сад молитва... в Точильном... часть первая

Воды добавилось в пруду после дождей –
немного – до первой ступени-брёвнышка.
   Вода чёрная, прозрачная и ледяная.
   А под мостиком, с которого весной и ранним летом черпаем воду,  на ряску прихотливой накидкой легли листья –
светлые, красно-коричневые, медного отлива –
ярким пятном-островом повисли над прозрачной глубиной.
   На противоположной стороне меж камней –
стебельки мелкой прибрежной осочки рассыпались веером и купают верхушки в осенней воде…

   Леса-горы начинают цвести: робко, таясь, прячась в дымке. Серое  небо недвижно и безмолвно…

   Вчера была весна, а сегодня уже осень, конец сентября. Лиственницы и сосны сыпят иголки. На яблоньке ещё немного яблок – сладко-кислые, сочные. Липа сбросила листья. Берёзки чуть зажелтели. Листья, листья, листья – на поникших травах, на мостках, на дорожках.

   Зацвёл клопогон. Прихотливо изогнутые изящные кисточки издают странный неземной аромат…

  Начало.

   Мы снова, по прошествии восьми лет, в Точильном. Только уже не учителя, а как садоводы-огородники.

   В августе девяностого приехали в гости в Точильный к Чирковым.
Случайно разговор зашёл о том, что жильё есть, а без сада-огорода плохо. Коллективные сады нас не прельщали: места мало, кругом соседи, повернуться негде, да и построить домик и участок облагородить нам не на что.
   Валера говорит, что есть тут дальше участок, бабка продаёт. Там домик из омшанника переделанный, сарай, бабка сажает немного картошки и луку, а всё остальное – дикие заросли. Хозяин умер, а хозяйке не под силу держать. У неё квартира на химзаводе, там и сад купит. Участок продаёт под пчельник, но никто из пчеловодов не прельстился – низко, топко, по весне часты заморозки.

   Пошли смотреть. Да, низко, топко, зато махонький дом-избушка есть и сарай, а для огорода место найдём. Сарай разберу – соберу баньку. Про огород - много ли нам надо - думали мы с Людмилой.
Просила хозяйка недорого, всех наших маленьких сбережений хватило бы, но пришлось бы тратить последнее.
    Я посоветовался с родителями, они были за  и помогли деньгами.
Купили, оформили сделку в сельсовете, папа был с нами. Но начинать делать пока ничего не могли. Бабка просила до осени подождать, когда лук и картошку уберёт.
   Приехал я в сентябре. Обошёл наш будущий огород. Участок  большой, но  загорожен как-то несуразно,  с северной стороны какой-то выступ-выемка: хозяин бывший уменьшил участок, зачем и куда так много.

   Забор старенький. Вместо столбов двойные колья, дубовые, прожилины осиновые, из колотого осинника изгородь. Он хоть и старенький, но ещё простоит.  С улицы забор очень неказисто выглядит: посередине большие глухие ворота понакренились, того и гляди рухнут, и сам забор никакой, из всякого хлама собран.
   Избушка, бывший омшаник, под шифером. Есть «прихожая» и «комната», печь. Домик небольшой, но переночевать есть где. Правда стоит не на месте  - весной, по всему видно, его сильно подтапливает, нижние венцы подгнили, надо менять, да и крыша с одного угла течёт. Печь вот-вот развалится.
    Зато сенки большие. Разберу – много материала будет. Я ещё тогда подумал, что домишко придётся разбирать и перетаскивать на место повыше, к северной стороне.
    Сарай большой, с большим навесом, сушилами. Хотя брёвна всё стычные, но набрать на баньку можно, и досок много.

   Рядом с домиком три яблоньки, две дички, ранетка и яблонька с красивыми ярко-красными яблоками по осени, очень кислыми, а ещё яблоня с очень вкусными яблоками, но они появились лет через восемь, как мы принялись хозяйствовать. Яблоню-дичку пришлось убрать, для двора место освободить, а ранетка растёт, растёт и яблоня садовая. Плодоносит каждый год, а яблоки на ней самые вкусные.
   Как эти яблони прижились, выжили, ума не приложу. Ведь каждый год по месяцу стояли в воде. Сейчас, конечно, стало гораздо суше. Дай Бог им расти, цвести, плодоносить. Спасибо тому, кто их посадил.
   Возле домика пара кустов смородины. Чуть повыше – грядка лука и менее сотки картошки. Остальное – трава.
   Закрыл я домик на замок, закрыл сарай и оставил всё до весны.

   Первая весна в Точильном… Конец апреля, снег сошёл – нужно за всё браться сразу: возить навоз, копать землю под грядки, забор править, сарай разбирать, баньку ставить. Ведь без баньки, это не жизнь, а просто существование.

   Начал с забора, уж очень с улицы неприглядный вид. Ворота скособоченные. Слегка тронул, они и повалились. Столбы дубовые, что в земле погнило, а верх добротный. Вот на баню, на низ пойдут.
В сарае набрал досок  подходящих, нашёл пару небольших дубовых столбов для забора, вкопал. Прожилины-заготовки  у навеса стояли, выбрал покрепче, прибил к столбушкам.  Шпагат натянул, по линеечке доски прибиваю.  Забор приобретает человеческий вид. Любо-дорого смотреть.

   Время такое, что без денег и без знакомых ничего не достанешь.
А какие у нас деньги и какой и где у нас блат? Даже гвоздей, и тех не купишь. Ржавые гвозди из досок вытаскиваю, выправляю и снова в дело пускаю.
   Вместо кривых ворот – забор новый глянется. Дальше забор поправляю. Столбы выкапываю, вытаскиваю, вкапываю снова, чтобы с улицы забор ровнее был. Звенья опять на место ставлю. Тяжело одному ворочать, особенно со столбами и звеньями, зато задора много. Передохну, отдышусь, оглянусь вокруг – как хорошо -  и опять за работу.

   День ласковый: солнечный, тёплый, с белыми лёгкими облачками, а небо такое голубое, что хоть ешь-пей его. Лес расцветает, дымчатый, зелёно-голубоватый с розовыми оттенками.
Травка молоденькая, только босиком ходи. Дыши – не надышишься.

   Гвозди я всё-таки купил. Народ сказал, что промеж мостов в магазин привезут гвозди в понедельник. У меня с утра уроков не было, и я с утра помчался на Кумысную поляну к  магазину «промеж мостов» за гвоздями. Подхожу, народ уже толчётся. Двери раскрыли, ринулись мы за гвоздями. Набрал я килограммов двенадцать. Своя ноша не тянет. За спиной чуть ли не крылья. Иду-лечу домой – радуюсь – будет чем доски приколачивать, а то со ржавыми одно мучение.

   Ещё радость – купили двухколёсную тачку, удобную, с крепким кузовом, с большими колёсами. Я её разобрал, перевёз (за багаж деньги не взяли) в Точильный.

   У меня образовалось три выходных. Решил ехать в Точильный с ночёвкой. Набрал еды: хлеба две буханки(те, что были по восемьсот граммов), сала, банка тушенки. В рюкзак еду, инструмент, гвозди.
   В Точильном у меня и Людмилы фуфайки, ещё с Миньяра их привезли, вот какие добротные, а в Точильный еду в штормовке брезентовой, толстой, крепкой, в резиновых сапогах. Без них по нашему огороду не пройдёшь.

   С соседкой, тётей Раей договорился насчёт навоза. Еду, автобус тороплю: скорей бы на Боданово, скорей за работу.

   Сделал в заборе проход и стал возить навоз. Гора большая, а всё хочется больше. Грузил тележку, на тележку ставил ещё ванну и, как бурлак, вёз на участок. Вывалю и по новой.
   А день солнечный и жаркий. Работается всласть. У меня уже ко двору тёти Раи дорога в две колеи. А в колеях вода и грязь. Колёса по самую ступицу. Тянешь тележку, все жилочки вытянешь. Можно грузить поменьше, да лень растягивать удовольствие, хочется побыстрее. Сапоги выручают, а то бы весь в воде был. Грязный и потный по самые уши, а всё равно довольный: есть из чего огуречную грядку делать.

   Навоз перевозил, надо грядку делать. Дело это простое и не очень простое. Надо, чтобы грядка не разваливалась, стенки хорошо утоптать, низ утаптывать, чтоб тепло и чтобы землю не перегреть.
Раскладываю, топчу, радуюсь, аромат с ног сшибает, но ведь это урожай будущий. А солнышко сверху благословляет.

   Ещё день.Сарай с навесом надо разбирать.
   Так запомнилось: дни солнечные, голубая вода льётся с неба и такое роскошное изумрудное море-лес волнуется.
   На крышу залез: ах, какие хорошие доски. Отдираю, вниз кидаю. Наберётся горка, стопочкой складываю.
   Обрешётку снял, стропила снял, до сеновала добрался. На сеновале старое, пыльное, трухлявое сено. Кидаю его в сторону – пойдёт на навоз. Глотаю пыль, а  дышится во всю мочь. И надо мной прозрачное чистое, звонкое…лес дымчато-зелёный…луг – трава-мурава…
   Солнышко пригревает, загораю.
   Добрался до брёвнышек. Но сначала надо сарай, его остатки, от соседа отгородить. Нашёл дубовые колья, вколотил, доски поперёк прибил, получилось что-то вроде прясла: коровы не пролезут, а кур не видать.
   Разбираю сарай, сортирую, набираю на баню материал.

   Май месяц. Праздники. Приехали вчетвером. И всем работа есть.
Дочки мусор и хлам, что им под силу собирают, носят в кучу, - будем костёр жечь. Я копаю землю, грядки сооружаю, а Людмила сажает морковь, лук-сеунец, чернушку, лук на стрелку, чеснок (осенью не посадили). Валя Чиркова поделилась викторией, Людмила и её рассаживает. Вместе сажаем цветы, их у нас ещё немного: ноготки, настурция, васильки, бессмертники.

   Время к обеду. Если мы так славно трудимся, то и поедим всласть.
Около домика, где чуть посуше, выкосил траву-бурьян, уже вымахала чуть не в мой рост.

   Здесь, под яблонькой, несколько кирпичей положил – печка на первое время готова. На ней будем всё готовить. Электричества нет, так как Валера провода обрезал, а столб я свалил – он совсем, где вкопан, сгнил, так и так бы рухнул. Вот когда домик на новом месте поставлю, тогда и электричество будет.
   Разожгли печку, дымком потянуло, совсем как будто мы в лесу.
Я нашёл расколотую плиту, кое-как осколки собрал, на кирпичи поставил. Людмила на плиту сковородку, в сковородку тушенку с яичками.   Яичница скворчит, аромат – закачаешься. Мы вокруг собрались вчетвером –проголодались.
   На два пенька доску положил – стол готов. Рядом пеньки – наши «стулья». Людмила сковородку поставила, ложки-вилки у нас в руках, на белом полотенце хлеб горкой, уплетаем за обе щёки такую вкусноту. Солнышко нас греет, ветерок обдувает, пчёлы, шмели, хотя и не сильно, но гудут. Хорошо…
   А на плите уже чайник кипит. Людмила травы насобирала, чай заварила. Ещё аромат пошёл. Чай пьём с сахаром. Разговоры разговариваем. Куда как лучше. И как же хочется всё вырастить!

   Прошло недели две, яблони зацвели, пчёлы загудели. Яблоньки молочно-белые – невесты, не налюбуешься.
   Грядки обозреваем, про себя одну думу думаем:
-Ах, как бы всё да выросло!

   Есть не хочется до самого вечера. Только чаи гоняем. К вечеру, донельзя уставшие, собираемся домой. Помыться негде, мечтаем о ванной, и уже нет никаких сил шевельнуть ногой и рукой. А надо ещё до остановки брести по жаре, в автобусе трястись, от автовокзала тащиться домой, помыться, что-то поесть…
   Благо завтра – воскресение, день будем отлёживаться, а в понедельник – в школу, на работу.

   Под картошку надо целину поднимать. Вскопать-то я бы и вскопал, но сколько времени на это уйдёт?
   Попросил Валеру Чиркова, хотя и у него  своих дел много, не отнекивался, приехал на «Беларуси», вспахал. Земля никакая, больше каменник-гравий. Все последующие вёсны я уже родной лопатой землю перекапывал.
   Но за поднятую целину Валере отдельное спасибо. И хорошо получилось: когда Валера въезжал с улицы, проложил посреди огорода две широкие колеи, в них сразу набралась вода, и мы из них воду для поливки брали. А где Валера проехал, земля оказалась очень плодородной. Людмила там потом капусту посадила. Урожай капусты был огромадный. Мы со всеми поделились:  с родителями, с Галиной,  со знакомыми и ещё весь балкон ей заполонили. И засолили, и свежую до Нового год ели.

   Дом-избушка об одно окошко.  Когда-то это был омшаник. Хозяин добавил ещё четыре венца, с южной стороны сделал прируб. Можно и печку поставить, маленькую прихожку организовать, в комнате столик и две кровати уберутся. Стены обшиты гипсокартоном.
   Печь вся в трещинах. Потрогал кирпичи – все валятся. Пришлось печь разобрать. Сразу в домике стало неуютно.
   Сенки с окнами, а  полы провалились, видимо лаги сгнили. В домике и в сенках полы убрал. Под полом – вода. В домик и заходить не хочется.
   Работал до самой темени. Надо и поспать немного.

   Уже совсем ночь, что-нибудь ещё бы и делал, но ничего не видно, и я приноравливаюсь спать: положил какие-то доски на землю в сенках, накидал старого тряпья и в фуфайке всю ночь проворочался с боку на бок – то ли спал, то ли не спал.  А ночи-то всего часа три-четыре. Жду рассвета, думушку думаю, что и как буду с утра делать. Какой тут сон – хочется, чтобы быстрее светало да и опять за работу.
   Чуть сереньким проглянуло, чаю холодного из фляжки попил, что-то перекусил –и снова забор, земля, сарай, сделать бы за день побольше.
   Завтра Людмила с дочками приедет, хочется удивить, что так много сделано.

   Одна работа набегает на другую и всего объёма не видишь, сколько надо сделать. Поэтому, наверное, и получается , и силы, и задор есть. Закончил ремонтировать забор, который на улицу.
   Вышел на дорогу, посмотрел – хорошо, хотя весь он старенький, да зато серебристый и не кривой, и не ровненький, а как раз в меру, будто сам здесь народился.

   Готова грядка под огурцы. Людмила семена посеяла, а накрывать нечем, плёнку не купить – её просто нет. Какие-то обрывки насобирали, кое-как укрыли. Через неделю приехали, рассада прёт, а капуста даже обрывыши плёнки подняла.
   Людмила капусту рассаживает около канав, что Валера трактором проложил. По огороду, который позже мы стали называть Ближним, прямо посередине когда-то была гравийная тропа-дорожка. Так её не оставишь, получается ни то ни сё. Я эту дорожку вскопал, земли навозил. Людмила высадила здесь помидоры, перец, арбузы. Всё выросло, только арбузы оказались кормовые.

   Погода хорошая. Целый день мы в огороде. Поработаем, чай пьём, рассуждаем о дальнейших работах.
    Посадили картошку. Маленькая передышка.

   У меня выходных выходило больше, чем у Людмилы, и я их все на Точильный использовал. А все вместе мы собирались в огород раз в неделю. Это уже в отпуске, отпуск большой, два месяца, мы почти всё время проводили в Точильном.
   
   Май, июнь все вместе приезжаем через неделю. Всё, что Людмила высадила, растёт-пышет, ну и травы, конечно, море. У Людмилы с девчонками началась нескончаемая прополка, а у меня душа горит баню начинать. Дни жаркие, дождики выпадают, но и поливать надо.
   Ещё одна забота – цветы. Ноготки, бархатцы, настурция – поливаю. Ещё посадил около навеса по семечку турецкую гвоздику, это мы из Копейска от Татьяны Севостьяновой привезли. Взошла ровненькая, уж как я за ней ухаживал. На второй год чудно цвела, да такая ароматная.

   Приедем через неделю – на глазах всё в рост идёт.

   Как только у меня свободный день или два, еду в Точильный.
   Начинаю эпопею с баней.
   Сосед подошёл, мой пыл пытался охладить:
-Чё хошь делать?
-Баньку.
-Не, ничё не получится. Я хотел у бабки сарай купить, баню  собрать. Приноровлялся так и эдак ,а все брёвна стычные, ничё у тебя не выйдет.
   Я не спорил. Не выйдет, так не выйдет, а про себя мыслил:
костьми лягу, а баньку соберу. Опыт у меня уже был, мы с папой на Толстого баню, по сути, тоже из ничего сделали.

   Сарай разобрал, аккуратно на все четыре сторонушки разложил брёвна, доски на баньку, на дрова, часть - на что-нибудь пригодится.  Брёвна и правда почти все стычные. Из чего баню складывать?

   Стал я собирать баньку. Расчистил место под сараем, вокруг – доски, брёвна, дровяной хлам. Натаскал, навозил с речки гравия, по огороду и из-под сарая  насобирал шлакоблоки. Положил на гравий. Удача – воротные столбы – дубовые. Верх, что над землёй, вполне целый. Концы опилил, выровнял по длине, пойдут на самый низ три брёвнышка, два под саму баню, а третий – под предбанник.
   Дуб пилить – дело долгое. У меня ножовка, пила двуручная, топор
плотницкий, лом, колун, лопата штыковая да лопата совковая, тележка-тачка, вот, пожалуй, и весь мой нехитрый инструмент.
   Весь ручной. Я уже так наловчился один двуручной пилой управляться, вдвоём за мной не угонятся. И всё-таки дуб пилить – дело муторное, но куда деваться – грызу, пилю.
   На дубовые брёвна положили два длинных бревна, как раз хватило на баню и предбанник, чтобы основа бани не разъехалась, сделал в углах что-то вроде «замка» плотницкого. Больше по наитию, по соображению.
   Понемногу дело движется. Сам думаю, баньку соберу на первое время, чтобы было где ополоснуться после работы, а года через два-три заживём мы с Людмилой хорошо и поставим баню новую, настоящую.

   Брёвна почти все стычные, зато углы почти готовые, рубить не надо. Пилить да  пилить, по длине подгонять брёвнышки, кое-где пазы править, да десяток углов вырубить. Собираю венец за венцом, посоветоваться не с кем, сам соображаю, где окошко будет, где и какой ширины двери. Впервые такой постройкой самостоятельно занимаюсь.

   После Точильного приеду – день отлёживаюсь, рукой-ногой не шевельнуть. Девчонки на улицу, А у Людмилы работа нескончаемая: на неделю одёжку припасти, стирать, обед готовить.
Работа вечная и нескончаемая.

   Собрал венцов больше половины – вроде баня вырисовывается, чего я буду двойную работу делать?  Надо баню окончательно собирать. Венцы пометил, разобрал и стал собирать окончательный вариант. А чем конопатить?
   Мох готовить – времени нет. Валеру просить неудобно. Паклю негде взять.  Придумал: полно всяких махров, одежонки.
   Вот ещё один необходимый инструмент – ножницы, большие, портняжные.
   Стал резать фуфайки, пальто, что от прежних хозяев остались, на полосы и прокладывать пазы. Мама всякой рухляди дала – на баню тряпок хватит.
   Народ меня предупреждал, что, мол, углы и пазы преть будут. Ничего, почти три десятка не преют.
   Пилы, топоры поправлю и с работой поспешаю. Как там дальше, какова будет моя баня, получится ли?
   Дошёл до верха, венцы все положил. Матицу нашёл, доски на потолок шпунтованные подобрал – идёт дело. Хоть здесь мороки не было.

   В июне у меня почти что отпуск: я работал руководителем кружка в лагере «Дубовая роща» два-три раза в неделю. Оттуда на велосипеде ехал в Точильный. Вечером домой, а когда и с ночёвкой оставался. Огород полью и за банные дела принимаюсь. Баня как луч света в огородном царстве.

   Работы не убавляется. Настелил потолок. Надо стропила ставить, а какой высоты, наклон какой? Так, интуитивно рассчитал треугольник-фронтон. С кем советовался, никто мне толком не объяснил, как и что рассчитывать: делай как приглядно и чтобы снег сам сползал.
   Стропила поставил, надо крышу крыть. Чем? Рубероида нет, шифера нет и купить негде. Подобрал доски покрепче, настелил в два слоя – лет пять-семь крыша простояла.

   Окошко застеклил, надо дверь ставить. Косяки от сарайной двери были. Сколько я намучился с ними, пока подогнал. Дверку собрал «летнюю», из дюймовки, пазы проконопатил и реечками забил. Зато ручки на загляденье вышли: я их из дома привёз.
   Ещё на Толстого мы жили, ходил через реку на Липовую гору, а там вместо липы всё клёном поросло. Много погибших деревьев, поваленных ветром и снегом. Ветки-сучки  выбелили  солнце, погоды-непогоды. Я их насобирал и домой принёс, в дровнике лежали, всё думал, как использовать. Переехали в квартиру, коряжинки в подвал снёс. И вот теперь они в Точильном.
   Понаделал из них «природные» ручки.
Вот и определилось, наконец-то, их местожительство.

   Всё у меня из б/у, из бросового материала: брёвна, доски, бруски, косяки, кирпич. Иной хозяин на этот материал и смотреть бы не стал – всё на свалку. А у меня всё в дело. Больше не из чего выбирать.

   Надо печку-каменку класть. Набрал кирпичей от печки, что в избушке была, но очень экономно, ведь мне ещё, когда избушку поставлю, в ней печку надо будет класть. Самые хорошие кирпичи оставляю.
   Опять надо гравий с речки везти. Ох, как тачка меня выручает, хоть молись на неё. Ведь без тачки я бы половину того, что надо, не сделал. Гравий с реки вожу.

   По берегу походил, покопал там и тут, нашёл глину подходящую. Тоже надо возить. Всё приготовил.
   Место под печь утрамбовал, гравием «подушку» засыпал, разровнял. Стал собирать печку-каменку. Всякое железо приготовил, обрезки рельса, чтобы камни на них класть.
   Глины намешал, кирпичи приготовил, начал каменку класть.
Под плиту подвёл, плиту положил. Надо камни класть на каменку.
   Какие?

   Мы с папой ещё в Миньяре камни подбирали на каменку. Папа говорил, что и сам не очень знает, какие камни надо. Примерно так: не очень большие и не очень маленькие, средние, округлые, со средним зерном. Песчаник не идёт. От него угар. Вот я такие камни, округлые, со средним зерном, на реке и собираю, больше, конечно, по наитию. Уже заранее себя готовлю: не тот камень будет – разберу, соберу по новой.
   Собрал, можно и затапливать, а до этого ещё далеко:
надо землю на потолок.
   Так просто землю не насыплешь, доски хоть и шпунтованные, а земля будет сыпаться. Знаю, что листьями надо потолок застелить, а потом землёй засыпать. Где сейчас листья найдёшь? Нашёл выход – тетради по листочкам разобрал, щели бумагой застелил. Ещё вопрос: где землю брать? Так как  огород почти весь в воде, надо, как в Миньяре, копать канавы. Копаю канавы, а землю таскаю на потолок.
    Предбанник досками обшиваю. А досок уже и нет. Из выбранного ещё выбираю. Кое-как набрал, хоть  они и старенькие и ситовые, но дождь их мочить не будет, постоят, послужат.

    Баня по-чёрному. Топить – дверь настежь. Ещё сделал под потолком в последнем венце окошко дымоходное. Думаю – маленькое. А ну дым не будет выходить. Решил сделать над каменкой дымоход, хотя ну никак не хочется. С ним столько провозишься, времени уйдёт сколько, а кругом работы уйма. Но куда денешься. Полез на чердак, землю отгрёб над каменкой, стал доски пилить. Пропилил, планками закрепил, сколотил четырёхугольную трубу, вставил в отверстие, прибил накрепко – теперь тяга точно будет.


   Первый раз баню топлю.

   Конец июня. День с утра пасмурный, мелкий дождичек моросит.  Была жара, а теперь сыро-промозгло. Завтра Людмила с девчонками приедет, надо баню закончить. Ещё что-то подлаживаю, прибиваю, подгоняю.
   Волнительный момент: можно затопить, опробовать. Наносил воды с реки. Дровишки в топку, берёсту под поленья, огонёк  робкий поначалу. Всегда интересно смотреть, как пламя лижет поленья, дымок тянется вверх, расползается по-над каменкой.
   На порожке сижу, о жизни размышляю, волнуюсь, переживаю. Вот и теплом потянуло, и вода в бачке зашумела. Спохватился, мыться буду, а веника нет.
   Побежал за огород, набрал ольховых веток – на первый раз сойдёт.
   Топится баня, жару набирает, брёвнышки коптятся, и веник в тазу уже наготове. И  самому не верится, что собрал для души и тела такую необходимую вещь.
   Угли прогорели, дымоход закрыл, продух для дыма тряпкой заткнул, пусть баня выстаивается.
   Дождик моросит, ещё холоднее стало, я хлам от сарая перепиливаю. Промок-вымок, замёрз, грязный с головы до ног. Какое блаженство- в тепло, и даже не в тепло, а в самый пыл-жар.
Ввалился в баню, на полок лёг и ни рукой ни ногой. Вот она – нирвана.
    Лежал-млел без мыслей и без сил, а потом мылся-радовался, сам с собой разговаривал,  – есть баня.
   Я радуюсь, а Людмила с девчонками как обрадуются.
   Есть баня, своя.

   Каменку пришлось переделывать-доделывать: стенку что к брёвнам не так склал, стала она у меня крениться. Разобрал наполовину, между кладкой и стенками бани насыпал земли для пожарной безопасности, камней ещё натаскал, чтобы жару больше было и дольше сохранялся.

   Папа договорился со знакомыми с Дубовой горки, у них чугунная колода была на выброс, они её папе отдали. На следующее лето я бачки на колоду поменял. Она тяжеленная, килограммов под сто, как я её на подтопок водружал, это надо было видеть. Помучился, поворочал по- всякому, но воздвиг. Четверть века она, колода, верно служила.
   Но приходилось каждое лето каменку править – колода кирпичи выдавливает. Это моя промашка, сразу низ не совсем правильно заложил. Вот  и получил соответственно.
   Выволок колоду в сад, а вместо неё бачок поставил.

   Банька небольшая, а можно сказать даже и махонькая, где-то два двадцать на два двадцать. Предбанник такой же. Углы рублены в чашку. Высота от пола- метр девяносто. Налево от дверки- каменка с топкой. Каменка большая и занимает больше четверти всей бани. За каменкой – полок, чтобы париться. Напротив входа у противоположной стены лавка.
   Направо от входа –низкая длинная полка для банных принадлежностей, посередине – окошко, примерно двадцать на двадцать пять.

   За более чем четверть века брёвна поди прокоптились насквозь,
они блестят как антрацит. Заденешь – не испачкаешься. Даже когда на улице дождь, в бане всегда сухо, сырости нет и сыростью не пахнет.  Когда не топим, в бане просто чуть тянет дымком. Но в особо дождливые холодные дни в бане ещё холоднее и неуютней.
   А как только затопил…

    Мы баньку обихаживаем так: перед тем, как самим мыться, я или Людмила баню моем.  Потом стали просто подметать.  После того, уже как помылись, мы баню моем основательно. Все продухи и дверку настежь, доски половые я ставлю на ребро – банька наша сохнет. Окачиваться мы выходим из бани под сосну, а когда моемся, воду мыльную выливаем в ведро.
   Вообще стараемся воды много не разливать. В бане ведь главное прогреться, прожариться, пропариться, тогда потрёшься, грязь и сама клочьями сползает.
   А окачиваться самый вкус  «на улице»: ветерок обдувает, ласкает,
веточки тебя трогают, всякая живность кругом, под Сосной , под Небом стоишь: «с  гуся вода…».
   Окатишься, весь прозрачный и лёгкий, и светлый.


   Речка.

   До речки, если через дорогу, через проулок (теперь его нет) будет метров сто, а если по дороге то и все сто сорок наберётся.
    Мы сначала к реке  ходили по дороге, так как дверка входная с южной стороны была. Поработаем, на речку сходим. Вода редко когда прогревалась, в самые жаркие дни прохладная, а обычно ледяная. Если холодная, я окупнусь, а Людмила и девчонки просто омоются. Поплескались, помылись – снова бодрость и силы, дальше можно работать.

   Хороша дорога была к реке: громады-тополя с обеих сторон аркой перекрыли дорогу, бережок в травке мелколистной, много зверобоя и душицы. Наш берег покатый, по краю зарос ольховником, а противоположный – крутой, там и черемушник, и берёзы, ольховник, вязы, а над всем этим чудом – голубое бездонное небо.
   Вода в речке чистейшая, прозрачная, в руках, как хрусталь, переливается, это если дождь пройдёт помутнеет, ну и, конечно, по весне глина течёт. А потом опять любуемся водой: на дне каждый камешек видно, малявки снуют-играют, на перекатах так успокоительно журчит-переливается.
   Неширокая, метров в пятнадцать. Воды летом по колено, а в сухое лето чуть не в галошах её переходили. Как нам повезло, что она с нами или это мы с ней.

   В первое лето было немного холодных дней, а все остальные – жара. Дождь пройдёт и опять солнце жарит.
   На солнцепёке весь день, куда скроешься, много работы тяжёлой.
Воды очень много пью. А когда уже и сил нет, бреду к реке. Дотащусь, доплетусь, думаю, сейчас искупаюсь и всю работу брошу – ну никаких сил нет, руки-ноги отваливаются.
   В воду упал, понесла меня реченька в тридевятое царство – так хорошо, никакими словесами не скажется. Купаюсь-блаженствую, и кажется, что вот лучше и быть уже не может. Ещё по речке брожу, ищу подходящий для сада камень. Выбираю потяжелее, пообъёмнее, - ничего, дотащу, сил полно. А камень у дверки кладу. Их так постепенно горка набирается, потом все в дело использую.
   После речки свежий, чистый, прохладный и лёгкий, и сил- сколько хочешь.

   Ловили мы с дочками малявок с пескариками банками, кормили приблудную киску. А в первое или второе лето соорудил я из старого тюля бредень, и мы с Людмилой вдоль да по речке за малявками и пескариками гонялись. Наловили, Людмила нажарила всю эту мелкоту, очень аппетитная получилась еда.

   В воду войду, поклонюсь на все на четыре сторонушки, а особливо – Солнышку, Небу и Речке-воде:
- Силы Благие, Всесветные, будьте Благословенны.

    Людмилу от воды хоть оттаскивай. Она же рыба, любит с водой и у воды что-либо делать. У нас в саду-огороде вода всегда для всяких нужд есть, только для питья берём у соседа, но Людмила, если надо что-то помыть, почистить, выполоскать, всегда к реке идёт.

   Весной выходит из берегов, сила могучая несётся, нет ей преград.
Летом тихая. А осенью самая самая Речка, самая самая Вода. На остановку идём, на мосточке остановимся – любуемся…


   Дни следующие.

