В палате

В душно натопленной палате соседствуют четыре женщины. Все они давно мамы, бабушки, а наша - и вовсе уже прабабушка. У каждой свои болячки. Двое переносят их на ногах, перебинтованные, исколотые, но «ходячие», как здесь принято говорить. Одна восстанавливается после ампутации ноги: вот уже месяц, как мир её ограничен кроватью с примотанным к спинке жгутом, который помогает ей перевести тело в вертикаль. И наша бабушка, которой тоже вскоре предстоит лишиться ноги. К счастью, она того пока не знает. Бабушке почти девяносто лет, любые изменения в окружающей действительности вгоняют её в панику. Уже сутки она не перестаёт бредить.
Моя задача проста - на протяжении двух-трёх часов держать бабушкину руку, чтобы старушка наша не вырвала капельницу. Вдоволь наглядевшись в окно, где только облака изредка сменяют друг друга, начинаю невольно прислушиваться к разговорам.
- Сколько же можно-то? – возмущается соседка напротив. – Ведь второй месяц лежу, всё лечат-лечат, а толку никакого! «Отпустите, - говорю, - вон затайка какая началась, у меня ведь картошка-то в подвале уж плавает, наверно.». Не отпускают. Ногу просила показать – не слушают, только знай своё - бинты мотают.
- Ну, ничего-ничего, - пытается поддержать её женщина с крайней кровати. У неё тоже картошка в подвале, и дороги раскисли, а в деревне, где она живёт, осталось всего четыре жилых дома. – У меня уж, наверно, и плавать нечему – утащили, поди.
На соседней кровати со скрипом натягивается жгут – ещё одна больная подключается к беседе. Слышит она плохо, а потому тему разговора не уловила – только настроение.
- Ничего не понимаю, - жалостливо начинает она. – Раньше по буханке на человека было положено, говорили, хлеб – всему голова. А теперь говорят, напустую хлебай, хлеб – вредно. Хоть бы корочку ржаную дали, не издевались над старухой. Я им говорю, что не могу больше эту жижу есть, которую они носят. Прямо говорю, что не наедаюсь. Не реагируют.
- Не дают – значит, нельзя, - сурово замечает хозяйка «плавающей» картошки. – Домой приедешь – ешь чего хошь, а тут уж чего дают, за то и спасибо…Ты дома-то как будешь справляться? – вдруг меняет она тему. – Худо без ноги-то.
- Справлюсь, - как-то обиженно отвечает женщина без ноги и валится на подушку.
Разговор обрывается.
Тяжело вздыхает одна, другая. По коридору с грохотом тащат каталку.
Бабушка, задремавшая на короткое время, просыпается. Не открывая глаз, заводит тоненьким всхлипывающим голоском:
- Мама-а-а… Мамочка моя милая! Если бы ты знала, как я тебя люблю. Нет у меня никого ближе. Без тебя я совсем одна. Почему же ты мне не сказала, что так тяжело-то будет? Качала меня, баюкала, говорила, что всё хорошо, ничего не надо бояться. А ведь это с тобой только хорошо и не страшно. Без тебя всё не то, всё не так. Мамочка-а-а-а… Зачем ты меня бросила, свою девочку? Мама-а-а…
Слушать это невозможно. Я глажу её седую всклокоченную макушку, шепчу:
- Чшшш… Всё хорошо, моя девочка, всё пройдёт. Надо потерпеть немножко.
Бабушка затихает.
Тихонько всхлипывает соседка напротив.
По коридору снова гремит каталка.