Гром небесный

   
 



                «Гром небесный»


                Роман


                Глава 1               


Давным-давно на этом месте бился богатырь Святогор с печенегами. Много их было, а он один. Вражеская отравленная стрела впилась в тело его. Посмотрел Святогор в последний раз на высокие меловые горы, на голубые воды Донца, упал с коня, и остался навсегда лежать под скалой. С тех пор эту местность люди назвали Святогорьем.

Ранняя весна 1975 года в Донбассе набирала обороты. В конце апреля столбик термометра показывал + 28 градусов в тени. Разомлевшая от жарких солнечных лучей земля сверкала изумрудной зеленью, щебетали пичужки, буйствовала сирень. Улицы Славянска наливались кумачом и омытый вешними ливнями Ленин с постамента прозорливо взирал в будущее, призывая пролетариев всех стран объединяться. У здания Горсовета, на центральной площади города, где некогда красовался Храм, рабочие в чёрных спецовках сооружали трибуну к первомайским празднествам.
Валентина Григорьевна в кримпленовом платье яростно-зелёного цвета, семимильными шагами пересекала площадь, боясь опоздать на работу. Где-то в лабиринтах её нежной души витали сладкие грёзы о куме Василе, в последнее время оказывающем ей знаки внимания. Жена его, Галя, шутковала: «I який то кум, шо на кумi не був?». Ох, с огнём играла! Муж её, дебелый, как породистый жеребец частенько косил не сытыми глазами на Валюшины формы, заставляя трепетать её истосковавшееся по ласке тело. Тощая желчная Галка замордовала мужика, контролируя на каждом шагу, вот и потянуло его от постных щей к сдобным пирогам. 
– Разве ж печать в паспорте даёт право считать мужа собственностью? Ты ему хоть кол на голове теши, а природа своё возьмёт! Погоди же, я тебе покажу, Галочка, як коровой мэнэ обзывать! – прошипела Валентина, потянув на себя ручку двери «Треста столовых и ресторанов».
Открыв настежь окно в кабинете директора и набрав из крана воды в графин, она с облегчением присела за свой рабочий стол. До прихода Сергея Степановича – десять минут, есть время сварить кофе и, сделав умное лицо, уткнуться в квартальный отчёт. От цифр, что сулили премии работникам треста, рябило в глазах, они обрыдли Вале за годы работы в бухгалтерии. После «свержения» директора Сергиенко пять лет назад новый шеф Чернобривец взял Валентину в секретари. Чем он руководствовался – было загадкой. Но это ли теперь важно? До пенсии семь лет, их ещё надо как-то прожить, а частые смены настроений шефа держали её в постоянном напряжении. Отдыхала только у себя на огороде, беседуя с растениями или
браня безмозглого пса Шарко. Сын, Ромка, вырос и с утра до вечера слушал магнитофон, а ночами ходил по девчатам, «разговляясь» перед армией.
Сергей Степанович явился в половине десятого явно не в духе и с порога «прогекал»:
– Грыгоровна, где этот наш Наум Натанович? Срочно найдите, он мне нужен!
Героически оторвав пышное тело от стула Валентина вышла из кабинета и поднялась на второй этаж. Лестничный пролёт соответствовал двум этажам, здание дореволюционной постройки имело шестиметровые потолки. Отдышавшись, «посыльная» сделала глубокий вдох и, слегка царапнув коготками дверь с табличкой «Юрист Айзенберг Н. Н.», выдохнула:
– Разрешите?
– Да-да! Здравствуйте, Валентиночка! Отчего же не позвонили? – из-за стола поднялся моложавый еврей с зачёсанными наверх рыжими волосами, в коричневом костюме с «иголочки» и при галстуке - селёдке. Его улыбка обнажила зубы курильщика с желтоватым налётом, миндалевидные карие глаза сузились в две мерцающие щёлки.
– Та, когда там звонить, шеф уже с утра икру мечет! Вы идите на ковёр, а я до буфета слётаю, нервы натянуты, як ота струна!
– Зря вы так себя растрачиваете, нервные клетки не восстанавливаются! И впредь знайте, - на ковёр цирковые клоуны выходят, а я – юрист!
– Тю! Та шо ж вы обижаетесь? Я ж так, по - простому выразилась!
Наум Натанович хотел было «тюкнуть» её острым словцом, да не стал доводить до несварения желудка. Закрыв кабинет на ключ, он не спеша спустился по лестнице.
           Шеф Сергей Степанович клокотал как закипающий чайник: кустистые брови сошлись на переносице, в глазах горел недобрый огонь, лицо и голова с хрущёвской лысиной покрылись мелкой испариной.
– Нёма, ты у курсе, шо «Главплодовощторг» выробляе прямо у нас под носом?! Я ж по глазам вижу, инхформирован! Скажи, почему это я усё узнаю последним? И шо себе позволяет москальский прихвостень Полухин? – директор с остервенением рванул ворот вышитой рубахи, распахнув на четверть волосатую грудь.
– Ни тебе «здравствуйте!», ни тебе «пожалуйста!» – Наум терпеть не мог подобного тона и применил свой излюбленный приём – «холодный душ».
– Доброе утро, Сергей Степанович! – юрист присел на краешек потрепанного кожаного дивана. – Есть мнение, что Полухин – прекрасный хозяйственник! У иных продукция на складе годами гниёт, а он стал консервировать овощи, соки выжимать, мясо в совхозах покупал и продавал в кулинарии с небольшой наценкой. Вот копеечка - то и набежала! И денежки он на развитие, пустил, а не в карман себе положил! К кулинарии надстроил второй этаж, кафе открыл, интерьер под старину оформил и набрал симпатичных официанток, взяв в повара грузина. Вах, какой шашлык готовит! – при слове «вах» Наум щёлкнул пальцами перед самым носом директора.
– Ассортимент спиртного у него, как в столичных ресторанах!
– О, как! Работаешь у меня, а хвалишь его! Он, значит, на белом коне гарцует, а мы в подмётки ему не годны? – оторопев от неслыханной наглости, директор перешёл на фальцет, лицо его запылало багровым румянцем.
– Я только констатирую факты.
– Моим салом – меня же по мусалам! Та мне до задницы твои хфакты! Хто ему дал такие полномочия?!
– В огороде – бузина, а в Киеве – дядька! – Наум явно издевался…
– И шо то за дядька? Где он такой дефицит достаёт, не килограммами возит, а тоннами! Я его у порошок сотру! – мощный кулак шефа пригвоздил папку с документами, лежащую на столе.
Наум поморщился и закурил сигарету.
– Можно спросить у корешей по Университету, наверняка помогут…
– Поспрошай, Нёмочка, поспрошай! От ты моду узял смалить у меня в кабинете! – шеф вплотную придвинулся к Науму, но тот поднялся с дивана и подошёл к окну, зная привычку директора крутить пуговицы собеседника.
– Кстати, Семён Малыгин, заведующий кахфе, не муж ли нашей Лидочки Ивановны?
– Да, муж, – ответил Наум, выпуская колечки дыма в открытое окно.
– Вот мы откуда копать-то начнём! У профоргши очень может быть «рыльце в пуху»! А помнишь скандал с цветными телевизорами для красных уголков? – шеф включил вентилятор и стал расхаживать по кабинету, разминая своё дородное тело.
– Помнить-то я помню, только два телевизора вы взяли себе, а Лидии за халатность выговор с занесением влепили.
– Так, родня - то у меня – туча хренова! Попробуй ты им чего не дай! Да, в общем, юрында получается. За шо бы зацепиться, Наумчик? – заискивал директор.
– Вы мне скажите, какова конечная цель этих зацепок?
– Закрыть, а потом и вовсе присоединить это кахфе до нашего тресту!
Наум сосредоточился, опустил голову и, вдруг, зачеканил, будто читал по написанному:
– Требуется довести до сведения первого секретаря горкома комсомола, что в баре «Северский» спаивают молодёжь, громкая музыка мешает спать жителям близлежащих домов, ежедневно происходят пьяные потасовки, посетители сквернословят. Хорошо бы сюда присовокупить криминальную хронику. Также необходимо установить личность киевского поставщика и выяснить, кому непосредственно он подчиняется. Наладив контакт с официантками из бара, можно узнать, когда последует ответный визит этого мистера Х.
– Ну, красавец! Грамотно рубаешь, под саму кореняку! Теперь понятно, як ты довёл мого предшественника до сумы с тюрьмою. Десять лет никто его не мог сдвинуть с места! – повеселел Чернобривец.
– Кто на что мозги затачивал! – парировал Наум Натанович.
– Да уж, мозги у тебя, будьте нате! Не зря тебя «натянычем» окрестили!
– Главное, не «портянычем», – усмехнулся Наум.
– Если хорошенько покумекать, то благодаря тебе, я и сел в это кресло! Ну что ж, план твой хорош! Я доведу инхформацию до пэршого секретаря, хоть давно вышел из комсомольского возраста, но есть у меня свои люди, прямо дома у него побывают и доведут до сведения. А ты обеспечь встречу с официантками, слабый пол – моя слабость! Беру усе расходы на себя! Так ты считаешь, шо хрен этот киевский приедет до нас?
– Поляну где удобнее накрывать, здесь или в Киеве, у Вербицкого под носом?
– Надо же! Невжеж воны там, у Кыиви, уси под колпаком?
– Уси! – передразнил Наум.
– Вот, значит, как! Бдят нас сверху несусветно! – Чернобривец почесал в затылке. – И всё ж дерзнём! Мы пока ще у своём городе хозяева! Когда начнём - то, Нёмочка?
– В шесть тридцать сделаю звоночек и доложу! – он посмотрел на часы и вышел из кабинета.