   Около бани сложил остатки сарая – брёвна, доски, бруски.
На них в жару днём выползали ужи греться. Змеи толстые, упитанные, чёрные. Их пугнёшь – они нехотя уползают, прячутся под доски да ещё шипят впридачу.

   Июль начался. У нас с Людмилой двухмесячный отпуск.
В Точильный, в Точильный, в Точильный…
   Всё растёт, а трава ещё быстрее. У Людмилы и девчонок прополка, а я разбираю навес, пилю хлам, поправляю забор.

   Мы все устали, надо передохнуть. Девчонки на речке играются, и мы с Людмилой не торопимся всё за раз сделать.

   Выбрали время сходили за земляникой,не столько за ягодами, сколько места разведать. В конце июля ходили за малиной. Малинник по обочинам дороги, немного.


   Наш банный день.

   Оглянулись – уже конец июля.
   Едем в Точильный мыться в бане по-настоящему.
   Денёк погожий, чуть ветерок, солнышко, облака-малыши.
   Работу всю не переделаешь. Отодвинули все дела в сторону, баней занимаемся.
   Идём все вместе за водой. У меня вёдра самые большие, У Людмилы поменьше, и у Даши ведёрочки, и у Ксюши – самые маленькие. Как принесём все воды, да ещё раз-другой сходим –
так нам её и хватит.

   Водой запаслись. Дрова наготовил, баню затопил. На улице жарко, и в бане жарко. Камни ещё не обгорели, пахнет тиной, водорослями, рыбой, доски пахнут какой-то застоялостью, отдают сараем. А где другие взять?




   Я иду к реке «холодиться»-купаться. Накупался до дрожи, теперь и в баню можно. Сразу на полок. Дверку настежь, пару поддал, угар выгнал, дверку закрыл, ещё пару поддал. Веник готов, парюсь до изнеможения, уши в трубочку сворачиваются, и мороз по коже дерёт. Попарюсь -  и к речке,  окунусь -  и опять в баню.
   Потом Людмила с девчонками в баню идёт. Дочкам баня нравится. Только они дверку открывают – слишком жарко.

    Приехали мама с папой. Я им топил баню. Волновался: всё ли так сделал. Помылись, похвалили нас с Людмилой, что всё ладно получается, что стараемся.
    Потом все вместе чай пили.
    Папа всё удивлялся, как это я её успел за месяц собрать, и сокрушался, что  мне  не помог.
   А  мы были довольны, что родители с нами в Точильном, что им тут всё наше нравится и что они  в бане помылись.
   А что папа не помогал, о чём тут говорить: отцу восемьдесят лет, с одной рукой, благо, что посоветовать что-то может.


   Ночёвка в Точильном.

   Где грядки, там травы меньше, а вокруг – в полный рост. Травищи – море, а комаров неисчислимые тыщи. Тороплюсь баньку доделывать. Предбанник вчерне готов, решил там заночевать. Поставил кровать, набросал всяких махров и уже затемно стал укладываться. А как уснешь – от комаров не отобъёшься.
Я в плащ-палатку завернулся с ног до головы и рассвета дожидался.
Ворочался, дремал, сам с собой разговаривал и ждал: когда же рассветёт?
   Комары гудят, коростель-дергач всю ночь «гвозди дергает» - крак-крак. Какой уж тут сон. Чуть стало светать, распрощался я с этим глупым времяпрепровождением и взялся за правильные дела.
   С каждым летом комаров становилось всё меньше. Они и сейчас донимают, но тогда это был кошмар. Может, у них совесть проснулась, ведь видят же – люди стараются, работают, что же вы последнюю кровушку хотите выпить? Застыдились, улетели куда-то.

   Чтобы больше сделать и для романтики решили заночевать в всей семьёй в Точильном с субботы на воскресенье.
   В субботу работаем до самого вечера. А потом начинается Великая Эпопея – подготовка ко сну.
   В сенках собрал что-то вроде кровати для девчонок и Людмилы.
Положили туда старые пальто, ватники. Подушки Людмила из чего-то сообразила.
   Я в домике кровать железную приспособил.
   Помылись, поужинали, стали укладываться, кое-как утолкались, всю ночь больше разговаривали, чем спали.
   Домик в низинке, сыро, ночью холодно, сквозняки. Правда, комары не донимали.

   Ещё одна романтическая  ночёвка в Точильном всем нашим семёйством. Ночевать решили в предбаннике. Дашунька в самой бане, а мы втроём в предбаннике. Чтобы комаров выгнать, разожгли дымарь – дымом обкурили предбанник и баню, улеглись, а сна нет.
Разговариваем о том о сём. Дымком хорошо тянет.
   Всех удобней Дашуне было: тепло и ни одного комарика. Правда, Даша утром рассказывала, как по лавке ужи ползали. Но бояться уже поздно было.


   Урожай.

   К концу августа стало всё поспевать. Огурцы, лук, картошка. Капусту, морковь, свёклу убрали в сентябре, но и сейчас они были на загляденье. Помидоры собрали, немного, перец горький,  его Людмила несколько лет использовала. Арбузы, но кормовые. Вырастили бессмертники. Очень нам хотелось, чтобы дома был букет сухоцветов. Несколько лет сухоцветами занимались.
   Первый год настолько был удачным по урожаю, что это вдохновило нас на много лет вперёд.

   В конце сентября посадили чеснок под зиму.


   Чего бы поесть?

   Что поесть?  Когда я ехал в Точильный один, брал с собой фляжку с чаем, хлеб, сало, консервы рыбные, тушенку, если была в наличии.

   Когда были все вместе в Точильном, готовить особо некогда было. Людмила в обед жарила тушенку с яйцами и луком большую  сковородку. Наедались до отвала, были сыты  до самого вечера, только потом пили чай. Тушенку, тогда почти советскую, мы и сейчас вспоминаем, а нынешнюю бросили покупать.
   Я  поесть был горазд. За обедом съедал буханку хлеба, сковородку картошки, а был худой и звонкий.
  Еще выручало нас сало. Тесть с тёщей выращивали поросят, сало было отменное. Нам присылали.


   Топим баню.

   Самая радость – баню истопить. Под осень меньше спешной работы.Да и сильно мы устали, а впереди учебный год, надо нервы успокоить, сил поднакопить.
   Баня парит, баня правит, баня лечит. Можно бане больше времени уделить…

   Лето за горой , сентябрь на пороге. Скоро прощаться с огородом, с баней, со всеми точильненским делами до будущей весны. Грустно… И баньку зимой не истопишь.
    И хотя работы всегда много, банный день – особый день. С речки носим воду, сердце ёкает: будет у нас сегодня банька. И уж сегодня я не тороплюсь.
   Ритуал-обряд повторяется каждый раз, а никогда не надоест.
Каждый раз – впервые…

   Я чиркаю спичкой: берёста, щепьё наготове, дрова колодцем.
   Сырости нет, но в бане неуютно, пока не затопишь.
Огонёк чуть лизнёт берёсту, размахнётся и пойдет плясать сначала по коре,  потом пляшет-лижет лучинки, щепьё, дрова. Баня сначала наполнится дымом, щиплет глаза и дышать невозможно, а когда хорошо разгорится, пойдёт тепло, то дыма почти нет и чувствуешь, как по бане начинает расходиться жар.

   В предвкушении бани  радость – делать самую тяжёлую и грязную, потную работу. Самое удовольствие – под дождём до ниточки промокнуть, намерзнуться до дрожи и думать, как в бане потом отогреваться хорошо.

   Надо смотреть за печкой, подкладывать поленья. Вот над   водой в колоде появляется пар. Вода шумит как-то очень приятно. . Иду собирать траву для заваривания: завариваю веник с травами: душицей, мятой, мелиссой, чистотелом, лопухом, крапивой. Веник завариваю берёзовый, а паримся дубовым. Берёзовый – для аромата, для души, дубовый – для души и тела. Для веника и трав у нас есть закопчённое ведро. Сначала траву заваривали в тазу. Травяной воды мало. Потом стали заваривать в ведре. Но и в ведре мало. Сейчас завариваем в бачке.
   Складываю травы и веник в ведро, заливаю кипяток, ставлю на полок – пусть настаивается.

   Дрова прогорели, угли подгрёб, закрываю тряпкой волоковую отдушину, а когда угли прогорят, и дымоход, и дверку плотно закрываю, чтобы баня хорошо прогрелась. Но перед этим в бане мою. Получается, что мы баню мыли два раза – до и после  помывки. Теперь мы делаем так: перед помывкой Людмила в бане чисто выметает, а я или Людмила моем в бане уже после помывки.  На этот раз я мою баню: полок, лавку, пол, предбанник. Раз в лето я или Людмила скоблим пол косырём, чтобы всю грязь отскрести.

   Обедаем, моем лопаты, грабли. Смотрю, готова ли баня. Пьём чай.
   Самый жар – я иду в баню. Всё тело зудит, хочет мыться. Для   полноты чувств можно искупаться в речке – для холода, для лёгкой дрожи, чтобы по коже мурашки. Особенно бодрит купанье весной и поздней осенью. Пока идёшь – мёрзнешь как цуцик.
   По весне – снег, лёд, да и земля ледяная, в воду окунёшься – дух захватывает, стиснут обручи холода – выскочишь и - бегом в баню.
Мёрзлый-ледяной в баню прибежишь и - на полок – греться и париться: то-то благодать. Так бы сидеть и млеть-греться, да ведь и мыться надо, поторапливаться – ещё Людмила с девчонками не мылись.
   Вода травяная золотистого насыщенного цвета, в неё просто смотреть – уже наслаждение. А уж париться-мыться…
   Париться, пока мороз по коже не пойдет. А потом мыться. Попарюсь и в предбанник, чай или воды с калиной
попью и опять париться. Калина кисловато-горькая, а с сахаром – самое то, лучше всяких других напитков.
Или ещё на речку сбегаю и опять на полок.
   Потом Людмила с девчонками моется.

   С Бажовского фестиваля привёз банника и банниху – из шамота, очень выразительные, такая в них бесшабашная удаль и ухарство. Посмотришь – и самому смеяться хочется.
   Так они в нашей баньке прижились, будто всегда здесь были.
   Мы, когда моемся, им водички ароматной наливаем – пусть пьют, пусть парятся, пусть моются.

   Собираемся домой, я проверю всё, по саду-огороду прохожу.
Иду закрывать баньку, обязательно в баню загляну, все ли прибрал, плесну на каменку немного кипятка:
-Мойтесь, Федул да Авдотья, берегите нашу баню.

   Мама с папой любили пить чай в Точильном с травами, особенно после бани. Или в домике, или под яблоней – не спеша, с удовольствием.


   Осенняя банька.

   Для себя одного топить баню неинтересно.
   Я , когда один, обычно или в реке моюсь, или на летней печке воду грею. Баня, она для всей семьи.

   Сентябрь. Ложится  на землю буро-рыжая нескошенная трава, изморось-дождь сеет и сеет. Я перекапываю огород, таскаю землю в вёдрах. Пора и баню затапливать. По натоптанной тропе иду к речке – очень уставший, промокший, весь земляной-грязный.
   Небеса – туман-дымка, в которой тает окружье гор и лесов, даже ива-богатырь на берегу чуть видна. Как-то очень покойно, умиротворённо.  Я не тороплюсь, всех работ не переделаешь.  Я иду по тропинке, несу воду, несу в сердце неизъяснимо-щемящее чувство, очень вдохновенное, всесветлое, ощущаемое в туманных лесах, в изморосном дожде, в никлых травах.  И шагаю я по лужам.
   На сапоги налипли пуды глины, в сапогах хлюпает вода, а мне так светло, так хорошо брести в измороси-тумане. И пока топлю баню, ношу дрова, вожусь с травой в огороде, - стараюсь побольше промокнуть, промёрзнуть, озябнуть, - вот ужо в баньке попарюсь.

   В бане всегда пахнет ольховым дымком. Ароматная у нас банька.
   Хороша ольха – простенькое дерево, скромное, а на дрова, так лучше и не надо: жаркие, лёгкие и угару нет. И баня потому, хотя и не из липы, лёгкая, духовитая, душевная.
   Летом потихоньку готовлю дрова, где срублю, где просто приволоку упавшую ольховую колоду. Потом пилю двуручной пилой, колю. Поленицу сложу, радуюсь: есть чем баню топить.

   Как избушку перетаскивал и снова складывал.

    Баня есть, а переночевать негде. Надо избушку разбирать да перетаскивать на место повыше. В это лето дай Бог с баней разобрался, а н аследующий  год…

   Стал я подготавливать место под избушку. Определились с Людмилой, что поставим её в углу с северной стороны: и место сухое, и мешать не будет.
   Договорился с Валерой Чирковым, он подогнал на «Беларуси» тележку к осыпи по склону, что за мостом у дороги. Я за день накидал камней. На следующий день Валера их мне привёз,
свалил. Я фундамент из камней выложил, надо бы повыше, но камней не хватило.
В углах– четыре больших камня,  а на них  - первый венец из добротных брёвен, к сожалению, не дубовых. Одно брёвнышко сосед подарил, а ещё одно из сваленного электрического столба.
   На этом предварительные работы закончились.

   Дождались: пришла весна, и с нею все огородные заботы – расчищать, навоз возить, копать, сажать, поливать. Всё делаю, что необходимо, а душа торопит домиком заняться, благо начало есть.

   Надо разбирать. Начал с крыши. Она шиферная. Снимать листы стараюсь с величайшей осторожностью, чтобы потом их использовать. А как ни  старайся, где-нибудь да надломишь или треснет, или уже дыра есть. Сортирую листы, в сторонку стопочкой складываю. Фронтоны разобрал. Доски хорошие на траву сложил. Рядом – обрешётка, прожилины, доски поплоше.
   Земля на потолке – пыль. Я её вниз, пылищи поднялось.
   Потолок снизу подшит фанерой, пока её сниму, пыли вдосталь наглотаюсь.
   Матицу снял. Стены обшиты гипсокартоном. Это такая ерунда. Отдираю-отламываю от стен. Куда его девать. Вот ещё головоломка была.

   Брёвнышки разметил. На четыре на сторонушки раскладываю. Здесь работа веселее идёт. Ещё немного и от домика ничего не осталось, кроме шифера, груды-стопок досок, брёвен и всякого хлама.

   Домик – три стороны цельные, а с четвёртой прируб небольшой.
Начал с него. На низ прируба положил дубовый венец, он хорошо сохранился. Бревно приволоку, тряпья нарежу, паз проложу и брёвнышко воздвигну. Дело идёт лучше некуда. Прируб собрал, жердями подпёр на пока, чтобы не рухнул.

   На следующей неделе весь сруб собрал. Всё бы ничего, да северная сторона очень плохонькая. Один угол весь подгнил, с крыши вода текла. Брёвнышки вполовину стычные и часть почти гнилушки, а мне заменить нечем. Кое-как подладил: дай Бог, постоит.
   Собрал избушку под стропила, потолок настелил. Досок хватило, они уже все по размеру, тут у меня быстро всё получилось.

   День-ночь, сплю-не сплю, тороплюсь, и поесть некогда да и не хочется.

   Помню, помню.
   Завтра Людмила приедет с дочками, и мне хочется к их приезду стропилы поставить и обрешётку наколотить.
   Стропила поставил, жерди прибил, а доски пришлось пилить-подгонять. До самой темени колотился. Слышу, ещё кто-то колотится, не я один. Через дом на другой стороне улицы Ахат в огороде тоже баню ставит.

   Папа договорился со старым знакомым, купили мы несколько рулонов рубероида. Вот радость-то. А то я голову ломал, чем крышу крыть: из шифера старого, как я не приглядывался, ничего путного не выходило.

   Какой-то картон был, фанера, обрешётку выровнял, рубероид настелил. Всё – крыша над головой есть. Дождь не зальёт. Дальше – проще.

   Дверь старую навесил, окошко вставил, хотя косяки ну совсем никакие, других нет. Ладно, пойдёт.

   Надо пол стелить, печку ладить. Кирпич – по пальцам перечесть, и доски  не из чего выбирать.

   Начал с печки. Навозил с речки гравия. Что делать дальше.
В Миньяре низ печи был из плитняка известнякового. У нас перед домиком горка камней, что Валера подвёз. Плиточного камня нет, собираю низ печи из всяких разных камней. Под самый низ топки камни тоже  положил. Всё кирпичи экономлю. Поддувало, топку, печь-дымоход в один кирпич до потолка вывел, надо разделку делать.
   Соображал, соображал, больше наугад, но сделал. Дальше уже из половинок  выкладывал, трубу поставил.

   Очень волнительно первый раз подтопок топить.
Затопил, проверил. Тяга есть, Да и как ей не быть, если у печи по сути всё напрямую. Заживём лучше – лучше и сделаю. А пока и так хорошо.

   Надо пол стелить. Сначала – завалинки. Из жердей соорудил стенки. Стал канавы копать да землю таскать. Лаги-переводы положил. Стал доски выбирать на пол, выискивал, вымерял, кое-как набрал, застелил пол. Всё или только начало?

   В субботу приехали мама с папой, Людмила с девчонками. Людмила с мамой стали мыть брёвна. Пазы были промазаны глиной с навозом для тепла. Это всё присохло накрепко. Мама с Людмилой моют, чистят, отдраивают брёвна. Отмыли, пол отскоблили. В домике чисто, но сыро. Затопили печь. Дымком потянуло.  Жилым духом запахло. Хорошо.

   Папа опять очень помог: выписал срезки, недели две ходил за ними. Договорился с грузчиками, поставил им пару бутылок водки. Привезли большую машину, срезки замечательные, много досок, брусья.  У меня вот этого – что-то добыть, вообще нет, а у папы хорошо получается.
   Уж как я радовался, как моя душа веселилась.
   Сделал сенки – просторные, на крышу старый шифер приспособил.
В сенках – инструмент, доски приглядные, заготовки для резьбы.

   На старом месте, где избушка стояла, осталось много хлама. Что перепилил, переколол, что закопал. Привёл место в надлежащий вид.
   И в домике ещё много работы: столик поставить, что-то вроде лежанок соорудить, проводку провести.
   А Людмила с Дашей и Ксюшей на грядках – полоть да полоть -  самое любимое занятие.


   Огород.

   Понемногу увеличиваем пространство огорода. На месте бывшего сарая Людмила развела могучую викторию. Грядок побольше стало. Но ещё больше стало работы. Думаем, вот это сделаем и поменьше будет. А получается наоборот.

   Место низкое, почти болото, лывы, вода долго стоит. Надо осушать, поднимать грядки.  Копаю  канавы, землю ношу на грядки,  ссыпаю всякий хлам в лывы, чтобы повыше. Половину лета ходим в сапогах – нога тонет. Людмила с Дашей и Ксюшей бъются с травой. Им, травам, такое раздолье: влага, тепло, земля плодородная.

   Между домиком и банькой остаётся большая  яма-лыва. Ничего  там не посадишь и засыпать нечем. Ходим мимо – глаза бы не глядели.

   Папа отдал пару кос. Косовище я приладил. Стал участок обихажиать, косить. Поначалу один раз косил, а в нынешнее время раза четыре, да ещё перед домиком на улице для приглядности.
Выкосишь – так чудно хорошо, так душевно. Вроде и ничего особенного, а словно кто светом-теплом одарил: не напрасны наши труды.


   На бережку.

   Работа да работа, надо и передышку сделать. Не успеем внимательно вокруг посмотреть, а уже скоро и в школу.

   Если денёк хороший, дочки на речке целый день играют, рыбу банками ловят.
   И я выбирал день, по лесам ходил, по речке. Однажды прошёлся вниз подальше, на Замочке Ашинка делает поворот и уходит резко вправо, в дикость и глушь. Я туда забрался и нашёл дивный бережок – остров: мелкая галька-отмель, ивняк, заросли зверобоя, вода весенняя вымоину сделала у противоположного берега, а у этого отмель с мелким песком. В речке и на берегу топляки-поленья, в воде колоды-коряги, и кругом огромные тополя. Такое чувство, что ты где-то далеко-далеко, за тридевять земель.

   Людмиле рассказал, увлеклись мы идеей, что надо нам  там с девчонками  побывать. Для основательности и впечатлений купили курочку и набрали чего поесть. Взяли с собой хлеба, сало, картошки. Людмила пирожков напекла, ещё каких-то вкусностей набрали и отправились на целый день на бережок-остров.

   День жаркий. Вода прохладная и на перекатах – холодная. Мы сначала по берегу, а потом по речке, по перекатам, по заводям. Я, где поглубже, дно меряю,  а Людмила с дочками, где помельче. Идём и всему удивляемся: вода журчит-переливается, под ногами камешки самой разной расцветки и форм, а мы ищем камешки с отверстиями. Над глубинками по берегу поднялись мощные заросли мяты, и везде пеньки, колоды-утопленники, поленья. Ветерок, тополя, высокое чистое небо.
   Пришли на бережок. Удивляемся ещё больше: разве такое может быть: пляж – лучше и быть не может, вода – живая, камешки чудные.
   Разожгли костёр. Людмила курочку в фольге запекла, чай вскипятили, травами-муравами заварили. Костёр прогорел, картошку запекли.
   Курочка уж такая ароматная, уплетаем, как Робинзоны Крузы на необитаемом острове. А какой чай, с дымком и травой, да пирожки с викторией впридачу. Картошку печёную - на десерт. Потом разбрелись по бережку камешки собирать, купаться, жить и вдыхать это Чудо: речушка, тополя, ветерок, солнышко, нескончаемое, вечное небо. Даже и подремали. Набрали домой всяческих камешков, зверобоя и душицы, мяты. Хотел я ещё полешко прихватить, но уже некуда было.
   То ли сон, то ли явь.

   Весной речка – лавина, несётся, размывает берега, меняет русло.
   Ма ещё приходили на «наше» местечко в последующие года, а потом речка сделала поворот, нашего бережка не стало, будто и не было: заводь-перекат, глушь и дикость.
   Был наш бережок или не был, были мы там, или просто летний сон…


   Навоз.

   Урожай – хорошее дело, но ведь в землю надо вкладывать и душу, и материальное. Хочется всё вырастить, а без удобрения что же будет. Зимой копили денежки на навоз. Каждый год я с тётей Раей, соседкой, договаривался насчёт навоза.
   Такой я был озадаченный. А как договорюсь с тётей Раей, так будто гора с плеч: будет навоз, будет и урожай.
   В первый год ещё с осени стал договариваться. Тогда это тоже было проблемой. Договорился на весну, а тётя Рая ещё осенний предложила. Ух, как я обрадовался. Навозил на картофельный участок целую гору и любовался ею: задел есть на следующий год.

   Май месяц, воды кругом море, у меня есть тележка - надо начинать  возить навоз. Кинул на тележку корыто – и пошло-поехало: навоз накидаю в тележку, сверху ещё в корыто и, как бурлак , потащил. Косточки трещат, колёса в колеях по ось, водища,сапоги тонут, ногу не вытянешь. А во мне такое вдохновение, такой задор: земля-матушка, будет и тебе здоровье.

   Тётя Рая навоз по своим распределила, на нас не осталось.  Зато справа от нас поселился Олег. Договорился я с ним, да и возить от него удобнее.
   Сделал в заборе дверку и с апреля начинал возить. Ещё снег, а я уже навоз вожу. По снегу так милое дело.
   Выкопаю в снегу траншею и туда навоз сваливаю. Вожу, а всё кажется мало. Лет десять это для меня была первая забота – навоз привезти.
   Навозные грядки делал по всему огороду.
   Начинал от домика. Осенью грядку перекапывал. И уже вместо глины и гравия была земля. Её копаешь – лопата не скрежещет. Так раз за разом весь участок прошёл.

   На лыве между домиком и баней тоже делал грядки, и я её постепенно всяким природным хламом засыпал. Лыва исчезла, стали грядки делать, картошку сажать. Место выровняли.
   Около бани канавы навыкапывал – банька чуть ли не в воде стояла.
    В канавах по весне вода стоймя стоит. Год за годом становилось суше. Канавы засыпал, оставил одну вдоль забора.

   Олег ушёл жить к матери, а вместо него поселился Лёха с Ларисой. Пока они вместе жили, я брал навоз у них. А теперь беру навоз у Ахата, гораздо поменьше, зато удобно: привезёт, через забор перекидает. Мне только на грядку перетащить. Такая работа уже одно удовольствие.


   Сад-огород.

   С  самого начала хотелось развести даже не сад, а лес. В первую весну принёс я из леса вяз, но он не прижился, а потом стал я сажать каждый год всё, что под рукой было.
   Но сначала больше, конечно, занимались огородом, до сада-леса руки-ноги не доходили.

   Пробовали выращивать всякие разные овощи, но постепенно это дело стали минимизировать, выбирать, приспосабливаться.

   Отказались от перцев: возни много, а они возьмут и замёрзнут. Заморозки у нас могут быть даже числа 12-15 июня.  А вот цветов и всяких декоративных растений стали сажать больше.

   А с перцами такая история. Людмила их высадила 9 июня – уже жара, как нам казалась, прочная установилась, да и перцы уже плоды завязали. На следующий день выяснило. Заволновались: замёрзнут наши перчиночки.
   Вечером на велосипеде прикатил с Точильный. Так ясно – завтра заморозки грянут. Пытался перцы прикрыть, а прикрывать нечем, ни куска плёнки. Шифером от ветра отгородил, может пронесёт.
   Утром заморозки. Я в Точильный. Перцы прихватило, но ещё живинькие, дышат. Ещё вокруг них бродил, укутывал, чем есть.
Не помогло. Утром мороз. От перцев одни былиночки.
   Два месяца  с ними возились. Жалко, жалко до слёз.

   Помидоры высаживали, берегли, но толку было мало. Я и тепличку для них делал, и укрывным материалом укрывали, благо появился. Похвалиться особо было нечем.

   Что нам удавалось, так это огурцы. Конечно, я и грядку делал мощную, и огурцов было море. В иные года, куда их девать, ваннами высыпал в компостную кучу.

   Лук – луковица в ладони. Под лук всегда землю наилучшую, да ещё удобряю. Он и прёт.
   Лука сажаем много, собираем урожай большой, до десяти вёдер.В один сезон собрали четырнадцать вёдер. За осень-зиму-весну весь уходит.

   С морковью, свёклой проблема одна была – куда лишнюю девать. Отдавали соседям, у кого коровы.

   Картошка, семена, были ещё те, миньярские, ашинские.
Уже в 2000-ые годы Константин  Карпович увлёк «картофелеманией». Подарил несколько клубней сортового картофеля. А дальше уже мы с Людмилой стали пробовать разные сорта. Сейчас их у нас шесть-семь.
   Салаты сажали разные. В конце концов ничем они друг от друга не отличаются, оставили один.
   Сажаем немного редьки, репы.
   Весной – редиска.
   Тыква – для красоты.
   Кабачки – это Людмила любит.
   Фасоль, горох, бобы понемногу, но обязательно.
   Набор скромный, но на большее не хватает времени.
   Сажаем лук-батун. Ранняя весна, а у нас уже лук-перо зелёное, уже осень, а у нас опять зелёное лук-перо.
   Так удобрял, что в одну осень целые пласты лука выворачивал, такой народился.


   Земля.

    Мы много в последние годы насадили кустарничков, саженцев. Картошки и всего остального сажаем меньше - дочки не с нами, а  много ли нам вдвоём с Людмилой надо. Но землю всё равно нужно удобрять да и поднимать надо, чтобы весной меньше в воде стояла. Вот я всё лето понемногу землю ношу, вожу.

   Сначала была эпопея с канавами. Я их копал везде, а осенью чистил и углублял. Весной по ним обильно текла вода, а я себя нахваливал: канавы не зря копаю. По сути целые траншеи были у нас вдоль забора, и там, где-когда-то Валера на «Беларуси» колеи проделал.
   На Дальнем огороде, где сажаем картошку, тоже канава-колея. Болотистость стала исчезать. А я стал канавы засыпать. Оставил пруд, «колодец» с чаном, весенний пруд с мостиком.
   Засыпал древесными опилками, щепьём, ботвой. Но надо земли.
   Стал землю возить. Сначала брал от забора  у тёти Фаи.
   Появилась у меня настоящая тележка, двухколёсная, вся из толстенного железа, тяжеленная, полтонны точно можно грузить.
   И вот еду я в проулок за землёй. Снимаю дёрн в лопату толщиной, нагружаю тележку, везу.
   Сгружаю, где у забора по дорожке большая впадина. Выкладываю дёрн, посмотрю, сколько ещё надо, и обратно в путь.

   Самая первая тачка распалась на части,  и пока новая не появилась, таскал я землю в вёдрах. Носил землю с берега: дёрн, суглинок. Старался сильно экологию не нарушать, где землю брал, участочек выравнивал. И старался землю брать, где бугры, холмики. Но всё равно было жалко трогать, рушить. Скорей бы зарастало. Возил землю от соседа напротив, где жили когда-то хорошие люди - дед Дмитрий и бабушка Нюра. Их не стало, А Мишка, сын, спалил дом. Остался сарай. Вот из-под сарая я землю добывал.

   Возил с бышего покоса, где старики косили, за Мишкиным огородом.
   Перед домиком, на улице бульдозер поднял часть дёрна. Образовалась горочка. Я её при помощи лопаты и лома разобрал и в вёдрах перенёс.
    Всю траву собираем в кучи, она перепревает, потом её на огород.
   Но и  в благоустроении надо меру соблюдать.
   Всё выровняешь и останется одна скукотища.
Через весь сад-огород прямо-наискосок у нас пролегла низинка.
   Она у нас так и остаётся под травкой. В конце огорода через неё мостик перебросил.
   Осталось две канавы возле старой бани. Вода по ним стекает в весеннюю ямку. Летом ямка пересыхает. А канавы остаются, подзарастут, я их почищу, мосточки поправлю. Вот и ладно.

   Несколько лет назад великий помощник-рыхлитель за огородом навыворачивал большие кучи земли. Был конец сентября. Мы с Людмилой взяли вёдра, лопату, пошли за огород. Больно кротовья земля хороша: рассыпчатая, ни травинки. Грузим в вёдра, да на огород носим. Кроту спасибо.


   Виктория.

   На месте сарая уместилась банька, а когда убрал навес, то я перекопал на этом месте землю. Людмила посадила викторию.
   У неё сразу была мечта развести ягоды,  но в первый год ничего не вышло.  Первую викторию Людмила посадила в углу огорода, где место повыше. Виктория прижилась. Но в следующем году пришлось её оттуда убирать: там место под домик нужно было.

