День первый

        “Зима ни зима, лето не лето, да и вообще не важно какое время года или суток, но в операционной всегда светло.
        В операционной всегда должно быть светло...
        В операционной всегда должно быть еще и тепло.
        Но самое главное, что в операционной всегда должно быть спокойно. Суета и нервотрепка не способствует спасению жизни. А если хирург недоволен, то горе тому кто является причиной этого недовольства.
        Хирург должен быть… крутым. Это точно. Это должен быть нереально харизматичный субъект сочетающий манию величия с масштабными знаниями в своей области. Он может быть груб как сапожник и обидчив как ребенок, но только при веских на то основаниях.
        Хирург это вершина медицинской пирамиды способностей. Где-то там внизу, у подножья, окулисты и лоры, терапевты и дерматологи. Немного выше реаниматологи и эндокринологи, и, может быть, трансфузиологи. Конечно нельзя не упомянуть об онкологах.
        Но хирурги все равно круче.
        А нейрохирурги это самые крутые хирурги!”
        В успокоительные мысли Глеба Струкалина ворвался звук.
        Звук этот был нехороший.
        Неправильный звук для операционной.
        Любой звук в его операционной, который издавался без его санкций и повелений был неправилен.
        Это был один из тех случаев, когда Глеб Струкалин имел полное право на истерику. И он это право реализовал.
      - Галина Сергеевна попросите госпожу Старикову покинуть это помещение, - позвучал отчужденный мужской голос в наступившей звенящей тишине.   
Так Глеб Струкалин психовал. Психовать как-то по-другому стоя у операционного стола и находясь рядом с человеческим мозгом он не имел права. А вообще и вне операционного стола он точно также “психовал” - угрожающе тихо и предельно равнодушно по внешнему виду. Но вот именно это и производило пугающее впечатление на окружающих. Все знали, что при таком поведении Струкалину под руку лучше не попадать - не пройдет даром.
И Глеб Струкалин стойко поддерживал это мнение о себе.
        Вообще он поддерживал много мнений о себе. А если говорить еще точнее - позволял самым буйным фантазиям и слухам окружающего мира о нем существовать и развиваться.
        Нельзя сказать, что Глеб Струкалин получал от этого особое удовольствие.
        Нельзя сказать, что Глеб Струкалин чувствовал от этого какое-то неудобство.
        Пока ему это не мешало - оно имело право быть и существовать.
        Дверь операционной почти щелкнула - это видимо побежала плакать Мила Старикова, но поскольку весомого звука не получилось, то Струкалин предположил, что дверь кто-то “поймал” и максимально смягчил звук ее закрытия.   
        В операционной все еще весела гнетущая тишина, а Глеб Струкалин все это время гнетущей тишины продолжал делать свою работу по заранее продуманному плану.
      - Галина Сергеевна, - произнес он не поднимая головы и не отнимая взгляда. - Шагарова сегодня дежурит? - поинтересовался он.
      - Да, - ответила медсестра после небольшой паузы.
Глеб Струкалин ждал этого ответа. Глеб Струкалин видел ее фамилию и имя в расписании дежурств. Глеб Струкалин лукавил, но делал это столь уверенно, что все вокруг в это верили. 
      - Попросите ее мне помочь, если она сможет, - все так же спокойно произнес он не оглядывая присутствующую публику вокруг.
        В операционной все еще было ощутимо нервно.
        Дверь еще раз щелкнула, но теперь это было мягкое движение. Галина Сергеевна наверняка ушла “уговаривать” Шагарову.
        Мила Старикова так же наверняка “показательно” плакала в коридоре дожидаясь пока кто-то из проходящих начнет ее активно жалеть, либо по глупости дожидаясь его выхода из операционной. Но в последнем случае плакать ей придется долго и тщательно. Не один час ждать придется. Даже у Милы Стариковой при всей ее театральной внешности и поведении слез не хватит и терпения на Глеба Струкалина.
        Работа продолжалась.   
        Воздух в комнате успокаивался и с мертвенно холодного становился прохладным, наполняясь ощущением спокойствия и умиротворения.
        Струкалин погрузился в производимые манипуляции и сосредоточился на операции, но точно ощутил тот момент, когда рядом с ним появилась Евгения Павловна.
        Это было в принципе странно, но уже... почти... привычно.
        Что странно? Странно то, что это была первая медсестра, на которую он обратил внимание. И обратил это не улыбнулся, не подмигнул, не в очередной раз фыркнул косорукости окружающего его медперсонала. Странно, то что, по идее, обращать внимание было не то чтобы не на что, а просто Шагарова не относилась к эпатажному классу. Она была вроде как ... обычна. Но видимо все же не совсем стандартна. Не громогласна, не яркоодета, но все же…
        Почему уже привычно? Потому что с ней было хорошо. У нее получалось делать так как надо было Струкалину. Правильно подавать, удобно поправлять, не нарушать тишину, успокаивать всех окружающих.
        С ней было странно и удивительно хорошо.
        За долгий период врачевания в больнице Глеб мог высказать слова признания пожалуй в адрес Галины Сергеевны. Она была “Царица и Верховная жрица” в его операционной. У нее за спиной нависали, толстой глыбой внушительного айсберга, годы работы в стенах этого лечебного учреждения и невероятный объем опыта и взаимодействия с разными хирургами и завотделениями. Но Глеб стал заведующим отделением около пяти лет назад, а Галина Сергеевна в это же время перестала активно ассистировать всем подряд. Она осталась только на операциях Глеба, да и то все последние годы настойчиво рекомендовала Струклину искать себе замену. Она являлась старшей операционной сестрой и на ней был целый вал обязанностей нейрохирургического отделения. Поскольку Глеб был избалован работой с ней с самого начала своей практики в Усольской областной клинической больнице, то последние три года “фыркая и мыкая” как выражалась все та же пресловутая Галина Сергеевна, с неохотой, но все же искал среди существующего сестринского персонала, а также периодически появляющихся практикантов, подходящую себе персональную операционную сестру. Потому как психовать и тратить нервы на недотеп у него с каждым месяцем оcтавалось все меньше сил и терпения, то…
        Его сумбурно-неприятные мысли прервались наконец накатившим ощущением вакуума вокруг.
        Она стояла слева от него. У Струкалина не было времени посмотреть и необходимости убедиться, но это была так и никак иначе. Он точно знал, что так тихо и умиротворенно в кафельных стенах стерильного помещения может появиться только она. Только у нее это получалось.
      - Мне нужна ваша помощь, - произнес он не поворачивая головы ни на миллиметр.
