, которая сходила в церковь, была там недолго, сказала, что поставила свечки за упокой души дедушки, бабушки и отца.
   Мы пришли к дому мамы Вали, и сразу увидели через прозрачный штакетник, что это были два домика в одном дворе. Я вопросительно посмотрел на Валю.
Она сказала –
    - Один дом, справа, это дом дедушки с бабушкой, ему – она помолчала – я даже не знаю сколько ему лет, больше ста, я думаю, а слева это моих мамы с папой, его построили, еще до войны, когда они поженились.
   Мария Ивановна, мама Вали, встретила нас приветливо и хлебосольно, с дороги, сразу усадила за стол. На столе красовался, томленный и затем, печенный в русской печи гусь, пироги и всякие соления от огурцов и помидор, до моченных яблок. Знакомились и узнавали мы друг о друге, фактически, за столом. Баба Маня, как она просила себя, называть рассказала нам о том, что муж ее, Василий Макарович погиб на войне, в сорок третьем, и что мать ее, которая была на двенадцать лет моложе ее папы, тоже воевала, она ушла добровольцем, добилась призыва, хотя ей было сорок лет и была связисткой и пропала без вести, а отец, бабы Мани, Ваня, умер, вот, недавно весной прошлого года, он не был призван, у него была бронь от завода, - «Да и староват он, уже был для фронта, ему под пятьдесят было, тогда», сказала она  - и продолжила – «он работал на том же заводе, где сейчас Валя», и коротко рассказала, как им втроем пришлось выживать. Рассказывая, все это она чуть всплакнула, и как-то, еле слышно прошептала –
    - Война это беда, ой беда, хоть бы, не было войны… Из нашего села, почти все кто ушел на фронт не вернулись,…  почти все…, всего четверо вернулись, ушло, то больше ста…
    Валя добавила, что во время войны, этот завод делал полевые телефоны и радиостанции для фронта,  и дед подолгу не приезжал домой, «они, прямо, в цехах ели и спали» - сказала она, имея ввиду рабочих завода.
    Мы с Рахимом рассказали, что наши отцы тоже воевали, но вернулись с войны, хоть и сильно раненые, да к нашему счастью, вернулись, но не вернулись и погибли три брата моей мамы. То, что баба Маня рассказывала о своей семье,, я понимал так, как кредит доверия и следствие возникшей обстановки открытости и стремления к взаимопониманию.
    Обе эти женщины, и Валя и ее мать, обладали этой способностью снимать барьеры между людьми, будучи искренними с ними. И мы с Рахимов, без всякого зажима и напряжения рассказали о своих семьях, родителях и братьях и моей сестре.
    Как-то, я не заметил как, мы перешли к теме событий, которые с нами произошли в прежней квартире. Я кратко рассказал об этом и спросил –
    - Как Вы думаете, баба Маня, нам еще угрожает опасность, если да, то что нам делать?
   Она, не задумываясь, ответила –
    - Ну и пусть угрожает, вы еще очень молоды, и не знаете, что в этой жизни, зло всегда есть и всегда угрожает. Надо только быть сильнее, увереннее, всегда готовым, что ли. Вы же, каждый по отдельности, а вместе тем более, сильнее Катерины, разве не видите, вы же потушили пожар.
    Потом глядя на Валентину, продолжила, обращаясь к нам –
    - Ну, может быть, вам надо чуть-чуть помочь…для уверенности ...
    Валя, очень коротко, очень легонько кивнула, как бы соглашаясь с матерью.
    Не знаю, то ли Рахим опять запаниковал или что-то почувствовал, он вдруг спросил –
    - Баба Маня, Вы нас так хорошо встретили, подготовились, спасибо Вам! А Вы знали, что мы приедем?
    - Да…
    Я почувствовал, по окаменевшему лицу Рахима, что он, похолодел, и видимо вихрем пронеслись у него мысли о колдовстве, предвидении и заманивании, да и мне стало неуютно…
   Но баба Маня продолжала –
   - Мне Валя, через соседку, передала весточку, … что собирается приглашать гостей, …они вместе работают, … а та в среду приезжала сюда!
   Она еле-еле закончила фразу давясь от смеха, а потом захохотала, и долго смеялась покачиваясь на диване из стороны в сторону. И Валя поняла наш испуг и тоже засмеялась.
   - Тоже, мне, нашли колдунью, Господи, ну насмешили!
И мы с Рахимом захохотали, и сквозь смех, Рахим выкрикивал, по частям, одну и ту же фразу –          
  - Простите меня, ради Бога, простите! Простите меня, ради Бога, простите!...
    Я, тоже смеясь, только и мог повторять –
Да, да, простите! Да, да, простите!...
    Под это громкий смех четырех голосов, проснулся Саша, сын Вали, прибежал в светлицу из спальни, и бросился на мамины колени.
    Есть, на этом свете, такие люди с которыми легко и при которых чувствуешь себя спокойно, когда встречаю таких, я всегда думаю – «Вот они и есть настоящий золотой фонд народа, они скрепляют нацию», они приходят , всегда на помощь, но именно их мы не бережем…»
   А Саша увидел лошадку, которая стояла на полу, у окна и с криком –
    - Ура! Конек Горбунок, ко мне пришел!
    И с визгом, побежал и прыгнул на нее. Валя подалась вперед, к нему и привстала, мы с Разимом вскочили, у нас, всех троих, видимо, была мысль, что он сейчас упадет или ударится об стенку. Но все обошлось. Баба Маня увидев, что мы встали и занялись ребенком, начала накрывать на чай, не трогая прежние блюда.  Только, негромко сказала –
    - Только вчера, я сотый раз рассказывала ему сказку про Конька  Горбунка, он все время просит и все время спрашивает, где можно найти его или купить. Вы, так, угадали с этим подарком! Спасибо Вам!
   Рахим, меня, всегда, удивлял своей способностью легко находить общий язык с детьми. Они уже что-то оживленно обсуждали с Сашей. Он помогал удобнее сесть, подлаживать стремена, объяснял как скакать, легонько раскачивал лошадку или останавливал, при этом, все время издавал звуки - «Тык-дыг-дыг-дыг!» - или – «Тпрру! Тпрру!».
   Баба Маня, прибирала на столе и я смог спросить у Вали –
      - А чем занимались твой дед и отец?
   Ты знаешь, в нашей деревне, почти все занимаются картинами и всё направлено на это, главное, конечно художники, их четверть дворов, основная сельхоз культура колхоза это лён, есть маленькая прядильно-ткацкая фабрика, для холстов, их же делают изо льна, лесопильный участок, где готовят доски для рамок и иконных досок, маленькая кузня, где делают крепи для досок и литые или кованные рамы для картин и даже цех чеканщиков, они делают оклады икон и заготовки для обкладки рам для картин, ну и конечно багетная мастерская, где и работали мои дед и отец. Когда дедушка ушел на пенсию, он построил маленькую багетную мастерскую, здесь, на дворе, мы потом, пойдем посмотрим, и принимал заказы на дому, в особо сложных случаях, ну знаете, когда рама для картины очень большая или не большая, но сложная с чеканкой или литьем или лепниной. В таких случаях, колхозный цех заказывал эти рамы деду. А отец работал в колхозе, главным агрономом. Он был направлен с сельхозинститут от колхоза, закончил и вернулся сюда.
   Потом, мы попили чай, с брусничным варением и с лесными ягодами и решили выти на воздух. Саша заявил, что тоже хочет с нами и Валя ушла с ним в спальню, чтобы переодеться и одеть Сашу. Пока они одевались, Рахим приладил полозья к лошадке, что было легко сделать, с помощью длинных болтов и гаек-барашек, мы оделись, взяли с собой лошадку-сани и вышли во двор. Валя переоделась в брюки и короткую пуховую куртку и одела Сашу и они вышли следом. Валя несла в руках большую связку ключей. Когда Рахим усадил ребенка на лошадку, Валя сказала –
   - Пойдемте посмотрим мастерскую деда - и пошла вперед, в глубь участка.
   Там, в углу и дальнем краю участка, я увидел небольшой домик, но с очень большими, для местного климата, остекленными  окнами, видимо для лучшей освещенности, и в торец, к нему, длинный навес, с бревенчатыми колонами, где лежали три, как раз по длине навеса, невысоких, с метр высотой штабелей, досок. Дорога, к мастерской, видимо, регулярно чистилась от снега и довольно широкой дорожкой. Валя, показывая на штабеля, сказала –
    - Видите, это липа, осина и дуб, самые лучшие породы, для досок икон и картинных рам, это все растет в местных, наших лесах.
    Потом добавила –     - Наши деревенские багетчики, до сих пори, приходят сюда за материалом и что-то поделать на дедушкиных станках, там уникальные станки, он их сам сделал. Они и чистят эту дорожку от снега, маме, то, уже, это не по силам. Да, и маме, они что-то приплачивают, а  она говорит – «Видишь, дочка, мой папа, царство ему небесное, то, до сих пор нам помогает!»
    Мы, с Валей, прошли под навесом и зашли в мастерскую через калиточку. Рахим с Сашей остались на дорожке и Рахим стал его катать на лошадке-санях по этой длинной, почти на весь участок дорожке. Торец мастерской имел широкие ворота с калиткой-дверью, которые выходили под навес, видимо это было сделано для того, чтобы протягивать длинные доски, через ворота, к станкам. Там стояли с полдюжины станков, небольших, но все с электродвигателями. И вообще во всем был отменный порядок, чувствовалась смекалка и любовь с своей работе. Я решил ничего не трогать, сказал Вале, что ее дед был настоящим профессионалом, и видимо, его уважали в деревне.
    - Да, его уважали и любили, он всем помогал –
    Сказала она и прошла к выходу, я пошел следом. Мы вышли, Валя закрыла мастерскую и мы пошли в Рахииу с ребенком, они как раз, подъезжали к мастерской. Когда они подошли к нам, хлопнула калитка, мы подняли головы и увидели, что в калитку вбежала и очень быстро бежит, пока по двору, большая собака. Потом она оказалась на дорожке и мы все поняли, что она бежит к нам.
     Глаза у нее были сильно выпучены и белесые, шерсть стояла дыбом, язык был сильно высунут, изо рта срывались клочки пены, вокруг рта, застыли, в шерсти, клочки и дорожки пены. Она непрерывно рычала, почти выла. Рахим схватил ребенка и побежал под навес и залез на один из штабелей досок. Потом крикнул –
    - Она бешеная!
    И посадил Сашу на плечи, как я понял, чтобы ребенок был, как можно, выше.
Я схватил какой-то деревянный брусок, метра два длинной, который был приставлен к ближнему столбу, и держа его наперевес встал в середине дорожки. Личный участок колхозника был, в этой деревне, примерно полгектара, поэтому собака должна была пробежать до нас около метром семидесяти или восьмидесяти, но скорость бега ее была очень большая и она быстро приближалась. В этот момент Валя обошла меня и встала впереди, в метрах пяти, вытянула руки вперед, растопырила пальцы, и чуть полусогнув их, стала очень пристально смотреть на собаку. На левом безымённом пальце я увидел черное кольца, кажется, из сильно почерневшего серебра Все это я рассмотрел, когда подошел к Вале по краю дорожки, чтобы обойти ее и встретить бешеную собаку первым, но увидев, позу Вали, встал рядом, все еще держа брусок, рассчитывая на то, что вдвоем, то мы справимся. Собака оказалась примерно в десяти метрах от нас, когда вдруг упала и по инерции заскользила по снегу и уже приблизилась к нам еще на метра два. У нее начались судороги, она изгибалась и стала кусать свои передние ноги, громко завыла и затихла. «Точно бешеная» - подумал, я.