                ***

В июне 1950 года после окончания Харьковского Юридического Университета с красным дипломом, Наум Айзенберг мог остаться в Харькове, мог распределиться в родную Одессу или добиться направления в Москву. Но, прикинув все «за» и «против», сделал вывод, что в больших городах и без него соискателей - хоть пруд пруди. Пробиваться по карьерной лестнице, расталкивая локтями коллег – это не в его стиле. Наум удивил декана факультета, попросив направление в Славянский городской суд адвокатом по гражданским делам, сославшись на возможность жить у родной тётки. Городок маленький, но миленький и зелёный, с простодушной публикой, ничего не сведущей в законах. Кроме всего прочего, Науму давно хотелось отдохнуть от неустроенности студенческой жизни: питания всухомятку, конспиративных встреч с женщинами, соблюдения приличий… Тёплый климат Славянска, хвойные леса, уникальные соленые озера, грязелечебницы, ранние овощи, фрукты, и скороспелые девушки – всё это в сочетании с бесплатным проживанием у тётки радовало его. Тётя Циля, одинокая пенсионерка, была несказанно рада племяннику и всячески содействовала ему во всех начинаниях.  Отработав положенные три года в нарсуде, Наум обзавёлся связями и получил комнату в доме под снос. Однообразность будней и сидение в суде стало тяготить его, хотелось приложить свои знания в новом качестве, да и зарплату иметь побольше. Тётя как бы невзначай познакомила его с миловидной девушкой Катей Шварц, дочерью архитектора. Науму стукнуло двадцать семь лет, он присматривался к женскому полу, но  крайняя неразборчивость, доступность и простота местных аборигенок, пугали его. Катюша окончила педагогический институт и преподавала математику в средней школе. Наум пригласил её в ресторан, но она категорически отказалась, зато билеты на Валерия Ободзинского привели её в восторг. Познакомившись  поближе с родственниками невесты, Наум сделал девушке предложение. Свадьбу сыграли скромно, стараясь не привлекать завистливых взглядов соседей и недругов тестя. Медовый месяц, проведённый на Рижском взморье, сблизил молодых, оставив в памяти романтический отпечаток. Через два года у них родился сынишка Игорь, и Наум стал прирабатывать частной практикой. Вначале тесть находил клиентов, затем сработало «сарафанное» радио. Посетители приходили на дом в выходные дни, Наум консультировал по жилищным вопросам, составлял гражданские иски, помогал решать трудовые и бытовые споры. Изредка брался за уголовные дела, зная наперёд, что выиграет их. Вскоре ему позвонил бывший сокурсник по университету Анатолий Селедков, занимавший должность городского начальника ОБХСС.
– Азохен вей и танки наши быстры! Как насчёт того, чтобы встретиться? Давай посидим в «Украине», есть разговор!
– С удовольствием, Толя! Давай в семь часов! Идёт?
– Идёт! Если будешь там раньше меня, закажи мне всё так же, как себе.

Анатолий вошёл в зал ресторана с небольшим опозданием.
– Шо такое, Нёма, я вас спрашиваю: почему евреи - либо музыканты, -либо врачи? Где еврей -дворник, где еврей-шахтёр? Вот Фима извлекает звуки со скрипки, Саша Бдучек, ударник джазового труда, стучит на барабанах… – Анатолий громко хлопал в ладоши, приветствуя музыкантов.
Пианистка Наташа Рамазанова ехидно заметила:
– Аплодисменты без денег – пустой звук!
Селедков положил на фортепиано пять рублей.
– Это чтоб вы прокачумали, мне пообщаться надо!
Он присел за стол, присоединившись к Науму.
– А потому, дружище, что с детства нам, евреям, прививают всякие полезные навыки и терпение. Где вы встретите, например, еврея-алкаша? Я вас спрашиваю! – вторил в тон другу Наум, наполняя рюмки.
– Молодец, Натаныч, что водочку заказал. Я от коньяка возбуждаюсь. Ну, что – вздрогнем? Я тебе работёнку хочу сосватать непыльную, щаз расскажу!
– Толь, ты им деньги заплатил, чтобы они не играли?
– Конечно! Мне поговорить надо, не кричать же на весь кабак!
– Зря куражишься! Это же шмакодявки, ты их одним пальцем можешь раздавить!
– Зачем же мне давить цвет городской интеллигенции?
– Да брось ты, музыкантишки, обыкновенная обслуга!
– Не скажи! Саша Сидельников, их руководитель, – Лауреат трёх Международных джазовых конкурсов, по ночам снимает в ноль Джима Холла.
– Я знаю Гесса Холла, а про Джима не слышал…
– Гитарист выдающийся ихний, американский. Ну, да бог с ним! Понимаешь, я не хочу, чтобы меня боялись, хочу, чтобы уважали! Короче, слушай сюда! В «Тресте столовых и ресторанов» приняли волевое решение, утвердили ставку юрисконсульта. Много там трудовых споров и всяких дел накопилось, некому этим заниматься. Ну, и мне тут же брякнули, мол, приличного человека хотят видеть на должности! Будешь получать 120 рэ в месяц, плюс квартальные 200, и никому не подотчётен. Я сказал, что знаю одного такого, только у него один недостаток есть – он беспартийный. Они говорят, если я поручусь, то могут принять тебя в доблестные ряды КПСС хоть задним, хоть передним числом!
– Всё это здорово, конечно, но в партию я не вступлю никогда!
– Здрасьте, приехали! С какого такого праздника?
– Я не достоин такой Коммунистической партии, которая должна быть на самом деле, а та, которая есть сейчас, недостойна меня! Называть себя коммунистом и воровать как другие? Увольте!
– Постой-постой! Я не понял, значит и я тоже ворюга по-твоему, я ещё в армии вступил в партию! Нет, мне это заявление не нравится! Не ожидал я от тебя такое услышать! Может ты диссидент, Нёма?
– Скажи, а диссиденты в 16 лет идут воевать на фронт? Я ветеран отечественной войны, до Кёнигсберга дошёл, ранение имею, такое видел – врагу не пожелаешь! Лично мне обидно… За что столько народу угробили?! Чтобы этим партийным говорунам краше жилось?!
– Слушай, я ещё в университете хотел спросить, как это ты пошёл воевать в такие молодые, несознательные годы? 
– А ты смотрел кинофильм «Жажда»?
– Да, что - то припоминаю! А при чём тут кино?
– А притом, что в сорок первом отец ушёл на фронт, а маму забрали в гестапо, а мы с пацанами прятались в катакомбах. Немцы перекрыли всему городу воду, а Гриша Поженян с разведчиками ночью у водонапорной станции перебил охрану, целую неделю Одесса пила воду. Фильм потом про это сняли. И я тогда понял, что не за шкуру свою думать надо, а за всех!
– Теперь понимаю, даже очень! Ты прости, старик!
– Знаешь, а у этой истории есть продолжение. После войны на улице Пастера повесили табличку, на которой в списке погибших было написано имя Поженяна. А он, оказалось, жив! Гриша глянул на это дело и сказал: «Я, действительно здесь расстрелян вместе с моими друзьями. И живу я за них посмертно!» Пока он выбирался из окружения, его мама получила похоронку: «Ваш сын пал смертью храбрых...» Эту женщину, знаменитого хирурга, называли Дюймовочкой, маленького росточка была, так ей смастерили скамеечку, чтобы она делала с неё операции. В сорок четвертом к ней на стол с ранением попал ее сын. Кстати, мы сто раз слушаем песню «Друг мой – третье мое плечо…» и не знаем, что стихи к этой песне Григорий Поженян написал. Вот как в жизни бывает! Я тоже хочу пользу приносить, но не могу понять, кому это нужно. А ты говоришь, я диссидент!
– Да ты, оказывается, настоящий патриот! Прости, беру свои слова обратно! Прав ты, тысячу раз прав! Это у нас в крови: путать свой карман с государственным. Но, давай всё же тему обсудим. Сложно будет поладить с папой Сергиенко, он ещё тот самодур!
– Начальство не выбирают, постараюсь быть лояльным…
– Так ты согласен? – сквозь набитый рот прочавкал Селедков.
– Я же не враг себе, чтобы от такой работы отказываться! Хотя, есть такие начальники, перед которыми, сколько не старайся, хорошим не будешь!
– Ну, давай, ещё по чуть-чуть махнём и по домам! Смотри, слева от тебя, за третьим столиком от входа, компашка гуляет. Видишь, чернявый такой, с наглой рожей, племянник самого Нилова, замминистра культуры. Скоро здесь дым коромыслом пойдёт, Алик этот ужас какой задиристый, будет драка, но его менты отпустят, а остальных «повяжут». Я бы его закрыл по полной, но дядька его в Кремле крепко окопался!
– Зря мы закрываем глаза на этих субчиков, учить их нужно!
– Себе же дороже обойдётся! Кстати, ты думаешь, твой будущий шеф – чистюля? Вот то-то и оно, ворюга махровый, а за руку поймать нельзя, он высшее начальство прикармливает. Эх, Натаныч, ничего - то мы не сможем изменить в нашей долбанной системе!

                ***

Сергиенко Иван Петрович, несмотря на свой молодцеватый вид, произносил фразы тихим, бесстрастным голосом, как бы прислушиваясь к самому себе. Он смотрел сквозь собеседника в несуществующее зеркало, любуясь своим отражением.
– Ваше дело урегулировать конфликтные ситуации, отстаивать интересы треста, ну и профилактику правонарушений, так сказать, проводить среди работников. Кстати, в предоставленных вами документах нет партбилета.
– Я беспартийный, юрист должен служить только букве закона!
– Нет-нет! Так дело не пойдёт! Я не потерплю не определившихся! – Иван Петрович повысил голос.
– Я – ветеран войны, давно определился. Университет закончил с красным дипломом, теперь просто работать хочу.
– Тем более, фронтовик обязан быть партийным! Я категорически на этом настаиваю, даже готов дать вам рекомендацию! – примирительным тоном сказал директор треста.
– Спасибо, я подумаю. – уклончиво ответил Наум.
– Смотрите, не затягивайте, я беру этот вопрос под свой контроль.
Науму хотелось плюнуть и уйти, но отступать было некуда, да и кто мог дать гарантию, что в другом месте начальник будет более лояльным.