        Стандартные приемы вежливости и учтивости между медперсоналом если и были приемлемы, то не в операционной.
      - Конечно Глеб Алексеевич, - услышал он в ответ тихий уверенный голос.
      - Евгения Павловна у вас все есть? - поинтересовался Глеб у голоса звучавшего слева рядом.
      - Да. Я готова, - все так же спокойно уверенно ответил голос рядом.
        Струкалин услышал звук меняющегося столика для хирургических принадлежностей и шаги Галины Сергеевны. Это был еще один невероятных размеров плюс, который Струкалин отметил в Шагаровой - она не брала недоделанное за другими - она делала все снова. В данном конкретном медицинском случае это означало, что Евгения Павловна попросила у Галины Сергеевны новый набор инструментов. Для Струкалина это была очень важная характеристика - казалось бы проще взять то, что уже начато и закончить, но для оперирующей медсестры необходимо иметь уверенность в инструментах и условиях, и если приходится доделывать за кем-то то лучше заменить все возможное. Когда-то давно, и к своему самоуверенному стыду, далеко не сразу, он заметил эти действия у Галины Сергеевны. За годы своей работы Шагарова была второй такой операционной сестрой. Струкалину в голову внезапно пришла мысль нет ли в выверенных действиях Евгении Павловны доли педагогической деятельности Галины Сергеевны.
        Но глубоко погружаться в появившуюся в голове тему для размышлений времени не было.
        “Все потом”, - подумалось ему.
        А операция закончилась через шесть часов.
        Закончив все необходимые манипуляции Глеб наконец-таки оторвал свой взгляд от пациента и операционного стола и обведя всех присутствующих взглядом поблагодарил за работу.
        В самую последнюю очередь его взгляд остановился на зеленых глазах, окруженных белой шапочкой и маской. Зеленые глаза он знал наизусть. Он видел их время от времени после операции и говорил им отдельное спасибо после всех официальных ритуалов.
      - Евгения Павловна спасибо и вам, - подчеркнул он “вам” в своей фразе.
        Густые ресницы на миг скрыли зеленые глаза от его взгляда, а затем вновь предоставили возможность вглядываться в них ему и всем окружающим.
      - Пожалуйста, - ответила Шагарова и Струкалин развернувшись направился к выходу из зала, оставив необходимые послеоперационные хлопоты в заботливых руках Галины Сергеевны.
Пока он произносил стандартные слова благодарности Галина Сергеевна своими уверенно-неощущаемыми действиями успела развязать на нем одноразовый хирургический халат. Снимая его у входных дверей в операционную и отправляя в емкость для отходов, он успел заметить как Галина Сергеевна легонько, почти незаметно для окружающих, похлопала Шагарову по правому запястью и вернулась к своим делам. Это было ее высший знак одобрения. Струкалин видел его предельно редко.
Покинув операционный блок Глеб Алексеевич направился к себе в кабинет. Там его ждали груды бумаг и десятки звонков. Этот неиссякаемый поток информации возможно так и занял бы весь его день, если бы не стук в дверь и появление проеме больших двустворчатых дверей фигуры Лукашиной.
      - Глеб Алексеевич можно к вам? - спросила она, стоя на пороге.
      - Конечно Галина Сергеевна, - подтвердил он не только фразой, но и кивком головы. - Вам всегда можно.
        Лукашина прошла в кабинет и села в кресло напротив стола Струкалина.
      - Я хотела поговорить по поводу Шагаровой, - начала Галина Сергеевна чем привлекла еще более пристальное внимание Глеба.
      - Ну давайте поговорим, - не совсем понимая о чем будет разговор, но, тем не менее, достаточно спокойно согласился Струкалин.
      - Я думаю она вам подходит, - сказала из Лукашина со спокойным выражением лица и после некоторой паузы продолжила. - Из нее получится прекрасная операционная медсестра.
      - Она и так операционная медсестра, - констатировал Струкалин, но затем как можно тщательнее скрывая свой шкурный интерес уточнил у сидящей напротив него. -
      - Вы уверены?
      - Да, - спокойно кивнула Лукашина. - Она ассистировала вам двенадцать раз за последние два месяца и я полагаю, что вы остались довольны ее действиями. Со своей стороны могу отметить, что мне нравится эта “девочка”. У нее “годные” руки и светлая голова. Она три месяца работает в больнице, опыт у нее видимо хороший и пока она работает на подменах. Тем легче ее будет уговорить и Михаила Иосифовича тоже. Я посмотрела ее график - у нее большая загрузка и она хорошо справляется. Она толковая, - еще раз подчеркнув свое мнение Лукашина и замолчала.
      - Вы с ней говорили? - спросил Глеб.
      - Глеб Алексеевич заведующий отделением вы. Я только высказала мнение - решаете вы.
        Глеб улыбнулся и, откинувшись на спинку своего рабочего кресла,  поднял кверху руки в знак капитуляции.
        Если бы Галина Сергеевна была дипломатом, - все бы проблемы в мире решились. Но с другой стороны и хорошо, что она не дипломат, а главная операционная сестра.
      - Хорошо. Сдаюсь, - он глянул на часы на стене напротив своего стола. - Я постараюсь до конце дня пообщаться с Кацем, - все равно надо поговорить по поводу Стариковой. И с Шагаровой постараюсь. 
Галина Сергеевна довольно кивнула головой и, встав с кресла, отметила:
У Шагаровой дежурство до семи. Она сегодня в “общей”.
После того как дверь кабинета заведующего нейрохирургией закрылась, Глеб встал из кресла и подошел к окну.
        За широкими арочными проемами исторического здания была зима. Декабрь полновластвовал в Усольске, а это значит уже были сугробы по колено и скоро новый год. Время приближалось в четырем, но на улице настойчиво горели фонари.
        Из окон его кабинета были видны горящие окна его дома. Там горел свет. Правда свет горел не в его окнах, а в окнах квартиры соседей. Его окон было не так много как соседских и все они выходили во двор. У Ильницких почти всегда кто-то да и был дома. Дети был еще маленькими и не ходили в сад, а Любовь Валентиновна (что-то вроде экономки) вообще казалась местным домовым. 
        С тех пор как Маша вернулась в Усольск в “Доме на Больничной” произошло много изменений и все они, в основном, касались второго этажа. Хотя нет, чего уж лукавить, но весь дом пережил реинкарнацию в виде реставрации и капитального ремонта. Дом в котором жил Глеб был объектом культурного наследия. Его построил еще прадед Маши Стрельниковой. Этот дом, как и другие типовые двухэтажки этого достопочтенного города, был построен для медицинских работников и сотрудников городской больницы. Дом в котором жил Глеб принадлежал Маше Стрельниковой, вот уже несколько лет не совсем как Стрельниковой. Струкалин же, как и несколько других соседей, являлись ответственными квартиросъемщиками. Глеб в этом доме прожил всю свою жизнь, - сначала с родителями, а потом, когда он поступил в медицинский, они переехали жить в свой дом за городом.