    Мне пришлось, видеть,  однажды, в нашем пригороде такое, когда у соседей собака взбесилась  и вела себя похожим образом и кидалась на любого, кого видит. Я знал, что это бешенство, очень опасная, вирусная и заразная болезнь. В тот раз, собака сама никак не успокаивалась, больше того, было видно, что она испытывает очень сильные боли и сосед, сам застрелил ее из охотничьего ружья.
    Валя еще долго, я думаю минут пять, держала руки, уже приспущенные и направленные на собаку, потом, почти уронив их, мягко села на снег, как будто, упала, или мне показалось…
Я подбежал к ней, но она уже вставала, подбежал Рахим, следом бежал Саша. Мы стали спрашивать о ее самочувствии, она помотала головой и сказала, что с ней, уже, все в порядке.
 Посмотрев, на лежащую собаку она сама отошла и отодвинула нас подальше от нее                и сказала –
    - Если она сильно дернется головой может брызнуть слюна, а она очень заразна. Надо звонит ветеринарам и без них к ней не подходить. Они увезут ее, они знают как это надо делать. Я понял, что она уже имеет опыт и встречала такое происшествие, в прошлом.
Когда мы отошли подальше, Валя сказала –
    - Все, что вы видели, мне удалось сделать благодаря вот этому кольцу. Потом она сняла кольцо, взяла мою левую руку и надела его на мой безымянный.
     - Надо носить ближе к сердцу, на левой руке. Старайся никогда не снимать. Если не хочешь носить кольцо на пальце, носи его с собой, хотя бы в кармане, или лучше, как кулон на шее, вот, на пока, тебе кожаный шнурок – говорила она протягивая мне шнурок из сыромятной кожи.
     - Потом купишь серебряную цепочку, если хочешь. – и продолжала –
     - Это очень древнее кольцо и оно защищает владельца, когда ему реально угрожает опасность или помогает, если он находится в трудном положении и не видит выхода, а также помогает достичь успеха в делах, но только тому, кто сам, очень, старается сделать это дело, больше того, тот кто душевно близок владельцу этого кольца и находится рядом, тот также находится под защитой его. – сказав это, она посмотрела на Рахима, с видом сожаления, что у нее нет второго. Потом добавила –
    - Вы же, здесь, в нашем городе, практически не расстаетесь, так ведь?
    - Спасибо большое! – сказал я.
    Рахим добавил –
    - Спасибо, теперь, уж точно, всегда, будем вместе! – и засмеялся, давая понять, что сожаления излишни и в них нет нужды.
    Валя попросила подождать ее здесь, увела Сашу в дом, потом вернулась, подошла к нам, легонько взяла меня под локоть и потянула, приглашая прогуляться вдоль забора и по двору, махнула Рахиму, идти вместе, и стала рассказывать –
    - Поженились мы с Валентином, отцом Саши в шестьдесят пятом, мне было двадцать семь  лет, для наших мест, засиделась девица, но мне  надо было закончить институт, – она  хмыкнула, потом продолжила -
    Ему было двадцать пять, я часто думаю – «Может, в этом дело, что он младше меня», - но   жили мы хорошо, только полгода, потом началось – пьянки, избиения, бесконечные обвинения, в чем попало. Потом родился Саша, ему, сейчас пять и родился голубоглазым, и  опять, новый повод. Он орал – «Никого, у нас и в твоей семье нет голубоглазых, чей он?»
    Потом наметился второй ребенок, которого я не смогла вы'носить, и случился выкидыш, после того, как он меня, однажды, очень сильно избил. Его выгнали с работы, за прогулы, а тут еще дом снесли, а дом, то хоть и маленький, был его, и право на новую квартиру записали за ним, хотя, мы все, включая маму, были и прописаны в нем. Я же из Ка'ртино, а он из того села, которое стояло на месте наших нынешних домов, где мы сейчас, с вами живем. Стало еще хуже, он распоясался, стал непрерывно пить и говорить, чтобы мы с Сашей и не думали туда заезжать. В общем наступил кошмар. Я терпела, все надеялась, что всё, как-то уладится, мне не хотелось, чтобы Саша рос без отца, я так росла, и знаю всю тоску и ущербность такой судьбы, но хорошо еще дедушка у меня был, а у него и дедушки нет, мой отец, мама вам говорила, погиб на войне. 
    И вот, когда дедушка умер, в марте прошлого года, мы с мамой разбирали его вещи и нашли это кольцо. Мама вспоминала, да и я помнила дедушка, каждый раз, когда показывал его, говорил, что это необычное кольцо, оно и оберег и сила, и ему больше тысячи лет. Я, да и мама отмахивались и не верили, знаете же, как мы комсомольцы, и послевоенная молодежь, до мозга костей материалисты, относились ко всяким чудесам. Дед, тоже, не носил, поговаривая – «А что мне угрожает?»
    Вдруг, мама сказала – «Знаешь дочка, на носи его, может оно поможет».
    И знаете, меня, как будто, кто-то направлял, уже через день, как я одела это кольцо, у меня, в голове, всё прояснилось. Я поехала к застройщику домов и попросила переоформить обе квартиры, так, чтобы мне с мамой и Сашей дали двухкомнатную, а мужу однокомнатную, они же, все равно, выделяли в договоре на снос две квартиры – однокомнатную маме, и двухкомнатную нашей семье. Так, их юрист мне сказал, что это можно сделать, если бы я была в разводе. Он, когда я все рассказала про нашу жизнь с мужем, сказал, что Вам все равно разводиться надо, и посоветовал, оформить три медицинских освидетельствований после избиений и взять копию приказа об увольнении мужа за прогулы и предъявить, это все, на суде о разводе. «Тогда разведут без его согласия» -  сказал он. И я подала на развод и в течении трех месяцев все переоформила и развод и договор на снос. И потом, когда выдавали ордера на квартиры, мне, маме и Саше дали двухкомнатную, ту в которой мы сейчас живем, а мужу однокомнатную, в другом районе города, там, где этот же застройщик сдавал дом, я попросила, того юриста, так сделать. Мужу я сказала, когда начала переоформление квартир, что мама жертвует свою квартиру и отдает ее ему, но если он ее разменяет, после получения, на квартиру в другом районе и оставит в покое нас с Сашей и он согласился. Я думаю, он стал понимать, что после развода, все его позиции резко ослабли, особенно права на квартиру, я же стала матерью одиночкой и государство всегда поддерживает нас. А он, потом, был доволен, что и менять то, не надо.
    Вы скажете, это все можно и без кольца сделать, попробуйте, особенно повлиять на Валентина. Я даже на развод не решалась, и была уверена, что преодолеть волю Валентина не удастся,  а дальнейшие шаги я и не представляла, как делать.
    Вот уже три месяца я живу, как в новом мире, нет крика, нет избиений, нет унижений, не то, что было шесть лет, каждый день, до этого, и я думаю, что это кольцо помогло. Да и сейчас, вы видели, что было с собакой.
    Валя умолкла, видимо погрузилась в воспоминания и по лицу было видно, что, все еще  переживает прошлое, а я стал разглядывать кольцо.
    Это, действительно, было сильно почерневшее серебро, то ли от времени, то ли от низкой пробы. На самом деле, это был перстень с поперечной толстому кольцу накладкой, на верхушке, в виде двух одинаковых, выпуклых, барельефов корон, одна из которых указывала крупными зубцами на конец пальца, другая корона указывала на основание пальца, к тыльной стороне ладони. Верхушка перстня, кроме накладки имела рант, под каст, оправу для камня, расположенный между коронами, каст, удерживал некрупный рубин шестью зубцами. Граненый камень был очень хорошей чистоты и подлинно красного цвета, хорошо ловил и отдавал свет. От перстня  веяло глубокой стариной и необъяснимой уверенностью в будущем. Эти две короны намекали на превосходство владельца в двух мирах – в явном и тайном, а чистый, почти, светящийся камень – на чистоту помыслов. Казалось, перстень подарит силу и защиту, пока его держишь в руках и наделит тебя ими, когда наденешь его на палец.
    Не знаю, то ли история рассказанная Валей, то ли случай с собакой, но я проникся искренней верой в силы этого перстня и надеждой в спокойное и благополучное будущее. «Или кольцо уже начало действовать на меня?» - подумал я, поднимая голову.
Я увидел, что Валя отошла от меня и разговаривала с Рахимом. Я подошел к ним и услышал, что они говорили о нашем ночлеге. Как я понял, уже было решено, что мы ночуем во  втором доме, доме, который когда-то построили для бабы Мани и ее мужа, покойного Василия Марковича. Я услышал, как Валя говорила –
    - Там все устроено для гостей, мы с мамой и Сашей будем спать, как обычно, в доме деда и   бабушки.  Давайте пойдем в дом, скоро будет смеркаться
    Потом был ужин, с долгим чаепитием, и была эта ночевка в деревне, с удивительной, абсолютной тишиной, и со всей вселенной, над головой, как казалось, от мириад звезд на черном небе и с редким ночным лаем соседских собак, и с этими петухами, ранним утром, услышав, которые, продолжаешь спать, только стараешься получше укутаться в одеяло, слабо соображая, что дом, то остыл за ночь. Это был точно такой же дом, как дедушкин Вали, три комнаты и сени, и нам с Рахимом, впервые после приезда на эти курсы, удалось поспать в разных комнатах, и хорошо выспаться.
   Мы провели удивительное и благодатное, для нас, воскресение. Мы побывали в домах, двух художников, потому, что художники, на удивление, долго и подробно рассказывали о том, как возникали идея и как ложилась на холст каждая, заинтересовавшая нас картина и много нас расспрашивали о нашей жизни, в далекой республике. Что было приятно, во всем этом, совершенно не чувствовал, какая-то реклама, продвижение своего имени или стремление продать нам что-то. Это было стремление объяснить и  распространить свои идеи, вкусы, и цели их творчества, через эти картины. И выходи из их дома, мы дважды обнаруживали, что прошло почти полдня, а мы и не заметили этого.
    Но особенно, запомнилась мне короткая встреча с третьим художником, Даниилом Белым, стареньким, высоким, худым стариком. Когда он представился нам, под впечатлением, его имени, нескольких икон, висевших в мастерской и увлечения, в недавние студенческие годы, фильмом Тарковского «Страсти по Андрею», о Рублеве, там был наставник Андрея Даниил Черный, я заинтересовался этим человеком. И стал подолгу рассматривать картины, написанные им. и стал вслух, давать названия картинам, как я понимал каждую, мне не хотелось трогать иконы, это были библейские сюжеты и они не нуждались в моем толковании. Почти на каждое название он кивал или тихо хихикал, так, по стариковски, то ли насмехался, то ли радовался.
   Он, все время, внимательно смотрел на меня, потом остановил, прервав мою самодеятельную экскурсию и сказал -
      - Знаете, они же, как дети, для меня, в каждой из них  есть, что-то особенно дорогое, иногда только одна мысль. Нам же всем, такими кажутся, наши дети, они все особенные - и погладил по головке Сашу.
