Марийка

К  боям невозможно привыкнуть, но этот бой для неё, Марийки, ничем не отличался от других.
Она ползла по осенней земле, прижимаясь, вдавливая в неё своё тело, закрывая голову руками, когда рядом рвались снаряды,  вслушиваясь  в  звуки, среди которых уже безошибочно различала призывы раненых.  И тогда она, так же, ползком, направлялась в ту сторону, где нужна срочно её помощь.
 
 В этот раз стоны слышались, кажется, отовсюду. Ближе всех оказался молоденький боец. Он лежал лицом к небу, глаза его были распахнуты, но он ничего и никого не видел. Марийка подумала, что для парня это был первый бой.
 
- Бедненький мой, хороший мой, потерпи! – шептала она, обрабатывая  и торопливо забинтовывая рану на голове. – Ты выживешь, ты сильный!  - Потом, подстелив под него свою шинель, потащила к окопу, скрытому в траве и кустах.

Там уже был Игнат Антонович, которого Марийка знала  как весёлого, неунывающего бойца, призванного  на фронт из Сибири. Они договаривались вместе возвращаться на родную землю:
 - Мы этих гадов скоро уже разобьем, вот увидишь, девочка, - обещал он Марийке при каждой встрече, и,  погрозив пальцем, добавлял, – попробуй только меня на свою свадьбу не позвать!

 - На какую свадьбу! - отмахивалась Марийка. – Я ещё любить не научилась.
 - Это тут – не до лирики, а вернёмся домой…
Когда она тянула по полю грузного земляка, он, то терял сознание, то приходил в себя, пытаясь уговорить молоденькую сестричку бросить его:
 - Видать, мой черёд пришёл, доченька, обманул я тебя: не дожил до твоей свадьбы…

 - Дядя Игнат, не смейте так говорить! Вы на ней обязательно спляшите, иначе я никогда замуж не выйду! – из последних сил, уже рывками, ухватившись за набрякшую от крови шинель, тащила спасённого ею Игната Антоновича хрупкая девушка.
Третьим  оказался  тяжелораненый командир взвода – Петр Васильевич. И здесь дорого стоила каждая минута – командир почти не подавал признаков жизни.

За ним пятый был, и восьмой… И всех их надо срочно доставить в  госпиталь, куда Марийка попала и сама под вечер, когда, вроде бы, стали стихать разряды, и можно было думать, что бой вот-вот закончится.

Потом, когда Марийка пыталась вспомнить, что же с ней произошло, виделась только ослепительная вспышка, за ней последовал резкий удар в грудь, а дальше -   туман и тишина.
 
Такой же туман стоял перед глазами Марийки и в то утро, когда она очнулась. Постепенно в нём стало проявляться мужское лицо. «Хирург… хирург Князев» – узнала мужчину девушка: она  часто встречалась с ним, сопровождая в госпиталь раненых.  – Но почему я здесь? И зачем он так жалостливо на меня смотрит?

Не зная, что Марийка пришла в себя, кто-то спросил хирурга:
- Неужели ничего нельзя сделать!?
И  Марийка  поняла, что Князева спрашивают о ней…

Спустя время, когда Марийка встала на ноги и собралась возвращаться в свою часть, ей сказали:
 - Отвоевала, девочка. На фронт тебе нельзя – пуля в сердце застряла.
 
 - Как? – изумилась Марийка,  - меня же вылечили! Сам Князев лечил! Если пуля в сердце, почему я – живая?
 - Твоё счастье, что застряла она в верхушке желудочка сердца,  - пробовали объяснить Марийке, теперь испуганной и растерянной.
 - И что дальше? – Выспрашивала она, не веря тому, что услышала.
 - Дальше? Будешь жить. Только очень осторожно…

Поезд с ранеными ехал по освобождённой территории, когда пронеслась весть о том, что наши войска подступают к Берлину. В глазах девушки стояли слёзы: и радости, и печали. Впереди была Победа, и – неизвестность для неё – Марийки. Не выходили из головы слова: « Будешь жить. Только очень  осторожно». Как осторожно жить, она не знала.