        Глеб любил свою квартиру. В принципе финансовое положение хоть и позволяло ему приобрести свое жилье, но этот “Дом на Больничной” под номером 8 был ему удобен, комфортен, приятен и много чего еще.
        Поскольку работа занимала все его время, то жить рядом с ней было комфортно и удобно.
        Поскольку Глеб Струкалин не имел семью и вообще никогда не был женат, то его небольшая квартирка была для него вполне комфортной и достаточно удобной.
        Глеб Стукалин был один.
        Глебу Струкалину было тридцать девять годиков.
        Вот так, стоя у большого окна своего кабинета, Глеб Струкалин думал о том, что у него были одни планы, а у всех окружающий видимо были другие… и тоже планы. И судя по всему реализовывать желания всех окружающих придется ему одному.
        Насмотревшись на занимающуюся вьюгу за окном, Струкалин направился по длинным широким коридорам и не менее широким лестничным пролетам в святую святых - приемную главврача.
        Михаил Иосифович Кац был фигурой эпохальной как в прямом, так и в переносном смысле. Иногда казалось, что он присутствовал при строительстве больницы, хотя все это конечно просто психоэмоциональные впечатления. К раритетному зданию и учреждению здравоохранения, которое вот уже скоро как век существовало в этих каменных стенах, он относился с большой любовью. Для него вся эта махина, которая называлась больницей со всеми стенами, коммуникациями, оборудованием и персоналом была и домом родным, и семьей единственной, и детьми со внуками. Михаил Иосифович был человеком одиноким в миру и главой огромной семьи “нахлебников”, как он с придыханием и театральной тоской говорил, в больнице. К врачам он относился заботливо, но в случае происходящих периодически “косяков” - по ушам получали все действующие лица. Глеб не представлял другого главврача в этой больнице - и не знал другого. Когда Струкалин пришел на практику после второго курса института - Кац уже сидел в этом кабинете. Когда Глеб пришел работать врачом - Кац все еще сидел в этом кабинете. Даже когда Алексеевич еще ходил в садик - Кац все так же был главврачом. Мама Глеба проработала долгие годы в этих стенах и заведовала регистратурой и канцелярией. Поэтому Струкалин помнил, что даже в те далекие годы документы делались за подписью Каца и приходили на имя Каца.
        Михаил Иосифович обладал, присущим его национальности, чувством юмора и, видимо подпитываясь от молодежи, что окружала его в рабочем пространстве, выглядел необычайно бодрым и активным.
      - Заходи Алексеевич, - задумчиво произнес Кац, увидев в открытом дверном проеме фигуру Струкалина. - Ругаться пришел? - поинтересовался он.
Кац каждому придумывал прозвище или сокращал по какой-то своей логике фамилии сотрудников. И эти его “называния” так накрепко прилиплялись к обладателю, что становились общеупотребляемыми как на территории больницы, так и всего города. Струкалин на свое удивление еще в институте, будучи еще практикантом в стенах больницы, стал с легкой руки Каца не больше и не меньше чем - “Алексеевичем”. Благодаря же Кацу Глеб и стал нейрохирургом, - это он посоветовал практиканту нужное направление.
      - Да какой смысл, - громко выдохнув отметил Глеб. - Нервные клетки не восстанавливаются, - пройдя по кабинету он почти бесцеремонно прислонился к широкому подоконнику необъятного окна.
      - А-а-а-а-а-а, - удивленно промычал Кац. - При таком уровне мудрости мне скоро будет нечего делать в этих стенах. Так чего хотел? - не унимался главврач.
      - Лично дело Шагаровой для “почитать”, - ответил Струкалин.
      - Зачем? - спросил Кац.
      - Буду изучать, - пояснил Глеб.
      - Мудрый ответ, - многозначительно промычал Михаил Иосифович. -  Что-то случилось? - не унимался главврач.
      - Пока нет, но перспективы открываются вполне сказочные, - Глеб провел рукой по волосам внезапно ощутив, что очень устал за текущий и еще не совсем оконченный рабочий день.
      - Тем более поясняй.
      - Ну мы с Галиной Сергеевной немного разошлись во взглядах. Она считает, что Шагарова мне идельно подходит в качестве операционной сестры, а я думаю, что она будет мне идеальной женой и матерью моих детей, - серьезно заявил Струкалин.
      - Да, спор такой… понимаешь ли... концептуальный, - задумчиво произнес более статусный собеседник.
      - Ну вот видите и вы понимаете.
      - Я все понимаю - я главврач. А теперь серьезно - Лукашина ее в общем одобрила? - заметил Кац.
      - Да, - согласился вслух и кивнул головой Алексеевич.
      - А ты значит присматриваешься, - продолжал почти допрос Михаил Иосифович.
      - У меня на “присматриваешься” времени нет мне тридцать девять - жениться пора и детей заводить, а еще работы по горло, - хмыкнул Глеб.
      - Ну твои переживания почти понятны, но ты уж определись ты в жены берешь или в операционные медсестры. Конечно данная больница знала прецеденты совмещения аналогичных должностей, но мы же не в двадцатом веке живем…, - многозначительно заметил Кац. - Ты же знаешь что у нас проблемы с персоналом...
      - Я сколько тут работаю столько у “нас” проблемы с персоналом, - поддержал спокойным и уверенным тоном начавшуюся вступительную речь главврача заведующий нейрохирургией. - Михаил Иосифович, что вы вцепились в Шагарову как злая мачеха в падчерицу. Она у вас работает старшей Золушкой в младшей должности, а Галина Сергеевна хочет сделать из нее наследую принцессу. Давайте не будем ей в этом мешать, а то ведь Лукашина примет решения за всех нас и без согласования со всеми нами, - подчеркнул Глеб и увидев недовольное выражение лица главврача замолчал.
Вообще Струкалин подозревал что в свое время Галина Сергеевна и Михаил Иосифович что-то там “имели общее”, поскольку Лукашина не стеснялась выставлять требования и не страшилась гнева главврача больницы. Кац старательно избегал конфликтов с Лукашиной и, после намека Струкалина на возможный визит в данный кабинет главной операционной сестры нейрохирургии, принял более согласительный вид.   
        Набрав внутренний номер телефона, он попросил принести личное дело Шагаровой.