    Потом добавил –
     - Я рад, что Вы интересуетесь нашим ремеслом, это хорошо, сердце радуется, не зря трудишься…
    Он,с какой-то думкой, в глазах, замер, а потом, вдруг встрепенулся и сказал –
    - Давайте, я напишу ваш портрет, всех вместе, групповой, соглашайтесь, а? Позировать, почти не надо, чуть постоите, чтобы я, только, закрепил композицию, хорошо?
    Я оглядел всех и понял, что и Рахим и Валя удивлены, также как и я, но не против.
Мы согласились и Даниил указал на два стула и место, где их надо поставить, раздвинул их, совсем, недалеко, усадил нас с Рахимом на них, между нами поставил Сашу, на небольшом стульчике, но чуть сзади нас, и так чтобы, он мог положить руки на наши плечи, ближние к нему. Валю поставил позади Саши и положил ее руки на наши внешние, от центра плечи. Потом подошел к мольберту с готовым, грунтованным холстом и быстро сделал эскиз композиции. Затем сделал карандашные, эскизные портреты каждого из нас, только линиями и чертами лица, без ретуши и полутеней, на отдельных листах толстой бумаги, при этом, мы позировали не больше пяти минут, каждый.
    А потом, как будто забыв про нас подошел к холсту и начал работать. Только, через плечо буркнул –
   - Приходите завтра, сразу после обеда, к двум часам, будет готов.
    Мне кажется, он, даже, не слышал, как мы ушли.
    На следующий день, когда мы выстроились перед мольбертом, задрапированным тканью и когда, Даниил сдернул ее, мы онемели, от неожиданности и удивления.
     Это была вертикальная композиция, тесно прижатая вертикальными сторонами рамки и открытая вверх и вниз. Вверху было большое, чистое небо с одним небольшим, легким облаком, а внизу, прямо на зрителя шла неширокая, длинная дорога, заросшая по, обочинам, низкой травой, люди и стулья стояли прямо на дороге, как бы перегораживая ее. На двух стульях сидели два мальчика, лет  шести или чуть больше, а между ними, прямо на дороге стоял парень, лет двадцати, с белокурыми кудрями, голубоглазый, удивительно похожий на Сашу, сильно повзрослевшего. Он положил руки на плечи мальчиков. Мальчики же были  похожи на нас с Рахимом, я знал Рахима с детских лет и на меня с полотна смотрел тот Рахим, которого я знал, давно, давно…первоклашкой, когда ему было восемь лет. Я посмотрел на Рахима сегодняшнего и понял, у него те же мысли, он вспомнил меня в детстве и узнавал. Ноги мальчиков недоставало до земли и один из них, похожий на меня болтал ножками, как будто, ему не терпелось пойти по этой дороге. Позади мальчиков, чуть правее от белокурого парня как бы парила или стояла женщина, в белом, длинном, полупрозрачном платье, очень похожая на  Валю, но с крыльями ангела, еле угадываемыми. Они являлись продолжением ее белого шарфа, длинные концы, которого были закинуты назад и чуть развивались, из за ветерка. Ее руки выпрямленные в стороны, широко раздвинутые, ладонями вниз и с собранными вместе пальцами парили над плечами мальчиков, и вся она , казалась, тоже парила над детьми, ноги ее и нижняя часть тела, были закрыты, стулом, ребенком и взрослым Сашей и не написаны.
     Мы молча стояли, не зная как понять и что сказать. Я обошел полотно и прочитал на обратной стороне холста – «Грезы Валентины». Даниил Белый. 1972. Потом, прочитал это, еще раз, вслух
     Я не сразу разглядел, а Рахим сказал –
   - Смотри, на нем мой джемпер и твои брюки и  клетчатая рубашка, в которых ты был вчера,а на ногах мои сапоги. Я посмотрел на взрослого Сашу и сказал –
   - Валя хочет, чтобы Саша стал похожим на нас, это и есть ее грезы…
Валя шмыгала носом, плакала, что ли, я не стал смотреть, потом сказала –
   - Вот эта дорога, которую Саша должен пройти, чтобы стать таким, да и мы все идем по ней,и встретились на ней… Хочу подарить эту картину  маме, она сможет увидеть Сашу таким большим, каким он будет,  уже сегодня, кто знает,  доживет ли она, и увидит ребят такими, как я их вижу…
    Даниил, все время молчавший, облегченно вздохнул и сказал –
   - Кажется, всем понравилось. Так ведь?
    Я спросил Даниила, можем мы ли купить эту картину и он сказал, что достаточно оплатить только, материалы, краски, холст и рамку. Я протянул ему четыре десятки, веером, он выдернул две, сложил их, положил в карман и сказал –
    - Остальное это мой подарок, это же Васина дочь, Царство ему небесное!
  Последним, пятичасовым автобусом, мы возвращались в город, и у меня было чувство, что я побывал в мире добра, с простой, непритязательной жизнью, с творчеством, честным трудом и добрым отношениям к людям. «Мне повезло, я побывал у источника  настоящего, человеческого добра» - думал я. «Много ли, в мире таких мест? Дай Бог, что бы было много! Увижу ли я, еще, в жизни такое?» Я надеялся, мне было, всего, двадцать четыре.

    Глава 3
   
    Завертелось беличье колесо наши курсов, в котором кроме лекций, уже начались практические занятия в цехе завода, где мы ассистировали наладчикам в отладке и выпуске новых экземпляров устройств Электронной вычислительной машины, в ремонте, которых мы специализировались. Это были центральный процессор, тогда он назывался просто и изящно - Вычислитель, и процессор управления внешними устройствами, сейчас он бы назывался процессором интерфейса, а тогда это был большой металлический шкаф забитый электронными ячейками и назывался пугающе  БУВУ – Блок управления внешними устройствами. По сложности, он едва, уступал Вычислителю, и всех нас пугала мысль, быть административно привязанным к нему и обслуживать его, ввиду особой сложности диагностики неисправностей в нем, потому, что надо было знать не только его работу, но и логику работы всех внешних устройств, формально не отвечая за их обслуживание, то есть, оказаться зависимым, от качества работы механиков и электронщиков внешних устройств.
А внешних устройств было больше трех десятков, это были и принтеры  разных типов, по скорости печати и форматов бумаги, перфораторы, ленточные и карточные, магнитные ленты и диски, дисплеи и даже специальные устройства, например кассовые машины или цифровые физические устройства метеорологов или физиков.
Видимо, поэтому появились поговорки и ругательства, среди курсантов.  Такие как – «Иди ты к буву!» или «Буву его знает!» или еще  - «Вот скажу, буву, будет тебе вава!», «Тут, только, буву разберется!», ну и тому подобное.
     Архитектуру и основные алгоритмы этих устройств нам читал сам, Заместитель Главного конструктора Марченко Виктор Михайлович, один из очень известных и авторитетных специалистов  в этой индустрии. Однажды, на его лекции, когда он, пользуясь диаграммами и схемами рассказывал о распределении задач и подзадач в процессоре, я обратил внимание на то, что при таком методе распределения, в некоторых моментах, много простаивает, почти, тридцать процентов сумматоров и других вычислительных блоков.  Это, конечно, вело к снижению общей производительности Вычислителя. А это было третий день, когда уже носил кольцо, которое мне дала Валя. Я набрался смелости, и честно говоря, наглости, поднял руку, получил разрешения говорить и спокойно и как можно, обстоятельно обратил его внимание на эту не оптимальность распределения задач. Возникла гробовая тишина, молчал и товарищ Марченко. Не знаю, молчали ли, мои сокурсники, ошарашенные моей наглостью или они поняли важность моего замечания, но видно было по лицу Виктора Михайловича, что я прав. Спасая авторитет завода, а скорее всего, для честного поиска решения этой технической проблемы, я в этом убедился позже, узнав поближе его, как честного ученого и инженера, он сказал –
   - А есть лучшее распределение?
   - Разрешите? – попросил я.
   Я пошел к доске и написал алгоритм другого распределения задач и потом, когда я стал на схеме устройства показывать, левой рукой, новые потоки информации и задач, я увидел кольцо на своем пальце. Я на минутку замер и посмотрел на Рахима. Он улыбнулся и коротко кивнул. Потом я продолжил, изложил все до конца и заключил тем, что новое распределение увеличит производительность Вычислителя, минимум, на десять процентов, я отметил, кроме того, что это достигается изменением кодов ядра операционной системы, без дополнительного оборудования и переустройства схемы Вычислителя.
  - Больше, явно больше! Сейчас, трудно оценить – сказал Марченко.
  Потом помолчал, оглядел аудиторию, еще раз глянул на мою запись и сказал –
  - Не возражаете, молодой человек, если мы с Вами доложим это Главному конструктору?
   Для нас, с Рахимом, не было ничего удивительного, а для всех, было большой неожиданностью, когда, на следующий день, на лекции по БУВУ, Рахим тоже предложил новый метод построения очереди для обслуживания внешних устройств, который увеличивал производительность всей машины. Только, на это раз, теперь, он на минутку замер, во время доклада, и посмотрел на меня, а я улыбнулся и кивнул, покручивая кольцо на пальце.
   Мы втроем сходили к Главному конструктору, получили одобрение своих предложений и    
Главный распорядился провести пробы и испытания в лаборатории, нас попросили написать подробные технические записки, что мы и сделали. И только потом, через месяц, Марченко сообщил, что все подтвердилось, и будет использовано в производстве, а нам полагается премия. Получив солидную премию, мы не сговариваясь, пошли в магазин и купили Вале маленькие, модные, тогда, женские часы, Саше большую, деревянную машинку грузовик, а бабе Мане пуховую, ручной вязки, шаль, и с удовольствием вручили все это Вале с рассказом от наших успехах и попросил отвезти подарки Саше и бабе Мане.
     А пока, шел второй месяц наших занятий, мы уже успели сделать свои предложения на лекциях Марченко, приобрели какой-то авторитет и наши сокурсники стали консультироваться у нас по материалам лекций.
    По субботам, как правило, мы собирались у нас, это было удобно, Валя, всегда, уезжала в деревню, к Саше с матерью, и квартира была в полном нашем распоряжении. Приходили к нам и по одиночке и вдвоем или втроем, задавали вопросы или вообще слушали наши обсуждения с другими. Обычно, приходили часов в одиннадцать, всем хотелось поспать в субботу. Так мы занимались часов до двух, потом дружно, вместе, варганили обед, из чего придется, обычно каждый, что-нибудь приносил с собой, кто консервы, особенно, в почете были шпроты и тушенка, кто колбасу, а кое-кто и мясо и овощи, особенно девчата, мясо, они, сразу, ставили вариться и потом по ходу занятий варили суп. Все знали, что в нашем, новом, районе, еще, нет ни кафе, ни столовых. Иногда мы с Рахимом, накануне, что-нибудь приготавливали, для общего стола и всегда запасали что-нибудь для чаепития, обычно печение и конфеты или пряники. После обеда, который, обычно, затягивался  до четырех, еще занимались, и так до семи или восьми вечера.
   Однажды, в конце января, пришли Томаз с Давидом. Мы, со всеми церемониями, как принято в Грузии поздоровались, с мужскими объятиями сохраняя осанку и достоинство, с троекратными поцелуями, в нижнюю часть щёк, почти в шею, и одобрительным похлопыванием по плечам или спине, ну в общем, тепло.