   Осенью Людмила в саду у коллеги набрала усов и посадила на месте, где был сарайный навес. а потом я каждый год немного целину раскапывал, земля там была очень плодородная, а Людмила подсаживала усы.
   В первое лето, как и советовала коллега-садовод, Людмила весь цвет оборвала, зато на следующий год у нас уже были ягоды, хороший урожай.
   Дело шло по нарастающей. Но чтобы не сглазить, мы соблюдали своего рода ритуал: пойдём собирать викторию, берём чашку, а вдруг ягод нет. Чашку наполним, идём за посудой побольше, потом ещё побольше. Глядишь, так ведро и наберём и тихонько удивляемся: неужели это мы вырастили.

   Ели мы её всей семьёй вдосталь, пили чай, Людмила стряпала пирожки. Делились викторией с родителями, бабушку Нюру с дедом Дмитрием угощали. Варили компоты на зиму. Людмила варила варенье.

   Очень много сил отнимала прополка.
   Обычная картина: печёт солнышко, мухота кружится, А Людмила с Дашей и Ксюшей на ягодном поле - и головы поднять некогда. Они пропалывали, я перекапывал, с усами боролись, рассаживали. Зато ягоды было вдоволь. Хорошо было то, что поливать не надо было, влаги и так хватало.
   Нам так и не верилось, что виктории может быть так много, что её можно досыта есть.

   А потом пришли дрозды. Скачут по канавам весёленькие такие симпатичные птички, а ягод нет. Вернее, они есть, только все надклёванные. Началась у нас с ними война. Я пробовал их пугать: чучело ставил, камни кидал – им всё нипочём. Марк прислал сетку маскировочную, стали ей накрывать грядки. Дрозды там запутывались и за свою наглость расплачивались жизнью. Дроздов было жалко, но викторию и наши труды ещё жальче.
   С дроздами ещё ягодной мороки добавилось.
   Развели ягодников – много. Девчонки выросли, уехали учиться. Стали мы ягодники уменьшать.


   Ирисы цветы

   В ирисах – неизъяснимая тайна. Что они так томят душу, полнят пронзительной грустью, а аромат… Вдохнёшь, уже кажется и не выдохнешь. Сколько ни вглядывайся, так и не разглядишь, не поймёшь до конца.
   Обычные, садовые, фиолетовые…
   Они вне времён. Когда рядом с ними, Миньяр, дом на Толстого, все мои дни – в них, Хранителях…
   Они – весенние, а в них осенняя нежность…
   Что я не умею сказать – они скажут…
   Что, почему они так запечатлелись, в чём их Тайна?

   Как избушку поставил, около избушки сделал грядку. Земли наносил самолучшей, да ещё обильно удобрил, рассадил ирисы сердечно, с великой любовью и тщанием. Как за родными детьми ухаживал.
   Чудно они цвели на фоне камней и серебристых бревёшек. Приедем, они нас встречают, кивают своими головушками.

   Этот грустно-томительный аромат, пронзительная грусть-печаль.
Когда цветут – ничего не надо, вот так рядом с ними  и остаться.
В них – тишина Вечности. Внутрь заглянешь – Бездна…
   Потом ели поднялись, ирисы загустились. Пришлось их пересаживать.

   Они навсегда в нашем саду.
   Мы высаживаем и другие сорта. Духовитые, странно красивые, чудные. А самые родные, фиолетовые, -  миньярские…

   Турецкая гвоздика, что из Копейска, самосейкой растёт.

   У домика под елью посадили ландыши, они сейчас разрослись, весной цветут, и запах у них сильный, и беленькие колоколнышки ясно видны на фоне листьев.

   Около музыкальной школы насобирали семена мальвы, посеяли. Первые года мы за ними ухаживали, пересаживали, а теперь отпустили на вольные хлеба.

   Выращивали клещевину под два метра, Людмила высеивала портулак, васильки, астры, амарант. Чего только не пробовали.
Сейчас больше на кустарникии - многолетники внимание обращаем.
   А зачем цветы-кустарнички, ведь их не съешь?
   Дарят свет-тепло, нежат душу. Весь смысл и вся их польза в самой бесполезности.

   Дорожка из камней от избушки к бане. По обе стороны дорожки сажали мы цветы. Несколько лет цвел у нас здесь иберис. Да как цвёл – по другому и не скажешь – снег лежал, пушистый и белый, только в отличие от настоящего, не холодил, а теплом ласкал.
   Когда цвёл, когда любовались, думалось: отцветёт… пройдёт… что труды наши…
Как мгновение остановить, не остановишь…

   Посадили нарциссы, сортов сейчас великое множество, а у нас простенькие, обычные, но такие приглядные. А для меня ещё, помню я тот миньярский запах, они «конём пахнут».
   Проходишь, сердце захолонёт, ну до чего необыкновенно чудно.
   Отцветают…
   Посадили спиреи.
   Помнишь, как иберис цвёл…

   Космея нарастёт, еле потом корни вытянешь.
   Ещё у нас росли «мамонты» однолетники, растения под два метра с багрово-бордовыми листьями. Сами расселялись, со временем переселились куда-то, а жаль.

   Цвели у нас и гладиолусы, и амарант хвостатый, и маргаритки.
Людмила год через год разводит астры, но какие-то они стали хлипкие.
   Лилии тоже хороши, но капризничают, а нам баюкать неколи.
Давайте, ребятушки, старайтесь сами.



   У автовокзала росло несколько кустиков астильбе. Я тихонько выкопал-выдернул, так у нас она сильно прижилась. Рассадил кусты по всему саду. Как сентябрь, так у нас пряные жёлтые кусты то там, то тут блещут. А сколько пчёл! Гудут, подходить боязно.
   Купили бордовую астильбе на рынке. Нет, не то. Сколько мы за ней не ухаживали, подкармливали, пересаживали, не растёт, капризничает. Выглянет стебелёк, его и не видать. Нет, не то.

   Около дома выкопали аквилегию, а по-простому – водосбор. В тенёчках рассадили. Ходим, не видим, а чуть углубимся, тут-то цветочки и выглянут, такие самобытные, ни на кого не похожие.

   Колокольчиков на лугу было столько, что я их просто скашивал.
   Потом одумался, из леса принёс и посадили рядом с лиственницей и сосной. Кусты большие, колокола с ладонь.

   Вслед за барашками расцветает медуница. Эта сама к нам пришла в сад. Ей тут хорошо. Мы её бережём.
   А ещё весной приходят к нам подснежники, хохлатки.
И до чего все цветы ажурные, изящные, начало и венец творения.
В них взглянешь – и пропадаешь там, в бездне…

   У нас много мяты. Она и в чай, и на зиму насушить, и веник заварить, и на каменку несколько стебелёчков бросить для аромата.
   Цветы… такая Тайна…

   Людмила вновь пробовала развести ночные фиалки. Купили семена, а фиалки оказались не фиалками.
   Днём так себе цветочки, невзрачнее и некуда, а вечером выйдешь в сад, головокружительный аромат. И по дороге течёт, стелется.
Только как об этом расскажешь. Осталось только чувство-воспоминание…
   Ночные фиалки цветут…


   Первые саженцы.

   На Дубовой с папой накопали смородины чёрной и красной, тёрна. Рассадили, всё приросло. За тёрн переживали: корень длинный, в землю глубоко уходит. Думали, не приживётся.
   Тёрн разросся, и сейчас приходится с ним вести борьбу, чтобы не разрастался.
   Тёрн для разнообразия. Плоды мы никуда не используем, ну, редко в компот, а цветёт хорошо и растёт у места.
   Ещё с Дубовой привезли иргу и вишню. Практической пользы никакой. Если и есть ягоды, птицы всё подчистую собирают. А для разнообразия  очень хорошо.
   Я одно время даже красную смородину укрывным материалом от птичек укутывал,  иначе никаких ягод нам не видать.

   Ещё привезли с Дубовой сирень белую и обычную. Обычная сирень на второй год расцвела, а белую, Людмила очень её почитает, расцвела лет через восемь. Расцвела, мы уж так любовались-радовались.

   От прежних хозяев остались четыре яблоньки, кусты старой смородины и всё остальное пусто, голо.
   Стали разводить сад-лес.
   В лесу набрал саженцев калины, посадили около домика, по тропинке в баню, где низинка, около колодца. Рассаживал иву, потом с огорода её убрал, оставил около забора, что к лесу.
   Олег, Лёха, Мишка приносили саженцы ели, сосны, лиственницы – рассаживал понемногу.
   Посадили два саженца кедра. Долго они болели, сидели, думали, расти им или нет. Потихоньку поправились.

   Первую берёзку посадил в дальнем углу. Было махонькое деревце, а место удачно выбрал. Берёзка хорошо приросла, раздвоилась и вымахала в огромное дерево-великан.
   Смотрим, не верится, что на наших глазах такое чудо могло вырасти. В сентябре-октябре вся светится в солнечном свете, сверкает.

   Ещё берёзок насажал, эти помедленнее растут, но их уже много. Радуют белоствольные, навевают что-то хорошее, - словами не выскажешь. У нас много чего в саду самоцветного, в том числе и берёзы.
Молоденькие берёзки наш сад освещают.

   Набрал в лесу желудей, рассадил их по-вдоль забора. Из многих десятков выросло два, такие они мощные, даже не верится.
   А теперь птички помогают. Смотришь, опять то тут, то там росточки молоденькие появились. Пусть растут. А пока растут, сколько им всего надо преодолеть. Зимой то морозы, то снега навалятся. В сезон падёт на них мучнистая роса, листочки сначала как в молоке, начинают жухнуть, хоть плачь.
   А лето-сушь?
  Такая жара, листьям впору в трубочку сворачиваться. И ведь всё не польёшь. Только на авось  да небось и надеешься.

   Задор или ещё что, но каждую весну хочется что-нибудь посадить. Осенью рассаживаем. Будет, будет «сад  для ленивых».
Будет сад-лес.
   Набираю отовсюду разных растений понемногу: у знакомых, из леса привожу, на рынке подкупаем.

    Волчьи ягоды, лесная жимолость, яблони-дички.
    С 8-ого километра дороги «Аша-Миньяр» привёз рябинок. Из Широкого дола  - сосёнок.

    Шиповник садовый, бело-кремовый. Маленький отросток, выкопали у четвёртой школы. Пошли с Людмилой под вечер. Идём, оглядываемся, ровно тати в ночи. Копаем торопясь, как бы не остановили.

   Не помню, где накопали, взяли, кто нам подарил, рассадили бело-розовый и красный садовый. Вот у нас три ароматных, чудных, некапризных сорта «роз». Сколько любуемся – не налюбуемся, сколько радуемся – не нарадуемся.

   Прежде, чем посадить что-то, долго думаем, выбираем место.
Не всегда удачно получается, приходится пересаживать по нескольку раз. А бывает и так, что посадили, ровно тут и всегда было наше растение.

   Да, можно сказать уже не один десяток лет лелеем мечту: приехать в сад и ничего не делать, а просто ходить-лениться, ягоды есть да чаи попивать.
   И даже иногда мы едем в Точильный для исполнения такой давней и завлекательной мечты. Приедем, походим, а руки сами тянутся: вот это надо сделать, вот это, вот там, вот тут.
   Когда же дышать-любоваться?
   Да во все дни, во все времена…
   Какой-нибудь жучишко ползёт-торопится. И у него упоительная жизнь. Надо бы побеседовать…

   Настурция наберётся полной силы,и на её листьях-кружках по утрам собираются капельки росы. Сверкают, переливаются. Можно долго смотреть на игру света в капельке росы. И куда ни взглянешь, всё – чудо.
Остановиться, не спешить…


   Ритуал.

   Собираемся домой. Помылись. Прибрали в домике. Сложили в рюкзаки садовые дары. Людмила брала всего понемногу, а рюкзаки получаются неподъёмные: это же сколько человек съедает. Рюкзаки неподъёмные, а поднимать их всё равно придётся. Ну это немного погодя, а пока обходим сад.

   Тропа для обхода давно уже протоптана. Уставшие, но уставшие с радостью в душе, начинаем Великий Путь.

   Вокруг домика. Со стороны улицы в палисаднике бурно разрослась астильбе. Придётся её пересаживать, отсюда убирать, а то и домика не видать. С северной стороны за избушкой – царство папоротников. Изящные, грациозные, могучие. Раскинули ваи-перья чуть не выше забора.

   Мимо сенок, на дорожку, по камешкам-плитам к нашей доброй старой баньке. Если топили её, обязательно сунем свои лапы в волоковое окошко-дымоход, оттуда такое тепло идёт, заманивает: --- Чего уезжаете, оставайтесь, здесь сейчас только и вальяжничать.
- Спасибо тебе, наша добрая помощница.

   Идём дальше, ноги тонут в мягкой хвое, а рядом разрастается барвинок. Со северной стороны под крышей к брёвнышкам приставил полешки. Я их с речки принёс. Они серебристые и причудливые. Красоты в них обыденной никакой, дрова и дрова, но такие они родные, такие живые.
   И снова папоротники. За баней буйно разрослись. Стоят вазы, красуются. Внутрь заглянешь – такое там всё узорчатое.
  Рядом ель и берёза. Пока дружат, не ссорятся.
  Через мостик перешли, под дубом проходим. Там же под ним растёт купена (волчий клык).

   Корневище мы купили на рынке. Посадили. Растение редкое, занесено в Красную книгу области. А я на гору за дубом поднялся, там этой купены хоть ешь. Вот теперь и в саду растёт. Просто растёт, без всякой выгоды. Растёт, нас и себя радует.
   Дальше заросли малинника и молоденькие посадки ели, лиственницы. В самом углу две берёзы. Одна – могучая, со скворечником. А когда-то был маленький саженец, из лесу принёс.
   Гладим кору, стоим, молчим, слушаем. А за забором луг, а за лугом лес, а над лесом небо блеклое с лёгкими облачками, а за облачками, где-то там – звёзды…

   Под Берёзой постоим и дальше идем через мосток на луг или по доскам около забора. С западной стороны у забора большие ивы. Растут густо, каждое лето я их прореживаю. А они всё растут да растут.
   Рядом с ивами «заложили аллею» из елей. Они только- только свои головушки поднимают.

   Если конец лета или уже осень, Людмила смотрит грибы.

   Обходим кедр, на дубовой колоде сидим, сад созерцаем.
По Дальнему огороду идём совсем не торопясь: прикоснуться-тронуть сирени,спиреи, жимолость, яблоньки, грушу, сливы, мальвы, лилии.
   Яблоки – белый налив – уже появились, а груши и сливы – когда дождёмся…
И снова присядем на скамеечку дубовую (их у нас на каждом шагу), поглядим, порадуемся на цветы.
   Особенно хороши под осень настурция, календула, мальвы, однолетние георгины, цинии.

   Идём по дорожке-мостику к дровнику, мимо новой бани.
Если топили новую баню, то в волоковое окошко тоже лапы сунем – какое там тепло, хоть обратно возвращайся.
   По тропинке вдоль забора, что к улице. Вот и обошли мы наш сад-огрод-лес.
   А сейчас ещё на скамейку, что около избушки, сядем, помолчим да за неподъёмные рюкзаки возьмёмся.
   Жаль прощаться…
   Пока, пока…
   Домой…


   Был конец сентября…

   Ещё не было новой бани. За дровником гора дубовых колод. Под берёзкой – махонькая ёлочка и скамеечка из дубовых коряг.
Предвечерие. Листья чуть летят. Молочно-серые облака-тучи, а в просветах – выбеленное небо. Сад наш тихий, душевный…

   На коряжинку присели, где ель и берёза, а перед нами ещё ель – «купчиха». Мы потому так её называем, что она сначала росла вширь, точно как купчиха. Теперь пошла вверх. За «купчихой» цветы, кустарнички, большая ель около избушки, сама избушка, лес, горы. Ни дуновения, тишь, покой. Листва жёлтая, оранжевая, бронзовая и ещё каких-то мягких тёплых оттенков.
   И у нас на сердце, и в саду, в лесах-горах – лад.
   Впереди жизнь, позади жизнь, время никуда не течёт.
   Дышит, веет, ласкает-трогает – и никуда не движется.
   Сон-явь…
   Себя не чувствуешь, не слышишь, ты -  и сад, и лес, и горы, и река, что журчит за тополями-ивами, и воздух, и облака, и звёзды, которые где-то там…
   Ты –есть и нет тебя…

   Не сопричастность даже, а слитность, нераздельность, слиянность с миром, со всеми миллионнолетиями, которые были и будут. Вот-вот прозреешь, Врата откроешь, всё поймёшь, постигнешь, объемлешь, вот ещё мгновение, вот сейчас…
   Ветер по-над берёзой закружил, листья посыпал…
   Чудный сон над нами и вкруг нас и неслышимая мелодия…

   Если не потрудишься до семи потов, что же…
   Под куполом храма собрались мы. И в этот миг мы – соборяне…
   Заглянешь в ирисы – вселенная…


   Калина.

   В наше житие в  Миньяре папа приобщил меня к чаю с калиной.
   А когда мы жили на Толстого, я калину ездил собирать в Точильный. Бродил по болотам, собирал ярко- красные кисти. Очень мне  нравилась эта ягода в чае.
   Когда купили участок в Точильном, озадачился развести калину в саду.
    Калину искал за огородами. Её там много, но корни длинные, не так просто выкопать.  Накопал несколько кустиков, рассадил.

   Первое время очень я за ней ухаживал: и подкармливал, окапывал, чтобы сорняки не мешали. Под зиму обязательно подвязывал и подвязываю. Поначалу каждую кисточку берегли. А теперь её столько, что половина остаётся в зиму.

   Весной хороша она в цветении,  но аромат, конечно, никудышный.
   А в сентябре ярко-красные кисти ровно цветы на кустарнике. Каждая ягодка ещё внутри светится, мерцает. Уж такая ягода завлекательная. В рот возьмёшь – скулы сворачивает.

   В октябре сбор урожая.   Людмила ножницами срезает кисти, аккуратно укладывает их в ведро. Я люблю, чтоб всего было много, чтобы просторно, чтобы не жаться. Но калины столько, что пора и останавливаться.
   На балконе сколько-то она у нас поморозится, а потом я перетираю её с сахаром и - в холодильник.

   Пьём чай. Не знаю, есть польза, нет пользы. Просто нравится.

   А ещё я заливаю чай с калиной в термос и беру с собой в лыжный поход на Аджигардак. В гору лезешь – семь потов сойдёт, руки-ноги дрожмя трясутся. И когда уже совсем сил нет, остановлюсь, чаю с калиной попью, - и опять я жив-здоров, и сил хватит на всю гору и на всю оставшуюся жизнь.

   Калина разрослась, от неё много тени и прохлады. Старые кусты приходится выпиливать. Много ей мешает расти тля. Особенно по весне. Ближе к середине лета листья выправляются, и растёт наша калина и у тропинки к старой бане, и на лугу у пруда, и за Дальним огородом у забора, где весной воды море,  у дровничка и мастерской.
   Здесь она особенно у места. В жаркие лета кусты образовали арку, там в самую жару тень и прохлада. А я в этой тени самовар ставил. Уютно, совсем по-домашнему и по-лесному.

   Несколько лет назад посадили мы калину бульдонеж. Но пока от неё только одно название. И растёт без энтузиазма, и всего лишь одно соцветие было.

   И ещё я думаю, как много, хотя бы и среди растений «пришло» из Миньяра: калина, шиповник, черёмуха, смородины красная и чёрная, рябина.


   Вдвоём. Ночёвка в Точильном.

   Девчонок оставили дома, решили заночевать в Точильном, чтобы огуречных салатов побольше сделать.
   Конец августа. День хорош. Обычно бывает так: или до обеда ветер, или после обеда. А день сегодня тихий, неспешный. Солнышко мягко светит, ветер колышет листья бережливо, небо – пашня, белёсое, но такое же раздумчивое как и леса-горы и наш сад.

   Приехали мы в обед. Времени у нас до ночи немного.
   Я топлю баню, перекапываю грядки. Людмила готовит овощи для салата: моет, режет, крошит лук, морковь, огурцы. Перемешивает с солью и уксусом в тазу, раскладывает в банки.
   Вечереет. Я за Дальним огородом собрал каменку: сложил вкруг несколько камней, чтобы на них бачок ставить.
Разжёг костёр. Людмила принесла банки. Банки в бачок, воды налили, бачок на камни.
   Вечереет. Огоньки заплясали, дымок вверх потянулся, сразу как-то уютно стало, хотя тепло, ещё кузнечики стрекочут.
   Пряный аромат сена, как река, разливается по саду, смешивается с дымом костра.  Сумерки  густеют, наливаются чёрно-фиолетовой темью. В саду дерева и кустарники, как мохнатые ночные чудища.
   И душа и тело тянутся к огоньку.
   Смотреть на огонь и ни о чём не думать…

   Можно сидеть всю ночь, смотреть на пламя, слушать, как кузнечики молоточками стучат. Ветерок чуть пройдётся, от костра уютно, словно кто близкий и родной обнимает. Такая ночь, и чего бы ей не длится вечно или хотя бы медленно спешить.
   Но вода кипит, в банках бурчит по верху масло, пора бачок снимать.
   Вынимаем банку, я закручиваю крышки.
Уже в самую ночь заносим их в дом, укутываем их тепло, чтобы «дошли». В углях ещё ходит жар. Пепел узорчато лёг вокруг. Жаль уходить.
   Жаль уходить от последних углей костра, от тепла. Кругом уже стало сыро и прохладно. В углях играет жар, затихает костёр…
   Жаль покидать это мгновение…


   Пить хочется.

   Днём, если зноем пышет земля и небо, работаешь – есть не хочется, только пить и пить. А я такой водохлёб, пью очень много.
Нет, в пустыне я жить не смогу, только у воды.

   И какую я воду только не пробовал: из реки, у соседа из качка, из ямки-родничка, что у нас за огородом, из Ерыклинского родника.
   И с чем я её только не пил: с калиной, с лимоном, с клюквой, с чёрной смородиной, с красной смородиной, с яблоками, с викторией.

   Людмила сделает квас. Привезём в Точильный. Вот уж мне радость-счастье. Вкуснее, кажется, и ничего нет.

   Какое блаженство, когда кажется, что весь уже высох, пить сладко-кисловатую ледяную воду или пить квас.
И был ты  весь никакой, бессильный,  и вновь оживаешь, воскресаешь, дышишь, живёшь.

   За родниковой водой ездил на Ерыклинский родник. Вода, как ледышечки, льётся-переливается, прозрачная, сладкозвучная. Можно долго бродить по ручью, камешки выискивать, плескаться,
мхи гладить. В воду руки опустишь – омывает, журчит-ласкает, что-то хочет сказать. Что? Я слушаю, слушаю…
   Ещё здорово с родниковой водой натолочь ягод чёрной смородины. Совсем уже благодать – чай или вода с клюквой.

   Зной, пышет  земля жаром, а вода чистейшая, почти ледяная, по глоточку, понемногу, по чуть-чуть, медленно пить…что может быть вкуснее и слаще…

   Вечер…ночь…утро.

   Вечером иду мыться к реке. Намылю вехотку, натрусь – окунусь в воду, свежий, чистый.
   Лень, но надо готовить поесть. На летней печке кипячу чай. Люблю, когда тянет дымком, шумит чайник. Чай – травяной, с мятой, календулой, мелиссой, душицей, смородиновым листом.
 Чайник вскипит, воду подогреваю для мытья. В избушке варю суп с тушёнкой.

   Жду Людмилу с нетерпением. Людмила везёт еду и всякие вкусности. Я, как барин, всё-то у меня есть: сметана, молоко, сгущёнка, какое-нибудь приготовленное мясо, пироги. Тогда у меня просто царский стол.

   Если поужинаю рано, то иду в мастерскую вырезать лесную братию.  До самого темна сижу. В избушку идти совсем не хочется. Но уже почти ночь. Прибираю инструмент, топлю печь, пью чай, читаю книжку. Пора и спать. Долго ворочаюсь, пока засну, смотрю в окно. А в окно ещё долго смотрятся остатки зари. Чуть угаснет и снова заря, уже утренняя, начинает высвечивать восток.

   Ночью проснёшься, выйдешь в сад – всё преобразилось, какие-то древние чудовища поднялись в небо. А в небе – Млечный путь и мерцанье. И вот стою я, песчинка, в саду с горчичное зёрнышко, а вкруг меня – Вселенная-бездна, не объять, не понять.   Ночных фиалок дурманящий аромат, где-то лает пёс, по дороге прошуршала машина, над тополем повисла луна. Ночь светла, ночь темна, тщетны мои усилия понять всё это. Замерев, затая дыхание,
слушаю, созерцаю…
   А под утро очень сладко спится.

   В деревне встают рано: надо скотину покормить, коров подоить, выгнать в стадо. Вот уже и бубенцы забренчали, колокольцы зазвенели, замычали коровы, слышно топанье копыт, шумные вздохи, хлопанье бича. Опахнуло парным молоком и навозом. Начался новый день. И я встаю.

   Восток розовеет. За горами солнце. Лучи золотят верхушку горы.
Поточил косу, иду выкашивать луг. Роса сверкает на листьях. Обдаёт свежестью, и налетает мошка. Косить легко, трава сырая, ложится в рядок  - шш-вжик, шшш-вжик. Выкосил – любуюсь, какой лужок приглядный,  ходи –не находишься, лежи – не належишься, спи – не наспишься, любуйся – не налюбуешься.


   Самовар.

   Знакомая подарила самовар. Он у неё без дела стоял, мешался. И у нас поначалу без дела прохлаждался на балконе. Увезли в Точильный. Стоит и стоит себе в уголочке. Наконец руки-ноги до него дошли.
   Вытащили, промыли. Трубу вытяжную мне уже в Аше соорудили.
Привёз в Точильный.

   Готовлюсь ставить самовар.
   В память о дедушке Иване Ивановиче и бабушке Софье Романовне.
   Поставил около мастерской. Щепочки сухонькие приготовил. Водой залил, крышкой закрыл. Разжёг берёсту и в горловинку-топку. Сверху берёзовых щепочек. На горловинку- трубу, дым повалил, огонь чуть не из трубы пляшет.
   Завеселился самовар, зашумел. Щепочки сверху кидаю, слышу, вода начинает бурлить. Скоро самовар закипит. Волнение, как на свидании, получится ли. Хотя, почему и не получиться?
   Закипел самовар. Краник отвернул, в чайник заварной кипятку, а травка там уже заранее припасена. Крышечкой чайничек закрыл. Трубу снял, в топке уже угольки, на горловину чайник. Пусть настаивается.
   Людмила стол под елью накрывает, пироги режет, ягоды готовит-толчёт.

   Несу самовар и дышать боюсь. А он дышит-пышет, дымком, да таким вкусным от него потягивает. На стол именинника водружаю. Начинается торжественное чаепитие. Первым делом наших бабушек-дедушек поминаем. Это они с самоварами. А наши родители да и мы чай из чайников пьём.
   Самовар шумит. Дымок-аромат над столом. Чай пьём. Что и не помним, и не при нас было, всё вспоминаем.

   Ездил специально в лес, еловых шишек для самовара готовил.

   И  так нам понравилось это чудо. Как летом чуть посвободнее, так за самовар.
   Зашумел-закипел. Трубу снял, крышкой-заглушкой закрыл, понёс     под елку.
   Самовар на стол. Шумит, словно добрый зверь морду в лапы засунул и дремлет. Даже жаль будить. Двигаем кружки под кран, наливаем чай, кипяток.
   Продолжается Великое чаепитие.
  Эх, наши родители-прародители, хоть бы чуток с нами посидели.

   Однажды самовар разжёг, а воду забыл налить – труба-печка отвалилась.  Пока наша самоварная эпопея закончилась. Паять сложно, и таких паяльщиков не могу найти, которые бы взялись за это дело.
   Есть бабушкин самовар, мы пили чай из него – хорошо, только немного подтекает и на донышке заслонка прогорела.

   А лета пошли сырые. Пока самовар на полочке стоит, лучших времён дожидается.


Чирковы

   Ещё когда работали в Первомайской школе в Точильном, познакомились с Чирковыми, Валерой и Валентиной. Валера был тогда электриком, а Валентина – домохозяйкой. Я у них иногда бывал, и они к нам в гости заезжали. Помогал им покос убирать. И Валера мне помогал.
   Всегда помним, он подсказал нам, где участок можно купить.

   Вот был мастер золотые руки, всё умел делать: плотник, столяр, сантехник, тракторист, печник, и в телевизоре мог покопаться, в радио, в электрике всё понимал. Держали они хозяйство: корова, тёлка, свинья, куры.
   Валера – душа добрая, всем готов помочь, кто ни попросит: дров подвезти, сена, провода подцепить. В Точильном свет постоянно отключали. Света нет, Валера идёт искать, где обрыв. Выбрали его председателем сельсовета. Наверно, это был лучший председатель. Общественные дела отнимали много времени и, бывало, в ущерб делам домашним.
   Валя, работящая, хваткая, сноровистая, да уж больно матом любит крыть по делу и без дела. Жили дружно, хотя в семье, как в семье, всякое случалось.

    Было лето сухое, трава выгорела. Около Точильного косить нечего. Валера нашёл покос на Бакланово, это далеко за Решетово. Поехал я ему помогать. Остались мы с ночёвкой: место там дикое, бурелом, камыш выше головы, берёзовые перелески, змеи. Вроде как на краю света.
   Валера за неделю до этого уже траву свалил. Сено пора грести. Валера на «Беларуси» стал его в валки сгребать, а я копны ставить. Торопимся, чтобы до темна успеть. Валера торопится, я стараюсь изо всех сил. Работали до самой ночи. Устали сверх всяких сил.

   Спать легли в тележку – змей опасались. Больше ворочались, чем спали. Да и как спать: звёзды над головой мерцают, крики птиц, шорохи и кругом дремучесть-забытость. Луна меж ветвей берёз пристроилась. Ночь фантастическая. Как на корабле плывёшь куда-то. Словно на краю света, и кроме этой фантастической ночи нет ничего.

   На следующий день приехали мужики из Точильного, накидали в тележку сена, привезли.
Валентина приготовила хороший ужин, угощенье, настряпала пельменей. Хорошо посидели, хорошо отметили, считай на всю зиму корову с тёлкой  обеспечили кормом.

   Случилась в их семье большая драма. Из Точильного они уехали в деревню под Новокузнецк. Валера поставил там большой  дом. А потом Валеры не стало.


   Этюды

   В городе нас часто спрашивают:
-Ну как там у вас, не балуют?
-До сегодняшнего дня Бог миловал, а как дальше будет, кто знает.

   У соседей дочка. Малышка, как все малышки, умилительная.
   Весна. Солнышко пригревает, сугробы подрыхлились, подсели, кое-где уже земля проглянула. Небо омытое, звонкое, лес начинает розоветь. Малышка вышла во двор играть. Курочки ходят вокруг неё:
- Цып, цып, цып цыпочки, идите ко мне, я вас покормлю, хорошие мои.
   Зернышки им сыплет, они клюют, квохчут:
- Ко-ко-ко, ещё давай.
- Кушайте, кушайте.
   А лес уже в розовато-зеленоватой дымке. И свежо, и хорошо, и умилительно:
-Что вы боитесь, подходите, цып-цып-цып, я вас покормлю, не бойтесь, цып-цып-цып.