        Хорошая медсестра. Мне нравится. Толковая, - вроде как согласился с доводами Струкалина, а может Лукашиной, главврач.
      - Я подумаю, - устало кивнул головой Глеб.
      - Она может еще и не согласиться работать в вашем нелегком отделении, - тихо заметил Кац.
      - Конечно может, - поддержал главврача Струкалин потирая переносицу. - Но давайте дадим возможность Галине Сергеевне для реализации ее “завоевательных” планов. И если у нее не получится, то мы с чистой совестью сможем сказать, что сделали все возможное. 
      - "Отклейся" от моего подоконника и присаживайся как нормальный человек в кресло, - предложил Кац, переводя разговор с данной темы и демонстрируя тем самым, что потерял к ней интерес. - Устал? - поинтересовался Михаил Иосифович.
      - Типа того. Какой-то сложный день, - подтвердил Струкалин.
      - Ну поскольку чувство юмора в твоем организме пока еще бьет ключом - я считаю, что ты вполне адекватен, - заметил главврач видимо принимая как шутку речь Струкалина по поводу “идеальной жены и матери его детей”.
      - Если вы хотите поговорить о Стариковой - то у меня вообще нет чувства юмора в организме по данной теме.
      - Алексеевич ну ты же опытный врач…,  - начал было Кац.
      - Вот именно. И вы опытный врач. Михаил Иосифович! Мила Старикова не создана для операционного стола. У нее самой к этому нет особого желания, - ни пришивать, ни отрезать у нее не получается. Лукашова говорит, что она хороший администратор. Вот и пусть администрирует на здоровье. В крайнем случае уж если у ее родителей такие сильные амбиции относительно ребеночка пусть станет психологом или невропатологом. Ну хирургия это не ее, - вполне спокойно заявил Струкалин.
      - Не первый ты мне об этом говоришь, - грустно выдыхая подытожил Кац.
      - Это кто же со мной “в сговоре” оказался? - поинтересовался Струкалин.
      - Общая хирургия, - признался главврач.
      - Куплю ей конфет и бутылку брюта завтра, - устало улыбаясь заявил Глеб.
      - Заговорщики, - проворчал Кац.
      - Констататоры, - несогласился Струкалин.
        В этот момент в кабинет зашла секретарь Каца и протянула папку в его направлении.
        Это Струкалину нужней, - заметил Михаил Иосифович и секретарь послушно перенаправила заветную папочку в руки Глеба.
      - Поговорите с ней сами, - продолжил разговор относительно Милы Стариковой заведующий нейрохирургией. - Вы у нас заядлый психолог-практик. Может она вам скажет, что ей нравится и тогда будет легче найти ее “применение” в этих стенах, - продолжил разговор на тему “Милы Стариковой” заведующий нейрохирургией. - Я конечно понимаю амбиции родителей, но жить-то ей. А как работать на нелюбимой работе и заниматься тем, что не к душе. Тут по большой любви-то часто сложновато бывает, - философски заметил Глеб.
      - Я понял твое мнение и… считай что услышал, - опять вздохнул Кац. - Как твоя личная жизнь? - вдруг поинтересовался он.
      - Ну я же сказал, - мне тридцать девять лет и я обдумываю возможность жениться, - заявил Струкалин серьезным голосом.
      - Хорошее дело, но обдумай основательно, - посоветовал Кац видимо с высоты своего холостого опыта.
      - Да что тут думать - надо идти сдаваться, - ответил Глеб, вставая с кресла.               
      - Ну давай-давай. Спокойной ночи тебе, капитулянт.
Покинув внушительное помещение приемного кабинета главврача Струкалин с синей папочкой личного дела Евгении Павловны Шагаровой направился к себе.
        Водрузив папку на стол он, видимо, готовясь проникнуть в тайны и не тайны этой операционной сестры, заварил себе кофе и уселся в свое теплое мягкое кресло листать страницы с информацией о Шагаровой.
        Как оказалось Евгения Павловна была коренной петербурженкой. Копия свидетельства об окончании школы и института об этом ярко говорили. Училась она хорошо - к этой мысли Глеба подтолкнули оценки в аттестате. И училась сразу на операционную сестру. Струкалина порадовало то, что кроме информации о дипломах в личном деле имелась куча ксерокопий о прохождении повышения квалификации и различных курсах.
        В трудовой книжке и анкете значилось одно место работы с момента окончания высшего учебного заведения и до сентября текущего года. Заведение это было не из самых плохих, но и достаточно специфическое.
        Последним, что смотрел Глеб в папке, были листы ксерокопии всех страниц паспорта. В графе прописки значился питерский адрес. Регистрации браков или разводов согласно паспорту не было, и детей тоже. А сам паспорт был получен в двадцать пять лет, то есть семь лет тому назад. День рожденье у Евгении Павловны был в сентябре и судя по датам увольнения в трудовой книжке с предыдущей работы она ушла до наступления своего тридцать второго дня рождения, а именно до 26 сентября.
        Струкалин задумался, что же могло сподвигнуть коренную петербуржку сорваться с насиженного места в северной столице и приехать в Усольск. Уж очень сомнительным был тот факт, что его город запал в душу и сердце этой девушки. Глеб любил свой город и с удовольствием возвращался в него из других городов, командировок по работе или научной деятельности, а также заграничных путешествий. И, тем не менее, признавал, что для столичных жителей центральной полосы России климат и условия его родного Усольска навряд ли были такими уж привлекательными.
Струкалин поставил себе мысленную галочку позвонить при случае в больницу и пообщаться с главврачом по поводу Шагаровой.
        В общем же и целом, содержимое личного дела вполне укрепило его мысли в голове и уже имеющееся мнение.
        Набирая внутренний номер телефона, Струкалин обратил внимание что в Усольске адресом проживания Шагаровой значился знакомый дом в котором было общежитие. Дом этот распологался дальше по Больничной улице чем его родное пристанище, и жила Шагарова достаточно близко к больнице.
Недозвонившись до общей хирургии, он направился туда сам. На часах Глеба было уже около пяти.
        Медсестра посоветовала поискать Шагарову в сестринской. Струкалин не спеша добрался до нужного кабинета и поскольку дверь была приоткрыта, то услышал нечто привлекшее его внимание.
        Шагарова видимо говорила по телефону.
      - Нет. Нет. Не надо меня искать и звонить не надо. Мне нужно немного покоя и “не” заботы, - голос Шагаровой звучал, как показалось Глебу, как-то затравленно. Видимо динамики ее сотового вещали далеко не такую уж и приятную информацию. - Не надо меня искать. Я не потерялась - я уехала. Меня все устраивает, - вновь зазвучал ее голос и после некоторой паузы, видимо выслушивания долгого монолога, добавил. - Я это переживу.