На вокзале встречали родные. От станции Рубцовка  до села Новеньское довезли на машине так, что не почувствовалась ни единая кочка. И тут же в дом Ворониных потянулись односельчане. Многие уже знали, что случилось с девушкой, другие брались расспрашивать. А одна  - дальняя соседка, увидев орден на груди Марийки, как бы укорила:
  - Ты то, милая, и живая, и с  наградой, а мой Демьян  - в сырой земле на чужбине…

Все замерли, а Марийка, поняв, что соседка о её беде ничего ещё не знает, сказала:
 - Не всё ты, тётя Катя, увидела.  Две у меня награды: первый орден -  от родного правительства, а второй -  от Гитлера. Он мне его в самое сердце всадил, чтоб всегда войну помнила!

Соседка ахнула и, ещё не осознав до конца услышанное, но почувствовав, что с большой бедой девушка с фронта вернулась, проговорила:
   -Прости меня, Марийка, прости, родная: со своим горем ношусь, а твоё не приметила!..

     И потекли мирные дни.
Марийка долго не могла привыкнуть к тишине: в её снах всё ещё продолжалась война, и она не берегла себя в них: то бежала, то ползла по полю боя к раненым бойцам, вырывая их из рук смерти, которая зло смотрела девушке в глаза, поджидая случая отомстить ей за такое бесстрашие.

А по утрам она выходила во двор, облокачивалась на невысокую ограду и всматривалась в своё родное село, вспоминая:  по этой улице они с Любашей   бежали в клуб, вечерами возвращались с провожатыми – мальчишками из их класса.
 Назад шли другой стороной: там гуще деревья у дороги.  Марийка опускала взгляд в землю, сдерживая слёзы -  никого не осталось в живых: мальчики погибли в сорок третьем году, с  Любашей они вместе уходили на фронт, вместе воевали, потом оказались на разных участках, и подружки не стало в сорок четвёртом…

Марийка возвращалась в дом, ложилась на кровать, отвернувшись к стене, чтобы никто не видел её слёз.
Но молодость брала своё, и, вместе с наступившим улучшением, росла надежда: а -  вдруг!  Осторожно, стараясь мягко ступать по земле, она стала ходить по селу: в магазин, в медпункт. Встречные радовались ей. Приветливо здоровались, с надеждой спрашивали, не встречала ли Марийка их близких на фронте.

С кем-то из сельчан ей довелось видеться, и тогда она рассказывала о встрече во всех подробностях  по нескольку раз, а родные наслушаться не могли.

    Девятое Мая 1945 года пришлось на солнечный ласковый день, и зазвучало  по всей стране гордое и долгожданное слово  - «Победа!».
 
На улицах села, возле дворов, собирались соседи, родные и близкие – они отмечали событие, которое ждали больше четырёх лет. Над селом плыли песни, звенели частушки, женщины затевали лихие переплясы под гармошку. Даже старики не могли усидеть на месте – выходили на круг, чтобы показать свою удаль: так велико было людское счастье!

А молодые шли на тырло.
В один из таких тихих и  тёплых майских вечеров забежали  за Марийкой девчата:
 - Ты просто посидишь с нами на лавочке, попоём вместе. У  тебя такой красивый голос!
Знали бы подружки, как самой Марийке этого хотелось!

И она пошла.
Первой зазвучала, полилась широкой реченькой песня о несостоявшейся любви, о не вернувшихся солдатах, об одиноких ночах. И плакала навзрыд гармонь.

Голос Марийки выделялся среди других: сильный, красивый. Марийка радовалась, что не утратила его, и, поглядывая тайком на подружек, видела, что они довольны собой: не зря привели сюда первую певунью села.

А на неё смотрел со стороны парень, чья голубизна глаз заворожила уже не одну новеньскую девчонку. Он был красив, строен,  жаль -  редко приходил в их село, а то и пропадал надолго. Марийку он видел впервые, как впервые слышал её волшебный голос.  И пока не закончились песни и не начались танцы, он смотрел на девушку, не отводя глаз.
 
Заиграли медленное танго. Парень в один миг оказался рядом:
 - Разрешите?
Марийка взглянула на него, и почувствовала, как заколотилось её сердце. Мгновенно проплыла перед глазами картина: поле боя, вокруг рвутся снаряды,  Игнат Антонович просит бросить его, сокрушаясь, что не дожил до Марийкиной свадьбы. А она тянет его из последних сил к оврагу и говорит: «Какая свадьба, дядя Игнат, я ещё любить не научилась…» Теперь любовь, кажется, сама подступила к ней, не спрашивая разрешения.

«Медленно, пожалуй,  можно», - подумала девушка и подала руку.
 Они танцевали, завороженные какой-то особой  силой взаимного притяжения.
Потом был вальс. Марийке не хотелось, чтобы парень увидел её слабость.
 