Наум стал осваиваться: планомерно посещал точки городского общепита, знакомился с людьми, расспрашивал их об условиях работы и быта. В большинстве столовых пища годилась только на корм скоту; в народе их называли «рыгаловками». «Книги жалоб и предложений» пестрели нелицеприятными высказываниями: обвес, обсчёт, недолив, хамское отношение к посетителям – вот далеко неполный перечень содержания замусоленных книжек, хранящихся возле кассовых аппаратов. Под каждой жалобой красовалась благодарность, перечёркивая выступление предыдущего «оратора». 
Однажды после обеда в ресторане «Орбита» Наум решил выйти через служебный вход и на лестнице столкнулся с поварихой в белоснежном колпаке, курившей «Беломор». 
– Так это вы готовите такие нежные антрекоты? – сострил Наум.
– Как вы, блин, достали! Пойдите сюда! – она неожиданно схватила Наума за руку неженской хваткой и потащила на кухню, где на поддоне лежала мясная туша.
– Что можно приготовить из этих жил, скажите? Они же весь филей вырезают перед тем как повару отдать! Да мне пофиг, юрист он или педераст! – отмахнулась повариха от метрдотеля, выросшего как из-под земли.
– Неля, ты кончай свои лагерные замашки, а то я живо напишу докладную, помогу тебе уволиться! – не унимался метр.
– Вася, если не отвянешь, пеняй на себя! Ты меня знаешь, размажу как дерьмо по асфальту! Понял?!
– Нелечка, а мы можем побеседовать с вами конфиденциально? – Наум взял её под локоток, оттесняя от метрдотеля.
– А мне не до разговоров! Не пройдёт и двух минут, как посетители будут требовать свою жрачку!
– Я вас очень прошу, зайдите как-нибудь в трест. Юридическая помощь ещё никому не помешала. С десяти до двенадцати я всегда на месте.
Неля Андреевна, стремящаяся к справедливости, нашла время и поведала о своих бедах: как ошпарила кипятком домогавшегося пьяного мужа и отсидела за это три года, как нелегко одной поднимать детей. Заодно, разъяснила, как работники общепита ухитряются воровать, но не попадаться.
Наум Натанович не поленился, поднял протоколы заседаний комиссий и сделал вывод: ни одна проверка не обнаружила фактов нарушений по вполне понятной причине… проверяющие не могли закрыть собственные кормушки. По истечении пяти месяцев работы Наум Натанович составил докладную записку шефу Сергиенко под заголовком «Устранение причин преступлений – главная мера предотвращения преступлений.»
Иван Петрович, даже не открыв папки, сунул её в стол. Тогда Наум, выбрав удобный момент, попросил слово на профсоюзном собрании. Почти каждое его предложение было встречено на «ура» работягами общепита.
– Мы живём в цивилизованном обществе, разве допустимо перевозить продукты, используя конную тягу? Невероятно, но недавно, перед входом в кафе «Огонёк» я чуть не вступил в лошадиный помёт! (Зал реагировал дружным смехом.) Товарищи, я предлагаю добавить зарплату грузчикам, а не использовать женский труд! Ни для кого не секрет, что буфетчица кафе «Турист» не выносила ребёнка потому, что вынуждена была одна разгружать продукцию молокозавода! А это, извините, подсудное дело! До каких пор мы будем пользоваться неграмотностью работников в юридических вопросах?! (Зал гудел, как пчелиный улей.) Также предлагаю: за пьянство, воровство и опоздания наказывать рублём! Товарищи! Давайте решим, как сделать так, чтобы все работающие в нашей организации были заинтересованы в качестве продукции на выходе?!
Секретарь партийной организации треста Надежда Тимофеева постучала авторучкой по графину с водой, гомон в зале поутих…
– Товарищ Айзенберг, хватит, наслушались! Вам до Аркадия Райкина далеко! Что вы несёте? Вы здесь без году неделя, а выводы сделали, будто коллектив наш состоит из одних пьяниц и нечестных людей!
– Я – юрист, это моя работа вскрывать недостатки! Мне очень жаль, что трест теряет своё лицо! Покрывая несунов и прогульщиков, мы сами становимся таковыми!
– Каковыми таковыми? – взвился директор Сергиенко. Куда девалась его «зеркальная» манера общения...
 – Я – уважаемый человек и не позволю каждому выскочке клеветать на меня и смешивать с грязью! И вообще, после подобных выпадов, я не желаю больше видеть вас! Пишите заявление по собственному желанию, пока я добрый! А я ещё хотел дать вам рекомендацию в партию!
– Я не совершал никаких противоправных действий и заявление писать не буду. – спокойно, но твёрдо сказал Наум Натанович.
Побледневший шеф ледяным голосом поставил точку в дебатах:
– Тамара, пишите приказ! Айзенберг, вы с сегодняшнего дня уволены!
Наум ухмыльнулся и покинул собрание. В городской прокуратуре он написал заявление в двух экземплярах о неправомерном увольнении с работы и через секретаря передал Прокурору, записав входящий номер документа.
Прокурорская проверка длилась полтора месяца. За это время Наум съездил в Москву. Вадик Белков, друг молодости, неутомимый спец по харьковским забавам, познакомил Наума с журналистом газеты «Правда» Геннадием Евстифеевым.
– Задавить не задавим, но кровь попортим вашему местечковому феодалу! – многообещающе сказал «правдист».
В ресторане «Синяя птица» втроём послушали Михаила Звездинского и пару дней посвятили приятному расслаблению с подругами Евстифеева. Неделя пролетела незаметно. Купив подарки родственникам, Наум возвратился в Славянск и встретился с Селедковым. Тот сообщил, что резонанса по поводу увольнения Наума из треста нет и, по всей видимости, не будет. Юрист попросил найти смекалистого парня, который за хорошее вознаграждение установит записывающее устройство в кабинете Сергиенко. Анатолий озадачился, но обещал отыскать народного умельца.

Наум с супругой и сынишкой отдохнули на курорте Золотые Пески в Болгарии, и по возвращении в Славянск был восстановлен в тресте, получив приличную компенсацию за вынужденные прогулы. Сергиенко на время затаился, но решил во что бы то ни стало избавиться от «недобитого еврея». Однако небольшая команда Айзенберга сработала на опережение. Евстифеев помимо публикации статьи в «Правде» о злоупотреблениях И. П. Сергиенко отдал собранную Наумом документацию знакомому следователю из Московской Прокуратуры. Оттуда документы спустили в Киев, а местная следственная бригада не поленилась устроить проверку. Народный умелец, сидевший в соседнем кабинете, записал на магнитофон дачу крупной взятки товарищу Сергиенко. Незадачливого поставщика мяса люди Селедкова «раскрутили», и он сознался, что благодарил подобным образам директора Треста в течении пяти лет. Вместе с киевлянами «селедковцы» произвели обыск в кабинете Сергиенко. Там ничего существенного не нашли, зато обыск на квартире Ивана Петровича дал результат: найденные суммы и изделия из драгметалла потянули на десять лет с конфискацией. Наум не отказал себе в удовольствии посетить бывшего шефа в следственном изоляторе.
– Ну, как вы тут, осваиваетесь? А я икры принёс и красненькой, и чёрненькой. Побалуйтесь напоследок...
– Жри сам, подавись, еврейское отродье! Чтоб тебе пусто было! -
 Сергиенко метнул пакет сквозь решётку.
– Вот как заговорил, партиец хренов! Ну, посиди, может что и поймёшь в этой жизни! А язык не распускай, на зоне этого не любят! – Наум пнул пакет к ногам остолбеневшего охранника и покинул изолятор.

                ***

С тех пор в поведении Айзенберга произошли разительные перемены. Не было уже заискивающей улыбки, означающей готовность услужить. Даже походка и наклон головы изменились, появился иронический блеск в глазах и манера смотреть свысока. Юрист стал терпимым к проступкам работников треста, даже иногда давал им дельные советы. Вот, и на этот раз его помощь зарвавшемуся бармену Сорокину оказалась полезной. Перед окончанием работы Наум Натанович позвонил в бар «Северский».
– Привет, Виталий! Узнал? Ну, как тебе на новом месте? Видишь, и я на что-то сгодился. Да ничего не надо, просто живи и радуйся!
Виталий Сорокин, бармен «Северского», стоял навытяжку перед телефонным аппаратом.
– Спасибо вам! С меня причитается! Наум Натанович, обижаете! Да что же я – не мужик что ли? Замётано, в понедельник у нас выходной, на Донец махнём, сколько той жизни?
– Ну, если ты так настаиваешь, я не могу тебе отказать! Девочек со стороны не надо, а вот сослуживиц пригласи! Сам понимаешь, компания дорога, закусочка, лёгкий кураж. Я не половой гигант, мне общение дороже!

Сорокин, которого в баре за глаза называли Плейшнером, положил трубку на рычаг и принял позу хозяина - распорядителя. 
– Коша, выключи свою ионику, достал уже клизменными звуками!
Пианист Игорь Зайцев, он же Коша и Бубликов в одном лице, огрызнулся:
– Виталя, ты свои фужеры протираешь и протирай, следи, чтобы инфузорий не завелось! Пока не настрою инструмент, буду издавать и звуки, и пуки!
– Нет! Что мне нравится в лабухах, так это их гонор! Хочешь с ними по - человечески – не получается! – в голосе Сорокина слышались враждебные нотки. Все знали, что он «стучит» шефу Малыгину, а с тем разговор короткий – пинка под зад и гуляй, Вася!
Гена Рейзман, расчехляя бас - гитару, посмеивался:
– И не подерётесь!
Саша Гапочка, руководитель ансамбля, выносил из музыкальной комнаты инструменты, позади него следовал барабанщик Сергей Чмыхов с педалью и хеттом.
– Кто здесь хочет попробовать комиссарского тела? – грозно спросил Саша.
– Ты за раскладом проследи, а то кое у кого выпуклости могут стать впуклостями! – зло выпалил Сорокин.
– Виталик, в чём дело? – Саша, молодой человек с фигурой Аполлона, слегка струхнул.
– Старших по званию надо уважать!
– Коша, это ты опять возбухаешь? На минуту отойдёшь – уже скулёж!
– Ну, кренделя! Я, оказывается, должен у всяких спрашивать, когда мне аппаратуру настраивать? Да мне до фонаря, что он за своей барной стойкой коньяк водкой разбавляет, я ему не подчиняюсь!
– А в рог хочешь? – сквозь зубы процедил барабанщик Сергей.
– Да в гробу я всех вас видел! – Игорь отключил клавиши и сорвался с места.
– Прекратите сейчас же! – к эстраде подошла старшая зала Верочка.
– Что за шум, а драки нет? - Семён Малыгин неожиданно появился в зале, сверкая золотым зубом.
– Не извольте беспокоиться, рабочий момент! – бармен подмигнул музыкантам.
– Смотрите у меня! – Малыгин окинул взглядом присутствующих.
– Да это я громко настраивался. – промямлил Игорь.
– Хлопцы, у меня к вам просьба!
Музыканты окружили шефа.
– Через пять дней приедет комиссия из Киева, мы должны быть на уровне мировых стандартов. Очень прошу, найдите певичку, не писклявость какую-то, а, чтобы для души пела, особенно танго предпочтительно. Ясно?
– А ставка ей будет? – поинтересовался Саша.
– И ставка, и заставка, и аппаратуру нам достанут классную! 
– Барабаны поменять бы, эти уже рассыпаются! – вставил Сергей.
– Заработай на барабаны, карась-то заплывает, насколько мне известно! – Семён Филиппович едко усмехнулся, резко повернулся и ушёл в свой кабинет.
– Ты считаешь, шеф обязан тебе «Амати» купить? – спросил Генка.
– Поларис, не забывай, я студент и папа у меня не Рокфеллер!
Генка не любил, когда напоминали о его подпольной радиостанции с позывным «Поларис» и, в свою очередь, назвал Сергея Антоном, намекая на схожесть с Чеховым.
– Ты, Антон, запомни, если есть цель, найдутся и средства. Охмури какую-нибудь богатенькую тётеньку, если занять не у кого. Я вот влез в долги и ничего, надеюсь, отработаю.