    Давид был, что называется, красавец и любимец женщин, высокий, плечистый, белокожий с черными бровями вьющимися, крупной волной волосами. Большие черные глаза его, всегда смотрели прямо и без всякого стеснения, привыкшие к неотразимости и уверенные в симпатиях к себе. Держался он всегда свободно и чуть развязано и со всеми был на ты. Томаз, же  был небольшого роста, рыжеватый , но с тонким и умным лицом, с постоянной полуулыбкой и мягким в движениях и манерах.  Держался степенно, вел себя сдержанно, и уважительно, чуть официально, ко всем и всегда обращался на вы и, естественно, все также, и к нему.
      Вопросов они задали много, потому, что они очень много пропустили занятий, а мы все знали, что в конце января будет экзамен по теоретической части. В тот день, у нас была, к счастью, только, Настя, которая  немного посидела, и послушала нашу беседу, потом пошла готовить обед, из мяса барашка и куска соленой осетрины, и большого пакета зелени, которые принесли наши грузины.
       Жили Томаз с Давидом, на этих курсах, совершенно другой жизнью, чем мы все, остальные. Они снимали отдельную трехкомнатную квартиру, и жили без хозяев, и почти, каждую пятницу они уезжали в Тбилиси, на поезде, и везли, с собой, четыре чемодана хрустальных изделий и возвращались самолетом к раннему утру понедельника, отправив в этот город, где шли наши курсы, полу вагонный  контейнер мандаринов из Тбилиси. Как они сбывали, это все, в Тбилиси и здесь, для меня было загадкой, я успокоился, решив, что они были винтиками какого-то, частного, и судя по всему, артельного торгового механизма, из многих, людей, которые занимались закупом, для них хрусталя и мандаринов и их реализацией.  Но, официально,  они были сотрудниками какого-то вычислительного центра в Тбилиси, который направил их сюда, и были электронщиками по профессии, оба закончили политех, по специальности и как бы, внешне , все нормально, да и было заметно, что они вполне серьезно относятся к курсам, хотят научится тому, что здесь дают и хотят получить диплом об окончании специальных курсов при заводе, значит, решил я, они будут работать по специальности, или им этот диплом нужен для карьеры.
     Во время разговора, раздался голос Насти, из кухни –
   - Томаз, Давид как сделать, баранину, томат класть или нет?
   - А что Вы готовите? – спросил Томаз.
    Давид молча пошел к ней. Потом раздался голос Давида, который что-то спрашивал на грузинском у Томаза и Томаз тоже пошел на кухню. Рахим воспользовался их отсутствием и сказал –
    - Про историю с Катериной молчим, хорошо? Мы же их там видели и не ясно, что там у них за отношения.
    - Да, конечно,  лучше помолчим, на эту тему – согласился я.
  П вернулись. Давид сказал - 
    - У Насти, почти все готово, но баранина с картошкой  чуть суховата, поэтому мы посоветовали добавить томата и чуть потушить со стаканом воды, будет отменно, с зеленью, мы же, привезли ее. Скоро пойдем обедать, если вы не против.
    - Генацвали, извините, мы не захватили вина, говорят, что Вы совсем не пьете, да, ведь, мы заниматься приехали.  – сказал Томаз, обращаясь ко мне.
   Я воспользовался возможностью начать разговор на отвлеченную тему и сказал –
     - Спасибо, дорогой, Вы угадали, вино не к месту.
  И тут же, не лишаясь его внимания и рассчитывая, что мой вопрос будет уместен, спрос –
     - А на Новый год, хорошо посидели, много выпили? Вы нас извините, мы, тогда не смогли свами посидеть, жаль, мы спешили сюда поселиться, боялись упустить.
  И Томаз, сам, мне все рассказал –
     - Да, ну, что Вы… Мы же встретились с ней, в первый раз. Мы вскоре разошлись.     Екатерина пригласила нас домой, отметить знакомство, во время встречи и переговоров о поставках хрусталя, нас свел один наш прежний поставщик, сообщив нам , что она давно интересуется такой посудой и знает изготовителей уникальных изделий, частников, разумеется. Вы же знаете, мы с Давидом этим занимаемся. Знаете, Екатерина, деловая и хваткая женщина и мы будем сотрудничать.
   А Давид услышал наш разговор и похвалился –
    - Я прямо, там, сторговался и купил у нее хрустальный чайный сервиз, вы же его видели, он стоял у нее в стенке. Уникальное и редкое изделие, знаете, везде вазы, да вазы, а это что-то   редкое – полный сервиз, на шесть персон, и все из хрусталя, даже вареньицы, молочник и  сахарница, с крышками есть, выгодно сдадим в Тбилиси!
   - Ну и хватка у тебя, Давид! - казал Томаз, глядя на него, потом полуобернулся ко мне и сказал –
   - Я прямо, опешил и растерялся, когда она начала отказывать, но Давид взял крепость, да еще   как выгодно! – легонько ткнул меня в бог, приглашая восхититься и посмеяться над шуткой с намеком на женскую крепость, и громко захохотал.
 Мы все  рассмеялись и пошли на кухню, обедать.
    После обеда, мы еще позанимались и часов в пять вечера, наши гости засобирались домой. Предложили Насте подвезти ее домой, она согласилась. Долго и церемонно поблагодарив нас, попрощались и захватив Настю, они  ушли. Мы с Разимом вышли на балкон покурить, я посмотрел вниз, там, у подъезда стояла черная «Волга» и увидел, как Томаз сел на сидение, справа, а Давид за руль, слева, впереди, Настя села на заднее сидение.
    Какая-то тяжесть легла на сердце, душа наполнилась тревогой. Горел огненный, зимний, долгий закат, с огромным красным солнце, с оранжевыми облаками, ближе к горизонту и розовыми, перистыми, высокими. В другие, редкие  дни, мы с Рахимом, любовались таким закатом, когда небо было, на западе открыто, и находили в нем красоту и величие природы, сегодня же он, казался особенно красным и тревожным. Тревога усиливалась, и я не мог объяснить себе причины ее, только, чувствовал, что она, как-то связана с Давидом и Томазом.
  В этой тревоге, я провел полночи в субботу, пока не заснул, и все воскресение. В понедельник я пришел на занятия, чуть пораньше, зашел в аудиторию, убедился, что Томаза и Давида еще нет, спросил Настю как они доехали в субботу, дождался ответ Насти, что быстро и сказал Рахиму, что я встречу грузин на входе, что мне надо поговорить, вернулся  и стал прохаживаться перед входом в учебный корпус завода.
   Они появились у ворот и я, уже, издали увидел, что они оба расстроены. Томаз, поминутно, рассекал ладонью воздух сверху вниз и отчитывал Давида за что-то, тот покачивал  головой, разбрасывал руки и хлопал себя по бокам, как бы говоря, - «Ну, что делать, так получилось!» 
  Отсюда, от входа не было слышно, о чем они говорили, да и когда подошли, я услышал, что они говорят на грузинском, конечно, я и тогда ничего не мог понять. Я прошел вперед к ним, показывая, что я их жду. Остановились, поздоровались, со всеми церемониями и я спросил у Томаза -
    - Батони Томаз, расскажите, что у вас случилось, у меня сердце не на месте.
Томаз начал рассказывать -
 - В воскресение, ну вчера, мы поехали обедать в ресторан, у нас была хорошая прибыль от последней партии мандарин и было что отметить, там мы познакомились с девчонками, с подружками. Засиделись, и мы их позвали к себе, послушать музыку, потанцевать и потом поужинать  у нас дома, накупили вина, всяких вкусностей  и поехали вчетвером на Катиной машине…
   - Какой, какой, Катиной машине?  Это, та черная «Волга», Катерины, как она к вам попала? - спросил я.
   - Да, мы же, на ней к Вам, вчера приезжали. На прошлой неделе Давид и Лёля, это дочка Катерины, сообщили, Катерине, что собираются пожениться…
  Я не дал ему закончить, подняв руку, и спросил Давида –
   - Как это получилось, Батоно Давид? Что-то слишком быстро, расскажи, пожалуйста, если можно.
   Нехотя, все время поглядывая в сторону и пряча глаза, он начал рассказывать. –
   - Через неделю, после нашего знакомства, Катерина позвала меня в загородный дом, чтобы,    что-то там поделать, но мы ничего не делали, а пришел Василь, сосед Катерины по их  дому, в селе, и мы втроем, напились до чертиков, когда я уже плохо соображал, Катерина предложила Лёлю мне жены, с приданным в виде того дома и машины, той «Волги» и я согласился, ло сих пор, не знаю как. Вон, Батони Томаз знает, что я в любой момент могу     купить себе и такой дом и такую «Волгу», это не имеет, для меня никакого значения, да и  не нравится мне она! Не знаю, как получилось, не знаю  - и он горестно покачал головой,  глядя в землю.
   - Ну и что потом?  - Спросил я, успокаивая похлопыванием, его по плечу.
   - Потом… Потом все завертелось, Леля стала меня каждый день ждать с работы и учебы, мы   сходили один раз в театр, потом, в кино, несколько раз. А потом однажды, за чаем, у них,  Лёля, вдруг, сказала матери, что мы решили пожениться. Она не обсуждала этого со  мной, мы не договаривались так говорить… а Катерина потащила нас за город, там вручила  мне ключи от дома и машины, расцеловала меня и сказала –
   - Настоящий мужик, слово держит!
    И мы вернулись, уже на машине, и я, конечно, за рулем. Вот так получилось
  Он замолчал, опустив голову и разглядывая трещины на асфальте.
   - Ну и что, ты хочешь отказаться? Это ведь не трагедия, скажи Лёле, а она сама скажет  матери, правда, она расстроится, а что делать? Машину, конечно, верни. Хуже будет, если  вы будете оба, всю жизнь  мучиться, правда, ведь – сказал я и посмотрел на Томаза.
   Он покачал головой и сказал –     - Дело много хуже, там скандал! Вчера, когда, мы с девчонками, новыми знакомыми,  подъехали к дому, нас там ждала Катерина, она на такси привезла партию хрусталя, для 
нас. С ней и Лёля была, она у нас бывала и знала куда ехать. Когда они увидели, что мы  выходим с девчонками из машины, весело проговариваясь, Леля закричала, забилась в истерика, и стала громко плакать. Катерина рассвирепела, отвесила пощечину Давиду, и  почему-то, мне, затребовала ключи и документы от машины, перегрузила товар и с криком, - «Горите вы в адском огне, сволочи!»,  - села за руль и они с Лёлей уехали. 
   Теперь, я все понял, и понял источник своей тревоги, мне стало страшно за этих ребят, я знал что может сделать Катерина. 
   Я снял кольцо с пальца, взял левую руку Давида и надел его. Потом сказал –
    - На, поноси, пока все не уляжется и пока вы все переживете, это оберег, от дедушки кольцо, оно очень древнее и сильное.  Потом, когда все пройдет вернешь, Хорошо?
   Я не соврал, когда сказал, что оно от дедушки, я только не сказал, что оно от Валиного дедушки. Я абсолютно, точно знал, что Катерина, это все, так не оставит. Больше я не знал, как помочь Давиду, да и Томаз был в опасности, они же, все время вместе.
   - Что пройдет? Что нам угрожает? Что переживем? – стал бубнить Томаз, делая попытки снять кольцо.
   Потом добавил –
  - Катерину бояться, что ли?
  - Когда пожар переживете! - резко и громко сказал я.