 - Я не хочу кружиться, -  грустно  - ответила девушка. Парень не знал – почему, но интуитивно оберег Марийку.
 - Мы плавно, мы - по воздуху! - Он улыбался так, как никто другой из парней, с кем Марийка была знакома.   И она опять протянула ему руку.
Подруги не успели напомнить Марийке, что ей надо бы поберечься, как и парню сказать, что Марийка не как все, что у неё в самом сердце – пуля, и сердце это пока не может никому принадлежать, кроме самой девушки.

 Еле дождавшись конца танца, они подбежали к Марийке, и разлучили с парнем, который не хотел отпускать её руку.
 - Садись скорее, отдохни! – велели они Марийке, теперь ругая себя за то, что уговорили её сюда прийти.
И снова не уследили!

Когда начался весёлый перепляс, Марийка уже не сидела, а стояла, прислонясь к берёзе, и смотрела, как лихо пляшет её голубоглазый красавец. Вокруг вились девчата, призывая его в пару, а он смотрел только на Марийку, и плясал для неё, видя, как это девушке нравиться.
 
В какой момент такое с Марийкой случилось - никто после не вспомнил: её вдруг увидели в самом центре собравшихся на поляне. Как пела лучше всех Марийка, так лучше всех и плясала. Забыв о войне, о боях, о ранении, она прошла павою по освобождённой для неё траве несколько кругов, а потом, сверкнув  чёрными глазищами, распахнула руки, как птица крылья, топнула в такт музыки и… замерла, побледнев.
 
Так падает одним взмахом срубленная хрупкая берёзка. Так упала на руки ничего ещё не понявшему парню Марийка. Он подхватил девушку, и, через коридор из расступившихся сельчан осторожно донёс до лавки. Сюда же, через несколько минут подоспела машина, девушку, после короткого осмотра фельдшером, повезли в город Рубцовск,  -  ей срочно нужна была врачебная помощь.

Тот, который мог бы стать Марийке судьбой, если бы не война, сидел рядом с ней, и всю дорогу держал её руку в своей руке. 

Был срочно собран врачебный консилиум: пригласили лучших хирургов города, звонили и советовались с краевыми медиками. А состояние девушки ухудшалось: пуля решила довершить свое чёрное дело.

Понимая это, но, как и раньше надеясь на лучшее, собравшись с силами, Марийка спросила  седого хирурга,  которого посчитала среди других  главным:
 - Вы спасёте меня?

Тот посмотрел на неё и честно сказал надтреснутым голосом:
 - Доченька, я -  не Бог!..
Марийка отвела взгляд, по выражению его лица поняв всё, что ждёт её вскоре.
 
 Слух по больнице распространился с невероятной скоростью, и даже вышел за её пределы: ночью из села привезли девушку – медицинскую сестру, которая прошла всю войну, спасла десятки жизней советских солдат, была ранена сама, и сегодня вражеская пуля забирает у неё жизнь!

Приходили многие, кто это услышал. Собрались у палаты  и бывшие фронтовики, готовые отдать всё, только бы жизнь Марийке спасли. Врачи горестно вздыхали, объясняя им, что девушке ничем помочь нельзя…

Когда это окончательно поняла и приняла сама Марийка, она попросила привести из дома её военную форму, а после – так в ней и оставить. И ещё захотела последний раз полюбоваться небом, на которое очень любила смотреть раньше, особенно по утрам. Её вынесли во двор больницы, где было много народу, она долго вглядывалась в перистые облака, похожие на крылья огромных птиц, думала что-то своё, а потом запела. Её чудный голос уносился ввысь, люди не сдерживали слёз, а рядом с Марийкой стоял и держал её руки   парень, имя которого она так и не успела узнать, но  который не уходил далеко от больницы ни на час.
 
 «Вьётся в темной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
 Про улыбку твою и гла»…
На полуслове голос Марийки оборвался: сердце девушки перестало биться.

Хоронили Марийку Воронину всем селом. Последним от её могилы ушёл голубоглазый  паренёк, который винил себя в том, что случилось. Но по праву ли винил?  Их встреча была устроена самой судьбой.  Это она позаботилась  о том, чтобы за все годы тягот и испытаний, за всю пережитую боль, Марийка хотя бы на короткое время испытала счастье от первой любви, с огромной силой вспыхнувшей в больном её сердце …

А в селе Новеньском одной из улиц, той, на которой жила Марийка, односельчане дали имя Марии Ворониной.