Музыканты, работающие в ресторанах и кафе, первыми вошли в «рыночные отношения», музыка и песни были товаром, за который люди платили деньги. Они самыми первыми были развращены сладким ароматом западной жизни, так как сама западная музыка была, по их мнению, самой передовой и вкусной.

– Хватит базлать, полчаса до открытия, а у нас ещё провода не комутированы! – прикрикнул Гапочка.
– Сань, Ольгу Копоть надо пригласить, классно поёт! – Игорь пытался загладить свою вину.
– Коша, поёт она хорошо, но зачем нам вторая тумбочка на сцене? – Саша намекал на полноту Игоря.
– Эх! Жаль, Натаха на северах, вот от кого я торчу! – вставил Сергей.
– Приехала она, я вчера её видел! Худая, как щепка… – процедил Генка сквозь медиатор во рту.
– Так что же ты молчал? – обрадовался барабанщик.
– Да ни к чему было.
– Вот кто увеличит денежный поток в баре! – засиял Саша.
– Вот кто даст денег на «Амати!» – дополнил Генка.
– Не имей «Амати», а умей играти! – крикнул из-за стойки Сорокин.
– Качумай, Виталя! Не играти, а лабати! – поправил его Саша.

– Чувак, вот это идея! Поларис, дай пять! – Сергей протянул ему из-за барабанов руку.
– Лично я против дележа на пятерых! – взъерепенился Игорь.
– И как ты ей объяснишь, что она на заказ петь будет, а денег получать не будет? – спросил Генка.
– А она аппаратуру покупала, микрофоны, те же стойки, провода?
– Коша, мы с ней вместе начинали у Юры Корабельникова, гитариста из «Крымских зорь». На неё люди только посмотреть приходили! – кричал Сергей, барабаня педалью.
– И что же в ней такого особенного? Может и я посмотрю?
– Бубликов, погибель твоя пришла! Девушка с гитарой, симпатичная, голос низкий, втрескаешься. Правда, у неё ребёнок есть, но это для любви не помеха! – Саша подключил гитару и стал распеваться.
– А что, семьдесят рублей это не деньги? – не сдавался Игорь.
– Ребята, гляньте, как наша новенькая полы моет! – улыбнулся Саша, слывший неутомимым бабником.
– Нинон, ты под столами моешь или мочишь, нагнись пониже, не все видели твои трусики! – смеялась официантка Ирочка, раскладывая салфетки.
– Ну и стерва же ты, Жизель! Я сюда пришла на официантку учиться, а не полы мыть! Вот возьми, и сама нагнись, чтобы сравнить у кого трусы лучше! – Нина бросила в угол швабру и пошла мыть руки.
– Девочки, все ко мне! – крикнул бармен сквозь нарастающую какофонию звуков.
– Саша, ровно пять минут помолчите, прошу очень!
Вера, Ира и Нина нехотя подошли.
– Попробуйте, какой чудесный сок, девчата! – Сорокин поставил на барную стойку три бокала с апельсиновым соком.
– Ира, нехорошо подставлять подругу. Где твоя женская солидарность? – блестя глазами из-под очков, журил бармен.
– Если мы начнём валить друг на дружку, замену нам быстро найдут. Ещё и месяца не отработали, а уже заелись! Кафе на самоокупаемости, раздуем штат, шефу не поздоровится, закроют нас, как нефиг делать. Короче, это наш дом и здесь должно быть чисто!
– Всё? Пошли работать, через пятнадцать минут открываться! – сказала Ирина.
– Ира, удели мне ещё две минуты своего драгоценного времени! – Сорокин строго посмотрел на неё.
– Завтра у нас практически первый выходной, и я предлагаю поехать на Донец, позагораем и к вечеру я развезу всех по домам.
– Вот здорово! Я согласна! – обрадовалась Ниночка.
– А к нам никто не пристанет? – Ирина наморщила носик.
– Если захочешь – пристанет! – вставила рассудительная Верочка.
– Дружить надо, а не о мужиках думать! Ну, что? Согласны? Транспорт, выпивка и закуска – за мой счёт!
– Кто не рискует, тот не пьёт шампанское! – провозгласила Ирина.
– Можно подумать, ты девственностью рискуешь! – съязвила Нина.
– Да, именно ею и рискую! – заключила Ирина и, поставив пустой бокал в мойку, пошла переодеваться.


                ***

В кабинете Малыгина заканчивался ремонт. Две девушки в серых халатах и спортивных трико скоблили паркет, мастер звонил по телефону на склад, требовал шесть метров тюли, шкаф и кресла с подлокотниками.
– Трофимыч, хорош орать, шабаш на сегодня, мне из Киева звонить будут! – Семён Филиппович повесил пиджак на спинку стула.
– Разве для себя стараюсь, вам же красоту хочу навести! – обиженно оправдывался мастер.
– Сколько стоят твои цацки? Вот две сотни, потом отчитаешься! А вы, девочки, завтра до часу дня доделайте работу. По полтора червонца каждой…
Неожиданно в кабинет с грациозностью пантеры вошла супруга Малыгина, Лидия Ивановна. Рабочие тотчас, не прощаясь, удалились.
– Ты поужинать пришла? – Семён Филиппович посмотрел на часы.
– Сёма, я сегодня зашла к Чернобривцу сверить график отпусков. Вальки на месте нет, а «сам» орёт на кого-то, бар ему твой поперёк горла стал! Полухина прихвостнем обзывал. Что делать, вдруг он меня уволит, когда пронюхает, что я твоя жена?
– Захекается! Ты же знаешь, какие люди стоят за мною!
– Люди оттуда не будут разбираться в наших делах!
– Нашла проблему, уволят! Уволить нужно найти за что. Просто так, что ли? Ты же партийная! А если на то пойдёт, сиди себе дома да Вику на балет води, будешь числиться у меня и зарплату получать. Дался тебе этот трест! В гробу я его видел вместе с твоим Чернобривцем! О, наконец-то! – Малыгин бросился к телефону.
– Лев Игоревич, доброго здоровьячка! Всё получили и разгрузили, и половину сразу влёт продали!
– Так. Та хоть двадцать человек приезжайте, разместим и примем как полагается! Певичку нашли, послушаете, сами оцените. Я в этом деле не секу. Ждём, спасибочки! С наступающими Вас и супругу Вашу! И от моей супруги привет! До встречи!
– Что за двадцать человек? Я не поняла, Сёма! – Лидия сверкнула чёрными цыганскими глазами.
– Та вдвоём они будут! Какой-то туз с ним едет. Говорит, через него поставки выбивал. Ему и певичка понадобилась, знаток искусства, видать!
– Нет, ты объясни, что за двадцать человек? – не унималась жена.
– Та к слову пришлось, сказал от щедрости души!
– Ты свою щедрость засунь куда подальше! Теперь расплачиваться с троими? Это сколько ж денег надо?!
– Лида, вот ты не лезь в мужские дела! Если поставки будут постоянными, то денег хватит всем на всю оставшуюся жизнь! – Малыгин достал из шкафчика бутылку «Наполеона» и два бокала.
– Эх, заживём, Лидунька!