   Так как мы в самом конце улицы, «в углу», то прохожих на улице мало, а кто пройдёт – всё – «наши». И мы в Точильном и с народом вместе, и как на безлюдном острове. Правда, иногда машины донимают, мимо елозят. Но большей частью – если шум, то лесной,
и тишина – лесная…


   Константин Карпович.

   На остановке садовод рассказывал о мелиссе, интересно рассказывал. Так получалось, что часто вместе автобус ждали, а пока автобус ждём, про жизнь, про сад-огород разговариваем. Вот так и познакомились с Константином Карповичем. А потом и в садах друг у друга были.
   Константин Карпович и Людмила Сергеевна – добрые души. Рады со всеми знаниями, растениями поделиться. Поделились и с нами. А было это в девяностые годы, когда купить что-то для сада было невозможно.
   Цветёт аконит, марьин корень, растёт аралия, девясил распространился, и самый подарок – рябчики.

   Константин Карпович подарил нам два, показал, как сажать, и сказал, что нужно после цветения обязательно выкапывать, а в конце августа сажать.
   Я как-то сначала забыл об этом. Рябчики выросли, но не цвели.  На следующий год я  их выкопал в июле, в начале августа посадил.
   На следующий год они ранней весной зацвели, да как зацвели. Стали мы их разводить, стало у нас их много. И как Карпович нам подарил, так и мы делились рябчиками со всеми – пусть наши сады цветут да радуют всех.

   Года идут, пришлось Константину Карповичу продавать свой участок. Нам было жаль очень. Сколько там труда было положено, чего там только не росло. А самое главное, через весь сад-огород течёт ручей.
   Я Константину Карповичу шутя говорил:
-Нам Ваш участок ни к чему, мы свой обиходим, а вот продайте нам ручей…
   Мы встречаемся иногда в городе, мы очень рады друг другу,
и разговор у нас всегда очень душевный…


   Старики. Бабушка Нюра и дед Андрей.

   Наискосок от нас через дорогу жили-были старики баба Нюра и дед Андрей.
   Дом удобно поставлен. Просторный, с большими сенями и кладовкой, крыльцом.  Двор не по линеечке, зато всё под рукой и ничего не мешает. Сарай с отгородками для коровы, тёлки с бычком, кур, поросят. Свесы-выступы на две поленицы с каждой стороны, сушилы. В огороде банька. Участок огорожен к самой реке и под картошку, под огород и под покос.

…дома нет, бурьян выше головы, от сарая гнилушки среди травы догнивают, банька скоро рухнет, а  там, где был покос, густо разрослась таволга…

   Как-то папа приехал в Точильный, пошёл к соседям молока купить. Разговорился со стариками:
- Такие хорошие люди.
   Поначалу мы с соседями просто здоровались. У них дела-заботы и у нас. Да и не побежишь от нечего делать запросто так знакомиться.

   Старики держали хозяйство: корова, бык, телёнок, куры. Был ещё огород, сажали много картошки.
   Всё время у них кто-нибудь был: старший сын Виктор со снохой. Жанна, младшая внучка, всё лето у них. Со стариками  жил младший сын Мишка. Приезжала внучка Ольга с сыном. Внук Олег приезжал помогать убирать покос за огородом.  Ещё косили сено на увалах.

   Дед с бабкой целый день на ногах.
   За скотиной смотреть, каждый год дрова готовить, покос убирать, за огородом смотреть. Забот как раз на весь день-деньской хватало. А на следующий день опять заботы-хлопоты.
   И как-то у них всё ладно получалось, ни крику, ни брани.
Глядишь и покос убрали. Вот и дрова Мишка переколол, старик под навес убрал.
   Осень подходит, старики потихоньку картошку копают. Всегда она у них урожайная.
И всё лето кто-нибудь у стариков или гостит или к старикам за чем-нибудь едовым едет.
   Дед Дмитрий и баба Нюра – худенькие, маленькие, жилистые, спокойные. Всё делают без крику и  суеты. Делают неторопко, а получается как-то очень ладно, вовремя и в самый раз.

   Стала дымить печка. Надо перекладывать, а печника не найти.
Дед её разобрал и мало-помалу собрал.  Кирпич к кирпичу прикладывал, примеривал, приноравливал. Печка вышла не очень казистая, но жаркая и не угарная. Растапливалась хорошо.
   Бабка жалела деда.
-Умаялся он с этой печью.

  Выпивали только  по праздникам и немного. Один раз деда принесли из Точильного на руках, но это был День Победы.

   Я как-то помогал им стог ставить. Бабушка стояла на стогу, а было ей уже за семьдесят. У Чирковых стог ставить – шум, гам, крик, мат, беготня-суета. У деда с бабкой – не торопясь, без крику.
Бабушка только подсказывает, куда навильник положить. А мы еле за ней поспеваем. Бабушка грабли выставит
-Сюда клади.
   Поправит, потопчет и уже следующий навильник ждёт.
   Стог вышел ровный, укладистый, никакой дождь не возьмёт. Как купчина стоит. Всем на загляденье.
   Бабушка Нюра  на стогу, стог высокий, стоит, охает:
- Ой, что-то голова кружится, моченьки нет.
А сама, как молодая, управилась.

   Дело нехитрое, стог поставить, а уменье-сноровка нужна. Сначала стожар установить, колья шалашиком приладить, продухи сделать.
Стог завести поуже, потом шире его раскладывать, да чтоб поднимался он со всех сторон ровно, да навильники по кругу пластиками укладывать, чтобы не промочило, не перекосило.
   По ширине не ошибиться, чтобы сена хватило, и чтобы остатков не было.
Сено класть пластом, утаптывать. Подавать сено удобнее всего деревянными вилами-тройчатками и пластом. Пласты подавать вкруговую, примерно одинаковые по объёму.
   Нас внизу четверо было, и бабушка Нюра ко всем успевала. Ловко подхватывала навильники, укладывала, поправляла:
-Вот так-то ладно.

   Носила нам молоко понемногу. Денег категорически на брала. Мы угощали стариков ягодами. Когда деда не стало, я бабушке кое-что помогал по мелочи: поправить крыльцо, дверь утеплить, вставить стекло, отремонтировать плитку, раму оконную отремонтировать.
   Сильно долгих разговоров мы не вели – работы было много. Если общались, то больше по обыденным делам.

   Пока дед был жив, в доме и в хозяйстве был порядок. Деда и побаивались, и уважали.
   Был май, тепло, дед пошёл за хлебом, перед мостом упал – сердце отказало, и не стало деда.
   Бабушка Нюра очень сокрушалась:
-Что же так-то? Хоть поболел бы немного, полежал бы, я  за ним поухаживала.
   У меня эти слова так в памяти и остались навсегда.
   Простой человек свою душевность в словах не любит высказывать, чувства внешне выражать стыдится, а заботу, сердечность, любовь проявляет в делах.
   Да и сама жизнь к пустословию не располагает.

   Бабушка ещё долгое время нет-нет да и пожалеет:
   -Ох, дед, что же и не полежал, так и сразу, я хоть за тобой бы посматривала, поухаживала.

   Без деда многое пошло не так. Кто за бабушку заступится, кто бабушке поможет?

   У нас от деда Андрея остался фуганок. Бабушка Нюра хотела так отдать, да мы не брали, деньги отдали. Всё бабушке  доход.

   Жила бабка очень просто и бедно. Разносолов не было. Из одежды каждый день в одном и том же: юбка, надевашка шерстяная. Бабка была «жаркая», и летом и зимой ходила нараспашку. В самые морозы фуфайку накинет – и ладно:
-Не люблю тепло. Мне душно, вольный воздух должен быть, просторно.
   Мишка запьёт, давай у бабки пенсию отнимать на выпивку. Говорить с ним бесполезно.
- Бабушка Нюра, может ему морду набить?
-Что ты, вы уедете, он меня совсем со свету сживёт.
   Соседи…ну как в чужую жизнь влезешь? Стыдить бесполезно, а что ещё можно сделать. Да и кто в деревне не пьёт? Кто и не пьёт…

   Встретимся с бабушкой, поздороваемся, друг друга в гости приглашаем. А когда по гостям ходить? Понимаем, что всех дел не переделаешь, что надо и останавливаться, а всё безумная мечта: вот это ещё сделаем и передохнём, посидим, поговорим, чай с бабушкой  попьём. А пока собираемся, уже и сентябрь на носу, и пора все точильненские дела сворачивать, пора и в школу.

   Бабушка по этому поводу нам притчу рассказала:
- Сошёл Николай-угодник на землю, идёт по селу, навстречу  мужик да баба.
-Постойте, давайте передохнём, поговорим.
   Мужик сразу согласился, а баба:
-Что ты, милай, неколи мне, скотина не поена, изба не убрана, дети не кормлены, некогда совсем.
-Ну  ладно. Мужик, тебе в неделю день отдыха, а тебе, баба, всю жизнь  бегать, всю работу не переделать и  покоя не иметь.

   Всё-таки я иногда время выбирал, пил у тёти Нюры чай.
Выставит бабушка на стол сахар, хлеб, масло, чайник заварной. Бабушка и рада угостить, да больно-то нечем. Я приносил печенье или конфет недорогих. Вот сидим мы с бабушкой, ведём разговоры:
-Осталась сиротой. Росла у мачехи. В шесть лет с малышом нянчилась. В девять по хозяйству помогала. Тяжело было воду носить: речка внизу, надо на косогор с полными вёдрами лезть, а у меня силёнок никаких. Я одно ведро на косогор затащу, потом другое. Спасибо, однажды мужик помог вёдра нести.
   В колхозе за палочки (трудодни) работали, а за эти палочки ничего не давали, выживали за счёт своего хозяйства.

   Чаепитие наше было самое простое, разговоры самые обыденно-житейские, в любви друг другу мы не признавались, но взаимнаая симпатия наша была такой большой и сильной, что и слов не надо было, глубокое и сердечная приязнь проявлялась в обыденных земных делах, в мелочах.

   Чай у бабушки попью, что-то подправлю, а на душе хорошо, такую радость и нигде не купишь.

   Замужем бабушка была два раза. Второй раз – за деда( тогда он ещё дедом не был) Андрея вышла.   Привёз он её в Точильный, купили дом на хорошем месте: хоть по весне и топко, зато огород большой и покос рядом.


   Дом ладный, удобный, в сенях есть где развернуться. В доме направо от двери – махонькая кухонька, как раз только хозяйке повернуться, налево – кровать, большой зал, печка. За печкой спальня, отгороженная от зала шифонером. Рядом с кроватью стол обеденный. В зале между окон столик, телевизор чёрно- белый. На кухоньке еле-еле убрался холодильник. На стене – ковёр, в зале – диван. Доски половые широкие, хорошо прокрашенные, стены и печка белёные, потолок крашеный. Лишнего ничего, всё просто, удобно, дышится хорошо.

   Уже жила бабушка без деда Андрея, а сколько было сил, порядок блюла, чистоту соблюдала.
   Каждое лето в доме белила, а когда сил не стало, нанимала  соседок для побелки.

   Бабушке на 9 мая подарок принесли – заварной чайничек:
-Уж такой подарок, такой подарок, не знай куда и поставить. И как я без него жила. Уж такое спасибо, такое спасибо.


   Жанка, самая младшая внучка, всё лето проводила у стариков, помогала им. Время пришло, выросла, уехала.
   Бабушке помогать стало некому.

   Мы привозили бабушке небольшие гостинцы, она брать никак не хотела. Если брала, то считала что уж и не знай сколько нам должна. Всё молоком отдаривалась. Одёжку и мы дарили, и мама, но она ничего не носила. То ли берегла, то ли стеснялась надевать. Но платки наши носила. Выйдет изредка на скамеечку перед палисадником посидеть – кофточка синяя, а платочек чисто беленький, вся бабушка аккуратненькая. Любуемся мы на нашу бабушку.
   Солнышко заходит, теплит ещё, соседки подойдут, сядут рядом.

   К нам в сад-огород зайдёт:
-Вы давайте делайте, делайте, я тут немного постою.

   Почти до последних дней сохранила интерес к жизни, удивление:
-А эти цветы как называются? А как вы огурцы солите? А как варенье из виктории варите? А зачем душицы так много насадили?
  Ох, цветов-то у вас сколько!

   Бабушке очень нравилась мальва. Я ей посадил мальвы под окно. Хорошо прижились, расцвели – белый пышный куст во всю силу.
   Бабушка удивлялась:
-Мойва, мойва-то как цветёт.

   Нас очень трогала её любовь к жизни, интерес ко всему. До конца своих дней она сохранила чувство удивления перед этим неисчерпаемым миром, любознательность, душевную сердечность.

   Сентябрь, хмурость, вода в реке холоднющая. Я иду к речке окнуться в воду перед баней. Бабушка Нюра, а ей уже под девяносто, стоит босыми ногами в воде, полощет фуфайки:
-Как ты купаться не боишься, вода ж осенняя, у меня и то ноги что-то ломит.
   Я окунулся и в баню, а бабушка стоит в реке, ноги стынут, а она
бельё полощет.
 – Ну бабка, ну шутки шутит. А ведь она на полном серьёзе.

   Бабка маленькая, сухонькая, поди легче мухи, а кисти рук большие, мосластые, разбитые, изработанные. Сколько раз я смотрел на эти руки: сколько ж они на своём веку потрудились и трудятся. Не руки – одни мослы,  кости-суставы выпирают, вся бабушкина жизнь на этих руках написана…

   Скромная, стеснительная, сколько не приглашали в гости, так и не приехала. Один раз приехала в Ашу, забежала к нам в гости, постояла у порожка, дальше и не прошла.
-Бабушка, давайте хоть чаю попьём.
   Никак не уговорили.
-Нет, спасибо, на автобус побегу.

   Примечала: если у нас калитка камешком припёрта, значит, нас нет. Если камешка нет – идёт нас проведать. Зайдёт и всегда:
-Вы работайте, работайте, не отвлекайтесь, я тут постою.

   В последние годы стало у бабушки сдавать зрение. Надо везти на операцию в Уфу. А везти некому. Какая-то родственница, богатая, приглашала её к себе жить. Коттедж  со всеми удобствами, отдельная комната, но бабушка не захотела:
-Если умирать, то в своём доме.
   Мишка её сильно обижал, пенсию отнимал, дрался. Я с ним пробовал говорить, бабушке от этого только хуже. Мы уедем, а она с ним. Он над ней измывается. Моя мама хотела к себе её взять, да мы маму отговорили. У мамы и самой здоровья мало, да и тётя Нюра не согласится. Даже речь не стоит заводить.

   Приезжал сын Юра из Казахстана. Положительный, самостоятельный мужик, звал к себе. Бабушка Нюра отказалась:
-Как я поеду, у них там хозяйство, жена больная, детей надо на ноги ставить. Нет, не поеду, в своём дому умирать буду.
   А Мишка дом родительский спалил, дали другой в Точильном. Пенсия хорошая.Чем не жизнь, чего не жить.

   Папа с мамой сидели со стариками, разговаривали, особенно не сдружились за недостатком времени, но были очень  расположены друг к другу.

   Мама с бабушкой общалась больше. Очень уважала, восхищалась ее добротой и трудолюбием, сердечно к ней относилась.


   Мама собралась, приехала в Точильный, чтобы с бабушкой Нюрой поговорить. Набрала всего. У бабушки сидели, у нас. О житье-бытье говорили.

   Последний год совсем худо ей пришлось: почти ослепла. Соцпомощи, или как там ещё, не было, перебивалась бабушка кое-как.

   В последний  раз, как видел её живой, бабушка уже не вставала, лежала на кровати.  В избе холодно, Мишка пьяный. В окошко  - промозглый серый день смотрит. В доме нет света. Неуютно, неухожено.
  Бабка никогда ни на кого не жаловалась. А здесь и ухода нет, некому стакан чаю налить:
   -Плохо, умереть бы.
   Я прощался с бабушкой, зная, что больше уже не увидимся…

   Что- нибудь принесём бабушке:
-Ой, куда мне столько, что я с этим буду делать?

   Всегда о дочках спросит, о родителях. Имена не путала, ничего не забывала.
   Доброе сердце:
-Смотрю, Олег до темна трудится, наверно, и чаю не попьёт. На, хоть молочка испей, только подоила.

 И всё вспоминается.
Зайдёт к нам в сад-огород:
-Давайте работайте, работайте, а я тут постою.

   И так трогательно, трогательно до слёз:
-Душицы-то куда столько развели.
-А мойва, мойва как цветёт.
   Была в ней большая любовь к жизни и удивление перед ней. Великая труженица и великое доброе сердце – бабушка Нюра.


   Родители в Точильном.

   Родители помогли с покупкой участка. Сбережений у нас никаких не было.  Мама с папой посоветовались, выдали нам деньги на покупку.

   Купили участок  в августе девяностого года. В сельсовете оформили бумаги, прошли на Боданово, 7. Походили по огороду. Бывшая хозяйка попросила ничего в огороде не делать, пока она урожай не соберёт.
   Я в октябре приехал, всё обсмотрел и оставил до следующей весны, а с весны началась наша Великая эпопея..

   Папе участок понравился. Места много, есть где развернуться. Он сразу со стариками договорился, несколько раз за лето приезжал, брал у них молоко.
   Было ему восемьдесят, а он всё порывался мне помогать: со строительством бани, с забором. Удивлялся, как я один справляюсь.

   Было время, собрались все свои в Точильном: родители, Галина с мужем, мы с девчонками. Это было первое лето, август месяц.
   День солнечный и с ветерком. Где нет грядок,  трава – не проберёшься, не  пролезешь. Я просто не успевал косить.

   Под яблоней соорудил немудрящую печку из половинок кирпичей. Столик-пенёк, стулья -  чурбаки-пеньки.
   Мама с Галиной начистили картошки, Людмила стол накрывает, я картошку на мясорубке пропустил. У папы уже печка вовсю пылает, Володя осуществляет общее руководство, перекуривает.
   Еда самая немудрящая, а как здорово, как ароматно, как вкусно.
   Огонь, дымок, запах жареной картошки, блины с пылу с жару мгновенно исчезают. Сколько Людмила не жарит, всё мало. Еле-еле напитались. А вокруг всё цветёт, пчёлы гудут, кузнечики стрекочут. Небо звонко-голубое, облака плывут-волнуются.
   Блинов поели, чай от души пили.
   Чайник весь копчёный, вода родниковая, травы луговые, пьёшь – вроде слаще и не пивал.
   И суматошно, и душевно, так хорошо, думаешь, лучше и быть не может.

   Радость. Мы были рады, что у нас огород есть, своё растим. Есть, где добрых людей встретить. Родители были рады за нас, а мы ещё и родительской радостью рады.

   В одну из вёсен папа принёс из лесу букет купавок., такие нежные, с чуть уловимым ароматом, напоминающим запах мандарина. Я подхватился, загорелся посадить купавки у нас. Пошли мы в лес, выкопали корневище. Посадили около пруда, где я потом чан вкопал. Посадил удачно, они и посейчас цветут.
   Ещё купавок рассадили по всему саду, но это первые, самые дорогие.

   Каждую весну зацветают папины купавки. Разрастались, я отделял корневище, рассаживал.
   А эти, первые, где мы с папой их посадил, так там и живут. Цветут, и как будто  папа рядом. Идём мимо, обязательно папу вспомним. И даже не то что вспомним, мы родителей не забываем, а словно папа рядом. Что-то говорим, обсуждаем. Не знаю, как сказать, но частичка его здесь, живая, с нами.

   Ещё память о папе – вишня. И пусть ягод нет, всё склёвывают дрозды, пусть от старых вишен ничего не осталось, зато есть молоденькие кустики. Весной они дружно цветут, нас радуют.

   Ещё у нас была радость делиться с родителями своим урожаем. Конечно, мы гордились, что у нас в огороде всё такое приглядное.
   У мамы с папой на Дубовой горке тоже всё хорошо росло, но поменьше. А кое-чего и не было.
   Мы везли викторию, огурцы, капусту, душицу, мяту, зверобой. Гордились -  можем садом заниматься.

   Папы не стало, маме на Дубовой стало тяжело с огородом управляться. Я помогал: забор поправлял, огород копал, крышу красил, парник сделал, ворота поправил. Но времени не хватало. Лето, не успеешь оглянуться, и кончилось. А надо и дома, и в Точильном, и на Дубовой быть, работа везде есть. Не успевал.
   Мама продала бабушкин дом, естественно, вместе с огородом, осталась без земли. Тяжело было расставаться, но сил не было. Можно было в Точильном участок продать, а на Дубовой дом и огород содержать, но денег у нас на это не было. Денег не было в том смысле, что в Точильном я мог из «ничего» что-нибудь сообразить: лес рядом, надо дрова – пожалуйста, надо прожилину, колышки на забор, столбы, то-другое-третье, взял топор, верёвку и вперёд.
   Нет, в лесу не распоясывался, всегда с умом дерево выбирал, чтобы рядом другое росло, чтобы лес оставался лесом.
   На Дубовой из леса колоду на столб не притащишь, да и дом надо обихаживать, с южной стороны бревно менять, подушки оконные прогнили, низ надо менять, печку настоящую ставить - без денег не сделаешь. А у нас на это дело никаких финансов нет и в ближайшее будущее не предвидится.

   Мы маме твёрдо обещали, что без овощей, зелени она не останется. Старались,  чтобы привоз на привоз заходил – картошка, морковь, лук, укроп, салат, огурцы, виктория, яблоки  и всё остальное всегда в достатке были.

   Автобус ходил до автовокзала, а от него ещё минут двадцать тащиться до дома. Из автобуса вылезем, пылища, жара, уставшие не знай как, рюкзаки за спиной тяжеленные. Идём и думаем, может к маме завтра всё занесём.  Хочется быстрей домой и просто упасть на пол и лежать.
   Подумаем хорошо, нет, уж лучше сегодня.  Несём картошку, свёклу, лук, морковь, зелень, всё свежее, заботливо, с любовью выращенное.

   Принесём, мама уж так рада, и с нас усталость улетучивается. Мама мешки-пакеты складывает:
-Куда мне столько!
   А сама уже рапределяет, что будет с овощами, ягодами делать.
   Всё у неё в дело.
   Мы маме даже мелкую картошку привозили, она её на крахмал перерабатывала.  Мамин крахмал до сих пор у нас есть.
Старались, чтобы мама не жалась, не экономила, чтобы всё в достатке было. Мама только намекнёт, а мы уже  везём:
-Опять привезли, у меня ещё и так полно.
   Но мама и сама всё любила с запасом давать, и мы этому следовали.

   Да, ни разу такого не было, что мы маму стороной обошли. Что у нас, то и у мамы.

   Иногда мама приезжала к нам в Точильный. Мама – домоседка. Это папа лёгок на подъём, ему куда-нибудь собраться ничего не стоит. А для мамы поездка в Точильный - целое событие.
   Готовилась с вечера. Наберёт сумку небольших подарков для тёти Нюры, нам что-нибудь испечёт. Ещё наберёт всяких мешков, тряпок для Точильного.
   Дни для мамы выбирали самые погожие.

   Приехали. Мама сначала всё разложит, раскладёт. Попьёт чай. Идёт к тётё Нюре. У неё сколько-то посидит, потом по саду ходит, всё порывается нам помогать.
-Мама, ну ничего не надо, ничегошеньки, ходите, отдыхайте, любуйтесь, дышите, вот ваша какая задача.
   Мама сама что-то набирала, что-то Людмила ей готовила. Больше всего мама любила собирать травы. День-деньской ходит.
   А я топлю баню. Баня – это само собой разумелось. Мы её скоблили, мыли, хотелось перед мамой в грязь лицом не ударить.

   Мама ещё несколько раз  мылась в бане, и когда уже папы не стало.

   Я в предбаннике  вкрутил в торцовую доску кран – для прикола, вроде у нас в бане и вода самоходом идёт. Мама пошла мыться:
-Что ты будешь делать? Смотрю – кран, я его кручу, кручу, а воды нет.

   Баня готова. Выстоялась. Травы заварил, веник приготовил. Мама идёт в баню. Мы её сколько уговариваем:
-Мама, мойтесь сколько вам хочется, воды не жалейте, мы всегда вымыться успеем. Мало будет воды – речка рядом, а горячей ещё больше. Если жарко будет, дверку открывайте, мы всё равно при открытой двери мыться будем.
   Ушла мама в баню, часа не прошло, мама уже обратно идёт:
-Спасибо за баню, уж так намылась, уж так попарилась.
-Мама, вы же не мылись, и вода вся оставлена, и в бане сушь.
-Мылась, мылась да так хорошо, как вновь родилась.
-А вытирали-то там зачем, ведь мы ещё будем мыться, Людмила бы вытерла.
-Нет, ну как не вытереть, я же просто протёрла, чтобы сырости не было.

   Самое замечательное было то, что когда мы помоемся, мама опять в баню идёт просто посидеть.
-Вот теперь баня так баня, хоть мойся, хоть спи, хоть думу думай.
   А потом снова ходит по саду:
-Хожу, хожу, и ноги не устают,  легко, находиться не могу, так  бы и осталась…
-Как у вас тут художественно.
   А у нас из художественного несколько деревьев, кустарников, мостки, пруд, лужайка да огород. Сколько ещё делать надо, пока до художественности дойдёшь.

   Мама сокрушается:
-Вот хожу, вам не помогаю, разленилась совсем.
-Ага, мама, сейчас в одну руку косу, в другую лопату и айда пошёл.
О чём говорить. Отдыхайте, Вы своё отработали.

   Летом  мы жили на три дома: наш дом, в Точильном, на Дубовой, пока папа был жив. Папы не стало, к маме обязательно надо раз в неделю зайти, заехать, привезти  что-нибудь с огорода. Не получалось в Точильном на подольше оставаться.
   Из Точильного приедешь, никуда не хочется, сил нет. А надо обязательно родителей проведать. Хотя мама всегда говорила:
-Когда придёте, тогда и придёте, будет время. Сначала дела свои делайте.
   Так и запомнилось: пыльный асфальт, визжат авто, до мамы ещё идти и идти, если и не придём, мама не обидится, поймёт.
   Нет, сначала к маме зайдём:
Придёт время и не к кому будет сходить. Так что стонать нечего, ноги идут и силы ещё есть.
   Звоним:
- Мама, это мы из Точильного.
-Вот ведь какие, а я вас сегодня и не ждала.
-Принимай, мама, свежий урожай .
   Мама смеётся:
-Как хорошо я на старости лет приспособилась: огорода нет, а всё с огорода на дом доставляют. Давно бы надо так дело поставить…

   Мама стала сильно сдавать, а всё ей хотелось в Точильный, в лес:
-Хоть бы часок по лесу походить.
   Можно было такси вызвать. А вдруг не придёт, обратно как везти.
Знакомых с машиной у нас не было. Так мы мамину мечту не претворили в действительность.


   Дубы-колоды с горы таскаю.

   Жили мы скромно, считали каждую копейку.Умения договориться, достать, завязать знакомства у меня нет. Надежда только на собственные руки и  лес, который рядом.
   Больше всего донимал и донимает забор. Он со всех четырёх сторон. И всё время где-нибудь, что-нибудь да подгнивает. Столбы, хотя и дубовые,  со временем приходят в упадок. Доски, как их не обихаживай, на дожде, на снегу, на морозе и солнце ветшают. Хотя некоторые и стоят почти тридцать лет. Быстрее всего гниют прожилины. Лет семь-восемь, редко десять, и их уже надо менять.
   А так-как всего забора у нас метров под двести, то каждое лето надо несколько звеньев забора перебрать, прожилины поменять, доски, столбы.

   Доски я везде, где мог, собирал: в огороде, на заброшенных учатках, с речки плавунцы.

   Одно лето возил такие полуветхие с заброшенного участка. Участок за рекой. Досок наберу в кучу, верёвкой перевяжу и вверх да по речке. Дотяну до нашей ивы, а потом по проулку волоку в сад.
   Колол осиновые, ольховые колья. Осиновые со временем приобретают благородный серебристый оттенок и износоустойчивость у них большая, а ольховые никудышные.

   На прожилины готовлю липу. Только ещё до меня её повырубили. Теперь надо далеко за ней идти. Осиновые сильно трескаются.
   С досками и прожилинами кое-как разобрался, а где брать столбы.
Хвоя буквально за год перегнивает.

   На столбы искал дуб. Вначале ходил через покос, через болото на склон. Там загубил пару молодых дубков. И на столбы они тонковатые, и  молоденькие – жалко. Нет, это не дело. Хотя деревенский люд мне говорит:
-Ты не срубишь, другие срубят.
   Стал искать дуб повальный, засохший.
   Знакомлюсь с окружающим миром – через речку перешёл, через автомобильную дорогу, брожу по горам. Набрёл  на дубы-колоды. Росли они, росли, да что-то на них повлияло, и они засохли. Корни подгнили. Ветер сильный был – повалил. Вот и начал я их добывать. Отрублю брёвнышко под силу и тащу.Поначалу – на себе, потом верёвку раздобыл, стал, как бурлак, на верёвке таскать.

   Дуб притащить – целая история.
Достаю «лесной» рюкзак, чиненый-перечиненный, потертый, выцветший почти до белого цвета. Кладу в него верёвки, топор. Надеваю сапоги-болотники,  беру перчатки. Есть у меня специальный пиджак  для такого похода. Готов. От клещей побрызгался вредной для них жидкостью, ещё скипидаром одежду намазал. Готов к труду.
   Начинаю путь: по тропинке к реке,  через речку, через дорогу, в гору. В гору тяжко подниматься: ноги, как ватные, то ли идёшь, то ли на месте стоишь. А если день жаркий, то в лесу несусветная духота и мухоты орда.  Подъём-то небольшой, а каждый шаг высчитываешь – до берёзы, до вяза, до упавшей берёзы, до «своего местечка». Пока поднимусь, уже весь мокрый.  А уж поднялся – живу, дышу и радость мне: обязательно брёвнышко приволоку.

   Летом по лесу очень не люблю ходить: травы-заросли дремучие, куда ногой ступаешь, ничего не видно. А там, под ногами ветки, сучья, трухлявые колоды, вступаешь на мох, а проваливаешься куда-то вниз,  потом выкарабкиваешься.
   Дуба много на земле лежит, часть на деревах повисла, да не всякий возьмешь. Или из-под горы с противоположной стороны мне не вытянуть, или не под силу – не обхватишь, или, хотя и дуб, но уже гнить начал.
   Ищу подходящую дубовою колоду, принораливаюсь, меряю, отрубаю сколько надо. Душно, пот, мухотище-комарище. Весь до ниточки вымок. Всё время осматриваюсь, как бы клещ не прицепился.