      - Услышанного для Струкалина было достаточно, чтобы принять решение и сделать вид, что ничего он не слышал. Отсутствие какого бы то ни было народу в коридоре этому способствовало, и сделав несколько тихих шагов назад он сменил направление.
        Глеб теперь уже звучно и громко подошел к сестринской.
        Постучав в дверь и открыв ее, он уверенно шагнул внуть помещения, и увидел задумчиво стоящую посредине комнаты Шагарову.
      - Еще раз здравствуйте Евгения Павловна, - звучно сказал Глеб.
        Шагарова будто сбросив оцепенение удивленно посмотрела на Струкалина явно не понимая, что происходит вокруг.
      - Глеб Алексеевич что-то случилось? - поинтересовалась она.
      - Что-то вроде того, - подтвердил Струкалин. - Мне надо бы с вами поговорить. У вас есть сейчас возможность отлучиться минут на двадцать?
      - Думаю да, - согласно кивнула Шагарова. - Только надо предупредить дежурного врача.
      - Хорошо. Тогда предупредите и подойдите ко мне в кабинет.
      - Конечно, - подтвердила Шагарова.
Струкалин развернулся и направился к себе в отделение и в кабинет. Во-первых, он не сомневался, что Евгения Павловна придет, как и говорила, через несколько минут. Во-вторых, он хотел по дороге cказать Лукашиной, что будет говорить с Шагаровой по поводу работы в их отделении. А в-третьих, Глеб хотел обдумать подслушанную информацию потому как она могла помочь или помешать планам Струкалина.
        Времени было не так уж и много, но одно Глеб понял безоговорочно, - Шагарова скрывает где находится и помогать ее найти кому бы то ни было у Струкалина не было ни малейшего желания, по крайне мере до того момента как он не поймет в чем суть имеющегося положения дел.
        Шагарова пришла очень быстро.
        Глеб услышал стук кулачка в дверь и в открывшемся дверном проеме появилась ее миниатюрная, особенно по сравнению с его размерами, фигурка.
      - Заходите Евгения Павловна и присаживайтесь, - предложил заведующий нейрохирургией.
Шагарова кивнула в знак согласия и уселась в кресло напротив стола Струкалина.
      - Евгения Павловна, - начал Глеб устраиваясь в своем кресле, - я хотел бы поговорить с вами по поводу работы. Вы в нашей больнице работаете недавно и я не знаю какие у вас планы и на нашу больницу и на этот город, но в моем отделении есть свободная единица операционной сестры. И я хотел бы предложить эту ставку вам. Я знаю, что вы сейчас работаете на подменах. Кому-то это нравится - кому-то нет. За других я не решаю и не выбираю. Вам уже не раз доводилось ассистировать мне. Не знаю насколько вам это было интересно и удобно. Могу лишь высказать свое мнение, что меня ваша работа более чем удовлетворяет. Отделение у нас не легкое, но с другой стороны это нейрохирургия, а не процедурный кабинет, - Глеб устало улыбнулся. - Но вы ведь тоже не простая медсестра, а операционная и с большим опытом работы. Я, конечно, доктор не из легких и заведующий тоже не сахар, но могу точно обещать много интересной и сложной работы. У нас в отделении сейчас необходимо решить две задачи, - первое это найти мне нормальную операционную сестру, а вторая это помочь и разгрузить Галину Сергеевну Лукашину в ее обязанностях. Я уже несколько лет ищу себе операционную медсестру с тех пор как Галина Алексеевна перестала ассистировать мне в постоянном режиме и до вас у меня это как-то не удавалось. Врачей нашего отделения вы знаете, но думаю, если вы согласитесь, то в основном будете работать со мной. В общем как-то так, - закончил свою речь Струклин.
        Шагарова все это время тихо сидела и выслушивала речь заведующего нейрохирургией, внимательно вглядываясь своими зелеными глазами в лицо Глеба.
      - А мне можно подумать? - спросила она неуверенно.
      - Вам нужно подумать, - настоятельно рекомендовал Глеб своей собеседнице. Я не сторонник работы по принуждению. Я например, не знаю ваших планов и к вам в голову залезть не могу. Но если для вас этот город просто “перевалочный пункт”, то в таком случае вам действительно лучше поработать на подменах.
      - Мне нравится Усольск и я не собираюсь из него уезжать, - ответила Евгения Павловна тихо, но уверенно и, кажется, сама не ожидая от себя такой быстрой словесной реакции на заданный вопрос.
      - Ну это как минимум приятно слышать мне коренному жителю от коренной же петербурженки. Город у нас очень хороший. А весной его вообще невозможно узнать после зимних сугробов и метелей, - подтвердил Глеб. - Ну тогда подумайте готовы ли вы видеть меня каждый день, - улыбнулся он. - С неделю я вам могу дать на “подумать”, потому что если вы согласитесь, то оформлять все ваши документы в конце года нам бухгалтерия не “простит”, - лишит всех премий. Надо будет поторопиться.
      - Хорошо Глеб Алексеевич, - еще раз кивнула Шагарова головой. - Я поняла. До свидания.
      - И вам хорошего вечера, - согласно кивнул головой в ответ Струкалин. - Если будет нетрудно попросите зайти ко мне Галину Сергеевну. Думаю она либо в сестринской, либо на посту администратора, - Глеб сделал вид, что погрузился в документы и только услышав как дверь закрылась, вновь откинулся на спинку стула.
В кабинете вновь стало тихо. За окном уже была непроглядная тьма. Часы на стене настаивали что время почти половина шестого.

        Через полтора часа в своем кабинете Струкалин завязывал зимние ботинки и искал в шкафу перчатки. За время когда он общался с главврачом, Лукашиной, Шагаровой и делал вечерний обход, за окном случилось волшебное превращение Усольска в заснеженное и завьюженное муниципальное образование.
        Зима пришла в город.
        Снег был повсюду - на домах, дорогах, машинах, деревьях и земле. Спешащие по домам горожане старательно протаптывали дорожки и рвались в тепло родных помещений.
        Глеб порадовался в очередной раз, что надел сегодня свой любимый пуховик, но подозревал что несмотря на достаточно короткий путь до дома, все же следовало найти в платяном шкафу рабочего кабинета еще и запасные перчатки. Он точно помнил, что приносил их на работу, правда это было еще весной.   