 Возникла, что называется, гробовая тишина.  Они оба ошалело смотрели на меня, видимо, не в состоянии говорить. Потом, Томаз выдавил, из себя –
   - Так, пожар у Насти, это Катерина? А Вы, … тут причем?
     К этому дню, концу января, в группе, уже, все знали про пожар в Новогоднюю ночь, у Насти. Конечно, не про всё знали, жила версия о случайном пожаре.
   - Я был в том доме Катерины, в селе, только, я сразу отказал – сказал я тихо.
   Я хотел, чтобы они взяли кольцо, на какое-то время, чтобы пережить пожар иди какую другую гадость, которую придумает Катерина, поэтому я сказал чуть больше, чем мне хотелось, мне надо было их убедить в серьёзности опасности. Давид перестал снимать кольцо и отчетливо сказал –
   - Спасибо большое, Батоно, спасибо за заботу. Обязательно верну. И мы все знаем когда, но    если ничего не случится, верну через две недели, надеюсь, Бог нас сбережет.
    Мы, все трое, как-то дружно и глубоко вздохнули, решили покурить. Покурили и пошли на занятия. 

    Глава 4

    В тот день, когда мы вернулись с занятий, Валя, уже, была дома, я понял это по ее пальто, шапке и сапогах, в прихожей, но ее нигде не было видно, а дверь в ее спальню была закрыта.      
    Мы стали готовить ужин, она все не выходила, я встревожился и подошел к ее двери и постучав, спросил –
    - Валя, что с тобой, ты не заболела?
    Она вышла и я увидел, что она недавно плакала, и все еще была расстроена. Я взял ее за локоток и повел на кухню, усадил на стул, сам сел напротив, через стол. Рахим, также, сел за стол, и спросил, глядя на нее –
   - Что случилось?
     Она долго разглядывала что-то на пустом столе, видимо думала, как сказать, потом подняла голову и сказала –
   - У меня большие неприятности, на работе.
   Я облегченно вздохнул, мне показалось, что что-то случилось с ее ребенком или матерью.
    - Рассказывай – сказал я.
   Встал, налил ей холодного чая –
    - Попей и рассказывай.
    - Вы же, бывали в нашем цехе, я бригадир монтажников корзины. Вы знаете, что мы называем корзиной?
    Мы оба кивнули.  В технической документации это называлось схемой коммутации ячеек. Вычислительная машина, конструктивно, состояла из шкафов, в которых стояли электронные ячейки, в пазах, каждая ячейка имела разъемы, это такие вилки с розетками, на заводском жаргоне «папы» и «мамы» но с сорока ножками, все эти разъемы, вернее их задние части или «мамы», должны быть соединены между собой, по схеме монтажа, тонкими, посеребрёнными проводами с изоляцией. В ординарном шкафу стояло до трехсот ячеек, каждая ячейка имеет сорок ножек, это значит на обратной стороне шкафа имелось двенадцать  тысяч точек, которые надо соединить между собой строго и точно по схеме монтажа. Конечно эта работа выполнялась вручную. И эта часть, где розетки соединялись проводами, после окончания монтажа выглядела как большая прямоугольная стена размером, два на два метра, покрытая толстым скопищем переплетенных и запутанных, на первый взгляд, проводов. Ее собирали отдельно, потом на другом участке цеха, туда вставлялись ячейка, как бы укладывались в корзину. Каждую ячейку, точно в определенное место. Вот эта стена запутанных проводов, поэтому и называлась монтажниками, да всеми рабочими цеха «корзиной».
    Когда, еще в студенческие годы и каждый раз, позже, когда я видел эту корзину, у меня возникала мысль – «А что же у нас в голове. Вот там корзина, так корзина!»
    Монтаж корзины  была очень ответственной и напряженной работой, нельзя ошибиться, ни разу. Одна ошибка вызывает неправильную работу машины, а иногда и электро замыкание и возгорание. 
    По принятым, техническим правилам производства, каждый шкаф с установленными ячейками проверяется и отлаживается наладчиками цеха, и если какой-то шкаф, не удается отладить за одну смену, его отставляют  в «тупик» , так это место называлось на жаргоне рабочих завода, и просто приступают к следующему, чтобы не тормозить работу всего завода.         
    Потом, уже отдельная бригада конструкторов и наладчиков налаживает этот отставленный шкаф, уже более тщательно ищет причину неисправности и устраняет ее. Все бригадиры, всех участков, следят  за состоянием тупика, обычно, если в тупике накопилось больше трех шкафов, то это значит, что какая-то бригада плохо работает и начальник цеха разбирается и ищет причину сбоя в работе цеха. Ну и конечно, последствия будут тяжелыми для виновников.
    После нашего кивка, Валя продолжала –
    - В тупике, уже девять шкафов, до конца месяца осталась неделя. Все говорят причина неисправности в корзине, то есть, сбой работы в моей бригаде, теперь, все останутся без премий, ко мне примут меры. Но никто, еще, неисправность не нашел и не доказал, что ошибка в моей бригаде. А начальник цеха уже «топает ногами» и кричит на меня. Я же отправила на работу в «тупик», помогать искать неисправность, уже, треть бригады, остальные девчата надрываются, а «тупик» растет.
    - Ты, уже, и по основному выпуску отстаешь, так ведь? – спросил Рахим.
   Она кивнула, и слезы опять навернулись на ее глазах и потекли по щекам.
   - Систематическая ошибка – сказал я.
   Валя вскинула на меня глаза и твердо сказала –
   - Но не в моей бригаде!
   И посмотрела на меня, так если бы,  сказала – «И ты Брут …»
   Но Рахим отрицательно помахал ладонью и сказал –
   - Нет, нет, не в корзине дело, обычно, это ячейка или микросхема, или даже, отдельный элемент, например  транзистор или диод неисправны, причем вся партия
   Я спросил –
   - Треть бригады, это сколько человек?
   - Восемь девчонок, и все лучшие…
   Я прервал ее и сказал –
  - Завтра, с утра пораньше, я зайду к Марченко и попрошу его, чтобы он распорядился пустить нас с Рахимом к вам в цех, помогать. Мы сделаем эти девять шкафов. – я это сказал очень уверено и даже стукнул кулаком по столу.
   Оба они посмотрели на меня, а Валя, испугано и недоверчиво, Рахим же, глянул на мою левую руку, не увидел там кольца и вопросительно и с тревогой уставился на меня. Я отодвинул воротник рубашки и показал шнурок, на котором , якобы, висит кольцо. Он успокоился и облегченно заулыбался и сказал –
   - Конечно, сделаем. Не беспокойся Валя.
    Потом я продолжил –
    - Из восьми человек, оставь нам в «тупике» двоих, остальных забирай, и догоняй график, хорошо? Нам надо будет много работать и твои девчонки нам помогут.
    Когда пришли мы, с Рахимом, сразу поставили в духовку курицу и картошку, на выпечку.
Мы хорошо поужинали и разошлись. Валя еще долго не засыпала и все ходила по квартире, видимо переживала.
     Я не успел сказать Рахиму, что я отдал кольцо Давиду, собирался, наедине и обстоятельно объяснить , после ужина, причины  и необходимость такого шага, но теперь, после того, что произошло с Валей, я решил смолчать, чтобы Рахим не терял уверенности, сам же, я был уверен, что мы все сделаем.
     На следующий день, в восемь часов, мы были в кабинете Марченко, я рассказал, то что нам удалось узнать от Вали и попросил его разрешить отладить Вычислители, скопившиеся в «тупике». Он долго молчал, потом звонил куда-то, просматривал какие-то бумаги и схемы блоков машины – и проговорил –
    - Ну давайте попробуем…
    Потом, опять, помолчал и стал говорить, уже более уверенно –
    - Знаете, я не могу рисковать всем производством, поэтому сделаем так – оставьте бригаде, которая там работает, на сегодня, один шкаф, остальные делайте. Если они его сделают, сразу дайте им другой, остальные делайте и так далее. Планируйте субботу рабочей. Я распоряжусь, чтобы вам за работу заплатили, суббота двойная оплата. Я позвонил в цех, там есть два комплекта всех прибором и инструментов, это же аварийный участок, некоторые , даже в трех экземплярах, так, что с той бригадой, которая там работает поделите их и не мешайте им работать, хорошо?
   Конечно, я согласился, хотя, это попахивало недоверием в наш успех. Я сказал –
    - Спасибо за оплату. Мы немедленно начнем, но Виктор Михайлович, пожалуйста,  распорядитесь, чтобы, как можно быстрее принесли нам, на участок «тупик», ведомость получения всех комплектующих цехом, где делают ячейки за весь декабрь и январь, особенно, микросхем и полупроводников, транзисторов, дешифраторов, диодов и тому подобное, при этом не надо количество, а только типы и серийные номера изготовителя, то можнелать?
    Он удивленно и внимательно посмотрел на меня, и мне показалось, что он понял, что мы собираемся делать и сказал –
    - Ты думаешь, это систематическая ошибка? Но все комплектующие проходят проверку на входе цеха ячеек.
    - Я знаю, но там поток и могут пропустить, кроме того, проверка идет по тестам и на стенде  завода  изготовителя комплектующих, а это не одно и тоже, что реальный режим, Вы же  знаете, не желательные разбросы параметров могут совпасть у сопряженных двух элементов  и возникнет неисправность. Да и стенд может быть неисправен. Если Вы поняли меня, то прошу помочь и дать нам ячейки выпущенные раньше декабря, на замену, чтобы мы не перепаивали ячейки, есть такие?
    Он ответил – 
   - Есть, на спецзаказе, там всегда работа идет медленнее, да проверочный стенд, там другой.    Когда вы установите, какой элемент виновен, ты позвони мне, и пришли работницу цеха со списком ячеек, где он установлен и я тебе выдам, один комплект, вы переставите,проверите, если будет шкаф работать правильно, выдам на все шкафы договорились?
    Он протянул мне листок, там были записаны рабочий и домашний телефоны, и я понял, что нам надо работать и по вечерам. Потом он сказал –
    - Звони в любое время. Удачи тебе и вам всем! Начальнику цеха и бригадиру наладчиков «тупика» я позвоню, пока ты идешь туда. Вперед!
    Мы пошли в цех, первым делом я нашел Валю и прямо при ней, и советуясь, с ней написал список, овощей, фруктов, горячих блюд, и напитков, которые я попросил купит на сегодняшний обед. Она ошалела и с изумлением смотрела на меня и невпопад отвечала на вопросы, но когда я спросил сколько человек в бригаде наладчиков «тупика», кажется поняла.
    Я продолжил -
    - Нас пятеро, включая тебя плюс. бригада «тупика» восемь и начальник цеха, всего будет четырнадцать. А ты купи все это или пошли кого-нибудь, из девчат, на шестнадцать персон, мне кажется, кто-нибудь заглянет, хорошо? Приходи сама и пригласи начальника цеха. Пойдет он или не пойдет не важно. Я видел там, в тупике есть довольно большая бытовка, там и пообедаем, все вместе. Вот тебе деньги, если перерасходуешь скажи мне, я верну. Марченко обещал нам за работу заплатить, так, что в накладе не будем. Только сегодня спиртного не покупай. Хорошо? Это будем, в последний день праздновать, нашу победу.
    - Они, там в «тупике», в этой бытовке и обедают, всегда, но начальник цеха не пойдет – сказала она.
    - Посмотрим, посмотрим, если Марченко придет, куда он денется!