                Глава 2


            
                Тёплое майское утро распахнуло свои объятия обитателям Славянска: многие из них были на полпути к месту работы. А те, кому выпала ночная смена, в семь тридцать покинули производственные помещения и, смыв под душем запах пота, ехали домой, чтобы выспавшись, снова заступить на трудовую вахту. К восьми часам толчея в автобусах рассасывалась: работяги, предъявив пропуска на проходных заводов и фабрик, спешили улучшать производственные показатели. Полусонные студенты, глядя одним глазком в конспекты, взывали к небесным силам, дабы те не допустили, чтобы перст преподавателя уткнулся в их фамилию в журнале. Работники умственного труда, ИТР, подтягивались на рабочие места к девяти, а директора и всякие замы и замзавы приступали к исполнению своих обязанностей не раньше десяти утра.
Яркое солнце слепило глаза, но Наташка не находила в себе сил подняться с постели и приступить к домашним делам. Она любовалась своим спящим пятилетним сынишкой Жекой, которого не видела полгода, гладила его льняные волосы, целовала ручки, а он сквозь сон обнимал её, боясь снова потерять. Если бы он знал, как ей было тяжело уезжать от него! За тысячи километров от дома ей хотелось подойти к каждому плачущему ребенку на улице, обнять его и успокоить. Вздрагивая от каждого детского возгласа «мама!», в разлуке она ночами долго не могла заснуть, думая о сыне.
За окном неистово благоухали акации, их было целое море: лесопосадка простиралась вплоть до линии горизонта. После скитаний на Северах, тоски по дому и ощущения беззащитности, Наташке впервые за два года было так спокойно на душе, что не хотелось думать о будущем. Но, помимо воли, заботы одолевали её. Нужно было искать работу, посылать паспорт на выписку в Сыктывкар, подавать иск в суд на мужа за неуплату алиментов.
Корить себя за то, что не скопила ни копейки было бесполезно. Нет, она никогда не умела обращаться с деньгами, беречь их и приумножать, – жила одним днём. Благо, что мама после рождения внука перешла работать из городской поликлиники в детский сад, куда устроила и ребёнка. Наташка жила сама по себе, в особом мире музыки, которую она поглощала в больших количествах, почти без разбора. Далекая от политики и экономики, она не понимала уклада жизни. Зло, которое, вольно или невольно касалось её, не задерживалось в её душе, она быстро забывала обиды, и витала в облаках, мечтая о сказочном будущем.
Где - то строились новые города, поднимались корпуса предприятий, добывался уголь, сеялись зерновые, только она чувствовала себя оторванной от всего мира. Без её ведома что-то срасталось, что-то разрушалось, а она плыла по течению, не имея возможности влиять на ход событий. Однако, оптимизм и благодушие стали покидать её. Наивная доверчивость и не расчетливость в делах выходили ей боком. И в кого она такая уродилась? В детстве мама и тётя называли её «быней», то есть упрямым бычком.
Из размышлений вырвал раздавшийся в прихожей настойчивый звонок.
– Кого это принесло? – подумала она, вставая с постели и машинально запахивая лёгкий халатик.
– Кто там? – спросила Наташа, глядя в дверной глазок.
– Натаха, кончай ночевать, выходи строиться! – громко сказал один из парней, стоящих за дверью. Что-то родное звучало в интонациях голоса…
– Серёга! Саня! Вот это да! Заходите!
– Привет, мать, ты почему так отощала? – Сергей крепко обнял и поцеловал Наташку в обе щеки. Саша только кивнул, смущённо улыбаясь.
 Маленький Жека выскочил из кроватки и вцепился в мать:
– Не пущу! Никуда не пущу! – твердил мальчик.
– Как тебя звать, боец? – Сергей попытался погладить ребёнка по голове, но тот спрятался за спину матери. Наташа взяла сына на руки и сказала:
  – Жекуля, ты почему без тапочек, опять будешь кашлять. Успокойся, я никуда не собираюсь уходить! Ребята, вы располагайтесь, всем места хватит. После съёмного жилья на чужбине своя квартира казалась ей просторной. Друзья в нерешительности остановились в коридоре, между кухней и  комнатой, вытянув шеи, разглядывали незатейливую обстановку: стол, диван, кровать, магнитофон, телевизор, тумбочка и три стула. Оба подумали об одном и том же: откуда у Наташи возьмутся деньги, необходимые для приобретения барабанной установки? Ребёнок надел тапочки и бегом вернулся на кухню, решив на всякий случай не отдаляться от матери.
– А вот у дяди Саши девочка Оксаночка есть, чуть-чуть младше тебя. Саш, скажи, что она делает, как проснётся? – Наташка подмигнула другу, давая понять, что ему нужно сказать что-то поучительное.
Саша, недавно похоронивший свою жену Риту, опустив голову, сказал:
– Оксанка, когда проснётся, целует папку и зубки идёт чистить…
– Так у нас Жечек вообще железный человечек, он не только сам чистит зубки, но и одевается сам! Сейчас кашку ему приготовим и глазунью. Ну, что же вы, ребята, рассказывайте, что у вас новенького? Я позавчера встретила Полариса, но из него клещами ничего не вытащишь! Только и поняла, что новый бар открыли и вы там работаете.
– Мама, а где наша кабляска? – заглянув в холодильник, спросил мальчик, собираясь идти в ванную комнату.
– Сына, я позже схожу за колбасой, сначала надо кашку съесть, а потом всё остальное!
Сергей неожиданно поднялся из-за стола.
– Слушай, Натуль, я сбегаю и куплю «кабляски». Где тут ближайший магазин? Жека, а ты какие конфеты любишь: сосульки или шоколадные?
– Не вынашивай дурных идей! – протестовала Наташа, используя коронное выражение Сергея.
– Давай, я сам разберусь, Наташ! Разве можно так, пришли к ребёнку с пустыми руками?
Наташа, чувствуя неловкость, полезла в сумку за кошельком:
– Серёга, так ведь магазин под нами. Вот три рубля, купи нам грамм 300 варёной колбасы да батон хлеба.
Сергей ни в какую не хотел брать денег, но Наташа настояла, объяснив, что ей всё равно пришлось бы идти в магазин, а тут такая оказия...
– Я кашаладки люблю, они растаивают… – неожиданно объявил малыш.
Сергей пошёл в магазин, а Саша, погрузившись в мрачные мысли, начал рассказывать о том, что у него было на душе:
– Знаешь, раньше даже не подозревал, насколько люблю Ритулю! Чувихи гроздьями вешаются, а я ни одной не вижу, все – серые по сравнению с нею!
– Да, это просто ужасно! И надо же, так совпало! Я тогда в отпуске была, приехала Жеку маме отдать, а попала на похороны. Помнишь, сидели всю ночь в парке, выпивали, пели сквозь слёзы любимые песни Риточки?!
– Помню, только всё как во сне, будто и не со мной всё это случилось...
– Ну, неужели нельзя было её спасти? В двадцать лет уйти из жизни…
– Сахарный диабет не лечится!
– А Оксанка - то как?
– Иногда ничего, а иногда – до истерики доходит! Ни игрушки, ни конфеты не успокаивают, ничего не помогает, маму зовёт! Ладно, не будем о грустном. Я хочу ввести тебя в курс дела. Короче, пришли мы звать тебя к нам в ансамбль.
– Да ты что? Не фига себе! А я мозг себе сушу, куда податься, не на завод же снова идти или в официантки? Ребята, вы – настоящие друзья! Ты не представляешь, Санька, сколько я теперь песен новых знаю! Три новых сборника завела! Школу там прошла, будь здоров!
Саша был совсем не рад этой эйфорие, ведь скоро наступит момент, когда будет необходимо сказать Наташе, что она будет работать на голую ставку.
– И зачем только уезжала? Лажанула ты нас тогда по полной программе!
– Сань, ты что, забыл, как меня этот бандюга доставал? Он и в Ухту приехал, постоянно угрожал мне и ребёнку, адрес ему дала стерва какая-то с почтамта, я матери на «до востребования» письма писала! Я Жеку отвезла в Славянск и в Сыктывкар смылась, думала в музучилище поступить, но там только своих национальных дарований ценят, пришлось в ресторан идти!
– Заяву на него надо было оформить, а не бегать хрен знает куда!
– Ты что такое говоришь? Помнишь, как он в нашем «Огоньке» парня подрезал и с тесаком кидался на всех? Я ментам адрес его домашний дала, а его мать с сестрицей от тюрьмы отмазали! Эх, кому мы нужны?
В дверь позвонили, Наташа открыла, – это был Сергей.
– Ну, кто тут шоколадки заказывал? – обратился он к ребёнку.
– Видишь, сыночка, какие у меня друзья хорошие, а ты боялся!
– Сань, ты уже оповестил Натаху? – осведомился Сергей.
– Первую часть сказал, вторую говори сам, тебе же нужно, не мне!
Сергей считал, что барабаны нужны всему коллективу, но не стал озвучивать свои претензии. Наташа застыла на месте, не понимая о чём идёт речь.
– Татка, всё очень просто. Мне нужны пятьсот рублей в долг на барабаны!
Наташина радость куда - то улетучилась. Ребята даже не представляли себе, видела ли она такую сумму в глаза! Наташа лихорадочно искала выход, мысленно перебирая маминых друзей, которые могли бы одолжить денег. Звонить тёте в Москву было бы верхом неблагодарности, та всю жизнь только и делала, что помогала им с мамой. Мысли хаотично метались в голове. И вдруг, она вспомнила о страховке на тысячу рублей, которую уже несколько лет выплачивала для неё мать.
– Ребята, подождите, сейчас я найду одну бумажку и посмотрю, можно ли получить по ней деньги. Жека, садись за стол и кушай. Я никуда не уйду, только бумажечку поищу. Хорошо?
Мальчик кивнул и присел за детский столик. Наташку бил нервный озноб: как будто за тоненькую ниточку ухватилась её душа, умоляя кого-то невидимого сверху не рвать её... Старенькая вязаная сумочка – хранительница домашних документов – была полна облигаций, справок и других ненужных по Наташиным понятиям бумаг. Там же лежал договор о страховании. Ниточка не оборвалась: при расторжении страховки терялась незначительная сумма и пятьсот рублей можно было получить при соблюдении некоторых формальностей. Издав громогласное «Ура!», Наташка бросилась обниматься с Сергеем. Он был несказанно удивлён, – сбылась самая заветная мечта его короткой жизни…
– Видать, бог есть на свете! Даже не верится, что у меня будет «Амати»! Наташ, ты не думай, я по-честному выплачу тебе долг, только в рассрочку. Ну что, Саня, теперь твоя очередь, говори про наше условие! – Сергей отыгрывался на руководителе, сам он был против того, чтобы Наташа пела «за так».
– А что тут говорить? Мы истратили много денег на аппаратуру, сидим в долгах, но такую работу нельзя было упускать! Короче, мы берём тебя только на оклад – 70 рублей, парнасовых денег* ты получать не будешь, за исключением банкетов и свадеб.
– Ну и что теперь, не жить, что ли? – безрассудно заявила Наташка, смутно представляя, что будет означать этот уговор в дальнейшем.
                ***

Понедельник выдался жарким. Компания во главе с Сорокиным расположилась на берегу Северского Донца в тени двух массивных ив. Меловые горы с монастырём и Николаевской церковью, созданные  византийскими монахами, возвышались над котловиной города, обрамлённые густыми кронами деревьев. Девушки мыли и резали овощи, Виталий поехал в ближайший ресторан за напитками. Зайдя со служебного входа в бухгалтерию, он поздоровался с коллегами и с их разрешения позвонил Науму. Описывая место дислокации, добавил:
– Вы уж аккуратнее, мне с людьми ещё работать.
– Мы – приличные люди, входим в контакты только по согласию! – смеялся Наум.