        Победное чувство настигло Глеба спустя несколько минут, когда он выудил из глубины выдвижного ящика шкафа заветные теплые, да к тому же еще и красные перчатки. Это был подарок Маши Стрельниковой на один из новых годов. Муж ее потом жутко ворчал, что Стукалин у них не сосед, а второй муж, - Маша подарила Глебу красные перчатки, а мужу - точно такие же зеленые. Фырканья мужа Маши его нисколько не беспокоили да к тому же еще и давали возможность побесить соседа.
А красные перчатки замечательно подходили к красному пуховику Глеба.
        Выключив свет в кабинете и закрыв дверь, завотделением нейрохирургии отправился в путешествие по этажу в сторону выхода. Свет в просторном коридоре был уже немного приглушен - это делалось специально. Правая сторона большого проходного пространства была полностью отдана, по замыслу архитектора, на откуп большим трехметровым окнам, направленным в яблоневый сад. Сад был ухоженным, но без фанатизма, - старые деревья вырубали, новые подсаживали, лавочки мыли по весне, в фонарях вдоль дорожек меняли лампочки по мере необходимости. Летом казалось что вся больница, включая и пациентов и медперсонал, в свободные минуты выходила в зеленое пространство яблонь для прогулок. В остальные времена года, которые в Усольске были по-своему насыщенными и яркими, народу на парковых аллеях было значительно меньше. Поскольку темнело уже рано, то старые чугунные фонари освещали заметенные дорожки сада тусклыми пятнами. Вообще весь вид заметенного города за большими арочными окнами вызывал ощущение сказочности.   
        Двигаясь по засыпающему отделению Струкалин думал о том, что дома еще куча дел и надо заставить себя сегодня дописать статью.
        Пожелав сотрудникам отделения спокойной ночи, Глеб спустившись по внушительным пролетам открытой лестницы вышел из больницы.
        Он всегда выходил из больницы через парадный вход. И причин тому было несколько. Первой и главной можно было обозначить то, что дом его находился на другой стороне улицы Больничной и виден был почти из каждого окна парадного фасада здания. Второй причиной можно было назвать и тот факт, что выходить со служебного входа было категорически неудобно не только ему, но и всему персоналу. Поскольку здание было старым, а требования к организации приемного отделения и созданию условий для пациентов и врачей росли от года к году, то служебный вход был отдан на откуп скорым и иному транспорту.
        В главном холле народу было много. Семь часов вечера не смущали ни пациентов, ни посетителей. А погода за окном только продлевала срок их пребывания в теплом освещаемом пространстве. Пройдя через карусельные двери Струкалин на мгновение замер от холодного ветра и надев копюшон с меховой опушкой направился в сторону дома.
        Идя по парку он смотрел под ноги и с удовольствием слышал даже сквозь толстую шапку и пуховой капюшон скрип снега. За забором больничного городка было тоже достаточно пустынно. Редкие силуэты людей, направляющихся по своим делам, разрушали своими целенаправленными движениями картину, рисуемую первой настоящей зимней вьюгой.
        Струкалин думал о том, что придет через несколько минут домой и скинув любимый пуховик заварит себе кофе, а также доест вчерашние пироги с рыбой которые прислала мама.
        В его мысли проникали эти теплые ощущения и предвкушения, и идти казалось легче и приятнее. Перейдя дорогу Глеб направился по знакомой тропинке в направлении своего двора. Перед ним мелькала дорожка из еще не заметенных следов. Подняв голову выше Струкалин увидел небольшую темную фигурку, торопливыми шагами направляющуюся мимо его дома в левую сторону.  Женский силуэт был совершенно неподготовлен по мнению Глеба к разразившейся погодной стихии и видимо чрезвычайно торопился попасть домой. Струкалин подумал, что его такой любимый и такой красный пуховик на гагачьем пуху с подкладкой из мембраны выглядит богатой шубой на фоне маленького темного пальтишка спешащей прохожей.   
        Глеб направился дальше по тропинке и почти уже подошел к углу дома когда ему показалось, что он слышал какой-то крик. Обернувшись он увидел что-то вроде сцены избиения младенцев, потому что рядом с маленькой фигуркой, которую он разглядывал несколько минут назад уже была еще одна, явно мужская. И эта мужская фигура судя по всему не прикурить просила, а пыталась отнять сумку. Глеб увидел как мужчина в темном пуховике замахнулся на упавшую даму в пальто и, видимо не в первый раз. Тот кто был в пальто уже лежал на полу лицом вниз и закрывал голову руками. Струкалин громко крикнул и быстро пошел в сторону развернувшегося конфликта. Идти от дома было сложнее. Снег смешивался с ветром и становился сплошной белой стеной которую надо было преодолевать, прикладывая достаточно серьезные усилия. А фигура в темном мужcком пуховике, увидев что к нему приближаются, выхватила наконец-то желаемый трофей и побежала в соседний двор.
        Добравшись до сжавшейся в комочек жертвы уличного разбоя Струкалин начал бормотать что-то успокоительное поймав себя на мысли что врачебная практика не прошла даром. Перевернув на спину человека в темном пальто он в первый момент замер в ступоре от увиденного.
        Из ступора его вывели зеленые глаза открывшиеся на мгновение, но кажется совсем не узнавшие. В его руках оказалась Евгения Павловна Шагарова. Это она была жертвой уличного нападения.
        Дальше все складывалось по сценарию совершенно независимому от его исполнителя. Шагарова, казалось, потеряла сознание, а Глеб тем временем поднял ее на руки и понес к себе домой.
        Поднимаясь по лестничной клетке, отпирая кое-как входную дверь квартиры, укладывая свою незапланированную ношу на кровать Струкалин казалось даже ни думал и не анализировал предпринимаемые действия.
        Красный пуховик был кинут на кресло у камина. Перчатки и шапка запущены в направлении пуховика.
        Включив свет Струкалин стал раздевать Шагарову, которая была в сознании, но явно в шоке.
      - Женя давай сейчас снимем твою одежду и я посмотрю твое плечо, - начал Глеб говорить вслух, стараясь успокоить лежащую на кровати жертву нападения.
        Шагарова ничего не ответила, но и сопротивления не оказала когда Глеб усадил ее на кровати и стал раздевать свою незапланированную гостью.
        Под осенним, по меркам Усольска, хоть и стеганном пальто на кандидатке в операционные медсестры нейрохирургического отделения городской больницы были свитер и тонкие штаны.
        Под свитером - обнаружилась майка.
        Под майкой - никаких кужев или атласных форм, а просто спортивное белье.
        Шагарова попыталась пощупать правой рукой свою голову, но, видимо, поднятие руки далось ей с трудом.
      - Не делай лишних движений, - заметил Струкали строго. - Дай сначала я посмотрю твое плечо.