   Столбушок отрубил, петлю накинул и поволок. Иногда столбушки получаются очень тяжеленные. Я себя уговариваю – ничего, с перыдыхом, с перекуром. Опять же задор: смогу приволочь или нет. По верху горы протащил, а дальше легче, под гору. Самое муторное  – через дорогу. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел, как я бурлачу.
   Через дорогу протащил. Ну всё, почти я дома. С обрыва само катится в речку, по речке – легкота. А вот на берег вытянуть – тяжко. Благо, что сад близко. По каменнику на траву выволок и к избушке. Ещё через дорогу, в калитку, у калины бросил – перекур. Задышался, запыхался, сердце колошматится, руки-ноги дрожат, но сильно я доволен: вот ещё столбушочек приволок. На что-нибудь колода сгодится: на столб для забора, на скамейку, на пеньки, на мосток, на садовую скульптуру.

   Есть ещё такой задор, останется комель с корневищем, чуть больше по размеру и, можно сказать, не под силу. Я начинаю рассуждать: надо попробовать.
   Я пробую. Тяжело, но с места сдвинул. По тропке не потяну, на траву перекатил, здесь уже махонькими шагами иду, колоду-комель волоку.
   По горе протащил, а уж под горочку проще будет, тут самое главное, чтобы на меня не налетел и в сторону не своротил.
   С горы хорошо, только повороты надо выдерживать. Самое тяжкое – через дорогу перетащить. Колода как прилипла к гравию. Тащу, тащу, через дорогу в рытвину свалил, отдышиваюсь. Долго отдышиваюсь, минут пять. Уже и радость в сердце начинает растепливаться: приволоку домой.
   Под речку, через речку. На берег надо вытянуть. Вот тут-то уж придётся покряхтеть. Шаг сделаю, отдыхаю, шаг сделаю, отдыхаю.
   А дальше уже забор наш видно, и каждый шаг приближает к победе.
   Сколько-то времени пройдёт, я сам мебе удивляюсь, как такой смог приволочь, он же не подъёмный. С места еле-еле сдвигаю.

   Сейчас уже сильно тяжеленные не таскаю, беру, что по силам. А
жаль, сколько в лесу пропадает материала, сколько из него доброго можно сделать. Жаль: лежат дубы без дела. С другой стороны – почву удобряют. Много комлей, много просто веток и сучьев. Но мне их не притащить. Эх, сколько всего можно понаделать, напридумывать.
   И зачем, и почему во мне такое стремление?


   Камни.

   Хочется, чтобы сад был как частичка вселенская, размышление, а не так: что посадил, то вырастил и съел.

   Дерево, камень, вода – стихии сада. Страстно я к ним привязан. Природный материал под рукой. Жаль только, что не всё под силу. Дубы с горы, вода в пруду, а камни с реки.

   Таскаю я камни с реки самые разные. Раскладываю их по всему саду: на завалинку у избушки, на мостки, на дорожки, около пруда бережок укрепить. Носил в вёдрах, возил в тележке. Камни большие и маленькие. Искал, охотился за плоскими, чтобы дорожки выложить. Под старую баню гравий и камни возил, под новую сосед мне помог привезти несколько больших камней.

   Сначала я их складываю у забора, где сирень, с приходу. Они «вылёживаются».  Потом ищу им место. Не сразу находится. Часто помногу раз приходится таскать их с места на место, прежде чем найдешь им естественное место обитания.
   Мне нравится ворочать их, перетаскивать, а после любоваться – как к месту пришлись. Так трогательно: то снег на них, то дождь по ним, то листья лягут, то просто греются на солнышке.
   Их много, а хочется ещё больше.  Камни - мудрые,  они – размышление, древность. Они – знают…
   Камни, как мостки, как Охранители, непременная принадлежность сада.

   Вожу-таскаю я их с переката, где брод. Беру за огородом бабушки Нюры, где воду берём. Беру у моста, там плитняк можно найти. Конечно, была бы машинёшка, я не то бы ещё сотворил. А пока всё вручную.

   Фундамент у домика выложил известняком, а потом ещё завалинку выложил из речных камней. Тачки одно время не было, таскал в вёдрах.
   На Главном лугу выложил из камней горку. Рядом спирея цветёт,  настурция.

   Сосед помог, добыли плитняк большой. Я его положил перед входной дверкой. Ещё несколько известняков причудливой формы привезли.. Понаделал из них скульптур-горок.

   Уже столько лет мы вместе, сильно я с ними сжился.

   Около бани под лиственницей камень-известняк причудливый. Привёз я его из Аши.
   Бродил осенью за Редькиным долом по Горке. Там известняк лежит самый разный. Ветер, дождь, снега, солнце – всё в нём запечатлелось. Трещинки, извивы, выступы. Серый, серебристый, местами чёрный, кое-где мох, кое-где лишайник.
   Как в музей пришёл, хожу, любуюсь. Все бы с собой забрал. А тут, прямо передо мной, ну совсем необыкновенный. Надо его в сад. Тяжёлый, килограммов на двадцать.  Жалко бросать.
   Положил я его в рюкзак, понёс домой. Дома в подвал отнёс. Пролежал он там года два, привёз я его в Точильный. Долго ему место приискивал, наконец под лиственницей положил. Здесь теперь он и живёт. Сыплются на него иголки, вокруг барвинок разросся.
О чём его думы…

    Камни – письмена. Наверно, потому я так и люблю их в руках лелеять, рассматривать. Сколько они всего помнят. Особенно верховой известняк. Завораживает своими петроглифами.
У каждого своя жизнь, своя история.
   Краток всего живущего век. Камни – живые – вечные.

    Самая радость – после зимы с ними здороваться. Дорогу расчищу, снег на дорожке исчезает – камни оттаивают. После зимы – такие родные, такие дорогие:
-Дождались, родные…

   Весенние и летние дожди их выветрят, выбелят, такие они чистые,
даже ступать боязно.


  Большой Камень.

   Под елью Большой Серый Камень. Я его притащил с реки.
   Сильно я этим горжусь.

   Бродил по реке, наткнулся, как я сначала подумал, на плитняк, стал раскапывать. Копаю, камешки откидываю, а всё до низа камня не могу добраться.
   Добрался.
   Оказалось – сильно большой. Загорелось в сад прикатить.
   Первой была мысль, что это дело неподъёмное.
   Ну хотя бы попробую.
   Начал я его ворочать-кувыркать к бережку.
   На бережок выкатил- начало есть. Далее: надо наверх его выкатывать. Никак не получается. Я его переворачиваю, а он вниз сползает. Обидно мне: что же, сколько трудов и всё напрасно. Больше десяти раз пробовал, ничего не получается.
   Подсобрался, поднапрягся – выволок.
   Посидел,  отдохнул, на иву полюбовался.
   Дальше – легче: кувыркаю да кувыркаю.  Кувырок – полшага  или чуть поменьше есть. Кувырок – ещё к саду ближе.
   Вкатил в воротца – всё, одолел.
   Положил около ели. Так они друг другу приглянулись, будто всегда так и было.

 Пруд.

   Весной наш сад – одна вода. Место очень низкое. Половину лета ходили в сапогах. Чтобы чуть посуше было, я копал канавы, глубокие, как траншеи. Каждую осень их поправлял. Лета становились всё более сухими, в последние годы вообще сушь. Стал я канавы засыпать.
     За грядками виктории попробовал я копнуть землю. Она как перегной, чёрная, рассыпчатая. Пойдёт на викторию подсыпать. Копается легко.
   Копаю, копаю, дошёл до гравия. Видимо, докопал до бывшего русла реки. Ещё копнул – вода  как хлынет, и моя ямка вся заполнилась.

   Стал я эту ямку понемногу каждый год расширять, углублять, укреплять берега. Стал вырисовываться пруд. Сделал уступы-ступеньки, дубовыми плашками укрепил стенки, на берегу посадили берёзку, калину. Уступы выкладываю камнями, пруд приобретает естественный вид, но работы ещё много.

   Ранней весной к пруду не подойдёшь – весь в воде. Воду мы берём из ямки-колодца, что у дорожки на Дальний огород. Там удобно с мостков мыть перчатки, лопаты, вёдра, а Людмила вообще
любит полоскать всякую мелочь.

   Вода спадёт – и мы начинаем топтать дорожку к пруду. Вода чёрная, прозрачная, хорошо прогревается.  Для поливки самая живая вода. В середине лета пруд начинает затягивать ряской. Мы её понемногу убираем. А вода под ряской мягкая и по-прежнему чёрная и  прозрачная.

   Одно лето в пруду водились рыбки. Было много лягушек. Рыбок нет, лягушек поели ужи, зато над водой летают красивые стрекозы.

   Пруд – в центре сада, удобно во все стороны носить воду на поливку.
   Вода в пруду чёрная от торфяного дна. По краям растёт осока. Берёзке не очень нравится у пруда, а калина, смородина, черёмуха растут вверх и вширь. Росла ива, стала всех побеждать, и я её убрал.

   Особенно пруд хорош, кгода усыпан в октябре желтыми листьями. Золотое на чёрном, листочки не шелохнутся. Пруд замер.
   Осока, калина, смородина, черёмуха, берёзка, ступеньки, стенки из дуба – смотрят в застывшую воду с золотыми листьями.

   В пруду есть водяная жила. В самый жаркий день воду почти до дна вычерпаешь, через часа два она снова набирается.

   Пруд – основа садово-огородной жизни. Даже если лето дождливое, пруд радует.
   Позарос со всех сторон, место раздумчивое, уединённое, в то же время открытое. Замер, затаился, ты слушаешь, тебя слушают…

   Удивительно, но ведь совсем случайно «вырос» он в центре сада. И подходить и поливать во все во четыре стороны удобно. А ещё лучше просто плескаться в нём или приостановиться на минуту,  сидеть на досточке …вода…

   Когда мы жили в Миньяре, папа привёз с хлебозавода котёл для замешивания теста, списанный, треснутый. Этот котёл был на Дубовой, на Толстого, потом опять на Дубовой и, наконец, очутился в Точильном. Трещину закрасили, стали котёл использовать под воду. Я в нём пробил дно, выкопал яму, опустил в неё чан, - получился ещё один небольшой колодец. В нём вода по весне для поливки, а потом вода уходит.
   Какую-то самоубийственную страсть питают к колодцу кроты – падают туда.  Я их оттуда вылавливаю, вычерпываю.
   Около тропинки, у кромки чана растут папины купавки. А рядом сильно разросся орешник. Над чаном стенки из дубовых чурбаков поросли мохом. Что-то есть в нём старинное.
   Летом мы его никак не используем, а по весне он очень нужен.

  Растения.

   Осенью мы ничего не высаживаем. Бродим по рынку, присматриваемся, кто что продаёт. Весной что-нибудь прикупим для сада.

   Пришло время, кое-что даже и убираем: ивы повыпиливали, вербу большую – заслоняла берёзку с елью – пришлось спилить. Я выпиливаю, Людмила обрезает. Складываем в большую кучу. Подойдёт время, обычно в августе, жгём большой костёр. Золу собираем в мешки на удобрение.

   Вечером сяду на скамейку и для чувства собственного удовольствия начинаю составлять каталог нащего сада-огорода.
   Деревья хвойные: ели, сосны, лиственницы, кедры, пихта.
   Деревья лиственные: дубы, берёзы, липы, ивы, вязы( много растут и много засыхают), клёны(махонькие ещё), черёмухи, ольхи, рябины.
   Кустарниковые: калина, шиповники разные, сирень, малина.
   Посадили много ёлочек, они ещё маленькие, может, что-то и вырастет.

   Из декоративных: пузыреплодник (молодец, неприхотливый, растёт да растёт), дёрен(тоже куст замечательный, дай Бог не сглазить), калина бульдонеж, ну бульдонежа никакого пока нет, один раз цвёл, а пока куст капризничает. Наверное, ему внимания надо побольше. Как сорняк разрослась декоративная рябинка, кое-где приходится её убирать. Спиреи много кустиков. Ивы разных видов. Туи, лапчатки, курильский чай.

   Многолетники лесные и луговые: полынь, хмель, кипрей,
зверобой, душица, мята, папоротники, таволга, чистотел, пижма,  купавки, барашки, хохлатки, подснежники, медуница.  Папоротникам когда везёт, когда не очень – сушь и жара- им тяжко, хотя  и  растут в тенёчке. А в доброе лето они буйно расцветают.

    Садовые деревья: яблони, много молоденьких. Некоторые плодоносят: белый налив, уральское наливное, а названия других сортов я уже и подзабыл. Каждый год одаривает урожаем яблоня, что я посадил первой. Она сильно разрослась, один ствол отвалился, пришлось убрать. Яблок столько, что ломает ветви, даже подпорки не помогают. И яблоки куда девать, столько не съешь и по соседям не растащишь.

   Ещё подрастают груши, сливы. Переживаем, как они перенесут зиму, да и летом им от жары тяжко. Может быть, когда и попробуем груш и слив своих вволю, а пока только об этом мечтаем.
   Лет десять назад высадил орех как декоративный кустарник. Он по весне и до середины лета весь в насыщенно-багровых листьях.
   Рос он рос, да вдруг ещё и орехами одарил, правда орехи почти все червивые. Ну что ж, будем стараться. Будем ореху помогать.

   Смородины черная, красная, белая. Чёрной смородины собирали вёдра, а уже второй год подряд нет урожая. Вновь надо разводить. Сколько отростков не покупали, а всё кот в мешке: ягод нет.

   Пристрастились к крыжовнику. Один раз Людмила варенье варила, а большей частью в сыром виде поедаем.
   Крыжовник у нас разный: гладкий колючий, красный колючий, гладкий крыжовник без шипов(мы его виноградом называем) с очень вкусными ягодами.

   Чёрноплодная  рябина (её птицы склёвывают) больше для красоты, ирга(птицы ни ягодки нам не оставляют). А ещё жимолость, тёрн(запросто так растёт), виноград (был) трёх сортов, остался один.  Боярышник хорошо разросся, барбарис(каждый год подмерзает и вновь отросток даёт).
   Есть сливо-вишня, абрикосы – может и ягодки когда попробуем.

   Цветы однолетники и многолетники: крокусы, гиацинты, рябчики, ландыши, виола, нарциссы, тюльпаны, ирисы(сортов пять-шесть), горицвет(адонис), чабрец(тимьян ползучий, богородская трава), мальвы, мускари, мох декоративный, флоксы, астильбе, астры, бархатцы, календула, георгины однолетние и многолетники, лилии всякие разные, молодило, космея, портулак, ленок, полынь, эхинацея, цинии, люпин, турецкая гвоздика, «бабочки»(не знаем, как от них избавиться), «мамонты», тархун, мелисса (котовник), хосты, барвинок, купавки, золотой шар, очиток, рудбекия, аконит, пионы, марьин корень…
    Вполне непраздный вопрос: зачем?  Не знаю, а представим только что нет ничего кроме еды – такая скука.


   Цветут…

   Весна…сад-огород пустой, земля и прошлогодняя трава, а потом проявляются первые травинки, такая шелковистая мягкая зелень.
   Зацветают барашки, медуница, потом по лугу неуничтожимые одуванчики-солнышки, но самое – яблони  цветут…

   Близко – тончайшая вуаль лепестков, изящество тычинок-пестиков, еле уловимый аромат – не надышаться. Отойдёшь –
снег, лёгкий, воздушный, облаком на ветвях да на фоне голубого неба. Нет, я не могу этого сказать, не умею. Только дышать и  помнить-любоваться…
   Обычная картина, но почему так завораживает, почему так манит,
сколько вёсен уже так было и было, а всё, как в первый раз…

   Крокусы, мускари, гиацинты – где-нибудь да выглянут, словно поздороваться хотят.

   Ходим мимо папиных купавок и само получается – наблюдаем: вот стебельки проклюнулись, вот листики, а вот уже и бутоны набухли. Раскроются, а внутри  тонкость, ажурность, хрупкость, нежность и запах, может даже придуманный, мандаринов.
   Расцвели.
   Мимо идём: как хороши, как чудны…

   Под дубками – медуница, пчелы по цветочкам ползают…
В низинке на лугу лютик необоримый, а около берёзок, где долго стоит вода, несколько кустов калужницы приспособились…

   Зацветёт калина, - опять любование. Всегда в полную силу цветёт…цветёт черёмуха,  барвинок расползается-стелется, зазвучали спиреи, цветут ирисы, и вот уже первые ноготки зацвели, настурция проклюнулась, бархатцы выползают, на солнышке греются.
   Каждый новый цвет, как добрый старый друг, как первая встреча.
Ах, цветы, цветы, головушки сердечные…

   Кто же создал это чудо и зачем?...

   Ландыши по елью разрослись, колокольчики-кубышки развесились на стебельке, наклонишься – аромат…


   Велосипед.

   Велосипед – мой друг. Сколько помогал, сколько выручал. Все девяностые годы я в Точильный больше ездил на велосипеде: и деньги экономил, и время, и удобно, от автобуса не зависишь.
   Часть урожая на велосипеде перевозил. Дорога была лучше, чем сейчас. Машин и пыли было меньше. Бам дремал, никаких разработок там не велось.

   Май. Верба цветёт, дорога влажная.
Пахнет талой водой, пахнет молодой  лесной травой. Запах влажный и какой-то совсем юный. Ехать легко, останавливаться не хочется. Даже бы и мимо Точильного проехал.
   Так и мечтается: там за поворотом, за горочкой, за рытвиной – Беловодье.
   Дорога мягкая, ухабы как качели. Велосипед катит легко и так же легко дышится.
   Еду быстро и не спеша, всякие мысли думаются, а то и песню без слов напеваю, каждой своей частичкой  весну вдыхаю.
   Люблю этот влажно-пряный запах молодой пробуждающейся зелени…

   Пыльная летняя дорога. Машинёшка какая-нибудь прокатит, пыль поднимется и долго не оседает. Зато под вечер гостеприимно дорога расстилается, вечерняя заря с тобой. Катишь да катишь…незнаемо куда, а пастельно-жемчужные облака над тобой и рядом с тобой…едешь незнаемо куда.

   Осенью лучше всего: урожай собран, основные работы сделаны, торопиться особо не надо. Еду задумчиво. И попутчиков много: горы,  леса переменчивые,  речка негромко плещет, рядом течёт…  Небо недвижно и  облака никуда не плывут. Едешь в тридесятое царство, а приезжаешь в Точильный.
   Еду, а хочется раскинуть этюдник да писать и писать осень без отдыха. И куда не взглянешь – всё чудно-роскошно, ещё чуть и с ума свести может.

   На осинах листья горят оранжево-красным пламенем, берёзы налиты золотой тяжестью, ольха тёмно-зелёная и горы в дымке, голубовато-охристой.

   Хорошо  и под дождь, мелкий да частый.
Конечно, мокнешь, конечно, вымокнешь, зато такой шелест-шёпот, туман во всём, даже речка, которая совсем рядом, вся туманная или нет её совсем… едешь неведомо куда…

   Май месяц. Надо копать землю под картошку. Земля сохнет, пора картошку сажать.
   Утром еду в Точильный. Дорога свежая, с морозцем, и солнышко, и небо, и лес будто наново родились, только что умытые. Еду, веселись душа, весна пришла…
   Приехал, сразу за лопату и копать. Копаю и копаю, время к полудню. Лопату вымыл, в дровник убрал, на велосипед и домой.
Дома помылся, пообедал да в школу. Планы-конспекты уроков загодя написал.

   В октябре еду проведать Точильный. С утра, можно сказать, почти мороз. Оделся по погоде, в рюкзак термос чаю попить, и покатил. Пока по городу  - нормально. А как за город выехал, начал падать и снова вставать: дорога подмёрзла после дождя и пришла гололедица. Ехать совсем невозможно, чуть на педали нажмёшь, чуть в сторону повернёшь - всё, навернулся, ты на дороге и велосипед на тебе.
   Велосипед цел, и я цел только потому, что скорость черепашья, больше и не разгонишься. Надо бы бросить эту затею, но возвращаться… Я где катил, где пешком шёл, но до Точильного добрался, побитый, но целый.
   Обратно в основном уже просто пешком шёл, велосипед берёг.

   Велосипеды разные , сезона на три-четыре хватало, а потом надо было покупать новый. Не выдерживали они такого ритма, такой дороги, такой тяжести: одних огурцов я килограммов по двадцать возил, а дорога хоть и хорошая, но всё-таки никакая.

   Случится поломка в дороге, если смогу – отремонтирую, а то и пешком иду, велосипед рядом качу, переживаю, что мало успею сделать.

   И по окрестностям я на нём ездил. Где я на нём, где он на мне. За родниковой водой на Ерыклу только с ним – быстро и удобно. Пешком – времени много надо.


   Дрова.

   Дрова в избушку, в баню.
От повседневных работ остаётся всякий хлам, я его тихонечко перепиливаю – в печке всё сгорит. На копец, чтобы прижать сено, готовлю ольху. На следующий год эта ольха тоже пойдёт на дрова. Каждый год забор ремонтирую. Старые доски и прожилины идут на дрова. Всякую гнилушку с лугов, с покоса, с речки пускаю в дело: баню топить или в избушке печку. Самые лёгкие, жаркие – дрова ольховые, если хорошо просушить. Берёза –жаркая, да мне она редко попадается. Вяз, клён – жаркие, пылкие, да у нас их тоже немного..

   Двуручную пилу наточу востро, разводку ей сделаю и всё лето каждый день, когда в Точильном, среди всяких дел нахожу время для заготовки дров. Распилю – и в поленицу. Поленица растёт.

   Вообще у каждой деревяшки длинная история. Сначала она где-нибудь большую пользу приносит: на заборе, в постройках, просто выстаивается. Состарится, я её несу к мастерской, выглядываю, выгадываю добрый кусок. Из дощечки, к примеру, полдощечки выходит. Я эти половинки сберегаю – потом пригодятся. Остаток на дрова, а добрая часть на доброе что-то пригодится.

   Срезки – особая история. Привезут, свалят – огромная куча. Дух захватывает, что-нибудь здесь обязательно найду. Самое бестолковое -  на дрова, а остальное примериваю – на забор, на прожилину, на дощечку, на колышки, на парник, на просто хорошая штуковина.
   Дрова в поленицу. Быстро сохнут, хорошо горят. А остальной материал аккуратно складываю, накрываю шифером, потом буду перебирать, к делу приспосабливать. Что если надо, заготовки всегда под рукой.

   Привезли как-то горбыль. Весь он в сучках, кривой-косой. Самое то. Из горбыля понаделал Охранителей, носастых, рукастых, улыбчивых, глазыньки вставил, сучков-веток добавил – живите и радуйтесь. И забор теперь весёлый.

   Древо такая же бездна, как и цветок. Извивы, завихрения, сучки-задоринки, дупла, выверты-навороты – рассматривать можно часами,
суть всё равно не ухватишь. А как заманивает, словно во времени путешествуешь, письмена читаешь, да как и многое природное – любуйся – не налюбуешься.

   Древо,  дерево, какое же оно отзывчивое. Ветка, щепка, самая малая гнилушечка – всё себе дело найдёт, а пластик куда приспособишь. Вот и приходится везти его в город на мусорку.

   Дрова – все лето я ими занимаюсь. Понемногу пилю двуручной пилой , полешко на полешко складываю, поленицы подрастают. То-то славно будет печку топить и баню.

   Интересно и поучительно: всё, что производит город, идёт на свалку и трудно утилизировать – пластик, стекло, ткани с синтетикой. А что в лесу, в саду расходится полностью в дело: липа –прожилина, потом на чурбачки и в печь, также и доски, дровяной хлам, трава сорная – на перегной. А камни – кому они мешают?
   Круговорот в самом наглядном виде.

  Покос.

   Хороша ты, травушка-муравушка, но уж очень быстро растёшь. Полоть и выкашивать надо постоянно.
   Первые года большей частью у нас не огород, а покос. И косить – душу радовать: ничего не мешает, ряд за рядом от забора до забора.
А со временем насажал разных деревьев и кустарников, они разрослись. Теперь не столько надо косить, сколько обкашивать.
Но всё равно – наслаждение, радость с косой в руках пройтись по лугу, по саду.

   Сначала надо приготовить инструмент.
   Косу отбить на бабке. Бабка - металлическая  трёхгранная призма. Четвёртая грань узкая, менее сантиметра шириной и немного заовалена. Это рабочая поверхность. На противоположной грани – хвостовик.
   Отбиваю косу. На бабку кладу косу режущей кромкой и молотком настукиваю её. Кромка плющится в узкую полоску, становится острее и закалённее.
   Вся хитрость в том, чтобы режущая часть косы после отбивки была без разрывов и одиноковой ширины. Сначала не очень получалось. Но научился. Теперь косу отобью – сама косить будет.
    Косу отбил. Бруском прошёлся, заусенцы снял. Коса, как бритва, лучше всякой газонокосилки траву срежет. И косить такой косой легко.

   В начале июля на лугу у тёти Раи кошу сено на копец.
Проснулся рано, ещё шести нет, солнышко вот-вот из-за горы выглянет. Высокий и чистый голубой небосвод насквозь прозрачный и звонкий. А трава вся в серебристом инее сверкает. Роса сильнейшая, хоть купайся.
   После сна да на луг, дрожь пробегает по телу. Одеваюсь по погоде: сапоги, штаны, рубашку на пока, солнце выглянет – скину.
Солнце уже край луга осветило, а у забора ещё тень. Сапоги мокрые, роса уже и к штанам добралась.

   Цветёт луг. Низинный. Все травы перемешались: здесь и мятлик, и душистый колосок, и ежа, и хвощ, осока, лопух, конский щавель, чуть повыше душица и зверобой, таволга и крапива вдоль забора и сарая, малинник. Подмаренник цепляется за всё, что ни попадя. Кое-где гордо выстаивают службу пиканы. Пьяный аромат прели, гнили, сырой травы, дудника, таволги.
   Первый прокос. Трава густая, еле косу протащишь. Дошёл, передохнул и обратно. Первый ряд есть.
   Косу травой обтёр, бруском прошёлся.
Вот и солнышко осветило, по росе прошлось. Засверкали капельки, заиграли: каков наш век, нам ли не играть-веселиться.
   И дальше ряд за рядком.

   Чтобы сильно веселья не было…
   Если сыро и тепло, сначала налетает мошка, мелкая и очень злобная, всё норовит прямо в глаза залезть. А как солнышко пригреет, то  кровопийцев добавляется: тут и оводы, и слепни, и золотоглазки, и треуголки.
 Кусачие, и все норовят крови побольше пустить. И как тогда? Или косить, или от злобных отмахиваться.
Ну и ладно, косить всё равно надо.
   Кошу, радуюсь и ругаюсь, какое наслаждение, если бы не мухота.
   А как выкошу, такой довольный…

   Если жарко, дня через два-три пора и сено убирать. Достаю грабли и вилы-тройчатки. Ближе к полудню граблями переворачиваю рядки, ветерок их обдует, солнышко подсушит. Сгребаю сено в валки. Беру вилы-тройчатки и таскаю навильники, через забор в сад на лужок сваливаю.
   Теперь копну сложить.
   Дело простое и хитрое. Сложил, прибрал.
   Сено в копне. А я опять на луг любуюсь, такой он аккуратный да ладный. А сено в копне зелёное да духовитое, сам бы ел.
   Простоит копна до осени,  потом я сено на копец сложу.

   В саду же не косьба, а фигурное вождение – меж деревами, кустарниками да цветами. И прополки много, где с косой не подберёшься. Зато когда всё выкошу, выполю, да Людмила все закоулочки пройдёт – так хорошо.
   Молоденькая травка проглянет, мягкая да пушистая, ходить – радоваться.

   На улице перед забором выкашиваю. Жаль цикорий косить, но приходится. Траву сразу уберу, а потом хожу вдоль забора. Травушка меленькая, только босиком по ней, к космосу приобщаться, третий глаз открывать.


    Лесная братия.

   Сначала лето за летом в Точильном только мечтал, когда займусь резьбой.
   Первые работы – стойки декоративные на книжные полки.
За лето – одна-две стойки, больше не получалось. Потом времени удавалось выкроить побольше на резьбу, стал я вырезать леших и домовых – из липы, из ольхи. Эскизы не делаю, чурочку возьму, а она сама подскажет, что резать. Бывает, чтобы не забыть, делаю
набросок.
   Фигурки – небольшие, а на большие и времени нет и некуда ставить. Из года в год мечтал что-нибудь вырезать для сада. И всё откладывал – не успевал. Наконец, дело сдвинулось.
   Года три назад началась великая сушь, я уже замотался поливать. Брожу по саду, ведра с водой растаскиваю, и вдруг меня осенила счастливая мысль: поставить Великих Подателей Благ.
   Дубы-колоды  у меня есть, коромысла – изогнутые жердинки-осинки есть, ведра я напилил из чурбаков, а дужки сделал из ивы.
Вырезать мордахи – времени нет. Чурочки набил вместо глаза, рот, нос обозначил. Первого Подателя поставил на лугу в клумбу с цветами, Вкопал столб, навесил коромысло, нацепил вёдра, на голову – плетёный абажур из ивы:
-Будь милостив, будь добр, подай дождя, будь благодетелен.

   Еще поставил в разных местах пять штук. Прижились, оживили нашу немудрёную жизнь. Осенью я вёдра у них забираю на хранение, а весной развешиваю:
-Благие Податели, будьте милостивы!

   Очень мне по душе ольха – розоватая древесина, режется легко, а всякие извивы и завороты что-нибудь да подскажут. Липа тоже хороша. Стал вырезать ангелочков, так лучше дерева не найдёшь.
   Ольху и липу заготавливаю заранее, между делом. Приношу из леса заготовки, ошкуриваю, ставлю сушить в сенки или в мастерскую. Сейчас ещё место есть в предбаннике новом.

   Дерева – живые души. Жаль губить. Всегда прощения прошу, когда приходится рубить. Дерево выбираю так, чтобы другим просторнее было расти. А пока дерево растёт, сколько вкруг него происходит, сколько лесной братии веселится-кружится, грустит-радуется, плачет-смеётся, в общем, живёт.

   Вот я с ними взаправду беседую. Бывает, и не знаю, кто там. Уж когда вырежу, явит он мне свой облик. Они все – добрые, хотя некоторые из них любят дремучести-угрюмости на себя напустить. А как их не вырезать? Они же просятся поговорить, пожить, повеселиться. И поодиночке им не до того. А в компании,  в братстве, всем скопом, тут у них и жизнь, просто загляденье.
 Домовые –это лад в доме, добро, беседа вечерняя, сон хороший, тепло и уют.
Пустынники – мыслители, у них думы думные, философические. С ними молчать хорошо.
   Ну а остальные лесные жители, кто во что горазд, всякие разные: красотой не блещут, корявенькие, неуклюжие, грубоватые. Но ведь
из леса пришли, а не из карамельного царства. Не по их нраву
тщательная и мелочная одёжка-отделка. Они – цельные, единые с лесом, хотя и прикоснулась к ним рука человечья.