Как легко дышится на природе! Неведомо откуда, всплывают нежные чувства, открывая незримые тайники души.
– Господи, хорошо-то как! Девчонки, а ведь в выходные дни здесь не протолкнуться, а сегодня мы одни в тишине. – Верочка вдыхала воздух, пропитанный хвоей, блаженно раскинувшись на траве.
– А я хочу подняться к Артёму!* Вер, а он что, чекист был? – розовощёкая Ниночка указала на гигантскую скульптуру на пике горы.
.– Да, соратник Ленина, в Харькове работал, много хорошего для людей сделал. Я два раза к нему ходила. Подниматься тяжело, но вид оттуда – просто дух захватывает! Сигануть в небо хочется!
– Говорят, там много ребят побилось. – Ира запрокинула голову, разглядывая монумент.
– Нажрутся водки, вот и бьются! – констатировала Верочка, строгая колбасу для оливье.
– Ир, а ты много вчера заработала? – неожиданно спросила Нина.
– Сама подумай, что можно заработать на шоферне и студентах?
– Не скажите, смотря как подойти к клиенту. Если с уваженьем, то и последний жлоб чаевые даст! – живо отозвалась Вера.
– А у меня вчера мясники гужевались, полтинник отвалили. Я даже ничего и не приписывала! – похвасталась Нина.
– Повезло, только зря ты об этом рассказываешь! – Ира смерила Нину осуждающим взглядом.
– А что здесь такого? Я вообще - то думала, мы друзья с вами, – обиделась Ниночка.
– Друзья до чёрного дня. Я за тёплые отношения, но панибратства не приветствую. Мы сегодня с тобой расслабимся, а завтра я, заведующая залом, не смогу сделать тебе замечания, – ответила Вера, не поднимая головы, старательно перемешивая салат.
– Ну, если за дело, я согласна! – Нина открыла бумажный свёрток.
– Вот это да, клубника! У нас на огороде только зацветает.
– Неспроста Плейшнер так балует нас, что-то здесь не так... – загадочно произнесла Верочка.
– Вер, чего ты стремаешься, что с нас взять? – возмутилась Ирина.
– А ты забыла о своей девственности? – вставила Нина.
– Да ладно тебе, помоги скатерть постелить. Вот, из дома захватила. Верунь, где такой купальник отсосала?
– Места знать надо! Любовник из Югославии привёз!
– Везёт же некоторым! А он кто? – глаза у Ниночки округлились.
– Колись, подруга! – Ира в шутку приставила вилку к ребру Верочки.
– Сейчас, возьму и расколюсь! Что вы как маленькие. Женатый он!
– Как интересно! – девчонки повизгивали от возбуждения.
– Не от хорошей жизни в любовницы идут, – погрустнела Вера.
– Виталий приехал, давайте поможем, – Нина подошла к машине.
– Ну, как вы тут? Вот, «Байкальчик» достал, водочку, шампусик!
– Я водку пить не буду! – заявила Нина.
– Нинок, тебе за шиворот заливают, что ли? Не хочешь – не пей! – сказал Сорокин и спрятался за свой допотопный «лимузин», чтобы раздеться.
Девушки расставили спиртное и напитки на импровизированном столе.
– А давайте окупнёмся! – бармен схватил Иру и Нину за руки.
– Ну-ка, все вместе, уши развесьте! – выкрикивал Виталий слова из мультяшной песенки. Громкие возгласы купающихся разнеслись по реке. Вода возле берега была тёплой, но чем дальше, тем становилась холоднее: быстрое течение Донца не давало солнечным лучам проникнуть вглубь. Выйдя из воды, Сорокин налил себе водки, а девушкам шампанского.
– Ласточки, я хочу поднять тост за нашу природу, за красавец - Донец! Бар наш назвали в его честь. Кормит он нас и поит. Кстати, Чехов называл Святогорск Донецкой Швейцарией.
– Ну, завернул… А, вообще-то ты прав: что мы без природы? – Верочка мелкими глотками выпила шампанское. Ира и Нина последовали её примеру.
Сорокин банковал:
– Анекдот хотите? Не к столу, но о нашей профессии. Короче, приносит официантка клиенту борщ, а сама большой палец держит в тарелке. Клиент это увидел и вежливо ей говорит: «Девушка, замените, пожалуйста, борщ на суп!» Идёт официантка на кухню и приносит суп, а палец опять в тарелке держит. Мужик требует принести солянку, опять та же картина! Не выдержал бедолага и как заорёт: «Почему вы держите свой палец в моей тарелке?» А она: «Палец нарывает, врач велел его в горячем держать!» Мужик: «Так и держите его у себя в заднем проходе!» А она: «А я так и делаю, когда нет клиентов!».
Девушки повалились в траву, захлёбываясь от смеха.
– Ой, я не могу! Нет клиентов и она палец этот… не могу! – Верочка слегка опьянела.
– А ты, молодец, Виталик! Я почему - то считала тебя чёрствым человеком...
– Верунька, я очень даже мягкий и местами пушистый! Девчата, а не закрепить ли нам успех нашего предприятия?
– Конечно, закрепить! – Ниночка поднялась с травы.
– Я хочу выпить за вас, дорогие мои подруги, и за тебя, Виталик! Этот день я запомню навсегда. Как же мне классно с вами!
– Ура! – закричали все и, не сговариваясь, побежали к воде. После дружного плескания возвратились на берег.
– А водичка-то прохладственная! – Сорокин увидел краем глаза серую «Волгу» Чернобривца и закричал: «Какие люди!»
– Я так и знала! – Вера, закутавшись в полотенце, показывала глазами на приезжих.
– И что? Знаю я этого мужика, директор треста, поёт, как соловей, баб любит! – Ирина взяла сигарету и закурила.
– А ну, брось смалить! – Вера хотела отнять сигарету, но Ирина увернулась. Тучный Чернобривец и поджарый Айзенберг направились в сторону компании.
– Наум Натанович, Сергей Степанович! Какая неожиданность! – фонтанировал бармен.
– Добрый день лучшим людям! А мы с Николаевки едем, запарились, як та рассада у теплице. Дай, думаем, охладимся. Виталя, где ж ты таких красунь понабирал?
– Места надо знать! – Сорокин расплылся в улыбке.
– Давай поручкаемся, говорят, ты теперь в начальниках ходишь?
– Да ладно, Сергей Степанович, из меня такой начальник… Мордой лица не вышел!
– Красавицы, мы вам не помешаем? – ворковал Наум.
– Донец большой, всем места хватит! – сухо ответила Верочка.
– Милости прошу до нашего шалашу! Вот: Верочка, Ириша и Нина! – суетился бармен.
– Очень приятно, коллеги! Ну, у нас тоже кое - что имеется… Петя, принеси - ка балычок и маслинки да пообедай с нами, наливать мы тебе не станем, а поесть надо! – обратился к водителю Наум.
– Нёма, а як же без плавок купаться? – Чернобривец снял рубашку, оголив свой пивной живот, и стал закатывать брюки.
– Знали, куда едете, неужели не могли плавки взять? – вполголоса возмущался Наум.
– Плавки? Жинка сразу бы вычислила, куда я собрался!
– Да бросьте вы, что мы семейных трусов не видели? Правда, девочки?
Сорокин вертелся, как уж на сковородке. Выпив за знакомство, все дружно принялись закусывать.
– Салат у вас отменный, девчата, пальчики оближешь! Кстати, а вы не заметили, что в каждом заведении, кафе или ресторане существуют свои традиции? – начал разговор Наум.
– После просмотра понравившегося фильма работники начинают использовать цитаты, применяя их к своим сослуживцам! К примеру, если официанта зовут Петей, его тут же, окрестят в Петручио или Педро!
– Или, вместо мата, говорят: «Не звезди, Антонио!» – вставил своё слово Чернобривец.
– А рижане говорят так: «Извиннитте, пжалуйста, эттот столик не апслужживаеттся!» – Верочке понравилась эта тема.
Раскрасневшаяся Ниночка живо откликнулась:
– Точно-точно! Мы Виталика Плейшнером стали называть после «Семнадцати мгновений весны!»
– Главное, не закончить свою жизнь, как этот профессор! – Науму было неловко за шефа и, желая загладить нецензурное выражение Сергея Степановича, он констатировал:
– А ещё официанты очень хорошие психологи, у них прекрасная память на лица. Их нередко берут в разведку.
- Ну, масть пошла! – подумал бармен и стал делать вид, что выпивает наравне со всеми. Помимо того, что ему предстояло развести девушек по домам, он боялся каких-либо провокаций со стороны Чернобривца, когда ему станет «море по колено».
Наум Натанович стал расспрашивать девушек, нет ли драк и поножовщины в их заведении, никто ли их не обижает.
– Нет, слава богу, ничего такого, тьфу-тьфу-тьфу, нет! – ответила Вера.
– Только Игорь - стиляга постоянно подначивает, не поймёшь сразу, комплименты говорит или унизить хочет! – насупилась Ниночка.
Наум Натанович загадочно улыбнулся и, пригубив коньяку, сказал:
– А вы знаете о том, что Игоря выслали из Москвы в шестидесятом? Вижу, не знаете эту историю. Он в прошлом был штурманом на такелажном корабле и частенько бывал за границей. Так вот, привёз он как-то из рейса маленькую обезьянку и вырастил её, как ребёнка. Везде возил с собою, и любили они друг друга так, что даже женщин Игорёк домой не приводил, ревности боялся. А к нему повадился ходить девятилетний соседский мальчонка, играть с этой обезьянкой. И однажды она очень больно его укусила, и мальчик выбросил её из окна десятого этажа. Всё произошло так быстро, что Игорь даже не успел опомниться и в состоянии аффекта выбросил мальчика следом за своей любимицей…
– Ну, ничего себе! И что, его посадили? – чуть ли не хором воскликнули девушки.
– Дали ему семь лет, но он по условно-досрочной статье вышел и, чтобы не травмировать соседей, разменял квартиру на Славянск. Парень он интеллектуальный и художник хороший, но сарказма и иронии ему не занимать. Вот такие случаи в жизни бывают! – Наум победоносно обвёл взглядом компанию.
Когда Ира с Ниной пошли прогуляться по своим надобностям, юрист начал рассыпать комплименты Вере, стараясь понравиться, но та вела себя осмотрительно.
– Верочка, вы помимо красоты, излучаете мудрость, это видно с первого взгляда. Я так понимаю, вы какое - то время жили в Риге?
– Было дело! Выходила замуж за приличного человека, а оказалось, за педанта и чистоплюя! Хотя, мне там очень нравилось, но язык некогда было учить, а у них с этим строго, да и муж, в общем, объелся груш…
– А шеф ваш, Малыгин, не обижает?
– Нет! Он, ничего – мужик! Жена его, правда, достаёт иногда, всё ей не так… Вчера официанта в бар привела, со смешной фамилией Замчалкин, меня, наверное, будет подсиживать!
– Если будут накладки, знаете, где меня найти?
– Знать - то я знаю, но сомневаюсь, что это будет безвозмездно.
– Верочка, я похож на нуждающегося человека? – Наум взял её за руку, якобы рассматривая маникюр.
Вера сначала хотела освободиться от нежностей юриста, но сделала вид, что не заметила этих проявлений. Наум стал рассказывать, как воевал, как был ранен и высказал положительное отношение к семье. Верочка, в свою очередь, призналась, что находит современных мужчин измельчавшими, не способными на поступки во имя любви. Подошли Нина и Ира, Наум провозгласил тост с пожеланиями присутствующим настоящей, вечной любви. Сергей Степанович не отставал, предлагая выпить за мир во всём мире, за голубое небо. Солнце уже клонилось к закату, а над Донцом ещё долго разливался бархатный баритон Чернобривца и нестройные голоса девушек. Наум был доволен, ему удалось выяснить, что на праздник в баре ожидают важных гостей из Киева. Друзья договорились справлять День Победы вместе. Мужчины будут с жёнами, а девушки – с кавалерами.
___________________
*Памятник большевику Артему высотой 22 метра весит 800 тонн. Громадную бетонную статую революционера в кубистическом стиле выполнил Иван Кавалеридзе
                ***