        Добравшись наконец до левого плеча на которое, как он видел, пришлось по крайней мере пару ударов наотмашь, Глеб внимательно осмотрел его, а также голову и спину.
      - Как голова? - спросил он.
      - С закрытыми глазами лучше, - ответила неспешно Женя, сидя с закрытыми глазами.
      - Кружится? - поинтересовался Глеб.
      - Нет,  - спокойно ответила Женя.
      - Тошнит, - продолжил допрос Струкалин.
      - Нет, - вновь произнесла она.
      - Уши закладывает? - не унимался заведующий нейрохирургией.
      - Нет, - сказала она в ответ. - Я думаю ничего страшного. Отлежусь и все будет нормально, - тихо произнесла жертва уличных бандитов все еще сидя с закрытыми глазами и с определенной степенью обнаженности на кровати в спальне Глеба Струкалина. 
      - Синяк будет отменный, - заметил вслух Глеб. - Есть аллергия на лекарства? - поинтересовался он у Шагаровой.
      - Нет.
      - Славно, - заметил Струкалин и вышел на минуту из комнаты.
        Когда он вернулся то Женя все также сидела в закрытыми глазами. Казалось, что она буквально спала сидя. Глеб заставил Женю выпить принесенные таблетки, а потом намазал ей плечо.
        Мне надо идти. Я высплюсь и все будет хорошо Глеб Алексеевич, - сказала Женя тихо.
      - Выспаться ты и здесь можешь, - категорично заметил Струкалин и стал укладывать Женю.
Уложив ее на правый бок он подоткнул подушки под спину и живот, зафиксировав ее положение и накрыл одеялом.
      - Спи, - произнес он приказным тоном, но казалось что Шагарова уже и так уснула.
        Глеб выключил верхний свет и зажег светильник с левой стороны кровати на которой он обычно спал. Комната сразу стала мягче и теплее.
        На кухне тоже горел свет, потому что там Глеб искал лекарства и наливал воду. Придя на кухню, Струкалин достал бутылку коньяка и не интеллигентно отхлебнул жгучего напитка прямо из горла. Пил он чрезвычайно редко, потому как понимал, что в любой момент его могут дернуть на работу. С другой стороны все события последнего получаса были тоже незапланированными и вполне впечатляющими. Струкалин не был фаталистом. Да и лицемером тоже не был.
        Но черт возьми все его знания и умения, а запланировать весь этот странный понедельник в череде обычных и привычных понедельников последних двадцати лет его жизни уж он-то точно не мог.
        Не мог и не чувствовал. Утром по дороге на работу он обдумывал варианты и прикидывал развитие разных планов по одному вполне житейскому делу. А жизнь, как оказалось к восьми вечера этого же дня втянула его в участие в своем собственном плане.
        Отхлебнув еще несколько глотков из бутылки с известным лейблом, Глеб вернул ее на полку над плитой.
        Выключив верхний свет, он подошел к окну проверить батарею. Она была теплой. Значит отопление прибавили заранее.
        Бросив взгляд за окно, Струкалин с удивлением увидел, что от активно развивающейся стихии не осталось и следа. Фонари на уличных столбах больше не раскачивались под напором ветра, - вьюга успокоилась. Двор стал сказочно-белым, сверкающе-насыщенным и притягательным как молочный пломбир. Видимо на эту удочку и попалось все соседское семейство, которое в полном составе возилось в снежных завалах во дворе. Понаблюдав немного за этой семейной идилией из окна, Глеб заглянул в спальню и убедился что Шагарова глубоко спала.
        Накинув пуховик и взяв шапку с перчатками, Струкалин вышел на лестничную клетку и спустился во двор.
      - Бог в помощь в убирании снега, - произнес он на весь двор чем привлек взгляды и приветственные кивки головами Маши и Любовь Валентиновны.
        Младшее поколение были так поглощены наметенными сугробами, что даже не заметили прибавления в кругу взрослых.
        Самое пристальное внимание и изучающий взгляд Струкалин получил от главы семьи мужеского пола.
      - Уборку мы пожалуй оставим на тебя, а вот лабиринт из проходов оставим после себя точно, - спокойно и как всегда рассудительно ответил сосед, наблюдая и за своими домочадцами и рассматривая Глеба.
Дети выглядели круглыми комками в зимних комбинезонах и меховых шапках, призванных защитить детские личики от ветра и колючего снега. А вели себя они как молодые свинки в поисках трюфелей, разрывая в понятной только для них последовательности художественно нападавшие сугробы снега и превращая невероятно красивый и снежный двор в совершенно несозидательное состояние.
        У Глеба с соседом были странные отношения. Наверное с какой-то точки зрения их можно было назвать даже и дружескими, но в этом целиком и полностью была “виновата” Маша.
        Машу Стрельникову сам Струкалин знал всю свою жизнь. Они общались, дружили, помогали друг другу и жили рядом. Маша для Глеба была членом семьи и родной сестрой по ощущению. Даже те долгие годы, что она приезжала в Усольск набегами, у Струкалина при встрече с ней создавалось ощущение, что они расстались буквально вчера. В Маше было много каких-то невероятно редких качеств для женщины. И Глеба радовала возможность общения с ней. Удивительно, но Глеб никогда не был влюблен в нее. Он мог долго рассказывать про то, какие черты характера в ней ему нравились, но ни разу за все годы знакомства и соседского проживания под одной крышей у него не появилось мысли даже поцеловать ее. Самое интересное, что формируя свой образ необходимой ему для счастья женщины, Струкалин выбирал многие черты, присущие Маше. Но все равно не был увлечен ей. Хотя Глеб подозревал, что машин муж считает Струкалина тайным поклонником и невероятным воздыхателем своей жены.
        Струкалин до сих пор не очень понимал почему Маша связала свою жизнь с этим мужчиной. Он казался вполне заурядным на фоне ее математических заслуг и званий. Он имел в прошлом историю взаимоотношений с известными ныне “бизнесменами”, а в прошлом достаточно криминальными авторитетами. Струкалин всегда думал, что раз Стрельникова уехала из Усольска сначала в Москву, а затем в Европу, то она уже никогда не вернется в родной город и он будет только точкой в ее сверх распланированном жизненном расписании. Ан нет. Маша вернулась в Усольск, а потом как-то внезапно вышла замуж. И проживя по соседству с этой семьей, Струкалин был готов дать руку на отсечение, что в их доме было все настоящее, - чувства, эмоции, радости и горести, отношения и общение. Их дом был чем-то невероятно живым и притягательным. Но границы этой семьи-государства могли пересечь и пересекали немногие.               