    Валя сказала,
    - Сама пойду и все куплю, меньше разговоров будет.
    Я одобрительно кивнул.
    Когда мы пришли на участок «тупик», бригада наладчиков делила приборы и инструменты и утраивала для нас закуток. Мы с каждым поздоровались, и познакомились, потом я попросил бригадира, его звали Анатолий, выбрать себе шкаф, для наладки, посмотрел все приборы и инструменты, все одобрил и поблагодарил, за справедливый раздел и мы начали работу.      
    Шкафы стояли на отладочных тележках, поэтому легко сдвигались. Анатолий  перекатил свой шкаф в свой закуток, а мы выстроили все восемь шкафов в линейку и стали искать повторяемость ошибки, чтобы найти систематическую закономерность ошибки. Анатолий и его бригада смотрела на нас как на сумасшедших, они видимо, решили, что мы стремимся ремонтировать все шкафы сразу или мечемся, не зная что делать.
    Появилось небрежность и некоторое презрение к нам, со стороны Анатолия и его ребят. Что не говори, наш приход, на помощь, несколько ударял по их авторитету в цехе. Они же были «белой костью» налаживали самые трудные шкафы, а тут пришли какие-то ненормальные и делают невесть что. Я старался не обращать внимание на усмешки и вопросы с издевкой, и сосредоточено работал. Когда принесли ведомость получения всех комплектующих из цеха, где делают ячейки, мы смогли значительно сократить число проверяемых точек и работа пошла быстрее.
    Мы, сначала прогнали тесты и выявили круг подозрительных ячеек, и потом, я, стоя у корзины, мерил на них потенциал и импульс осциллографом, в каждом состоянии, нуля и единицы, и называл их вслух, если они были неверными, одна наша помощница, Лида записывала координаты ножек, потенциал, и его состояние, Рахим, стоя у другой стороны шкафа, вытаскивал ячейку, читал вслух, тип и заводской номер микросхемы или другого элемента, соединённого с этой ножкой, и другая наша помощница, Юля записывала данные, которые диктовал Рахим. Если это не было видно на ячейке, мы вместе устанавливали тип и номер элемента по схеме. Мы это делали в поисках повторяемости, последовательно в каждом шкафу, в соответствующих местах и со стороны это выглядело так, как будто мы мечемся между шкафами. Атмосфера накалялась, началась громкая критика и тут пришла Валя, настало время обеда. Я ее не сразу заметил, и увидел ее, уже, когда она молча наблюдала за нами, и слышала громкие комментарии и насмешки ребят Анатолия. И только теперь, она поняла, зачем нужен был этот обед.
    Я громко позвал всех на обед, включая и бригаду Анатолия, Валя, с помощницей занесли продукты в бытовку и мы, все дружно, стали накрывать стол. Когда мы, только, расселись и не успели начать, открылась дверь и вошли, в бытовку, Марченко с начальником цеха, Валя изумленно посмотрела на меня.
    Анатолий, я и Валя громко пригласили их с нами пообедать, села с нами и помощница Вали, и получилось шестнадцать персон. В те времена, начальство охотно и с удовольствием демонстрировало демократичность, это поощрялось выше стоящими и хорошо принималось народом, поэтому начальник цеха и Виктор Михайлович сели с нами пообедать, тем более, видно было, что горячих блюд припасено как раз на всех, и спиртного на столе нет
    Виктор Михайлович, за обедом, непринужденно говорил, что он беспокоится, как у нас идут дела, не мешаем ли мы, две бригады, друг другу, хватает ли нам оборудования и приборов. Дал  всем понять, что он в курсе предложенного нами метода, и он очень заинтересовать узнать как он сработает. Начальник цеха, тоже, заявил, что он, с надеждой, ждет результатов нашей работы. Видимо, Марченко уже сагитировал начальника цеха на нашу сторону.
    Обстановка стала дружественной,  я, также, непринужденно и как можно полно и проще рассказал о нашем методе и почувствовал смену отношения, к нам, со стороны ребят Анатолия. Я понял, цель обеда достигнута, и нам теперь не будут мешать, больше того Анатолий дал нам своих двух спецов,чтобы они нам помогали, он сказал –
    - Я видел, что вам не хватает людей, вы отвлекаетесь с Рахимом на чтение схем, а мои ребята знают их почти наизусть и будут вам полезны, - при этом, он посмотрел на начальника цеха, тот кивнул, поймав одобрительный взгляд Марченко.
    Работа вшестером пошла быстрее. Весь этот день и весь следующий, мы работали и нашли к концу следующего дня, список элементов и затем определили список,  подлежащих замене ячеек. Я позвал Анатолия на совещание в бытовку. Сначала я доложил ему что анализ закончен и список замены ячеек определен и показал ему его. Он посмотрел и спросил –
    - Это получается, где-то сорок ячеек на каждый шкаф, так?
    - Да, но нам нудно все проверить самим и провести испытания, для того чтобы уверено доложить Марченко и получить триста шестьдесят ячеек на замену во всех шкафах, он обещал мне дать ячейки ноябрьского выпуска, чтобы этой нечетко работающей микросхемы там не было, она декабрьской поставки. Потом я сказал –
    - Толя, у нас дальше два пути – первый мы перепаиваем сорок ячеек, для одного комплекта, устанавливаем и проверяем, это потребует день или полтора, и то если все мы будем делать  перепайку, все десять человек , девчатам нельзя доверить, мне кажется, ячейки, они не паяли, они же монтажницы корзины. Кроме того, надо найти микросхемы ноябрьской поставки, их уже, может не быть.
    Он кивнул. Я продолжил  -
    - И второй путь - найти ячейки ноябрьского выпуска, здесь на заводе, сможешь? Это надо сделать не сообщая Марченко, сначала, надо все проверить самим, сможешь найти, ты же на заводе давно?
   - Попробую – сказал он
   - В нашей бригаде Леша, его старший брат работает на складе спецзаказа. Давай список ячеек и жди. Да, еще, дай мне сорок этих ячеек из своего шкафа,  там, может быть, надо будет положить для вечерней отчетности, потом мы их вернем, когда Марченко даст.
    Через час мы уже получили ячейки и установили их, а к концу следующего дня, отладили первый шкаф, он работал, осталось восемь, потому что бригада «тупика» так не смогла отладить свой шкаф, все таки, найти сорок неисправленных ячеек невозможно, обычными методами.
    Мы ликовали, наш метод, оказался очень эффективным. Веселые , мы всей гурьбой пошли в кафе, пить пиво. Я спросил разрешения позвать Валю, мне не терпелось успокоить ее и обрадовать, никто не возражал, даже, кое кто захотел позвать заводских подружек. В общем большой компанией мы отметили предварительную победу. Валя успокоилась и даже тихонько, весь вечер, напевала. Прошло же, три дня, оставались еще два дня, включая субботу.
    Пятницу и субботу, получив от Марченко те триста шестьдесят ячеек, работали все вместе с бригадой Анатолия, до обеда, в субботу, мы отладили и сдали все девять шкафов. Пришлось поработать и после обеда в субботу. Марченко попросил технический отчет, для оформления нашей оплаты, на свежую память составили его и отдали Виктору Михайловичу, он нас, каждого по очереди обнял, даже девчат и Анатолия.  Вечером в субботу, мы опять отметили, уже окончательную победу, водка лилась рекой…
    Но я был, немного, озадачен, кольца, то со мной, не было… Что это значит?
    В понедельник я тревожно ждал прихода грузин, когда я увидел их, как обычно, чуть опоздавших, я успокоился. Но во вторник они не пришли нв занятия и утром, часов в десять раздался стук в дверь аудитории, в тот день, нам читали лекции о работе с тестовыми программами, вела их  Клавдия Абрамовна, маленькая, такая сухонькая, очень начитанная и интеллигентная дама,  уже в годах, кандидат наук, из конструкторского бюро. Она сказала –
    - Да, да, войдите!
    Дверь широко распахнулась и вошел, чуть ли не строевым шагом, наш вахтер, Димыч,  который, обычно сидел в будочке в холе учебного корпуса. Мы его видели, всегда, через окошко и только верхнюю часть тела, без фуражки и не представляли, что он такой, видимо, Клавдия Абрамовна, тоже. На нем была полная офицерская военная форма, но без знаков различия. Это был китель со стоячим воротником, где чуть выглядывал, ослепительно белый, пришивной воротник, галифе, портупея и ремень, на боку и сзади, не бедре кобура и отменно начищенные  сапоги,  и даже офицерская фуражка. Завод выпускал и военную продукцию и вся охрана была вооружена. Форма ладно на нем сидела,  и осанке, в его семьдесят, мог позавидовать любой из нас, в свои двадцать с небольшим. Слева, на груди была прикреплена, довольно широкая орденская планка. Высокий, худой, прямой, и стройный, он был как игрушечный солдатик, я залюбовался им, но число и богатство орденских планок, давали понять, что в игры он, на войне не играл. Он снял фуражку, положил ее «на локоток» и четко и ясно сказал –
    - Товарищ лектор, разрешите обратиться!
    Наш лектор вышла из за трибуны, спустилась с преподавательского помоста, и встала напротив от него в метрах пяти, правда, со сцепленными, на груди, ручками и стала смотреть вверх прямо в лицо офицеру, потом сказала –
    - Да, обращайтесь.
    Мы прыснули, бедная Клавдия Абрамовна, она поддалась этой военной манере общаться. 
    - Прошу извинить, Клавдия Абрамовна, что помешал лекции. Мной получен городской звонок, на вахту, от товарища Тамаза, курсанта. Он доложил, что помещен в больницу, во вторую скорой, вместе с товарищем Давыдом, тот без сознания, по причине пищевого отравления, поэтому на занятиях они не могут присутствовать. Он, также, просил передать товарищам из Казахстана об этом, … виноват, фамилии их я не запомнил, трудные… имена, виноват, торопился быстрее доложить, отравление тяжелое, понял по речи и по голосу, товарищ лектор,  - сказал Димыч, как, отрапортовал.
    Клавдия Абрамовна очнулась от военного «гипноза», вернулась на кафедру, и посмотрела на аудиторию. Мы с Рахимом уже стояли. Она все поняла и сказала –
    - Идите, идите, поезжайте, быстрее. Вечером, пожалуйста, позвоните, расскажите мне, как там…, мой телефон – она написала на клочке бумаги, что-то, и протянула вниз, с кафедры, ожидая, что кто-то из нас возьмет.
    - Разрешите идти – раздался голос Димыча.
    Клавдия Абрамовна, повернула голову и сказал, уже совсем, «не по уставу» -
    - Спасибо, Валерий Дмитриевич, идите.
    Димыч выполнил, движение «кругом, марш» и сделал два широких шага к двери, остановился, открыл дверь, вышел и аккуратно закрыл ее. Все вздохнули.
    Я быстро подошел, взял бумажку, сказал – «Спасибо, позвоню», -  и мы с Рахимом побежали в гардероб, оделись и выскочили на улицу.
    Вы поймали такси, назвали больницу, водитель сказал, что знает, где это, и через полчаса мы уже в приемной больницы, узнали, где найти Томаза.
Был он в палате один, хотя там, были еще три пустых койки. Мы обнялись и поздоровались.