Автобус «Киев – Харьков» мчался по Симферопольскому шоссе. В салоне стоял едкий запах пота, сивушного перегара, духов и смрадного чада носков, смешанного с бензиновыми выхлопами. Утренний ветерок, струившийся в открытые окна, слегка разбавлял этот гремучий коктейль. Разомлевшие пассажиры похрапывали, не испытывая ни малейшего желания открыть глаза и полюбоваться новым восходом солнца.
Лев Игоревич Хлопак не привык спать сидя, ноги его затекли, он ворочался в кресле, пытаясь найти удобную позу. В горле саднило от жажды, пот застилал глаза, тело покрылось испариной. На одном из ухабов сильно тряхнуло и Хлопак, вынырнув из какого-то ватного марева, ничего не понимая, огляделся вокруг. Рядом раскинулся Евгений Михайлович Тищенко – крупный молодой мужчина. Его голова была так велика, что казалось, исполинский мозг, закипая от умных мыслей, вот-вот выскочит наружу. Сократовский череп обрамляли слегка вьющиеся, чёрные волосы, редевшие ближе к темени, завершались венчиком – островком на лысеющем лбу. Его вытянутые ноги в джинсах «Levi Strauss», загораживали проход, встать и размяться не представлялось никакой возможности. К тому же, кожаный кофр соседа заслонял Льву Игоревичу окно, не давая доступа воздуху. Хлопак с тоской вспомнил вчерашний вечер и шикарный банкет в ресторане «Динамо» в честь предстоящей 30-й годовщины Великой Победы. После официальной части к нему подошёл Евгений Тищенко и тоном, не терпящим возражений, рекомендовал не злоупотреблять спиртным. Прочитав на лице Хлопакаа удивление, пояснил:
– Лёва, ты помнишь, что в двадцать два пятьдесят мы выезжаем в Славянск? До окончания праздников необходимо закрыть все дела по базе. А мне предстоят консультации в Москве. Времени в обрез!
– Помнить-то я помню, да никак не решу, что сказать жене? Она давно уже не верит ни в какие сверхурочные работы, командировки и ЧП.
– Видишь ли, Лёва, любая посредническая деятельность требует определённого риска и вложения интеллектуальных способностей. Возьмёшь жену нежно за выдающиеся места и разъяснишь, что начальство не должно знать, как их подчинённые зарабатывают себе на хлеб с маслом и икрой! – насмешливо произнёс Евгений, намекая на необъятные формы груди супруги Хлопака, которую сослуживцы называли Наталкой-Полтавкой.
Льву Игоревичу давно хотелось поставить на место этого породистого щенка за его бесцеремонность и тыканье, но «кишка была тонка». Когда в кулуарах разговор заходил о Тищенко, все переходили на многозначительный шепот: «О! Не смотри, что он молод! Это птица высокого полёта! С ним тягаться нельзя! Батя его был однополчанином самого Ильича!»
На самом деле однополчанином Леонида Ильича был дядя Евгения, Николай, который никогда не позволял себе пользоваться покровительством Генсека. А отец был простым металлургом. Однако, Тищенко не спешил разубеждать сослуживцев, а только посмеивался: «Пусть боятся!»
Лев Игоревич пытался припомнить вчерашнее расставание с супругой, но память распылялась на мелкие, не проявляемые фрагменты. Проклиная себя за мягкотелость и зависимость от Тищенко, он корил себя:
- Что, Лёвочка, денег захотелось срубить по - лёгкому? Ввязался в аферу с поставкой местечковым торгашам цитрусовых и спиртного, выручил бывшего сокурсника Полухина? Теперь терпи! Но коньячку я вчера дёрнул прилично, плевал я на его запреты! Можно подумать, что сам не употребляет горячительного, ещё и как! Но, кто же знал, что Тищенко ненормальный? Разве нельзя было поехать поездом, те же восемь часов тряски, зато с относительным комфортом. Видите ли, приспичило ему посетить Славянск! Деньги он хочет получить, вот что! Боится, что я не поделюсь с ним!
– Лёва, с добрым утром! Через час прибудем в твой Славянск! – сказал Тищенко.
Хлопак вздрогнул и заёрзал на мокром сиденье.
– С чего это он мой? Я его ни в жизнь не видел! – возмутился Лев Игоревич.
– Ну, значит, мой Славянск! – многозначительно произнёс Евгений, слегка прикрыв глаза бархатно - вишнёвого цвета.
– Старик, похмельный синдром налицо. Кто тебя учил так пить? Пойми, тостов может быть сколько угодно, а организм один! А уж пивом лакировать это вообще жлобство.
– Женя, какой я тебе старик, я на четырнадцать лет старше тебя, а ты всё лечишь и лечишь?!
– Тебе, действительно, нужно подлечиться, вид у тебя неважнецкий! – примирительным тоном сказал Тищенко, протягивая бутылку «Боржоми».
– Слушай, а тебе не кажется, что все пассажиры на одно лицо, как из одного колхоза?
– Нет, не кажется! – пробормотал Хлопак и жадно впился в горлышко бутылки. Поперхнувшись и закашлявшись, он спросил: – Так на чём вчера закончились переговоры с моей Наталкой?
– Я обещал ей, что ты вернёшься послезавтра и получишь хорошую премию! 
Евгений неожиданно поднялся с места и направился к кабине шофёра.
– Командир, а можно сделать остановку? Как говорится: девочки – налево, мальчики – направо? 
Водитель стал притормаживать. Когда автобус остановился, Евгений громко хлопнул в ладоши и протрубил голосом Левитана: – Доброе утро, товарищи! Начинаем производственную гимнастику! Быстренько открыли глаза, встали, потянулись, и, раз - два, три - четыре! 
Пассажиры с недоумением всматривались в фигуру «физкультурника», туго соображая, чего от них хотят.
– Слышь, парень, а ты не много на себя берёшь? – откуда-то из задних рядов вынырнул крепко сбитый мужичок лет сорока и, яростно вращая глазами, направился к Евгению.
– Гражданин, по утрам необходимо освобождать мочевой пузырь, это помогает думать головой! – пошутил Евгений.
– Борзый? Ща я тебе покажу и пузырь, и другие конечности!
Евгения разобрал смех: он впервые узнал, что мочевой пузырь является конечностью. Соскочив с подножки автобуса, он от души веселился, показывая два ряда белоснежных зубов. Мужичок с остервенением ударил в смеющуюся челюсть, но кулак просвистел мимо, не задев отпрянувшего Евгения. Потеряв точку опоры, драчун рухнул в придорожные кусты: послышался хруст ломающихся веток и семиэтажный мат. Евгений миролюбиво протянул мужичку руку, но тот помощи не принял.
– Я б тебя завалил на раз, да народу многовато! Думаешь, ты один такой умный? Найдутся и покруче тебя, погоди же, нарвёшься в этой жизни на большой кулак!
Когда пассажиры уселись на свои места и автобус тронулся, Хлопак поинтересовался:
– Жень, я не понимаю, для чего ты затеял весь этот цирк? Ехали себе люди, спали... Нет, взбудоражил весь рой, сам пописать не мог, что ли?
– А я знаю? Скучно стало, да и на брудершафт писать веселее! Такой у меня гадский характер, кому не нравится, может сойти на следующей остановке, – Тищенко не стал объяснять Хлопаку, что опробовал личную разработку управления ситуациями.
– Может «дядю» этого наказать? – вдруг завёлся Лев Игоревич.
– Он уже наказан отсутствием ума и тем, что родился не в том месте и не в то время.
Пассажиры долго дискутировали по поводу произошедшего, уминая за обе щеки съестные припасы. Женщины были на стороне «физкультурника», а мужская половина пыжилась, проявляя братскую солидарность.