   Много их и в Точильном и дома.  Много раздарил и кое-что продал.. Но всё же у народа к ним интерес небольшой.
  Почему, не знаю. Может, это я просто такой больной, насочинял всяких фантазий. Мне-то они очень по душе.
   С ними не скучно. Особенно, когда их много. Шумят, разговаривают, шутят, песни поют, молчат. С ними в доме уютно и тепло. Они такие разные и родные. Есть о чём всегда поговорить.

   Начинал я резьбой  заниматься в предбаннике старой бани. Сделал мастерскую – переехал туда. Набор инструментов небольшой: стамески плоские и полукруглые, клюкарзы, нож-косячок. Можно и больше, да мне и этого хватает. Из электротехники – ничего. Всё вручную. Когда вручную делаешь, больше добрых мыслей в голове.
   В мастерской – стол-лавка, скамеечка, на стенках – полки, в углу заготовки.

   Липу, ольху готовлю заранее. Года два она сохнет, а на работу текущую у меня уже заготовки от прошлых лет есть.
   Ольху не могу высушить без трещин. Трещина тоже в дело идёт – скульптура-то живая, неприглаженная.

   Для садовой скульптуры, для скамеек, мостиков, клумб выбираю из дубовых колод заготовки покоряжистей.

   Есть ещё чудные поленья-метровки с реки – серебристые, глазастые, живые: просто ставь да радуйся. Прижились около старой баньки и у домика. Мимо прохожу, парой слов перекинемся.

   Не люблю в живом ровненького да пряминенького. У нас даже забор нет-нет, да чуть в сторонку отклонится.
   И тропинки-дорожки с поворотами да изгибами, и мостки наискосок. По саду идёшь, всё в извивах да поворотах, – пространство сильно увеличивается.
   И ручки все из сучков да веток-загогулин.

   Сильно сомневаясь, купил в зоомагазине стекляшки-камешки замечательного зеленого цвета. Стал леших с глазами-стёклышками делать. И опять сомневался. А ничего, камешки-стёклышки в пору пришлись – весёлые, глаз мерцает, хитро так улыбаются, видно, что мысль в голове у них есть..

   Жажда меня мучит.   Жажда у меня всегдашняя. Камни с реки вожу – хочется больше. Дубы с горы волоку – хочется больше. Деревья сажаем – хочется больше. Так и с деревянной скульптурой. Сколько ни вырезаю, а хочется больше. С ними веселей.  Хотя, куда их девать и зачем их вырезать, не знаю.


   Вода.

   Благословенно Солнце,
   Благословенно Небо,
   Благословен Воздух,
   Благословен Лес,
   Благословенны Горы,
   Благословенна Земля,
   Благословенна Вода.

   Ашинка – наша речка. Вода – чистая, прозрачная, в самую жару холодна, а в обычный день ледяная. Много в ней всяких заводей, извивов, намытых и смытых бережков, маленьких заливов, лагун, отмелей и перекатов.
   Далеко мы по ней не бродим, но каждое лето путешествуем, хотя и недалеко. А речка такая, что всегда найдёт, чем удивить: новым бережком, заводью, песчаной отмелью, камнями-камешками необычной формы.
   К реке подходим, обязательно на неё полюбуемся:  как она течёт-
шумит, какая в ней вода удивительная, какие камни, как дрожит стебелёк лопуха под напором водяной струи. Слушаем, как плещет-журчит, разговаривает.

   Зимой её и нет, льдом оденется, застынет, сверху снега насыплет – спит. С марта начинает пробуждаться, снег стаивает, лед колется, обламывается, в расщелинах – почти чёрная, необыкновенной прозрачности, а берега – горы-снега.
   Ледоход, вода мутнеет, прибывает. Уже и волноваться начинаем
и побаиваться, как бы из берегов не вышла да наш сад-огород не разнесла по лугу. Воды всё больше. Уже не речка, зверь свирепый и безумный несётся меж берегов, которые вот-вот и смоет.
   Обошлось. Пожалели нас Небесные Силы, не затопило наш сад-огород.
   Вода спадает, тише и тише наша реченька.
 Под осень река ещё больше мельчает. Берега усыпаны листьями. Говор воды невнятен и тих. Стоим, слушаем…

   Когда мы с Людмилой идём на остановку, на мосту обязательно остановимся, на воду любуемся – какая она прозрачная, каждый камешек виден, в ней рыбка играет. Если солнышко, ветерок тронет поверхность, по донышку побегут-поплывут золотые рыбы, игривые, не уловить глазом мгновенных изменений.

   За водой обычно ходим вдвоём.
Сначала созерцаем трёхствольную иву, мощную, самоё небо подпирает. Это «китайская» ива, узловато- извилистая, с листьями-ручьями, ниспадающими бахромой. Ива с живописи шань-шуй.
   Мировое древо, Космос, мелодия грусти и размышления.
Многоголосна: в зной крона почти пропадает в голубовато-пыльной дымке неба, в серый день покойна и задумчива, в октябрьские дни- как стихи Ли Бо. Что в ней так близко нам? Созерцание.
   Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год – о чём её думы…

   Людмила обязательно в воде поплещется: или что-то полощет, или стирает, моет обувь, чистит с песочком посуду. Рыбка она и есть рыбка.
   Я окунаюсь в купель. То ли жил, то ли не жил, а тут сразу воскрес. Долго в воде не посидишь, очень холодная. Окунулся – ожил.

   Как баню начинаем с апреля топить, так я в реке окупываюсь. И так по октябрь. Не думаю, что польза какая-то для организма:  окунулся и выскочил. Просто так взбодришься, до самой маленькой частички оживёшь, заново родился - воскрес.
   Весной и осенью, когда вода в реке ледяная, в воду бухнешься, сердце замрёт, дыхания нет, тебя самого нет, растаял. Выскочишь на берег, ровно кто тебя мягкой лапой приласкал.  Тепло, и свежесть по всему тебе разливаются, и весь согретый и омытый.
   В июле, в самую жару до воды еле  иду к реке, сил никаких нет на работу. Думаю, искупаюсь,  буду отдыхать. Искупался – опять живой, опять силы есть косить, камни таскать, дрова пилить, созерцать-размышлять.

   Особенная благодать – купание, когда в бане моемся. Напаришься, света белого не видишь, думаешь, только бы до реки доползти. Как в воду упал, тут ангелы тебя и подхватили.  Вылезешь, ветерок, как котёнок, ласкает да мурлычет.
   Вода…
   Будь Благословенна вода…
   За всех молишься:
-Господи, помилуй нас,
-Подай нам здоровья да сил для трудов праведных…
   Изо дня в день ходим по одним и тем же тропочкам, видим одни и те же мотивы, и так с ними сроднились, настолько они наши, что уже и не разберёшь, где ты, где я, где  берег реки с пряно пахнущей полынью, тополя, ивы, таволговый луг бабушки Нюры.

   Девчонки наши, когда мы были в Точильном, любили играть на речке. А я как на речку иду, если не за водой, обязательно камешек принесу.

   Сейчас речка по берегам стала стремительно зарастать водяным лопухом. Воды меньше, больше прогревается,течение слабее. Образовываются отмели, а напротив Ахатовой усадьбы из маленького острова образовался огромный остров, весь заросший ивами. Уже и мост не виден.

   Берег в наши начальные времена голый, сейчас зарастает ольховником. А кое-где уже возносятся поверх всей поросли молодые тополя.

   Неизменны облака в своей вечной изменяемости, неповторимы вечерние зори, меняется, только медленнее, и река, меняемся и мы, а остаёмся всё самые близкие-близкие други.

   Будь Благословенно Солнце,
   Будь Благословенно Небо,
   Будь Благословен Воздух,
   Будь Благословен Лес,
   Будь Благословенны Горы,
   Будь Благословенна Земля,
   Будь Благословенна Вода…


   Вчера.

   Ловить солнечный зайчик,
   вступить на лунную дорожку,
   остановить мгновение…
   а каждый миг первый и последний…

   Самый обыденный день, всё самое простое, а вот пройдёт и помнится, и что-то в нём было такое… Как сохранить, сберечь, и вообще как жить, где, в чём они, смыслы?...

   Вчера была пятница, день от  школы свободный. Людмила- «вольный художник», на работу не надо  спешить.
   Поехали мы в Точильный.
   Вставать надо рано, в пять. Автобус в шесть тридцать. Пока соберёмся, чай попьём, как раз к автобусу. А ночью сна нет. Годы наши такие, что вроде и волноваться не о чем, а мы волнуемся. Под утро только разоспишься, уже надо вставать. Такая вот психологическая структура личности.
   Людмила встаёт  чуть пораньше, готовит завтрак. Я умываюсь, убираю постель, собираю рюкзак.
   Садимся чаёвничать. Новое увлечение –пьём цикорий, пьём без меры и ума. Пьём цикорий с молоком, заедаем бутербродами с маслом. Обычно на хлебушке ещё сыр. Пьём иногда какао.
   Берём в Точильный в пластиковой бутылке морс, воду с разведённой чёрной смородиной . Воды пить я могу сколько угодно.
А Людмила обходится малой толикой, ей чая хватает, она в отличие от меня не водохлёб.

   Главное в жизни что? Главное в жизни  – поесть.
Людмила приготовила еду: буханка хлеба, консервы «Тунец в масле», яички, молоко. Чай пьём с молоком. Людмила чай без молока не пьёт, у ней начинается изжога, ну и мне чай с молоком на пользу, только я им не напиваюсь. Пью простую воду, чай с какой-нибудь кислинкой.
   Рюкзаки собраны, ещё положил мешки из-под картошки. Вчера картошку привезли. Мешки обратно надо доставить.
   Выходим на улицу. Дни сильно убавились.Темень. Фонари горят, и у меня с собой фонарик.

   Облачно, тепло. Ждём автобус. Говорим  о том о сём:
-Хорошо, что картошку привезли. Что осталось, потихоньку в рюкзаках довезём: капусту, морковь. свёклу, яблоки.

   В автобусе народу немного. Едут на работу в АМЗ, выходят у заводоуправления, а мы – дальше. Дорога более-менее, хотя и ухабы, но можно ехать. По весне она была такая никудышная, что автобусы не ходили несколько дней. Мы входим в положение, понимаем всю сложность работы всяческих администраций, да и денег нет. Мы понимаем, вот когда будут деньги, тогда и дорога будет, и мосты построят. Вообще, всё будет, когда деньги будут…
   А так, конечно, нашим руководителям очень тяжело.
Дорогу немного подсыпали. Доехали до Замочки, теперь с горочки через мост по дороге к нашей избушке.
   Уже рассвело. Дорога влажная. Лес сберёг влагу, а на Боданово – сушь.

   Вот пешеходный мост, точильненская достопримечательность.
Когда-то, лет двадцать назад, вбили две стойки из железных труб п-образной формы, сверху положили стрелу от крана, настелили плахи, соорудили перила – мост готов. Время идёт, одна стойка накренилась к берегу, кажется, что вот-вот рухнет, другая покосилась по течению реки. Мост держится на честном слове и чуде. Которую стойку перекосило, привязали к ольхе тонким тросиком, получился мост на верёвочке. А стойка, что накренилась к берегу – и так сойдёт. Плахи подгнили и уже начали проваливаться. Идём с осторожностью по мосту, на нём Васька Чащин и Серёга Матюто ждут машину – в лес ехать.

   На улице пусто. Открыли дверку, зашли, рюкзак на пенёк положили, прошлись немного по саду: как он тут, без нас жил? Прикинули, что будем делать. Переоделись, я собрался в лес за «палочкой». Людмила – за водой на речку, надо воду в баню и домой. Принесла, поставила под елью: руки мыть, овощи.

   В лес идти осенью – удовольствие: не душно, трава не мешает, лес прозрачный. Есть тайная надежда, может быть, наберу грибов.
Мягкой ласковой лапкой по сердцу: там, где осинничек, семейка молоденьких грибов-подосиновиков. Теперь в гору ноги сами несут. Есть там у меня уже заготовка. А тут ещё почти готовый столбушок, только конец обрубить. Может, заберу в следующий раз. Тропка моя вся в листьях: желтые, коричневые, с медным отливом, почти оранжевые, похожие на бронзовое литьё.
   Колоду перерубил, столбушок готов, надо тягать. Верёвку-ленту через плечо и «Вниз по матушке по Волге». Колода сухая, волочить можно, да ещё под гору. Дотянул до грибного места, грибы собрал. потянул колоду дальше: через дорогу, с берега в речку, на «наш» берег вытянул, доволочил до калитки. Дверку Людмила держит, переваливаю колоду в сад – всё, можно вздохнуть.

   Втихаря вытаскиваю грибы, выкладываю на столик, зову Людмилу. Вместе ахаем, охаем, тихонько удивляемся. Пьём чай с травами и молоком.

   Сентябрь, но так как большая сушь, листва рано облетает, а в саду ещё кое-что растёт. Людмила поливает помидоры, я – арбузы. Пора браться за лопату, перекапывать освободившиеся «необозримые поля», начинать подвязывать деревья и кустарники, рассадить тюльпаны, готовить колышки для подвязки, пересаживать-убирать цветы.

   Ирисы сильно разрослись, надо часть убрать, часть пересадить. Пересаживаем спирею, мальвы. Людмила выпалывает траву около забора, вырезает астильбе, мяту помогает пересаживать, обихаживает рудбекию, борется с космеей, такая гигантская выдурила.

   Время –одиннадцатый час, пора затапливать баньку(старенькую).
«Настоящую» баню мы топим в воскресенье. Но сегодня как не помыться. Таскаю в предбанник срезки(хвоя), они хорошо просохли. Между делом часть срезок складываю в дровник, про запас. Затопил баньку, поползли клубы дыма по полу, над каменкой. Хорошо растопится, баня станет нагреваться, тогда весь дым уйдёт вверх и будет половина баньки в дыму, а половина – чистой, можно дышать. Языки пламени бегут по сухим щепкам, обтанцовывают и съедают их. Танцуют-играют. Несколько минут смотрю, как расширяется-разгорается пламя.  Смотрю на огонь, такой неуловимо-изменчивый. Интересно, а пламя, это что такое?
Детская мечта: сам огонь поймать в банку и внимательно рассмотреть.

   Обыденное дело – печку в бане затопить, а получается, как  действо, ритуал, магия. И обычный день становится необычным.
   Вдыхаю горьковатый дым: растопилась банька. Можно идти в саду работать.
   Надо куда-то пересадить мальву. Нашёл место около ели, стал копать – обнажились корни. Надо подсыпать земли. Пошёл на брошенный огород, накопал земли, принёс два ведра. Посадили мальву.
   Клумбу надо сделать.Принёс ещё шесть вёдер, высыпал горочкой. Камнями вокруг обложил. Людмила помогает, пересаживаем в клумбу декоративный мох.
   Пересаживаю мальвы. Людмила зовёт перекусить. Это лето в Точильном питались в основном консервами «Цыплёнок в чём-то». Консервы вроде бы съедобные, на настоящую тушёнку денег не жалко, но где её взять, настоящую? Варили каши разные: рисовую, гречневую, гороховую. А сегодня мы пробуем «Тунца масляного».
   Консервы покупать, как играть в лотерею: то ли они съедобные, то ли нет. Попробовали, есть можно, только дорого, 70 руб. банка. Билет в Точильный – 26 руб. Такие наши доходы.

   Пьём чай… Это по кругу – банька, сад, чай…Что же такого?
   А не надоедает.
   Чаепитие как созерцание, как размышление, разговор, осмотрение вокруг да около, маленькое мгновение, которое всегда можно возвратить, память.
   Папа маме среди ночи:
-Аннушка, ты не спишь, давай чай попьём.
   Дедушка валенок подшивает:
-Соня, не пора ли самовар поставить?
   Вот и мы чай за чаем…

   Пьём чай и опять за работу. Я смотрю за баней, подкладываю дрова.
   Вывернул пласты ирисов, образовались ямы. Ещё с огорода принёс земли восемь ведер, засыпал ямы. Между делом с берега принёс четыре ведра глины, чтобы по весне печку-каменку в бане поправить. Насыпал в мешки, поставил в мастерской.
   Людмила зовёт обедать. Время час. Едим жареные яички с луком,
чай пьём, решаем, сколько ещё будем работать, чтобы в бане помыться не бегом.

   Денёк с утра солнечный, к обеду понахмурилось. А цветы ещё цветут, потому как бы и солнечно. На Главной Цветочной грядке буйствуют цинии и георгины. Зацветают астры. На Дальнем и Ближнем огородах цветут бархатцы и календула, сверкающие, яркие. Золотой копной высятся над прудом золотые шары. Податели Благ в цветах красуются.
   Людмила опалывала жимолость, нашла землянику. Собрала горстку ягод к чаю. У земляники ягоды до самых заморозков, но она сильно зарастает. Мы её почти всю убрали, сохранили пару кустиков. Вот решила она нас порадовать.

   Землянику надо снова разводить.
   Посадили около забора, где фасоль была.
   Подвязываю кустарники, деревья. Работа длительная, кропотоливая. Если не подвязывать, снегом поломает. Надо много колышков. Иду за колышками к лесу через Ахатов покос. Выбираю попрямее и подлиннее. Несу в сад.
   Сад цветёт, цветёт лес. Сад в ярких цветах, лес в тонах пастельных, мягких: дымчато-золотистых, светло-лимонных, приглушённо-оранжевых.
   По лесу идёшь, как по волнам, пробираешься сквозь листву, а её по колено: коричнево-красной, медной, бурой, шумящей-шуршащей, разговорчивой.
   А на вязах, клёнах ещё много листвы.
По сердцу жить дружно: лес, сад, цветы, листья и мы, человеки, - вместе.

   Банька протопилась. Дымоход закрыл, дверь на вертушечку поплотнее прихлопнул: пусть банька выстаивается, жар копит.
   Обхожу огород, проверяю забор, нет ли где дыр. Убираю инструменты – лопаты, вилы, грабли. Людмила набрала домой мелочёвку: помидоры, яблоки, огурцы, немного чёрной рябины.
Немного, а набралось на два рюкзака килограммов на тридцать.
   В четвёртом часу всё убрали, уложили, пора и в баню.
   Идём за водой. Мухота ещё злобится, а тропинка, ивы, крыши домов, леса-горы – осенние.
   Людмила шепчет, чтобы не вспугнуть:
-Осень – щемящее чувство…

   Купаюсь в реке, в баньке слаще париться будет. Несём воду к бане. Я иду мыться, а Людмила ещё что-то прибирает.
   В бане жарко, сухо, пахнет смолистой копотью. Приходит Людмила, и мы греемся, набираемся жару, ведём разговоры. Моемся, не торопясь, но на часы поглядываем. Я парюсь от души, Людмила тоже немного жар пробует. А когда вымоемся – радость окатиться водой под сосной. Сосна клонит ветки, колет иголками. Я ещё потом мою в бане, вытираю полок, лавки, скамейки насухо, протираю полы в предбаннике. Людмила сама порывается мыть, но ей нельзя простывать.

   Есть, есть у нас несбыточная мечта: в бане помыться, попариться и чтобы кто-нибудь домой привёз. Но это только мечта.
  Вымылись. Надо в бане вымыть, всё проверить, идти на остановку, ждать автобус, ехать, идти домой. А дома уже отлёживаться после бани.
    Да ладно, привыкли. А то уж совсем было бы хорошо…

   Свежие, чистые, прозрачные, пьём чай. Бродим по саду. Жаль,
наших родителей с нами нет…
   Теплый добрый свет в саду и в мире…

   Сорок развелось великое множество, вот и сейчас собрались, трещат, дерутся, что-то не поделили. Небо заволакивается, небо в тучах,а мы закрываем домик, калитку на запор:
-До скорой, пока, пока, наш сад!
   Идём на остановку. Автобус пришёл. Едем домой.


   Воскресенье.

   С утра холодно. Небо – пустыня в голубовато-серебристой дымке. На лугах туман плотным молочным одеялом накрыл траву, а большие остовы кустарников вымахали из тумана, хмурые, дымчатые, о чём-то молчат. Солнце ещё за горой, и весь сад в тени. Роса. Кустарники и цветы в оцепенении.

   По саду прошлись да и за работу. Я затопил баню, Людмила носит воду, после начинает прополку. Я берусь за копец. На Дальнем огороде копаю ямки, туда опускаю три двухведёрных бачка, сверху кладу немного соломы, засыпаю холм земли. Сверху накладываю толстый слой сена.
На самый верх немного плёнки, обкладываю, чтобы не топорщились, жердями. В бачках – картошка на посадку: всякие голландки, спиридоны и тому подобное.
   Сначала я картошку ссыпал в корыто, накрывал соломой, землёй засыпал. Сейчас мы картошки меньше сажаем, и на семена надо меньше, поэтому приспособил бачки. С ними гораздо удобнее, и мыши не залезут.
   Зажёг костёр, чтобы сжечь обрезанные ветви. Прогорит, будем картошку печь.  Солнце над горой. Стало теплее, ветра нет. Шум леса призывает никуда не спешить.
   Работаем, любуемся:
   хорош сад,
   хорош лес,
   хороши горы.
   Идём пить чай с шиповником. Чуть дуновение – и снова природная тишь, в которой много шорохов, шелестов.  Они ещё больше подчёркивают безмолвный покой.
   В костре сгорает листва. «Чайный дым» очень вкусный по всему саду. Наш сад теперь «чайный».

   Иду в баньку, здесь пахнет сажей, холодной водой и отчуждённостью. Подожди, банька, сейчас мы тебя затопим, будет в тебе жилой дух.
   Лето кончилось, можно раздумчиво всё делать.
   Убираю всякую мелочёвку, подкладываю в бане дровишки. Дым
ушёл вверх и чётко обозначил границу:  брёвна в саже и копоти, а
чуть ниже – брёвнышки подбеленые.
   Дрова прогорели, угли подгребаю ближе к устью, прикрываю дверь: баня будет выстаиваться, копить жар.
   Людмила моет лопаты, я убираю топоры, вилы, ножовку, закрываю мастерскую, обхожу сад-огород.
   Баня готова, надо принести воды с реки. Холодную воду мы ставим у бани. Берём, сколько надо, в баню.
   На улице –никого. По тропке, столько раз хоженой, идём к реке: лопухи побурели, своими шариками цепляются за одежду; желтеет крапива, а там, где прошлый раз собирали чистотел, уже появились молоденькие кустики.
   К реке подойдём и каждый раз удивляемся: вода такая чистая, прозрачная и целебно-холодная. И сотни раз повторяющаяся картина удивляет нас снова и снова: приглушённый цвет осеннего леса, серебристая «китайская» ива. Облака,  пушистые звери, белее снега.
   Воды наносили.  Потом с удовольствием моемся.
   С лёгким паром, тихая радость…
   Как ритуал - обход по саду: ещё не всё поникло, ещё цветёт, и уже что-то задумываем на следующую весну.
   День как тысячелетие…

  Дождь и избушка.

   За краем листьев такая суета, а в листьях хочется запечатлеть вечное – зачем? Не знаю…Записываю мысли быстролетучие…

   Когда в Точильном зарядят дожди, горы-леса, речка, травы, дорога, улица – как-то всё затоскует, и сам затоскуешь. Такая вот унылость, угрюмость. Но в измороси-дымке растают очертания гор, улицы, домов – и тоска уходит.
   Слушал бы и слушал мерный шорох дождя. И есть в этой дымчатости что-то щемяще-нежное, беспредельно-душевное, неповторимое, невыразимое…
Музыка может всё выразить.
   Кто её пишет, такую?

   С грустью в сердце – осень… осень -  убираю  сад под изморось, под шелестящий шум. Мокну- стыну, чтобы потом греться в избушке.
  Промокший, иззябший, я растапливаю печку, дым забивается в избушку, потом, когда печка разгорится, - уходит. Ставлю чайник, готовлю что поесть, от плиты пошло тепло. Почистил несколько картох, нарезал кружочками, посолил - и на раскалённую плиту.
Получается ароматное объедение – с угольком и дымком. А уже и чайник кипит, завариваю травяной чай. Тепло у меня в избушке, а дождь шумит и шумит. По стеклу в окне сбегают ручьи-дорожки…
Ем картошку, пью чай, читаю Джека Лондона. Как там сейчас, в Золотом Каньоне?

   Одёжка сохнет. Дождь идёт и идёт. Плывёт куда-то моя избушка… Приеду домой, Людмила уже и стол накрыла. Будем ужинать, говорить о том о сём.
   За окошком дождь, а в избушке тепло…


   Ночью.

   Июль пышет жаром. Дни – горячие, ночи – тёплые. Дверь в сенки не закрываю. А днём так всё прогревается, что  уже и сенную дверь не закрываю. Звёздная ночь не только в саду, но и в избушке. Да и сна нет. Подремлю сколько и иду в сад.
   Выйдешь в темень – неуютно и одиноко. Над избушкой, над лиственницами, над горой - звёздное небо. Беспредельное, даже и представить себе невозможно, сколько миров. Какие они, что в них?
   Ни понять, ни объять невозможно. Я просто сморю в небо. Молчание и тишина, Тайна…

   Песчинка малая – и внимаю Вселенной. Чудовищность пространств и времён ни в голове, ни в сердце не укладывается. И волна за волной обдаёт меня то каким-то беспредельным отчаяньем от этих несоизмеримостей, то вселенской  грустью-радостью:  я слышу звёзды, я вижу звёзды, дышу в такт звёздным мирам, и моё я словно тает в ночи. Я есть и меня нет, только причудливое земное, мерцание звёзд и межзвёздная бездна. И в таком созерцании кажется, что вот ещё немного и я окончательно сольюсь с тревожно-влекущим светом, что-то самое значимое откроется, мы поймём друг друга… ветерок, дрожь пробирается по телу, пора возвращаться в избушку. Нет, нет, ещё подышу немного.
   Луна заблудилась среди ветвей и листвы, повисла над тополем, высветила дорожки. Свет её – томительно-беспокойный. Может, теперь навсегда: тёплая ночь, звёзды, беспредельность и вечность в моих ладонях.

   Да, читал я, читал и про звёзды, и про луну, кометы и метеориты, астероиды, квазары, чёрные дыры, реликтовое излучение, квантованные струны.  Но это совсем-совсем разное: космос в книгах и космос над головой.
   И сад наш звёздный, таинственный, бездонный. Совсем другой, даже, может быть, и не наш – ночной…

   Вот она, Тайна, рядом. Тронешь – а она опять ускользнула…
Мерцание-свечение, загадочные лики, шорохи-стоны, всхлипы, стуки – ночь вселенская в нашем саду…


   Двадцать седьмое сентября.

   Неделю моросит дождь.
   Дождались пятницы.
   Холодно на улице и в квартире. Людмила в четверг купила луку под зиму посадить, а я вечером прошёлся возле четвёртой школы, выкопал-выдернул несколько кустиков шиповника, бело-розового. Давно была мечта посадить в саду белый шиповник. Белый есть, теперь будет розовый.
   Встали рано, темно. Пили какао с бутербродами. Вышли на улицу: темень, и моросит дождь. Надеялись, верили, мечтали, что закончится.

   Чуть не проехали свою остановку, автобус быстро домчал.
   И в Точильном темень, только фонарики подсвечивают. В избушке неуютно. Побыстрее переодеться, чтобы включиться в ритм точильненской жизни.
   Людмила затопила печку. Я наносил дров в избушку и в баню.

   Светает, пора за работу. Копаю землю под чеснок. Земля рыхлая,копать легко. Я ещё летом её перекапывал. Сделал грядку, обложил досками боковинки, чтобы не осыпались. Людмила сажает чеснок, и одну грядку моркови под зиму. Дождь моросит, но работу не бросишь,  с осенними посадками надо заканчивать. Благо, стало теплее.
   Я в шапке, в фуфайке, а вымок до распоследней ниточки. Раз уж начал копать, продолжаю дальше. Посадил шиповник. Всегда, когда сажаешь, пересаживаешь – волнуешься, а как перезимует, как прирастёт, когда цвет увидим? Людмила полет траву, выкапывает  виолу. Я пересаживаю пиретрум, «лимонники». Дождь зудит и зудит. Растапливаю баньку, и всякий раз пусть на немного замедлюсь,  затихну да посмотрю, как огонёк разгорается, как язычки огня лижут дрова, танцуют.

   На дорожках, камнях – листья. У калитки – монетки с берёзки насыпались. Под яблоней – яблоки опять нападали, куда их девать?
У дровника – толстый слой оранжево-коричневых листьев. Горы в насыщенно-золотых, оранжевых, медно-красных всплесках. Улица, Точильный в тумане, и увалы в тумане, только слышно, как шумят-шелестят, стучат по листьям, догоняя друг-друга, капли дождя. Копаю грядки на Дальнем огороде, на Ближнем – под лук. Также обкладываю досками. Людмила сыплет золу, сыплет удобрение. Я слежу за баней: дрова быстро прогорают, надо своевременно  подкладывать. Вода закипит, воду  вычерпать, холодной налить.
   Пересаживаю цветы. Ах, дождик-дождик, что же ты работать не даёшь?
   Дождь немного перестанет и снова начинает ныть-моросить. Дымчатое, в серых разливах небо лежит на горах, медленно сползает в долы. Улица пустынна. И сделать надо много, и дождь мешает, а получается размеренно и спокойно – тихой поступью дел обыденных.

   Обедаем. Людмила сварила гречку, открыла рыбные консервы. Аппетит получился. Пьём чай и какао. В избушке тепло и очень уютно шумит чайник. А на улице опять нечто моросящее. Надо идти в эту мокреть, доделывать всяческую работёнку. Глянешь вокруг – листья, листья, мокрые стволы и ветви, туманные заводи в лесных закоулках.

   Пора и прибираться, готовиться к бане. Закрываю дымоход в бане, завариваю чистотел в ведре. Людмила собирает рюкзаки, что везти домой. Обхожу огород. Вымокли до нитки, зато грядки готовы. Надо их только ещё веточками прикрыть, чтобы сильно снегом не придавило и для тепла.

   Прибрались, идём за водой. Ива серебристая красуется, ветер играет ветвями, вся она, как в ручье вода. По заберегам поредели стада водяных лопухов, на тополях ещё листва, а противоположный берег уже прозрачный – листва облетела. Берёзы, вязы, ольха высыпали на склон. Вода плещет по-сентябрьски,  прозрачность леса добавляет прозрачности душе. Волглое небо хочется погладить как доброго пса.

   Полощем в речке рабочие брюки, а то их от грязи не отличишь. Окунаюсь в воду – ледяная, что-то никто её не подогрел.

   Иду в баню. Банька наша старинная.
В дождях посеребрилась, притулилась у сосны. А в самой баньке – потёмки, жар, пахнет мятой, дымком и сухостью. И моемся мы по стариночке.
  А дождь шумит-шелестит…

Дыни и арбузы.