    Томаз здоровался вяло и безучастно, видно было, что он с трудом говорит. Он начал рассказывать –
    - Мы отравились, …  думаю коньяком, ….  в голове у меня не все нормально, … все вещи    
    Давида отдали мне, когда увозили его в палату интенсивной терапии, …. он без сознания …- замолчал, попил воды, прямо, из графина, жадно большими глотками, сильно опрокидывая его и заливая грудь и рубашку.   
    Говорил он медленно, с паузами, как будто, что-то вспоминал или преодолевал затруднения в речи.
    - Что случилось? Расскажите все по порядку, сказал я.
    Он долго молчал, сидя на кровати и покачиваясь вперед, назад и вперившись взглядом в какую-то точку на полу, перед собой. Потом взял с тумбочки целлофановый пакет и сказал –
    - Это наши вещи и документы, пусть будут у Вас, а то потеряются тут.
    Я взял пакет, потом заглянул в него там были – двое часов, портсигар Давида, два паспорта в обложках и какие-то бумаги, сложенные в четвертушку, бумажник и кошелек и еще что-то мелкое и тяжелое, я нащупал кольцо и еще что-то. «Кажется, Давид носил цепочку» - подумал я.
    Наконец он начал рассказывать, медленно и с запинками и глубокими вздохами –
    - Вчера, мы встречались с новыми поставщиками хрусталя… Переговоры были хорошими, мы даже пообедали вместе… Когда ударили по рукам и все обговорили, … мы подарили им две бутылки грузинского вина, … а они нам бутылку марочного коньяка. День был хлопотный…
    Он, опять, попил из графина, помолчал, и продолжал, опять медленно и запинаясь –
    - Было еще две встречи с покупателями мандаринов, … ходили на Главпочту, отправили телеграмму в Тбилиси и позвонили туда, родителям… Вечером, очень уставшие, мы решили ужинать дома, пожарили яйца с колбасой и открыли ту бутылку коньяка. Я выпил стопочку и больше не стал, не хотелось, а Давид выпил … две или три, или больше, не знаю…
    Ночью мне стало плохо, рвало и сильно кружилась голова, Давиду, тоже, у него, даже, начались судороги. Я позвонил в скорую помощь и рассказал все… приехали они, мне кажется быстро, но Давид уже был без сознания… Я даже не заметил когда, он же, все время лежал. О том, что он без сознания, мне сказал санитар скорой.
    Я спросил –
    - А врач скорой, что-нибудь сказал, что у вас, подозрение на что?
    - Сказала, … это женщина  была,… что похоже на отравление метилом…
    Рахим спросил –
    - Они взяли этот коньяк, на анализ?
    Томаз помолчал, видимо, вспоминая, потом стал перечислять –
    - Коньяк, кусочек колбасы, яйцо,  и еще  что-то,  она меня расспрашивала, что мы ели и  пили, вечером и я ей рассказывал и все это подавал ей …  она все это сложила в белую коробку, с крышкой… и ручкой, как сундучок, знаете, такой, как они носят на  вызовы и там лежат лекарства и шприцы, … но она была пустая, …сначала… Потом пришел санитар с водителем, с носилками, и унесли Давида, …  а меня врач повела вниз, к машине…
    Он умолк, опять уставился  в пол, перед собой и стал раскачиваться.
    Без стука открылась дверь и зашли медсестра, которая катила стойку внутривенной  системы и врач, плотный мужчина лет пятидесяти, оба в белых халатах. Нас попросили выйти в коридор.
   Мы дождались, когда врач выйдет и расспросили о диагнозе, состоянии Давида и спросили, какую помощь мы можем оказать. Он сказал, все сеть и никакой помощи не нужно, что это отравление метанолом и высказал удивление, что он содержался в таком дорогом напитке, и сказал, что если состояние будет улучшаться, то Томаза выпишут через неделю и если осложнений не будет. Пока мы разговаривали, пришла медсестра и сообщила, что Давид пришел в себя и врач быстро пошел к противоположной двери от входа в коридор, бросив, на ходу, что по Давиду, пока ничего не может сказать и подчеркнул, что все зависит от последствий отравления.  Я шел с ним до двери отделения интенсивной терапии, дальше меня не пустили.
    Кода я вернулся к палате, выходила медсестра и сказала, что больной будет лежать под системой не меньше трех часов и нам лучше не тревожить его.
    - Ему, уже ничего не угрожает. Приходите  с четырех до шести, это часы посещения  больных, а сейчас уходите, - сказала она, показала рукой дорогу на выход и стала ждать, когда мы двинемся и когда мы пошли, она вернулась в палату. Я вернулся, быстро открыл дверь палаты и увидел, что Томаз, лежал, под системой в левую руку, закрыв глаза, не знаю спал он или нет, не входя, я прокричал, прямо с порога –
    - Томаз, Давид пришел в себя! Мы придем в пять. Выздоравливайте!
    Он открыл глаза и невысоко поднял правую руку, давая понять, что слышал меня.
    Потом, мы сделали несколько попыток увидеть Давида, но нам не удалось, главврач, вообще, нас не принял и передал через секретаршу, чтобы мы пришли завтра.
    Когда, в пять часов мы пришли к Томазу, он не был особенно хорош, но уже была снята общая депрессия, видимо сказался факт, тот, что Давид пришел в сознание и вывод токсина идет успешно, но он казался, все еще, чуть пьяным.
    Вечером, когда пришли домой, мы узнали, что в квартиру Вали провели телефон. Она уже была дома, сказала, что утром, когда уходила на работу прочитала объявление в подъезде, что сегодня будут проводить телефоны и надо быть дома, вот и отпросилась и приехала домой пораньше. Мы ей рассказали и случившимся с грузинами, но о том, что кольцо я давал им, я промолчал. Во первых, мне не хотелось ставить Валю в такое положение, что была пустая надежда на кольцо, и потом, мне бы пришлось сознаться, что ремонт шкафов мы делали без кольца, а это было бы претензией на геройство, тем более, в контрасте с историей об отравлении ребят. Я, только, достал свое кольцо из пакета Томаза и надел его. Потом я позвонил Клавдии Абрамовне, все рассказал об отравлении ребят, она попросила проведывать их почаще. Коротко позвонил Насте и сообщил номер Валиного телефона. Домой и на работу, нельзя было звонить, там уже все спали, разница в три часа, это мы сделали с Рахимом утром.
    Потом мы поужинали, Валя удивила нас очень вкусным гуляшом и жареной, с грибами картошкой. Оказывается она умеет хорошо готовить, когда я похвалил блюдо, она сказала странную, для меня фразу –  «Не важно, что и как готовишь, важно кому готовишь…» - в этом, потом, через много лет, я убедился сам.
     На дворе наступил февраль, курсы заканчивались, число лекций сократилось, мы много времени проводили в цехах.
    Томаза выписали через неделю, Давида через три, недели, в четверг, когда мы поехали забирать его из больниц, я очень удивился его состоянию и виду.  Он был бледный, на шее и руках выступили синие вены, ощущалось общее бессилие, замедленность движений, что было особенно разительно, он все время молчал. Этот говорун, с шумной реакцией на любую фразу, в разговорах, превратился в молчуна и меланхолика. И теперь, чаще, отвечал, на вопросы кивком или отрицанием движением головы. Оставалась неделя до экзаменов и я видел, что он не сможет их сдать. Когда мы заговорил об экзаменах, Давид безнадежно махнул рукой и сказал, что он, не хочет сдавать их и хочет уехать. Я зная, как важен  ему диплом об окончании заводских курсов, и не советуясь ни с кем пошел, в конце того же дня, к Марченко.
    Я просил его выдать диплом Давиду досрочно и рассказал ему об отравлении, и о том, что он не сможет сдавать экзамен, правда, не стал рассказывать, всякие, наши догадки о Катерине. Но чуть надавил на его городской патриотизм, что именно в этом городе, кто-то делает и продает такие напитки и на профессиональное единство, что мы все, электронщики, должны помогать друг другу. Я убеждал его тем, что Давид прослушал всю теоретическую часть и получил, довольно много практики, в цехах завода. Я очень обрадовался его реакции, Виктор Михайлович, просто, сказал –
    - Не будем портить жизнь молодого человека, в самом начале, ведь, когда он приедет домой  без диплома, к нему резко изменится отношение руководства и коллег на работе, и это, может быть, плохо для его будущего. Я посоветуюсь в учебной части, ты завтра приди ко мне, сам без него, после обеда.
 Потом помолчал и сказал –
    - Когда пойдешь, ко мне, захвати справку Давида из больницы, хорошо? Решим, я думаю, … Решим!
    Вечером, я позвонил Томазу и попросил не покупать билет Давиду, пока я не скажу, он согласился, я сказал, что если все будет хорошо, то он сможет уехать в субботу или воскресение. Он сказал, что он хочет сопровождать Давида и тоже поедет, но вернется следующим днем и спросил в чем дело. Я сказал, что завтра расскажу, без телефона, он согласно угукнул и мы положили трубки.
    В пятницу, когда я пришел к Марченко, он, молча и улыбаясь, протянул мне несколько листочков, там были ходатайство нашей группы о Давиде, ходатайство группы преподавателей, наших лекторов, и приказ начальника учебной части о досрочной выдачи диплома Давиду, и ввиду успешного прохождения всего курса занятий и ввиду болезни его, на экзаменационном этапе. Все документы были подписаны, кроме ходатайства группы. Он сказал –
    - Подпиши ходатайство группы, как староста.
   Я подписал и вернул все документы ему, добавив к ним справку из больницы, и он достал из ящика стола полностью оформленный диплом Давида и отдал мне его. Потом сказал –
   - Вручи сам, от имени завода, и поздравь его от меня!
    Потом, видимо, только, что вспомнив, сказал –
    - Да, найди Рахима и сходите в бухгалтерию. Получите оплату за отладку тех, девяти шкафов.
     И встал, давая понять, что наша встреча закончена. Я, как мог, с большой радостью и теплом поблагодарил его за диплом Давида и за нашу оплату. Я вышел в приемную, там меня ждал Рахим.
    Мы, сбегали в бухгалтерию, получили хорошие, по сумме, деньги сразу же, поехали домой к Давиду с Томазом. Когда я вручал диплом и поздравлял, я рассказал об особой роли, в этом, Марченко, Давид сказал –
    - Спасибо большое! Есть не только Катьки, на этом свете, есть, еще, много хороших людей!
    И обнял меня и впервые, после болезни, засмеялся, говоря –
    - Эх, если бы не болезнь кутнули бы, а?
    Томаз сказал –
    - Давид вернулся…
    Заканчивался февраль, прекратились наши занятия на курсах, мы успешно сдали экзамены и получили дипломы. Прошел и большой и сабантуй, им мы отметили в кафе, окончание курсов, где были все преподаватели, в том числе и Марченко. Кто-то, даже догадался пригласить и Димыча, который был в отличном цивильном костюме, при хорошо подобранном галстуке и показал весь лоск и класс высшего офицерского поведения и хороших манер. Он весь вечер сидел рядом с Клавдией Абрамовной, танцевал с ней медленные танцы и умело ухаживал за ней, за столом, даже, спел несколько песен военных лет, под гитару, негромко но очень задушевно.