        Стоя рядом с главой семьи мужеского пола и наблюдая за играющими детьми Глеб смотрел на эмоциональное выражение лица соседа. Его глаза внимательно следили за всем происходящим, а на губах периодически появлялась почти улыбка. В эти моменты он если и был волком, то волком в кругу свое стаи. А вообще муж Стрельниковой мог одним своим взглядом заставить любого потерять терпение и равновесие. Он был хищником. Вокруг него витала эта аура “животного магнетизма” и физической силы.
      - Почему ты не в этой куче-мале? - поинтересовался по-дружески Струкалин.
      - Маше надо побыть с детьми. Она целый день работала и выходные у нее были загружены. Она по ним соскучилась, ей нужна эта энергетика, - тихо сказал глава семьи все так же пристально наблюдая за всем происходящим во дворе. - Если я буду с ними, то буду отвлекать детей на себя.
      - Боже! Ты прям… невозможен, - предельно саркастически произнес Глеб.
      - Маша тоже так говорит, - улыбнулся в ответ сосед.
        Глеб фыркнул, чем вызвал еще большую улыбку собеседника.
      - За что ты ее любишь? - поинтересовался Струкалин у собеседника.
        Настала очередь соседа показательно реагировать на произносимые слова и тот не преминул этим воспользоваться.
      - Струкали че надо? - показательно-грубо спросил он.
      - Душевного разговора, - ответил заведующий нейрохирургией своему соседу.
      - Своих жен не нахваливают - могут увести, - веско ответил сосед заведующего отделением нейрохирургией.    
      - А чужих? - не смог удержаться от дальнейшего погружения в тему Глеб.
      - А чужими я не интересуюсь, - закончил разговор на тему жен глава семьи. - Ну и что тебе от меня надо? - вернул собеседник разговор с соседом к начальной теме.
      - Нужны твои источники информации, - выходнул Глеб.
      - Ты что-то натворил опять что ли? - получил саркастическое замечание в свой адрес Струкалин.
        Формулировка “натворил опять” звучала в заснеженном и наполненном радостными повизгиваниями дворе как нравоучение родителя нерадивому ребенку. Выглядело это забавно и оснований для реальности не имело никаких, но сосед со свойственным ему чувством юмора, о котором знали не многие, продолжал “троллить” Глеба.
      - Пока нет. Только планирую, - улыбаясь ответил Глеб.
      - Ну давай, вскрывай карты, - пристально разглядывая Струкалина, подытожил участник разговора.
      - Шагарова Евгения Павловна тридцати двух лет от роду, день рожденье двадцать шестого сентября и коренная петербурженка. Я знаю что ее ищут, но не знаю кто.
        Струкалин пристально смотрел на соседа, а тот задумчиво кивнул.
      - Ладно. Узнаю, - спокойно ответил глава соседской семьи.
      - Спасибо, - искренне ответил Глеб, осознавая что очень обрадовался полученному согласию.
      - Да пока не за что, - кивнул сосед.
        На этом разговор на интересующую или волнующую Струкалина тему был закончен, как минимум потому, что дети собрались домой и ворвались в тесное пространства разговора двух соседей со второго этажа дома по улице Больничной под номером восемь.
        Вернувшись в квартиру Глеб осмотрел пальто Евгении Павловны и нашел во внутреннем кармане телефон. Телефон был достаточно непретенциозный по марке и даже без защитного пинкода. Лазить по нему у Глеба не было никакого желания, но вот выключить было - что он и сделал. Как минимум Струкалин обеспечил этим действием несколько часов спокойного сна. Ну а максимум от этого действа мог получиться если сосед узнает, кто ищет Шагарову.
        Несмотря на всю сумятицу этого вечера, Глеб залез в душ и простоял под мощными струями почти горячей воды минут пятнадцать или двадцать. Когда он вылез из теплого душа и затащил себя в домашние брюки и майку, чего настойчиво не делал в другие вечера, поскольку в доме никого кроме него не было и полотенце было его любимым видом одежды дома, то есть уже было и поздно и лень.
        По пути из душа к чаю Струкалин еще раз бросил взгляд на висящую в коридоре одежду и качая головой устремился на кухню.
        Чайник был готов быстро закипеть.
        Толстые чаинки черного травяного напитка, по обыкновению ожидавшие своего часа в стеклянной банке, с готовностью перебрались в заварной чайник и оказались залиты горячей водой.
        Сотовый оказал Струкалину неоценимую помочь в успешной реализации внезапно сформировавшейся в голове мысли. 
        Наслаждаясь ароматным напитком Глеб понял, что весь этот день можно с уверенностью назвать незапланированным.
        У него были другие планы на этот день, а работа и подчиненные внесли свои коррективы.
        У него были свои планы на этот день, а усольские гопники стремительно организовали свою версию незаконных действий в разразившйся городской метеле.
        В общем и целом все его планы как были так и остались.
        Допив чай Глеб зашел в спальню, чтобы проверить, не проснулась ли Шагарова. В комнате, освещенной одним лишь тусклым светом ночной лампы, Евгения Павловна была похожа на маленького ребенка уснувшего на кровати родителей.
        Большая постель Струкалина была для нее слишком большой.
        Для Струкалина же был маленьким диван в библиотеке наверху. Даже не смотря на свою внешнюю внушительность и солидную обивку старый добрый диван был удобен чтобы сидеть, но уж никак не спать и уж тем более не для того, чтобы высыпаться заведующему нейрохирургией. Он вполне подошел бы для Шагаровой, да и большинству знакомых Глеба тоже. Но Струкалину при его ста девяносто семи сантиметрах роста для нормального сна подходило только два места - кровать дома и еще одна у него в комнате отдыха в кабинете на работе.
        День, который начинался уже скоро во временном понимании, был уже распланирован с восьми ноль ноль и до восемнадцати ноль ноль как минимум.
        Учитывая пережитые вечером события, Струкалин остался без желаемой операционной сестры на завтра и видимо еще пару дней после завтра, а также с гостем в своем доме, который сейчас крепко спал.
        Изгнав из головы мысль про необходимость соблюдения приличий и обязанность спать где-то в другом месте, а не на своей любимой кровати, Глеб аккуратно улегся на свою, ”Слава богу не занятую!” половинку. Необходимый минимум приличий он реализовал улегшись на кровать не раздевшись. “Этого более чем достаточно”, - уверенно пронеслось у него в голове.
        Закрыв глаза, он ощутил как будто матрас и подушка его втягивают в себя, расслабляя и погружая в сон. Нырнул в “объятия Морфея” он почти улыбаясь... как чеширский кот.