   Несколько лет назад Константин Карпович поделился семенами дыни. Мы их посадили. Дынь народилось великое множество, только были они безвкусные, травяные.  Или сорт такой,  или солнца мало было.
   Загорелись мы дынной идеей. На следующий год попробовали
ещё один сорт.  Повезло, и лето было благоприятное, и сорт хороший. Выросли дыни сладкие, ароматные. Немного, но нам радость, что выросли.
   С начала августа начинают поспевать. Мы приедем – съедим одну-две за столиком, чай пьём да себя нахваливаем: вот какие молодцы, дыни выращиваем.
   Раз дыни растут, значит надо и арбузы попробовать.
Разохотились, попробовали ещё арбузы. На удивление оказались очень сладкие и сочные. Особенно радость была, когда первый пробовали, волновались: вдруг зелёный. И с каким же наслаждением мы его ели – наш арбуз, сами вырастили, самый вкусный.
   Удивление, восхищение, радость. Растим, ухаживаем, любуемся.
Ведь не только за ради съесть, нет. Каждый  раз вновь и вновь  переживать и проживать Чудо: было какое-то семечко, была чёрная земля – и такое выросло. Вроде и понятно и не понять, не постичь этого Чуда.


   Копец и копна.

   Первый год всю картошку увезли, я её ссыпал в подвал, а весной надо обратно, да ещё в подвале тепло. Стали на семена картошку оставлять в Точильном.

   Ещё в детстве, на Дубовой горке мы с папой делали копец. Решил я вспомнить это дело. Сейчас в бачки картошку насыплю на семена и- в копец. А сначала делал так.
   День выбирал погожий, сухой. Картошку перебрал, на семена  и на весну отделил. Пора приниматься за копец.
   На Дальнем огороде выравнивал место, клал сетку, чтобы мыши не подобрались, стелил доски. Набивал с четырёх сторон доски, делал что-то вроде ящика, ссыпал горкой картошку. В центр ставил колышек метра три высотой, чтобы продух был.
   В девяностые годы картошки сажали много. Насыпал в копец по вёдер десять-двенадцать.
   Картошку засыпал. Накрошил шиповника – от кротов и мышей. Обложил немного сеном, чтобы в земле её не искать. Сверху засыпаю землёй толщиной в полтора штыка лопаты. То есть хожу вокруг копца, копаю и землю  наверх кидаю. Получается как ритуальный танец. А чем не ритуал, картошку на всю зиму укрываю. Надо постараться, всё действо соблюсти.
   Земли насыпал, лопатой её немного утрамбовал, уплотнил.
Обкладываю со всех сторон сеном, уже травы не жалею. Вся копна у меня «переходит» на копец.

   Копна у меня не совсем сначала получалась. Нет, нет, да на один бок завалится. Вот я её жердями подпираю. И снизу много преет.
   Надо делать по-человечески.
   Внизу сделал продух: положил одно бревешко-полешко вдоль, а на него несколько чурбаков поперёк. Теперь сено ляжет не на землю, а на чурбаки, продух будет, сквозняк.
   Кидаю вповалку несколько больших навильников, притаптываю их, а следующие беру поменьше и кладу их пластиками по кругу, один за другим. Сколько пройду, в серединку кину, и опять по кругу. Копёшка моя растёт и растёт ровненько. Уже примерно знаю, какой ширины копну надо закладывать, чтобы сена как раз хватило и лишнего не осталось.
   Ещё одна изюминка: самый низ копны чуть уже, чтобы дождь не заливал, а повыше – шире навильники раскладываю, потом опять сужаю. Здесь тоже хитрость: сужать-вершить надо плавно, а то дождь пробъёт бока.
   Поставлю копну, ух какая она у меня большая,  а потом осядет и половины уже нет. Вроде нечем будет копец накрывать. Но я знаю,
сена хватит.

   Выкошу в саду, выкошу луг, поставлю копну. Стоит копна, словно какой добрый зверь сад бережёт, – уютно и тепло.

   Копна сначала вся духовитая, молодого зелёного сена. Потом сверху потемнеет, побуреет. А когда на копец её растаскиваю, снова изнутра опахнёт зелёным духовитым летом – хорошо.
   Без копны и сад не сад.


   Животные и птицы.

   Всякие разные существа живут в нашем саду.
   Самые приметные – ужи. Они как хозяева, чувствуют себя вольготно, ползают везде, да ещё шипят, если ненароком заденешь.
   Я баньку сибираю, а они на солнце нежатся.
   В грядках навозных выведутся и начинают расползаться по саду.
Где угодно можно встретить: в дровнике, мастерской, на досках, у пруда, в камнях. Было время, когда ползали по крыше старой бани, в бане шипели. Лазают, где потеплее – в навозных грядках, на солнышках греются, в дровнике шкуры меняют. После смены лохмотья старой шкуры висят на дровах.
   Вроде и привыкли, но всё равно вздрагиваешь: идешь – и кто-нибудь зашипит, откуда-нибудь вылезут.
   Или в огуречной грядке залягут. Людмила огурцы собирает, а тут этот «змей» недовольство высказывает своим шипом. Или я в мастерской вырезаю, а уж чуть не по ноге ползёт, да так самоуверенно, вальяжно.
   Маленькие ужата – «карандашики» - те боязливые, только шаги или движение, - удирают во все лопатки.

   Мы друг друга терпим, но слишком ужи «внезапные», надо быть всё время начеку, а то заикой станешь.

   Хотя мы на ужей ругаемся: убрались бы вы куда подале, но ведь тварь земная. Однажды Людмиле такого шипучего пришлось спасать: попал в ямку с чугунной колодой и не может выбраться.
Людмила доску положила, он по ней выполз, а спасибо не сказал.

   Прошлым летом объявилась у нас гадюка. Выгнать её не удалось, пришлось ликвидировать. Мы её в гости не приглашали.

   Жили в пруду лягушки. Такие хоры заквакивали, на весь сад, но почему-то исчезли. Или их ужи поели, или обиделись на что.
Симпатичные. Сидит в траве-мураве, сбрендит в голову что, прыгнет в пруд, одни глаза торчат.

   В ямке-колодце несколько лет жила жаба, очень серьёзная и очень философическая: замрёт под бережком, то ли живая, то ли нет. Тронешь её, всё равно сидит. Оказывается это она думу думает.

   Ящерки живут в завалинке избушки и в досках мостка у маленького пруда. Они верткие, юркие, очень живенькие, весёлые и остроумные. Замрут на солнышке, вдруг словно какую шутку скажут, вспомнят что-то,  – и юркнут куда-то.

   Сильно нас достаёт кротовье племя. Крот – Великий Рыхлитель и рыхлит всё подряд. Хотя бы немного советовался, а то никаких правил не соблюдает. Как мы ругаемся на него.
   Однажды выскочил на тропинку, шкурка чёрная, бархатистая, мечется туда-сюда, такой умильный: ладно, дыши, что с тобой поделаешь.

   Снег начал стаивать, а на снегу – следы заячьи. Весь сад серый обследовал. Дальше – больше. Уже начал и кору подъедать. Однажды мы обходили сад, а он под дубовывми колодами-столбушками сидит. Людмила ему яблоко положила. Дали мы ему время для раздумий, а после обеда попытались выгнать в лес. Он из своей засады выскочил, мы за ним, он вдоль забора по саду и опять на свою лежанку. Сколько ни пытались, засел и ничем не достанешь его. Так и уехали.
   Приехали через два дня – он уж попировал от души: кору на молоденьких яблоньках погрыз. Одну яблоню совсем загубил.
Пришлось Лёху попросить, он ему карачун сделал. Жалко зайца-побегайца, но деревца жальче. Мы же его по-человечески и по-звериному уговаривали натуральным хозяйством жить, а не дармоедничать. Не внял.

   Поселилась у нас ласка около мастерской. Сидим тихохонько, она из норки мордашку высунула, огляделась, опять в норку, выскочила оттуда и понеслась куда-то. Вёрткая, подвижная. Глазом не моргнуть, а она уже повернулась, оглянулась, осмотрелась и снова головой вертит. Миг – и нет её.

   В предбаннике старой бани поселились летучие мыши. Днём –невидимые, а вечером летают также невидимо и бесшумно.

   Бабочки всякие. Есть большие вредины: белянка-капустница.
Зато на других сколько можно любоваться: лимонница, павлиний глаз, репейница, адмирал, крапивница.
   По весне, по осени, летом, если грянут холода, бабочки залетают в избушку или бани. Печку затопим, они оживут, начинают в стекло оконное биться. Людмила или я их ловим, выпускаем на вольный воздух.

   Бронзовики гудят как тяжёлые самолёты. Утром мы их находим в пионах. Уткнутся и спят там.

   Клопы-солдатики любят изучать забор. Взводами ползают по доскам.

   Чёрные жучки-«семечки» ползают по комьям вскопанной земли. За ними интересно наблюдать. Они всегда такие аккуратные, такие чистенькие и очень деловитые.

   Настоящие рыхлители и Великие помощники – дождевые черви.
Их много, особенно когда осенью раскапываю огуречную грядку.

   С садовыми муравьями дружить не хочется, а они лезут, селятся под камнями, пеньками, много развелось и луговых муравьёв. С ними проще – косой муравьиную кочку смахнул: идите-ка вы, ребятушки, ближе к лесу, чего к нам присоседились.
  На калине, рябине, на молодых яблоньках муравьи разводят и пасут тлей. Листья скручиваются, деревца и кустарнички начинают болеть. Приходится опрыскивать  листву кое-чем для муравьёв вредным. Помогает на некоторое время, а потом всё начинается сначала.

   Божья коровка, улети на небо…так мы приговаривали в детстве,
а сейчас у нас каждая коровка наперечёт, бережём как зеницу ока.
Что-то мало их стало.

   Паучки и паучищи где угодно плетут паутину. Кровопивец засядет в уголке, притаится, муха попалась, он уже летит-бежит.
А падёт на паутинку роса да осветит солнышко – какое совершенство!

   Если лето дождливое, прямо на тропинках и дорожках расползаются слизни и улитки.

   Ос всегда много. Свирепые, загрызают пчёл. Сладкоежки, в яблоках-падалицах выгрызают целые пещеры.

   Очень интересно наблюдать за шмелями. И сами они очень симпатичные: толстенькие, упитанные, неторопкие. И как это они или цветы под них приспособились.
   Цветёт аконит. Цветки шлемовидные, под стать шмелям. Шмели подлетят и точь-в-точь туда входят. Как будто это какие-то домики для них.

   Самые труженицы – пчёлы. Как они каждый цветок обихаживают, сколько их в пору цветения. Яблони цветут – гул стоит. Не жалят, если их не беспокоить.

   Над прудом летают стрекозы, как реактивные самолёты.

   Лёха смастерил мне пару скворечников. С этого и началась у нас скворечная эпопея. Прилетят, крылышками трепещут, подружек приглашают. Скворчиха прилетит, осмотрит скворечник, если понравится – останется. Высиживают птенцов тихо-тихо. Птенцы вылупятся – родители весь день как очумелые носятся, детёнышей кормят.
   Это такие родители, ответственные, заботливые, с сумасшедшинкой родительской. Бедные, ведь с утра до вечера прилетят и обратно летят для крикунов всякую живность искать.

   Скворец не сразу в скворечник летит. Сначала на веточку сядет, сигнал подаст, а потом уже в скворечник . Птенцы подрастут, жёлтые клювы вытаскивают, верещат. А уж когда пробуют летать, столько шуму и гаму, голова заболит, если их целый день слушать.

   Однажды к нам залетел ворон. Чёрный, с отливом, большой, таинственный, философический.

   Много пташек по саду летает. Есть ласточки-касаточки, мухоловки, зарянки, московки, сороки.

   Весной все наши труды сопровождает кукушка своим кукованьем.
Иногда залетает прямо в сад.
   Посещает и дятел. Попробует кору на заборе, постучит-потюкает, дальше летит.

   Очень донимают дрозды.
   Вороны и сороки смешные. Однажды собралась целая стая сорок.
Сели на берёзу и что-то очень долго, громогласно обсуждали. Будто прения в госдуме. Потом вдруг всей стаей поднялись и полетели куда-то. Летят и переругиваются, точь-в-точь соседки на улице.
   Ворона летит, каркает, крылами машет, тряпка- тряпкой.

   Кружит над огородами коршун. Поднимется высоко, крылья раскинет и парит. Долго парит, крылом не шевельнёт.

 Яблоня расцветёт, на веточку соловей совсем незаметно пристроится – и начинает петь. Так старается, так старается. Серенькая невеличка, а какой певец.

   По реке потянулись цапли. Или стоят в реке, мелочь высматривают, или летят на лучшее пастбище.

   За огородом всё лето «дёргает ржавые гвозди» коростель.
Редко, но бывает, когда иду по лугу, подхожу к лесу, вспорхнёт рябчик или тетерка.

   Когда Олег с нами соседствовал, к нам приходил его дворовый пёс: небольшая востроносенькая собачка с чёрно-белыми пятнами. Пролезет в дырку в заборе и умилительно смотрит на нас: дайте что-нибудь куснуть. Как тут откажешь. Дадим кусочек хлеба, ещё что-то, она аккуратно возьмёт и тащит на свою территорию.

   Однажды пришла киска, чёрненькая, маленькая. Людмила её накормила, уложила на диван. Она уснула и потом так и лежала, очень умненькая и воспитанная. А как мы её оставим? Вечером уезжаем в Ашу.

   Приходила от тёти Раи белая киска. Кончики ушей то ли отморозила, то ли ещё что. Они у неё как обрезанные. Всегда голодная, и наш хлеб был ей за счастье.

   Мечтаем мы сами какую живность завести: кур, кроликов. Но, наверно, наши мечты останутся мечтами.
   Сад небольшой, а всяких живых существ в нём великое множество.
   Не всегда получается, но стараемся друг другу не мешать.


    Грибное царство.

   Развели всякие грибы. Какие специально, какие сами по себе, сами разводятся. Немного, а нам всё радость: грибы растут.
   Грузди, волнушки, маслята.
   Маслята самые симпатичные.
   Людмила наберёт немного, а они такие завлекательные, такие молоденькие, и правда, маслятся. Помоет, на сковородку, пару картошек  ещё– вкусно, ум отъешь.
   Берёзок много, а подберёзовиков и нет. Редко один-два.
   Опята радуют. Почему-то около сирени самые хорошие. Тоже немного, но на раз поесть хватает.
   Появляются мокрухи, но мы их употреблять в пищу не рискуем. Может, мокруха, а может, и нет.
   Колониями у перегнивающих огуречных грядок – навозники.
   Иногда появятся один-два рыжика. Нет, чтобы поляночка.

   Привозил из лесу мухомор, ярко-красный, не прижился. А хочется развести.

   И хотя съедобных, какие мы знаем, мало, зато остальных грибов – великое множество, особенно если сырое лето. Идёшь, а грибы тебе навстречу: а мы вот какие-такие.


   Молитва.

   Середина октября. Мы в Точильном. Темень непроглядная. Фонарик выхватывает заплатки дороги, плахи моста, бурые травы в проулке. Замок промок насквозь, калитка набухла, еле открывается. В избушке промозгло. Людмила затапливает печку, начинает копить уют. Я ношу дрова. Понемногу светлеет. Вот уже дорожка видна и банька, и идёшь не на ощупь.
   Лапа меховая ласково по сердцу гладит: горы-воды в дымке-тумане. Моросящий дождь. Изморось. В воздухе водяная взвесь.
Тишина в душе и умиротворение. Работаем – созерцаем. Людмила
убирает цветы, срезает многолетники, я подвязываю кусты.
   Много листьев уже облетело. Лес – тёмный, с фиолетово-коричневым, красноватым отливом. Но ещё есть всплески насыщенного, налитого, тяжёлого жёлтого и медного. И как робкий вздох-всплеск – лимонный, высветленный. Видишь лес через дымчатую водяную вуаль, очертания гор потерялись, растаяли. Туманы  то скрадывают формы, то высветлят ложбинку, дол, уступ.
Горы, плавно поднимаясь и тая, дышат в такт серым лохматым тучам. Листья, листья, листья легли толстым слоем.
   Есть немного коричневых, бронзовых, а всё больше листьев лёгких пастельных тонов – белесовато-зеленоватых, оливковых, светло-золотистых, почти белых, зелёно-жёлтых.
   И что ты в этом туманном дне? Ветка, лист, капля воды, травинка, комок земли, камешек, изморось…  Дышишь в такт, и внимаешь, и слышишь, и чувствуешь. И как будто уже и не дышишь, и всё в тебе замерло, и Мгновение и Вечность слились в одно – преходящее и быстротекущее.
   Изо дня в день нянчим землю, перебираем, холим, лелеем. День осенний поработаешь и сам, как земля. Но есть баня.
   Под моросящий дождь – такая тишина.
   Затапливаю баньку.
   Язычки огня от берёсты лижут поленья сначала робко, чуть ласкаясь. Но вот поленья растеплились, ожили, пошла в печке весёлая кутерьма. Дым недолго побродил по бане, нехотя, лениво выполз в отдушину, в дверь, а потом большим сине-фиолетовым полотнищем пошёл виться-колыхаться из-под крыши.
   Идём на речку за водой. Тропка, еле видная летом, заросшая, хотя я её несколько раз прокашивал, - теперь явственно видна, листья в несколько слоёв легли на неё, а на траве – редко. Ива у реки ещё в листве, стволы-ветви вычертились в сером мутнеющем небе, а листва лохмами-кучами причудливо разлеглась по ветвям.
   Прозрачней лес на том берегу. Вода в реке ледяная, плещет, журчит. Крыши отсырели, кое-где блестят. Серые, серо-зелёные  крыши или пригорушки-горушки, или тучи собрались в стадо и не спеша подымаются в гору.

   Воды принесли. Банька топится. Пройдёмся по саду. Берёзки сбросили часть листвы, и под ними светлые, с золотым отливом круги. А на ветках жёлтые листья на фоне тёмного забора,  на
зелёной ёлке листья  берёзки, как огоньки-свечечки. Пихта-пирамида – царевна среди берёз.

    Под листвой грибы разные. Когда-то их много разведётся.

   Мостки, скользкие доски-тропки, пруд, луг, никлая трава –
обыденно, скромно, просто, а как за душу хватает.

   Листья с калины уже облетели. Гроздья ягод, ярко-красные, с малиновым оттенком, самоцветные в серый ненастный день. И по тропинкам можно ходить долго-долго. Они такие ненадоедливые.

   Вот и банька протопилась. Дозревают угли. Теперь надо дать ей выстояться.

   Убираем капусту. Вилки тяжеленные. Людмила готовит одежду для бани.
   Дышим-созерцаем: горы-леса, тропы-дорожки, листва, изморось-покой…

   В бане на полке жара нестерпимая –греюсь.... иду к реке.
   А пока иду, целую жизнь проживаю, передумаю.
   Надо мной ива, туман и сырое небо.


   Я молюсь…кому моя молитва, я не знаю…
   я молюсь…вдохновенно молюсь… о чём, не знаю…может быть о том, какое всё вокруг родное…грусть-печаль во мне беспредельная… как прекрасны быстротекущие дни…я молюсь…
…туман-изморось…тающий мир…


   Забор.

   Перед тем, как уехать, обхожу сад. Смотрю забор, все ли дощечки на месте, прожилины, может, надо менять, закрыты ли надёжно двери-калитки. Всё собирал я забор из всякого хлама. Настали времена, и нас солнышко осветило.
   Алёшка Устюгов договорился – привезли нам штакетник и доски на забор. Ещё Сашка Швед привёз срезки. Теперь есть чем забор ремонтировать. А то всё побирался. Каждую гнилушечку в дело пускал. Подбирал всякое хламьё. На том берегу хозяин участок
бросил. Я с прожилин доски посбиваю, под берег их, через речку вплавь, а потом волоком в сад.

   А теперь забор хорош.
   С улицы забор не только добротный, но и приглядный – серебристый. Когда менял звенья, были осиновые штакетины светложёлтые. А теперь дождь, снег, солнышко, ветер над ними потрудились, и стали они мягкого серого цвета, созвучного и небу, и речке, и лугу, и лесу. Забор не по линеечке, чуть выше, чуть ниже, чуть влево, чуть вправо, живой и тихозвучный. Мелодия простенькая, даже почти и монотонная, а так по душе – серебристые заборы.
   В деревне зачем глухой забор? Ведь и здесь, перед забором, и там, за забором, сад-лес, лес-сад, чего нам отделяться?
   Ушёл в лес – будь лесом.

   Мы поэтому и теплицу не стали ставить: будет гусеницей на огороде выделяться, глаз нервировать. Потому и скамейки такие, и лавочки, и дорожки, мостки, Охранители и Податели Благ,  и весь сад-огород – частичка Леса, частичка Земли, частичка  Неба, частичка Космоса…


   Можно и по-иному.

   Спланированный, выровненный, облагороженный сад – замечательно, конечно. Но нам с Людмилой дорога некоторая непричёсанность, природность, некоторая диковатость и грубость.
   Странно устроен мир: в лесу каждая былинка ведёт борьбу за свет, воздух, тепло, воду, за жизнь. А по лесу идёшь –такая гармония, такая душевность. И при всей кажущейся случайности, там нет ничего случайного.
   Если очень осторожно, если очень бережно, сохраняя природное дикое и привнося человеческую разумность и человеческую сердечность, то, может быть,  – весь мир есть сад.
   Истина, Смысл всегда скрыты, неуловимы, всегда Тайна. Только намёк, дуновение, некое ощущение.
И в тоже время Тайна, нечто очень обыденное и простое, и Смысл - в каждодневности труда и познания. В самых простых нужных и ненужных делах. Надо только беречь, беречь друг друга…
сад…лес…человек…


   Диалог.

   Где поставить избушку, баньку, какие проложить дорожки, где
что сажать –мы это всё обдумывали. Главное, чтобы растениям было хорошо и нам удобно. Сад постоянно изменяется, что-то стареет, молодая поросль набирается сил. Сад всё тот же и всегда чуть и много уже иной.

   Дальний огород, Ближний, деревья – надо учесть, где будет весной вода, вид почвы, сколько солнца достанется посадкам и многое другое. Тропинки, дорожки, мостки, Податели Благ, дерева, многолетники, кустарники – мы с этим сжились, это уже часть нас самих. По саду бродишь, как мелодию чудную слушаешь.

   Идти по саду, вглядываясь в каждую мелочь, которая совсем и не мелочь. Былинка – тоже быль…
   Здесь нет ничего сверх, здесь нет ничего случайного.
   Зачарованный мир.
   Мы здесь с природным миром рука об руку, душа в душу живём…

   Иголки на камнях, на барвинке. Клумба, дорожка у лиственниц, усыпанная золотистой самоцветной хвоей, пруд, тропинка мимо яблони и сирени, арки калины, берёзка, ель, яблоня, большая берёза в два ствола, мостики-переходы, лавки-скамейки, Врата. Так шаг за шагом откроешь, услышишь несказанное, невыразимое, и тогда всё окажется к месту: калина, где когда-то была сплошная мокреть, облепиха, весной чтобы не смывало воду со склона, берёзка во главе сада, а была трясина; трудно сейчас поверить, но она, берёзка, яблоньки защищает от северных ветров. Дубы и сосны на Дальнем огороде – для могучести и восхищения. Аллейки – в жару и засуху берегут влагу, тень благодатную дают. Врата-ворота, мостки-переходы, лавки-скамейки – спеши медленно, а лучше остановись, передохни, что же всё бегом да бегом, что же всё мало да мало. Там, за горизонтом – ничего, да и горизонт – иллюзия…
   Здесь жить, дышать, видеть, слышать…
   Сад – жизнь, сад - вселенная,  сад – быстротекущее-вечное…

   Там, где копал канавы-траншеи,  теперь сажаем арбузы и
дыни…

   Затоплю печку-каменку, дымок потянет над калиновым кустом…


   Вечер в Точильном.

   Каждый вечер в Точильном –неповторимый.
И сколько ни вглядывайся – единообразия нет.
   Солнце за лес, а на востоке оранжево-багровым высветит, вызолотит верхушку горы. А наш сад – в сине-фиолетовой чаше.
   Заиграет заря, начнут переливаться перламутром облака, или начнётся движение лёгких пастельных всплесков – и быстро и тихо отгорит, отыграет, замрёт.
   Вечер в сумерки ушёл, а сумерки стали ночью.
   Длится вечерняя заря недолго, а пока длится, вот это и есть жизнь, есть и самый глубочайший смысл, но невыразимое так и остаётся невыразимым…


   Новая баня.

   Завидно: «все» строятся. Ну, конечно, не все, но многие. Время от времени заводим разговор:
-Людмил, может, баньку новую сообразим.
-Конечно, хоть на старости лет в новой баньке помыться.
   Денежек у нас немного есть. На баньку хватит. Между делом подыскиваю место под баню.
   Где поставить, голову чуть не надломил.
   Если старую разобрать – ни то ни сё: ни помыться, да и повернуться тут негде. Когда ещё новую поставлю.
    И, самое главное, жалко её разбирать. Столько лет она нам добросердечно служила, родители здесь мылись. Сколько годков уже она с нами. Сколько в ней дел, забот, разговоров душевных, сколько мытья и пара, сколько памяти.  Пусть стоит.
   Наконец, осенило: ставить на месте, где прежде избушка была.

   Стал узнавать где, что и почём.
   Людмила говорит:
-Чего узнавать, давай сруб купим, а в следующее лето баню начнёшь ставить.
   Уговорила, цена приемлемая. Я в отпуск ухожу, а потом на вольные хлеба.У меня всё лето и осень свободные.

   В конце мая привезли сруб. Закупил водки. С Лёхой договорился, что он поможет и мужиков найдёт сруб разгрузить. «Камаз» на месте. Пришли мужики. Разгрузили. С кем водкой расплатился, с кем деньгами.
   День солнечный, жаркий. Сели покурить:
-Иваныч, это чё, домик будет?
-Не, баня.
-Поди ты. Раньше дома такие ставили.
   Да и вовсе она не большая, а просто предбанник тёплый, большой будет.
   Ахат дельно посоветовал:
-Не тяни, собирай сруб. Брёвна начнут сохнуть, их поведёт, потом сруб не соберёшь.
   Что ж, с этим делом надо спешить. А ведь не хотел торопиться.

   Место есть, а под фундамент ничего не приготовлено.
Договорился с Ахатом и Лёхой, поехали за камнями под баню. Жара, зной гнетёт, а мы, как рабы в каменоломнях, камень добываем. «Каменоломня» рядом, недалеко от остановки. А разницы никакой, что далеко, что близко: корячиться-то одинаково – выкорчевать, до дороги выкатить, в кузов погрузить. Одному не справиться, мы втроём и то еле-еле их навыкатывали. Привезли, сгрузили.
   Место вымерял, углы наметил. Выкопал ямы, в них камни на гравий – основание есть. На камни положил дубовые чурбаки. Вот «фундамент» заложил. А с настоящим мороки много и денег надо много. Проще надо быть.
   Основание есть, надо сруб собирать. Погода дождливая, мужики все заняты. Решил попробовать сам сруб собирать. Брёвна приволок. Нижний венец уложил, стал углы вымерять, по диагоналям проверил. Здесь где-то промашку сделал, углы чуть скосил, а потом на крыше это проявилось. И ещё  забыл, что подстропильные брёвна длиннее – вынос под пристрой, под предбанник. У меня вынос получился на строну, где забор. А вход в баню со стороны сада – зайдёшь только сильно пригнувшись. Эх, Олег-строитель.

   До половины сруб собрал, дальше уже не под силу. Лёха позвал мужиков. Собрали сруб до верха.
   Надо стропила ставить. И, как всегда, не вовремя зарядили дожди.
   Заказал машину гравия. Стал гравий под фундамент таскать, а боковинки выкладывал из камней. Гравий таскаю бадьями, благо, что близко.
   Людмила посоветовала сделать побольше продухов. С ними много возни, но надо было сделать. Таскаю гравий, камни, кирпичи-половинки под фундамент, а сам удивляюсь, сколько ещё надо делать.

   Погода проглянулась, разгулялась. Пришли мужики стропила ставить. Верхний венец сняли, начали стропила подгонять.
Высоту можно было взять побольше, но я прикинул, что мне потом
по крыше ползать, крышу крыть. Пусть уж немного попризиместей будет. Пилили, долбили, подгоняли часа два. Потом на сруб подняли, поставили стропила. Мужики ушли, а я спохватился: между стропилами большой прогал, надо ещё стропила ставить. Пришлось самому возиться. Как не вымерял, а получились чуть ниже двух других. Брусками нарастил, чтобы обрешётку ровно набивать.
   Начал обрешётку приколачивать. Доски – дюймовка – длинные: один конец на крышу, гвоздём прихватил, второй затаскиваю – приколачиваю. На самом верху повозился, - неудобно, высоко. Что-то подать, подержать – некому. Зной палит-жарит. Что-нибудь да какая-никакая вредина выглянет:  то молоток упадёт, надо спускаться на землю, то гвоздь гнётся, то доска сорвётся. Так и скачешь, как заяц, то вверх, то вниз.
   Обрешётку приколотил, надо крышу крыть. Заказали профнастил.
Как его стелить-крыть знать не знаю, ведать не ведаю, но догадываюсь.


  Заранее шуруповёрт приобрёл. Посоветовался, посмотрел, как  лист крепить. Лёху не стал  звать помогать, он и так помог, у него своей работы хватит. Решил сам попробовать. Приготовил пару лестниц, закинул их на крышу,привязал, прикрепил верёвками. Концы верёвок сделал длинными, чтобы удобно было по крыше перебираться. Лист ставил на «попа», закидывал на крышу и закреплял верёвками.
 Лез с шуруповёртом наверх, на живульку закреплял, проверял, правильно ли лежит, и уже потом закреплял основательно. Тоже промашку сделал: надо было с обеих сторон по листу закрепить и по шпагату выровнять, а я по уровню смотрел. Как бы то ни было, крышу закрыл. И это было здорово: теперь наша банька не будет под дождём мокреть, теперь её не зальёт. А дел впереди большая уйма.
   За лето ещё успел фронтоны закрыть. Доски – горбыльки,
ошкурил – приколотил. Грубо, но хорошо, без карамели. Пряно,
терпко, по-деревенски, по-природному.
   Застелил потолок. Доски вручную окромил, сверху настелил газеты и щели закрыл ещё тонкими дощечками. Привезли землю. Надо потолок засыпать. Здесь мне Людмила помогала. Я набирал
землю в вёдра, подавал наверх, а Людмила рассыпала. Землю надо было растаскать, а то через год её не найдёшь. На потолок натаскали, остальную землю разнёс по огороду – низинки засыпал.
   До следующего лета закрыл углы досками, продумывал, что
и как дальше делать.