    Конечно, кто-то напился вдрызг, кто-то из девчонок всплакнул, мы сдружились и всем не хотелось расставаться и как мы понимали навсегда, хотя обещали друг другу звонит и писать, но все понимали, что чем дальше, по годам, уйдут эти дни, тем больше и больше отдалимся мы друг от друга и понимали, что это неизбежно…

    Глава 5

    В последнюю пятницу  февраля, за вечерним чаем, мы с Рахимом спросили Валю можно ли нам поехать в субботу в Картино, чтобы повидаться с Бабой Маней и с Сашей и попрощаться, она обрадовалась и сказала, чтобы мы рассчитывали , что будем там ночевать. Я сказал, что с удовольствием проведем там побольше времени, чтобы сходить в воскресение к художникам, особенно к Даниилу. Мы договорились, что утром, как обычно, Валя уедет, а мы подъедем после обеда, последним автобусом, нам надо проводить нескольких сокурсниц, помочь им с вещами, до аэропорта. Женщины, как обычно, сделали много покупок, пока учились, и у некоторых тяжелые сумки. Она сказала, что последний автобус уходит со станции в деревню, по пятницам, в восемь вечера, но просила приехать пораньше, к ужину. Мы обещали к семи.
    Валя сказала –
    - Выходите, на остановке у церкви, я вас там встречу.
    На следующий день мы сделали все дела, проводили девчат, купили вина, большой торт и маленьких, прощальных  подарков, для Бабы Мани, Вале и Саше и большой набор кистей для Даниила, в магазине «Художник», и в шесть сели на автобус, на станции.
    Рахим сел у окна, я рядом с ним, на улице, уже, было темно. В салоне автобуса горела одна тусклая лампочка, Рахим, все старался, что-то рассмотреть за окном, я погрузился в размышления.
    Человек, всегда, существует в гранях и на грани, тонкой границе между мирами и временами. Грани, часто, не точной  протяженности и толщины, например, это грань между прошлым и будущим, толщина ее неуловима мала, ясно, что она очень и очень тонкая, кажется, что она толщиной, во времени, как время передачи  импульса, одного нейрона, но физический мир измеряет ее еще меньшими величинами, например, временем скачка электрона с орбиты на орбиту, или еще меньше, например временем жизни мезона. Мы, все время, считая, что живем в настоящем, живем в прошлом, каждое мгновение обращается в прошлое, даже прошлое, только что состоявшее, и пока мы его осознаем, становится еще более дальним прошлым. Настоящего нет, а мы живем на грани, где будущее истекает в прошлое, неумолимо, никак неудержимо …
    Другая грань это грань между внешним и нашим внутренним мирами. Пределы нашего организма и круг мира размышлений и памяти это внутренний мир, а весь физический мир, социальная среда, общество, планета, вселенная это внешний мир. Внутренний мир, кажется полностью подвластен нам, вот, кажется видны и ясны пределы его, но мы не можем сознательно управлять им. Внешний мир, вообще трудно управляем, но мы, как-то, можем совладать событиями в нем и как-то успешно или не успешно реагировать на них. И на этой грани существуют наши страхи, внешний мир бывает агрессивен и опасен для цельности и сохранности внутреннего мира. И толщина этой грани так мала, что, иногда, беда легко протыкает ее…
    И вот, где-то, здесь на границе миров и времен находится это кольцо, которое у меня на пальце, какова мера его влияния на мой внутренний мир, и на мое прошлое, или будущее, тех, что кажутся настоящим, простое ли это влияние, всего лишь, влияние, как просто кольца, как, например, оно тяжестью ощущается на пальце?  А каково влияние этого кольца на внешний мир, окружающий меня и окружающий его, может ли оно менять его, какова его история, когда-то, кто-то продал его или купил, получил как подарок или как добычу в бою, и это повлияло на них всех, на их судьбу, а кто-то, когда-то и где-то изготовил это кольцо, знал ли он, что он сделал?
   Я знал, что сегодня мы расстанемся с этим кольцом, я должен вернуть его, я знал это, и делал это без сожаления или малейшего желания владеть им дальше, я это делал с чувством благодарности, таким, как к автору хорошей, только, что прочитанной книги, или к человеку, показавшему мне ее и давшему прочитать, и конечно, с таким же чувством благодарности,  как к другу, который мне, неизмеримо сильно, и вовремя помог…
    Я посмотрел в окно автобуса, на темном небе ни одной звезды, видимо, оно было заволочено облаками, на сельской дорог нет ни одного фонаря, усталый февральский снег, уже не такой белый и еле видны, на смутно белом, черные размытые пятна деревьев, я подумал – «Как в будущее смотрю, там темным, темно…»
    Вот и автобус остановился у церкви.
   Мы доехали, на остановке автобуса, нас встретила Валя и в начале восьмого мы, ужезаходили в дом, к Бабе Мане.
    Мы окунулись в тепло, уют и радушие ее дома, пахло пельменями и печенными пирогами, на столе уже сервированном по ужин на четверых, томились , в ожидании, традиционные зимний салат, селедка под шубой и соления. На смежной стене к красному углу, там где висела икона, разместилась картина Даниила Белого, та самая, с нашим групповым портретом, в смешанных временах, будущего и прошлого. Почти все, сидящие за столом могли видеть ее, да и всякий входящий, со входа в светлицу, сразу видел ее.
    Саша, возившийся с игрушками, на полу, увидев нас вскочил и бросился к Рахиму, тот подхватил его и пару раз подбросил к потолку, и поймал, они весело, о чем то переговаривались. Со мной поздоровался он, протягивая ручку, сидя на руках у Рахима. Мы вручили наши подарки, Саша получил заводную машинку и конструктор, из деревянных деталей,  в котором можно было собрать домик, башню и ветряную мельницу, Бабе Мане мы подарили теплую кофту, Вале шелковую блузку.
    Ужинали мы пельменями в горшочках, салатами и пирогами, с вином, весело и непринужденно разговаривая, когда закончили горячее, пошли на улицу покурить, Баба Маня за это время, накрыла на чай. И мы сели пить чай. Я решил, что пришла пора поговорить о деле, снял кольцо и надел его на безымянный палец Вали, левой руки и сказал –
    - Большое спасибо тебе!
    Потом сказал –
    - Я хочу предупредить, и прошу тебя быть осторожной, Валя. У меня сложилось впечатление, что оно работает как-то не так. Во всяком случае, оно не работает как волшебное. Когда оно было у тебя, Валя, оно тебе помогло и с квартирой и с собакой., да и нам , когда мы усовершенствовали Вычислитель и БУВУ, так ведь? А вот, когда  у грузин случилась беда, и я дал поносит его Давиду, чтобы помочь защититься от гадостей Катерины, оно им не помогло, мы рассказывали тебе Валя. У меня складывается впечатление, что кольцо не волшебное…
    В этот момент в доме погас свет, Саша подбежал и прижался к боку Вали. Баба Маня принесла две свечи и зажгла их, потом сказала –
    - Ой, в последнее время, так часто стал выключаться свет, начали строить Дом культуры, и что-то там постоянно перегружается, так говорили в конторе колхоза, знаете, там прожектора горят всю ночь.
    В дрожащем свете свечей, обстановка, неуловимо, изменилась, в возникшей тишине, стали слышна звуки с улиц, проехала, с гулом, машина, залаяли собаки с соседних дворов, скрипнули ставни, от ветра. Саша взобрался на колени к Вале. Мы почему-то стали говорить тише. В углах комнаты, затаилась темень, на стенах заколыхались силуэты из наших теней, посуда стала мерцать колеблющимися, то возникающими, то пропадающими,  отсветами. Мир сузился до пределов стола и нас пятерых, сидящих за ним. 
    После этой паузы, я продолжил –
    - И в то же время, когда кольцо было у грузин, нам пришлось отлаживать те, девять шкафов, но их то, мы смогли сделать, без кольца…
   Рахим и Валя охнули.
   Рахим вполголоса спросил –
   - Почему ты мне не сказал?
   - Чтобы ты не терял уверенности – за меня, ответила Баба Маня.
    Валя сказала –
   - Я маме рассказывала о случае с грузинами.
Баба Маня сказала –
   - Они же не видели действия кольца и не стали другими, как вы. Если бы они имели влияние на себя этого кольца, они бы не пошли на встречу с теми продавцами хрусталя, с теми, кто как-то связан с Катериной и не получили бы тот коньяки, не отравились.
    Валя продолжила за мать –
   - Вот вы же, как можно быстрее, порвали все связи с Катериной и съехали от нее. Потом, вспомни, тот обед, который ты затеял с бригадой Анатолия. У тебя было столько уверенности и предвидения, что ты затеял тот обед, когда времени и так не было, все боялись, что вы не успеете, да и вы сами боялись, а тут какой-то обед! Теперь , мы знаем, если бы его не было, вы бы получили противоборство от бригады Анатолия и успех был бы под угрозой, так ведь? А ты получил в союзники, в результате этой идеи и Анатолия, и его бригады, и Марченко и начальника цеха, и ты увеличил свои ресурсы в пять раз. Вас было двое наладчиков, а стало десять, с бригадой Анатолия.
 Тогда, я спросил –
    - Как кольцо работает? Оно действует на события, происходящие  в мире и вещи этого внешнего мира или действует на нас. на наш внутренний мир, на меня? Вы знаете, когда я одел кольцо, тогда, в прошлый приезд, я почувствовал себя по другому – спокойнее, что ли, увереннее,… и…
     - Вот именно  увереннее – прервала меня Валя, потом продолжила –
     - Тебе этого не хватало, и ты это получил.
     - Это кольцо мне придавало уверенность? Оно меня сделало другим? – спросил я.
     - Мы сделали вас другими, обоих, с помощью кольца – сказала Баба Маня.
  Валя продолжала –
    - Та история с собакой, была кстати, в тот день и вы воочию убедились, что оно помогает. Я хотела вселить вам уверенность и с этим придать силу, рассказав свои истории с квартирой и мужем, но случай с собакой облегчил эту задачу.
  Рахим, разочарованно, протянул –
   - Это что, как плацебо, что ли?
   - Нет, совсем нет - начала Валя, потом глубоко вздохнула и продолжили –
   - Плацебо успокаивает и настраивает на бездействие, и если есть реальная болезнь и вы настраиваетесь ничего не делать и глотать эти пустые таблетки, то вы в опасности, а кольцо побуждает вас к действию, к борьбе…  Это происходит потому, что вы перед получением кольца видите, что надо действовать, бороться, защищаться, если надо, и нападать, если надо.   
    Мы это и сделали, мы мама, кольцо и я.
    - Что вы сделали?
    - Мы хороших людей сделали сильными, – сказала Баба Маня, и продолжила –
    - В этом мире, хорошие люди и страдают от того, что, хорошие люди то, хорошие, но они слабые.
    Валя добавила –
    - Вы же убедились, шкафы, то вы отладили, без кольца. Уж, я то точно знаю, какая это была трудная задача. Вы, же всему заводу помогли. Ваш метод, уже предписан нам, на заводе, как инструкция, конечно, в похожих случаях. Вы представляете, какую вы мощную вещь сделали, какие вы сильные… теперь? – подумала и почти повторила слова матери -
    - Мы, хороших людей сделали сильными, и навсегда!
   Тут зажегся свет. Мы охнули. Свечи продолжали гореть.
    И Валя подняла руку с кольцом и сомкнутыми, выпрямленными пальцами, на уровень свечей, направила ладонь на них, и не приближая ее к ним, медленно собрала пальцы в кулачок, и как будто, сжала что-то в нем, и свечи погасли, обе сразу…
 
  Конец
               
© Все права: А. Мамиров, 2019 г