                ***

Мир мужских игр суров, там нет места деликатности, граничащей с неумением отстоять свои интересы. Тищенко с детства был уверен в себе, отец внушил: «Никому не давай садиться себе на голову! Будь хозяином своей судьбы! Если не сможешь удержать в руках руль управления, будешь выброшен за борт!»
По окончании Киевского Экономического Университета Тищенко строил планы на будущее, но негласное распоряжение Ю. В. Фёдорова – собрать лучшие умы по всему Союзу, чтобы они помогли вывести страну из экономического кризиса, внесло существенные коррективы в эти планы. По официальной версии, этим светлым головам предстояло переехать в столицу для постоянного жительства и посвятить себя научной работе во благо страны. В числе двенадцати человек, выбранных для этой цели, был и Евгений Тищенко. Юрий Владимирович с каждым из них провёл собеседование.
В назначенное время Евгений браво, по - военному, прошагал через кабинет Фёдорова, минуя красную ковровую дорожку, дабы она не смягчила его поступи. Улыбка слегка озарила бледное лицо председателя КГБ, но взгляд его глаз был холоден за толстыми линзами очков.
Расспрашивая о состоянии дел в Украине, он внимательно слушал, иногда шутил, не обнаруживая высокомерия, присущего почти всем высокопоставленным чиновникам. Слегка подавшись навстречу собеседнику, Фёдоров рассуждал вслух:
– Я понимаю некоторое недоумение моих оппонентов: мол, с каких это пор Лубянка стала заниматься вопросами экономики? Но, беседуя с представителями науки, которые изучают современный капитализм, его особенности развития, я осознал, что мировой кризис может отразиться и на нас. Некоторые горячие головы талдычат о десятикратном увеличении добычи нефти в Западной Сибири и газа в пятнадцать раз. Но, опираясь только на энергоресурсы, мы не достигнем экономического роста! Согласитесь, необходим всеобъемлющий взгляд на реальное положение дел! Я считаю, всё взаимосвязано! Не будет прогресса, не будет и достатка! Полагаю, вам известно, сколько недовольства порождает наше нежелание заняться всерьёз необъятным хозяйством Союза! Живем не по средствам, зависим от импорта. Закупаем за рубежом оборудование, тратим миллиарды инвалютных рублей, а это оборудование хранят на складах по сто лет, пока не проржавеет! Вас устраивает, что откуда ни возьмись, появился дефицит, – засуха опять виновата или наше головотяпство?!
– А зачем думать головой и работать, легче сделать приписки в отчёте!
– Если ничего не предпринимать, торгаши и криминализированные массы, имеющие теневые капиталы, взорвут советскую власть. Необходимо либо уничтожить теневую экономику, либо легализовать её путем перехода к многоукладной экономике. А наши первые лица, не стану указывать пальцем, возмущаются: мол, всё это буржуазные рассуждения!
– Сначала надо искоренить лень, разгильдяйство, воровство! И, хотя, многие грешат на деспотизм Иосифа Виссарионовича, с нашими людьми иначе нельзя! – вставил Евгений Михайлович.
– Только больше об этом никому не говорите. Это я могу вас понять, а другие начнут на вас доносы строчить... Ха-ха! Что, испугал? Ну, чай не тридцать седьмой… но порядка, действительно, не хватает! Знаете ли, я ознакомился с вашим досье: вы неординарная личность, и я пытаюсь найти в вас хоть какие - то отрицательные качества, а зацепиться не за что!
– Могу Вам помочь: я не умею быть снисходительным и оттого, что очень требователен к себе, не спускаю ни малейшего промаха своим подчинённым! Кто - то меня уважает, а кто - то боится, но это ничего не меняет. Я - за профессионализм!
– Профессионализм – это отличительная особенность устремлений, выбора приоритетов и смысла труда для человека. И это самое ценное! Но, однако же, дипломат в некоторых ситуациях должен проявлять гибкость. А как у вас дела на амурных фронтах, много побед? – неожиданно спросил хозяин Лубянки.
– Юрий Владимирович, атмосфера любви и взаимопонимания в отношениях моих, увы, ушедших родителей, навсегда остались в моей душе самым дорогим и памятным примером.
– Похвально, конечно, но вся жизнь ещё впереди… – с горечью сказал Фёдоров, видимо, вспомнив свою первую жену и детей, которых никак не получалось навестить.
– Я полагаю, вы умело пользуетесь своей незаурядной внешностью: вполне можете сойти за своего, как среди европейских, так и среди восточных народов?
– Моя мама была гречанкой, отец – украинцем. Это кровосмешение и породило такую внешность.
– Если сюда присовокупить знание языков и политическую мудрость, вам цены не будет!
– Я оправдаю Ваше доверие и, конечно, согласен, надо налечь на языки. А мудрость приходит с годами.
– Как вы считаете, есть ли разница между менталитетом русского и украинского народов?
– Мне сложно судить об этом, моё детство и юношество прошло в Украине. На мой взгляд, и русские, и украинцы, и народы других национальностей тяготеют к собственному, единоличному хозяйству.
– А если так, смогут ли они обеспечить себя продуктами питания, дай им возможность работать на свою семью?
– Считаю, безусловно, они смогут это сделать!
– Хорошо. А по-вашему, как поступать с недовольными? Прижать к ногтю или дать некоторые послабления?
– Я считаю, послабления не всегда правильно трактуются людьми инакомыслящими. Если один раз пойти на компромисс, потребуется ещё больше компромиссов.
– То есть, на вожжах и лошадь знает в какую сторону повернуть. В первую очередь, мы должны действовать, задаваясь вопросом, что выгодно или невыгодно нашей стране. Будет весьма полезным выдвинуть на главные посты молодых, мыслящих и подающих надежду товарищей, если не от сохи, то, по крайней мере, внемлющим чаяниям народа и первостепенным проблемам государства. Считаю, что руководитель обязан разбираться в управлении и быть справедливым, чтобы люди на местах знали, - есть человек, который защитит их от произвола. Все мои нововведения и дальнейшие шаги по укреплению наших позиций буду решать посредством таких специалистов как вы. А что по этому поводу думает ваш Вербицкий?
– Не могу знать! Василий Владимирович постоянно задаёт мне один и тот же вопрос: «Когда вы приступите к работе? Мотаетесь по своим заграницам! Что вам там – мёдом намазано?» Знал бы он, какой «мёд» ждёт меня подчас! Но существует субординация и ни он, ни я не переходим этой грани. Не те у нас с ним отношения.
– Так вот, Евгений Михайлович, не смотря на субординацию, я считаю, что наши с вами отношения должны складываться только как доверительные. Более того, даже мой помощник знает вас только под псевдонимом Юджин, для всех остальных, вы – дипломат - международник Евгений Тищенко.
– Чтобы стать настоящим дипломатом, нужно закончить Академию и работать в МИДе!
– Вы сомневаетесь в себе или во мне, в моём выборе?
– В Вас я ни в коем случае не сомневаюсь, просто хотелось бы по- настоящему соответствовать.
– Вы давно уже соответствуете! Звание подполковника в тридцать три года – это не шуточки! Звания просто так, не раздают! Кстати! – Юрий Владимирович выложил перед Тищенко несколько фотографий и спросил: – Знаком ли вам кто - либо из этих людей?
Евгений узнал семейную пару, отдыхавшую совместно с его семьёй в прошлом году в Геленджике.
– Следует уметь скрывать своё удивление, но поскольку у нас с вами такие отношения, я не стану заострять на этом внимания... Вот они, ваши будущие связники за границей: Анна и Вадим Ставицкие. Так что ваше месячное общение было случайным для вас, но не для них. Теперь, когда вы знаете друг друга не понаслышке, есть все основания безоговорочно верить в продуктивное сотрудничество. Необходимые инструкции вы получите при встрече со Ставицким в Токио. Никто, кроме вашей троицы, не сможет владеть явками, паролями и шифрами.
Евгений знал о своей будущей миссии, более того, долгое время готовился к ней, прилагая все усилия, приобретая профессиональные навыки.
Юрий Владимирович вышел из - за стола и, пристально глядя в глаза собеседника, спросил:
– Принимая во внимание логику экономиста, а не коммуниста, вы в состоянии сформулировать условия, при которых наша социалистическая система может рухнуть в одночасье?
– Если бы этот вопрос прозвучал не из ваших уст, я посчитал бы это провокацией и действовал бы сообразно ситуации! Вам отвечу откровенно: самое страшное, что нашу экономику разрушает гонка вооружений, но мы не можем не защищать свои рубежи! В случае падения мировых цен на нефть, когда на полках магазинов не станет продуктов первой необходимости, - народ взбунтуется.
– Значит, вы понимаете, нельзя позволить себя убаюкивать, надо иметь в виду: общий рынок – непрочное образование, когда-то да развалиться. И по сему, нам нужны эрудированные и надёжные кадры, которые не должны отличаться от западных дипломатов: ни лицом, ни одеждой, ни манерой поведения, а главное – умением добывать и анализировать информацию, отделяя важную от второстепенной! Необходимо освоить и использовать новейшие технические средства, которые сегодня появляются в мире. Если мы не будем растить специалистов, людей новой формации с трезвым умом, умеющих пользоваться достижениями современных технологий, и радеющих за государственные интересы, - удачи нам не видать! Изучайте обстановку, участвуйте в международных миссиях во всех горячих точках планеты! Дерзайте!
Окрылённый напутствием Фёдорова, Тищенко перед отъездом в Киев навестил опального Петра Ефимовича Дудко, лучшего друга семьи, которого Евгений в детстве называл дядей Петей. Дудко, по его же определению, наказали выдвижением с задвижением, отправив из родного Киева в нелюбимую Москву. Встретил он Евгения радушно и был немало удивлён дорогому подарку – большому куску украинского сала, «смаженого соломкой».
– Вот это по-нашему, Жека! – похлопал его по плечу Пётр Ефимович. Евгений вкратце, доложил обстановку.
– Я тебе - не помощник. В опале, как видишь. Но кое - что подсказать смогу в память о дружбе с твоими… Всё здесь, в Москве, происходит через заднее отверстие, все повязаны между собою родственными связями и позвоночной системой. И не думай рыпаться, доказывать, что ты во сто раз умнее их – сожрут, падлы! Прости за выражения, но иначе я это «стойло» назвать не могу! Все соки высасывают из сметливого человека, используют, а потом выбрасывают за ненадобностью. Скольких же пожрали за эти годы! Вербицкий потому и отказался от кресла московского, знает, тут ему хозяйнувать не дадут! Це ему не в Украине «самостийничать», самолёты и машины футболистам выделять да квартиры для полюбовниц!
Опрокинув стопку самогона и посмаковав сальца, Пётр Ефимович резанул правду-матку:
– У нас народец-то какой? В ложке с водой утопят! Пока я был «на коне», эта кодла прогибалась подо мной, а в карманах, суки, дули крутили! А я – старый мудозвон, принимал самое, что ни наесть, непосредственное участие в свержении Никитки, о чём до сих пор, ох, как сожалею! Поменяли часы – на трусы! Наш бровастый распустил своих холуёв до нельзя! А какие тратятся колоссальные средства на приёмы делегаций и банкеты! Без взятки нельзя получить ни одной бумажки, невозможно решить ни одной проблемы на периферии!
Сделав небольшую паузу, Дудко продолжил:
– Украина производит всё, что не пожелаешь, а за распределением наших же ресурсов надо ехать на поклон в ихние министерства! Эх, да что там говорить? Сорят народными деньгами, а сунешься к ним за правдой, хрен чего добьёшься! Ты, Жека, можешь меня выслушать, но не услышать, тебе наобещали с три короба, но придёт время и от тебя, как от меня, захотят избавиться – ты хорошенько подумай, стоит ли овчинка выделки! Если б я не знал твоего дядю и отца, плевал бы на твои проблемы с высокой колокольни! Сегодня ты энергичен, готов завоевать весь мир! Тебе кажется, что все твои начальники – сплошь благородные люди, жаждущие только процветания страны! Тебе до всего есть дело! Работа за границей кажется тебе значимой, а чем сердце успокоится, тебе не дано знать!
Евгений понимал, что Пётр Ефимович несправедливо обижен и видит во всём только негативную сторону. Взяв на заметку его откровения, Евгений не собирался отказываться от перспектив продвижения. Ему предстоял переезд в Москву. Для того, чтобы нормально обосноваться и перевезти семью в столицу, нужны большие деньги, а его сбережений - недостаточно. Кроме того, в течении двух лет Евгению предстояла учёба в Академии Внешней торговли и существование на одну стипендию. Как «чёрт из табакерки», неожиданно появился Лёва Хлопак, который попросил наладить поставки в Славянск. Схема была немудрёная, в этом Тищенко разбирался хорошо.