   Весна . Начал с баньки:  полок делать, лавки, пол настилать. Лаги положил, доски прострогал, накидал на лаги. В предбаннике лавку от стены до стены сделал. Пол настелил. Окошки  застеклил, двери навесил. Одну, входную дверь привезли готовую, а дверь в баню смастерил сам. С трёх сторон вокруг бани сделал пристрой, чтобы было место для складирования дерева, веников, разной мелочовки, и место, чтобы посидеть, полюбоваться на сад. Пристрой делал из бросового материала:  на брошенном участке сарай рухнул. Я там выбирал брусья-лаги на низ и верх. Лёха мне напилил чурбаков дубовых, я их разложил. На них лаги, а на лаги уже доски из хлама набирал. Стойки были частью наши, часть набрал с сарая. На обрешётку доски у меня были.
   Закрыл крышу пристроя профнастилом. Дверок понаделал четыре штуки, чтобы удобно было материал заносить-выносить. На лицевой стороне сделал «бойницы». Приехали – открыли, уехали – закрыли.
   Грубо, зримо, по-лесному, может быть даже по-медвежьи.
   Ещё успел за лето на старой  баньке крышу перекрыть. И это была очень большая радость.

   Самое удивительное за это лето, что я успел и печку-каменку сложить. А зимой мы потратили деньги и много на бачки для горячей воды, для холодной, для заваривания травы. То есть нежданно-негаданно можно было баню опробовать.
   И снова весна. Будем баню опробовать.

   Волнение, сильное волнение, несу берёсту, какие-то щепочки, зажигаю огонь. Дым пополз, заизвивался, а я переживаю, будет ли тяга, пойдёт ли дым через каменку. Смотрю, вроде тяга есть.
   И вот мы моемся первый раз в новой бане, радуемся, хотя
недоделок полно. Нам и не верится, что в бане можно мыться.
   В предбанник-пристрой с южной стороны я натаскал коряг, досок
хороших – теперь не будут гнить под дождём. Со стороны сада –
лесная братия и предметы старины.
   Баня радует, только заходишь – голову беречь надо, очень низкий вход. Но мы приспособились, приноровились, нам так пойдёт. Моемся, радуемся.

   Но есть Высшие силы, следят, чтобы человек сильно не возносился.
   Года через два. Лето сырое. У нас в предбаннике под лавкой ванны, я их приподнял, а там плесень. Доски убрал – а там  нижние венцы в плесени, брёвна – почти сгнили.
   Кинулся я их спасать. Ладно, что плесень только в предбаннике, хотя там все продухи были открыты, да ,видимо, мало. Купил разных антисептиков, плесень содрал, жидкостями обработал, продухи расширил, половину настила выкинул.
   Смотрю, брёвна высохли, плесень не показывается. Можно передохнуть.

   На чердаке бани – просторно, сухо. Мы там сушим лук. Я храню вилы тройчатки, пару лестниц, несколько деловых досок.
   Баню обживаем потихоньку. Она уже прокоптилась, продымилась, пропарилась.
   Хорошо сидеть на крылечке, слушать ветерок, а прямо перед дверкой цветёт рудбекия и мерцают рубиновые флоксы.


  Зима, весна, лето, осень.

   Зимой я в Точильном бываю наездами: посмотреть, что и как, снег сбросить. Приеду, ещё темень. Домик открою, иду к Лёхе. Он встает рано, затапливает печь. Выкладываю на стол какой-нибудь гостинец: пряники, конфеты, сгущённое молоко.
   Лёха – сосед лучше и не надо, и хозяин радушный. Подогревает чай. Пока не рассветёт, мы чаёвничаем и беседуем.
   Разговоры у нас о житье-бытье, о погоде, хозяйстве. Событий в деревне мало. Кто куда переехал, кто-то умер – вот событие. Лёху обязательно пригласят копать могилку, мужик он работящий и безотказный.

   В эту зиму таскал из леса ольху, задумал под цветочную клумбу
сруб в два венца поставить: клумба повыше и поприглядней будет.
   Начал, по-моему, ещё в ноябре. Снега по колено, но пробраться можно. Иду через покос тёти Раи. В лесу выбираю  ровную ольху, вижу, уже подсыхать начала, и чтоб под силу. Ольху свалил, разрубил на четыре-пять брёвнышек, ошкурил, волоку в сад. В марте у Лёхи взял лыжи, сам на лыжах, брёвнышко на верёвку и потащил. Натаскал около трёх десятков. Хватило на три сруба под клумбы, да ещё несколько брёвнышек осталось. Ольха быстро сгниёт. Но я и делал как  бы предварительный эскиз: будет ли смотреться, будет ли в этом толк. Если что, можно и из дуба потом срубить.

  Сбрасывал снег с крыш, а в марте стал около построек снег убирать, чтобы стены не гнили, чтобы под избушками-домиками воды не было. Сначала домик освободил от снежного плена и дорожку к домику расчистил. Со стороны, где сенки, снега было по самую крышу: кидал, кидал, получилась высокая гора, когда-то она растает.
   Прокопал дорожку к старой баньке, вокруг баньки все окопал. Потом стал прокапывать дорожку к дровнику, к новой бане.
Вокруг новой бани снег расчистил. Такая работа мне по сердцу: полдня поработал, видно, что на славу потрудился. Вот весь март занимался снегом. И ещё между делом продолжил конопатить
баню. Войлок, когда баню собирали, проложил. Конопатил. Успел
немного. В апреле этим муторным делом вплотную занялся.
   Хотя и называется «сруб», но рубленого в строении ничего нет. Мужики брёвна под размер запилили и пилой же пропили пазы, и углы «в лапу» тоже пропилили. Пазы неплотные, щели. Конопатить приходится тщательно, надо все пазы и углы проверять.
Отвёрткой протычу, а потом клинышком пробиваю – наколотишься, руки отваливаются.

   Март солнечный, душа распахнута, снег тает, сердце веселит. Была у меня мысль, я её долго хранил: начать банный сезон с апреля. Получилось: первого апреля истопили новую баню, мылись всласть. Слава Богу, всё хорошо. А уж как начали топить, то топили до самого ноября.

   Снег таял быстро, начали с посадками поторапливаться. В конце апреля Ахат привёз навоз. Огуречную грядку сделал в лыве, около рябинок. Накидал на низ всякого хламу, а потом навозил навоз. Большая помощь – новенькая тачка. Она, конечно, дохленькая, то есть малоподъёмная, зато очень удобная и вёрткая.
   За сезон что только я на ней не возил: хлам всякий, навоз, камни, землю, дровишки. Такой вот у меня садовый друг.

   Ещё развёз навоз на арбузную и дынную грядки. Арбузная – между Ближним и Дальним огородами, дынная – на Дальнем.
Делаю грядки: навоз сильно утаптываю, делаю толстые стенки и тоже их сильно топчу. Навоз утоптал, вожу землю. Ставлю дуги, между собой дуги скрепляю ивовыми прутьями. Накрываю укрывным материалом. На края плёнки накладываю бруски или
жёрдочки и прикрепляю их скобами при помощи степлера (весьма
полезная вещь). Вот сколько возни. А когда делаешь, думаешь,  будет ли толк? Особенно с арбузами и дынями. Здесь надеемся на авось.

   Сколько лет сажаем и никогда у нас с огурцами проблем не было: всходят дружно, растут и растут, всегда даже лишнего их уродится. В эту весну высадила Людмила их очень рано, втайне надеялись, что огурчики в июне будем пробовать. Попробовали мы их в начале июля, но пришлось с ними помучиться. Людмила несколько раз подсаживала. Всходили плохо, болели. Потом уже кто-то  подсказал: поливать надо тёплой водой. А я поливал холодной. Предыдущие вёсны тёплые были, и вода была тёплая.
   А нынешняя весна теплом не одарила.  Май был холодный, земли в грядке много, вода стылая – огурцы чуть прорастут и пропадают. А вот дыни и арбузы взошли дружно, и дружно росли.

   Уже как памятку знаем, если весна ранняя, солнечная, то будет она затяжная и холодная. Так и получилось. Май холодный, думали, мало что вырастет. Но бодрились, сажали. Очень рано высадили в грунт помидоры – будь что будет. Закрыли их укрывным материалом. Ещё в конце апреля посадили немного на Дальнем огороде раннюю картошку. Погода плохая, а мы все рано сажаем, потому что опасаемся, вдруг лето будет засушливым.
   Людмила рассадила цветы в клумбы, посадила мелочёвку, обрабатывала многолетники.
   Работали мы споро, но посадки и обработки затянулись до начала июня.

   Сильно зацвела молоденькая слива и угодила как раз под заморозки. Почти весь цвет пропал.

   Морковь, свёклу и всю остальную мелочь сажаем так. Я вскапываю грядки, Людмила боронит. Приношу перегной. Людмила делает рядки, сеет семена, а потом рядки засыпает перегноем. Рядки чёрные. Хорошо видно, как всходит культура.  Удобно полоть, особенно морковь. У неё ростки вначале не отличишь от сорняков.
   На грядки с луком сыплем органическое удобрение.

   Посадка картофеля –священнодействие. Так как место у нас низкое, до начала июня между Дальним и Ближним огородами плещется озеро, то я сажаю картошку маленькими «полями». Где чуть подсохнет, начинаю копать. Какое лето будет, вдруг засуха,
надо влагу сберечь.
   Вскопал участок. Принёс картошку, золу, скорлупу от яичек, удобрение. На вскопанный участок не наступаю, лопатой делаю лунки, кладу золу, скорлупу, горстку удобрения, картошку глазками вверх. Аккуратно засыпаю, бороню. Засадил участок – перехожу на следующий.

   Зацвели яблони сильно и нежно. Любуемся белым садом, а
сколько ни любуйся – не надышишься, не налюбуешься. Такой
аромат, еле уловимый, такая нежность.

   Цветёт спирея, особенно белая – чистый снег кто-то насыпал на кусты.

   Отцвели крокусы. Гиацинты цвели очень вяло. Цветут дружно нарциссы, отцветают рябчики. А на лугу жёлтое царство одуванчиков.
   Гладиолусы и георгины высадили очень рано: захотят – будут расти. Ничего, стремятся к небу.

   Конец мая, начало июня – холодно, промозгло, всё прорастает как-то робко, слабосильно. Думаем, навряд ли что вырастет. Я ночевал в Точильном в начале мая, а потом это дело приостановилось – неуютно. В июне уже больше живу в Точильном.
   Высадили в грунт помидоры. Всю остальную рассаду Людмила высадила в парник. Он у нас на Дальнем огороде. Сколотил я его из бросовых досок.

   Готовил парник под рассаду.
   Сначала убрал землю и навозил туда навоз. Сверху опять закидал землёй. Боковины парника закрыл плёнкой плотной. Сверху – рейки, на них укрывной материал. Рассада у Людмилы хорошая, жаль выбрасывать, рассадила всю.
   Рядом, ещё в апреле, Людмила посеяла редиску. В конце мая редиску начали есть. Хочется пораньше, а не получается.

   Пришло тепло, растения набрали силу. Очень рано, 20 июня мы попробовали молодую картошку. Ранней посадки картошки  на июнь-июль хватило.
   Тепло, влаги достаточно, что-что а сорняки прут. У Людмилы сверхзадача: надо всё прополоть. Тяжело, но Людмила почти всё лето ездила в Точильный через день. Обычный график: во вторник или среду мы едем в Точильный, я на всю неделю. Набираем еды хлеба три буханки, каких-нибудь пряников к чаю, сгущённое молоко и тушёнка(это мы заранее привезли), яйца, сметана, молоко, творог, кофе, а может быть, даже и колбаски или мяса готового, и куда же без сала. Даже если ничего не привезём, голодными всё равно не будем: мы заранее навозили  гречку, рис, горох, вермишель, подсолнечное масло, аджику.

   Я очень люблю хлеб, потому и волнуюсь, чтобы его было с запасом. Готовить лень и жаль времени. Надо больше делать, тем более что работы невпроворот. Потому желательно что-то быстрого приготовления: сала с яичками пожарить, но этим сильно увлекаться нельзя, тушёнку-суп сварить или с яичками её приготовить.
   А тушёнки нет. В том смысле, что сколько бы разных консервов ни пробовали, найти настоящей не можем. Вся она какая-то желеобразная. Хорошо с Людмилой: поесть приготовит и ещё на следующий день что-нибудь сварит. Вот я вечером Людмилу провожу на автобус, иду обратно и рассчитываю, что у меня на ужин, с чем чай попью, что на следующий день на завтрак, обед и ужин. День-два исхитряюсь как можно меньше времени тратить на готовку. А Людмила приедет и чего только не навезёт: пирожков, суп в термосе, кефир, молоко, сметана, хлеб. Как же тут похудеешь.
   Итак, во вторник или среду заезжаем, Людмила вечером домой, а я остаюсь до воскресенья. В пятницу Людмила едет, везёт продукты
и маленькие новости.
   День проходит очень быстро. Трудимся и чай пьём, а также по заведённому ритуалу моемся в бане, но как бы не в полную силу, хотя я баньку протапливаю хорошо. По-настоящему моемся в воскресенье.
   Вечером Людмила домой, а в воскресенье у нас банный день.
   У Людмилы прополка, а я делаю всё остальное: копать, возить, складывать, пилить-колоть дрова, прибирать. По весне и началу лета нам и головы поднять некогда. А всё же дышим весенним ароматом, смотрим: скворцы обустраиваются, сад цветёт, цветы проснулись.

   Зацвели ирисы: удивительного строения цветы, аромата и щемящей грусти.

   В баню воду натаскиваем вместе. Это ритуал: по тропинке, по бережку, в воде поплескаться. Людмила обязательно какую-нибудь постирушку затеет.
   Баню топим каждый раз, когда Людмила приезжает, то есть
получается через день. После трудового дня как не помыться.
   Я, когда один, тоже топлю баньку, только в ней не моюсь – берегу, чтобы не гнила, а моюсь под сосной. А стало тепло, так я на улице печку истоплю, воды в бачке нагрею,  моюсь у новой баньки, где мы скачиваемся. И Людмила один раз также мылась, но больше рисковать не стали.
   В новой баньке ещё много чего надо доделывать, но пока приостановил работы на ней, а занялся избушкой. Хотел двери
новые поставить, прикинули, что дорого. Решил старую
подправить. Содрал с неё двп, фольгу алюминиевую, гвоздики
повыдёргивал. С обеих сторон набил картонки – масляная живопись (у меня полно всякой, куда её девать), получилось своеобразно, а я всем гостям эту дверь и в бане представляю как нечто мистическое. Косяки тоже обил под дикость, тонким горбылём.  Дверь очень самобытная и тепло держать будет. Под картон с обеих сторон подложил войлок для тепла.
   За огородом тёти Нюры стал копать землю и возить подсыпать в  подпол. Где прихожка и печка, засыпал до самого верха, а в комнатке подпол ещё надо досыпать. Возил на тачке. Один раз помог Ахат. Я в мешки земли накидал, он подъехал на «уазике», мы мешки в машину и – доставка к дому. Я мешок приволоку в домик, высыплю и за следующим.
   Возил землю и дёрн и на цветочные клумбы. Тачку, хотя она и хлипкая, купили не зря. Очень толковый помощник.
   Поправлял забор с северной стороны.
   В этом году перекрыли крышу над домиком и сенками.
   Спасибо, Лёха помог.
   Что-то я подустал, тяжело было по раскалённой крыше ползать.

   Лёха научил меня как листы по крыше выравнивать. И с трубой мы повозились, чтобы точно подогнать. Со стороны улицы сделали, а со стороны сада уже проще. Лёха всю дорогу выступал: и шуруповёрт не тот, и лист не так подогнали, и саморезов лишнего.  Главное – сделали. Без него я бы не справился.
   А сенки я уже крыл один, тоже целый день провозился: старый шифер убрал, обрешётку выравнивал, листы пришлось некоторые подрезать.

   Лето набирает силу, дождики постепенно ушли, зноем пышет сад. Купаюсь, моюсь на вольном воздухе.

   В саду выкосил, надо на копец косить у тёти Раи. Косу отбил, наточил, от мухоты и клещей побрызгался и пошёл косить. Трава не очень густая, но мне пойдёт.
   Коса в руках и я – крестьянин. Так по сердцу: рядок пройдёшь, оглянешься, хорошо трава лежит. От трав тянет пряным ароматом. Скосил, ещё немного подкашиваю,  вдруг не хватит.
  В бывалошные лета работал до самой темени. А теперь до шести поработаю, начинаю печку топить на улице, воду греть, ужинаю. Убираю инструмент, моюсь, звоню Людмиле, пью чай. К девяти с делами управился, можно побродить по саду.


   Заря вечерняя.

   Рыжие отсветы на склоне горы, тени густые, глубоко синие. Весь этот вечер, заря, цветущий сад, пышущий здоровьем огород, шум реки, тополя-великаны на берегу  - мелодия без начала и конца, понятная без слов и невыразимая в слове.

   Тихая грусть-печаль во мне и мире…

   Неужели это всё просто случайность, игра без цели и смысла,
весь вдохновенный, одухотворённый мир – насмешка-шутка ни для кого и никому…
   от того моя печаль, отчего моя печаль…
   По саду, как по бескрайнему миру брожу.
   Размышляю обо всём, больше всего  о тех, кого с нами нет. Иногда такая сильная тоска захватит всего и не знаешь, куда от неё деться.

   Вот приезжали папа с мамой, чаёвничали, мылись в бане.
   Мама приезжала, всё по саду ходила:
-Как у вас тут художественно.
   Сидели они с бабушкой Нюрой, говорили о житье-бытье.
   Были деревца маленькие, а теперь большие. И сад наш, как река течёт, меняется.
   Тоска глубокая, вселенская от того, что безвозвратно, что навсегда дорогое и сердечное уходит.
   И всё туманнее даль …

   Дышу, дышу, и уходить не хочется. Сумерки становятся гуще.
Иду в избушку, подтапливаю печку – полюбил я тепло в избушке.
Натопишь –  блаженствуешь.
   Пью чай, читаю книгу. В Точильном открыл для себя жизнь Махатмы Ганди. Перечитываю вырезки из журнала «Наука и жизнь» о травах: ничего-то я не знаю.
   Ночью проснусь, выйду в сад: звёздное небо над головой. Мерцание, свечение. Наша земля такая маленькая, а сад и того
меньше. Есть ли где-нибудь подобное, тоскует ли где-то там, в
глубинах космоса чья-то душа?

   Сплю-дремлю очень беспокойно, жду, когда начинает светать, а как рассвет, так сон приходит, но уже надо вставать.
   Пью чай или кофе,  ем сметану, творог. Надо и за работу приниматься.

   Пока холодно, надо закрывать и открывать грядки с огурцами, арбузами, дынями. Открыть помидоры, полить морковь, свёклу, всякую мелочёвку, капусту, цветы-однолетники.



   Уже веселее: есть редиска, картошка, есть зелень – салат, шпинат, щавель. Есть лук на зелень. Сядем обедать – Людмила сделает салат и просто зелени положит. А мы, как старосветские помещики, покушать любим. Особенно раннее, когда на огороде что вырастет.

   Первая садовая ягода поспела – жимолость. Поспевает она не в раз, мы её потихоньку объедаем. На груше завязался плод – первый, когда-то он ещё поспеет. Теперь присматриваем, хочется, чтобы вызрело. На яблонях тоже есть завязи, будем ждать.
   Очень рано на рынке появилась земляника. Числа 20 июня. Мы тоже засобирались за ягодами, но получилось только в конце июня. Нет, не та земляника, не как в прошлое лето. Прошли по «нашей полянке», немного пособирали – ягоды от жары посохли. Зато наготовили душицы, зверобоя, я веников берёзовых и дубовых наломал.

   В июле-августе началась сушь, дождей нет, благо у нас с весны ещё земля воду запасла. Но жара усиливается, землю калит, к железу не притронешься, пришлось поливать почти всё подряд: грядки с мелочью, цветы, кустарники, многолетники, молодые
посадки, яблони. Поливал даже рябину – жалко, если засохнет.
   Каждый день вёдер по сто. Причём, весь сад-огород приходилось поливать за два дня. Сначала поливаю огурцы, помидоры, арбузы, дыни и всё, что растёт на Дальнем: флоксы, рябинки, лилии, гладиолусы, салат и шпинат, яблоньки и сливу. На другой день поливаю Ближний огород. Как не выворачивайся, а всё равно меньше ста ведер никак не получается.

   На небе ни облачка. За два дня сад полил и опять по новой всё
начинаешь: четыре ведра на арбузы, шесть ведер на огурцы, по ведру на куст помидоров …Калит как в печке, к железу на солнцепёке не притронешься. Как бедные растения только терпят. Сад наш спасает ещё то, что тенистых мест много, да под молодые посадки мы накидали сена и травы: не так жжёт. Почти всё спасли, только кое-где астильбе засохла и флоксы немного.

   Работу немного растолкал, поливка, конечно, остаётся. Можно приниматься за резьбу. Но сначала столик под елью заменил, старенький хорошо послужил нам, да ножки подгнили. Младшая дочка предложила ещё столик сделать у печки летней. Поставил и там, очень к месту оказалось.

   Наконец, зашёл в мастерскую, разложил инструменты.Сначала делаю что попроще: пустынников. Но всё равно надо приноравливаться: как полешко расколоть, чтобы интересные изгибы появились, как просто и выразительно сделать.
   Задору во мне много, так бы и вырезал с утра до вечера, но надо и обыденные дела делать: полоть по кустам и под забором, поливать, подкашивать.
   Вырезаю пустынников и уже мысли есть, что дальше работать. Навырезал много лесной братии: пустынников, леших, домовых, ангелов, лунников-ночников. Домой понемногу привозим, выставляем на полу около книжной полки – весело смотрятся. Я с детской наивностью думаю: и чего люди к ним не льнут, ведь такие они душевные.
   Наверное, я как-то не в ногу, или люди как-то не о том. Ну да ладно. Главное,что нам с Людмилой от лесной братии радость.
   Появились долгожданные огурцы, немного, но нам хватает. Людмила собрала самые крупные зелёные помидоры, ждём, когда начнут поспевать.

   Наша старая яблоня усыпана плодами. Они ещё совсем зелёные, а ветви уже гнутся. Надо ставить подпорки, подвязывать. Я немного
отряхиваю с яблони плоды, а то яблоня наша обессилит. Она и так
каждый год плодоносит.
   Почти поспел белый налив: яблочки сахарные. Надеемся, что ещё
на трёх яблоньках попробуем яблоки.

   Виктории почти нет. Вернее, она есть, но «друзья-помощники» дрозды склёвывают всё под чистую. Закрыли сеткой, но и сетка мало помогает.
   Людмила мало-помалу собирает малину и варит варенье. Здесь
тоже дрозды присоседились, но тут я на них шумлю, и под листвой ягоды не очень заметны. И все же половину и даже больше ягод они склёвывают.

   Ещё в середине июля ездили с Ахатом за камнями для каменных горок. Поехали по решетовской дороге, набрали со склона известняковых глыб: серо-серебристые, в трещинах и бороздах, в письменах старинных. Свалили около калитки. Я их перетаскал-перекантовал по саду: сделал горку у ели, там, где набираться добрых мыслей, и на лугу перед цветочником поставил три камня. Теперь надо ждать, как они приживутся. Омоет, овеет их,  они  и оживут.

   Каменника в саду много. Сам таскаю и сам над собой смеюсь: вот чудак человек, пора и остановиться. А хочется ещё. Завидно: в Миньяре такой чудный плитняк есть, но как его оттуда привезти. В Широком долу валуны живописные, но не буду рушить их покой-гармонию.

   Страсть владеет душой. Вожу на тачке камни с речки, «строю» мост: со склона на луг, чтобы весной не вплавь было ходить. Положил дубовые колоды, из горбыля настил положил.  Сверху, чтобы весной мостик наш не поплыл и для своеобразия, края камнями обозначил. Сделал – полюбовался.

   А Людмила в первую очередь любуется ивушкой. Мы её купили в прошлом году весной как «шарообразную». В этом году хорошо растёт, Людмила время от времени её постригает – получается симпатичный шар. А Людмила теперь садовник-парикмахер.

   Мечта недостижимая: сделать в саду всё, чтобы хоть один день просто полениться. Но сколько не делай, всегда найдётся какая-нибудь работа. Да и просто болтаться по саду скучно.

   Привезли срезки, кубометров пять. Сгрузили. Вроде куча большая, а стал разбирать – маловато будет. Но мы с Людмилой
рады: есть подсобный материал на дровишки, на забор и на другие
хозяйственные нужды.
   Жалились на холод, а стало так припекать, что не знаешь, куда от пекла деться. а никуда деваться не надо: в самый жар я срезки перебираю, рублю мелочь.  Пусть сверху раскалённая лава льётся, мне как бы нипочём, буду своё дело делать.
   Рубить срезки – много ума не надо. А ум надо и неторопливость, чтобы их рассортировать.
   Срезки самые тонкие – на растопку, на дрова. Летом баньку
будем ими топить. Тонкий горбыль – на доски для забора. Рейки,
бруски отдельно. Толстый горбыль отдельно. Попалось несколько липового горбыля, значит, пойдёт на резьбу. Тоже отдельно доски ставлю. Маленькие горбылёшечки пойдут на лесные мордахи.
   И получается у меня, что весь забор уставлен заготовками, а перед ним кучки всякого хлама.
   Нарубил хлам, перекидал через забор, сложил в поленицу. Все заготовки сложил рядом с дубовыми колодами, сверху прикрыл шифером. С неделю со срезками повозился.

   Начинают поспевать помидоры. Дождались. С умилением, с детской наивностью и радостью любуемся: наши помидоры, сами вырастили. Наши помидоры самые красивые, самые вкусные. Едим так, едим в салатах.
   Дыньки и арбузы крупнеют, наливаются. Когда-то поспеют.

   Малой скульптуры навырезал, дома убирать некуда. Хочется в саду что-то поставить, простое и выразительное. Долго что-то вырезать, времени нет.  Лёхе привезли дрова, там есть дуплястая липа. Лёха мне по- соседски, по дружбе два чурбака подарил, и ещё один большой дуплястый чурбак я у него выпросил. Они подсохли, кору снял, глаза продолбил, из стёклышек вставыши сделал, для рук отверстия выдолбил, вставил ветви-крюки. Самого большого поставил на Дальнем огороде. Сделал ему ещё шапочку-крышу, чтобы не промокал. Ещё двух поставил на Ближнем. Это – Хранители.

   Уже в конце августа ещё одна мысль посетила, всё не знал куда темперу краплак девать. Взял доску пятидесятку (остаток), выпилил контур петуха и раскрасил. Вкопал столбик и на него петуха – есть кому в саду петь. Сделал ещё двух курочек. Такие они получились грубые, природные – здорово смотрятся  в саду.
   С заброшенного сарая таскаю бревнышки, пилю на дрова.

   Пора  на гору за дубовыми колодами, да и грибов посмотреть.
Грибов не было, а дубы я с горы потаскал. Но уже меньше, чем прошлые годы: весь хороший дуб выбрал, остались комли да колоды неподъёмные.

   Помидоры спеют со страшной силой. Помидоры нас одолевают.
Помидоры навалились на нас всей массой, не знаем, куда и девать.
    Привезли, Мише -  ведро, Наталье -  ведро, ещё одной знакомой- ведро, соседям- ведро. Кто помидоры посадил, все не знают, что с ними делать, куда их столько. Раздаём всем, кто близко, а ещё гора помидоров в ящиках дома и на балконе.
   Едим, сколько можем, а больше себя не съешь. Спасайся, помидоры наступают.

   С капустой морока: кочаны очень хороши, но у некоторых в кочерыжках заводится гниль, приходится выбрасывать.

   Наступил август. Убираем чеснок, лук. Урожай знатный, только вот как храниться будет. Лук и чеснок затаскиваем на чердак новой бани – месяц будет сохнуть. Лук убрали – лето кончилось, пролетело.

   Уже с начала августа начинает сохнуть ботва у картофеля. После двадцатого числа, очень рано, начинаем копать картошку. Ботва уже высохла, после её не найдёшь. Всего у нас восемь «полей», маленьких участков. В старой баньке я приготовил настил, куда ссыпать урожай. Копаем за два дня, не торопимся. Погода сухая. Я выворачиваю пласт, Людмила стряхивает землю и выбирает картошку, рассыпая на земле. «Поле» выкопали – собираем урожай: на еду и семена вместе, а мелочь я у ношу Лёхе, он курам скормит.
Картошка чистенькая, средней крупности. В общем, уродилась. Всю выкопали, прикинули – на еду и на семена хватит. Всего около двадцати вёдер.
   Цветочное царство: лилии цвели – аромат на весь сад, а сейчас цветут флоксы, календула, настурция, мальвы.

   Начинаем готовить сад-огород к зиме: Людмила полет, я перекапываю. Пересаживаем садовые рябинки, ирисы. Сажаем тюльпаны, рябчики, гиацинты. Я готовлю колышки для подвязки и начинаю ставить их у кустов, молоденьких саженцев. Для спиреи, посадок ёлочек  делаю пирамидки. В Точильном уже не ночую. ездим через день, перевозим в рюкзаках урожай. Но весь его не вывезти. Ахат перевёз нам картошку, лук, тыквы, капусту. Очень
много яблок. Едим, сушим, так раздаём, а они всё не убывают. Лёхе
несколько вёдер отнёс, Ахату. На трёх яблоньках плоды первый год появились. Пробуем – хорошие. Попробовали грушу. Арбузы и дыни сладкие. Год очень урожайный, не напрасны были наши
труды.

   Сентябрь, октябрь зарядили дожди. Я подвязывал растения, Людмила мне помогала, топили баньку до самого снега и в самый снег.   Из лета в лето повторяются наши точильненские дни. Их ритм –зима, весна, лето, осень, - наши дела и заботы, волнения-переживания, чувства и мысли, наша память о тех, кто ушёл; ритм точильненских дней есть ритм жизни сада-огорода, гор и лесов, матушки земли, воды, всей Природы, Вселенной. Это малая частичка, где Вечность являет саму себя  во всей полноте и целостности. Потому наши обыденные дела полны для нас высокого смысла и становятся ритуалом. Но между собой мы про высокие смыслы редко когда говорим, здесь слова уже излишни.
  А вот потом, может быть, будет кому интересно, и даже если никому, всё-таки хочется запечатлеть то, что запечатлеть невозможно…

  сад…наши родители-прародители, наши души…
  сад…наше лучшее в нас…

   здесь ВСЁ – добрые люди…
   кто мы, какие мы – придите в сад..

сад… цветущие ирисы… хвоя самоцветным покрывалом вокруг лиственниц… тропинки-дорожки…и неизбывная грусть-печаль…
сердце щемит…
сад – молитва моя…