Сорок пять минут в Москве

Сидеть и ждать.
На этаже пятом этаже в холле возле лифта. Позавчера Слуцкий позвонил с вокзала. В семь утра:
- Приветствую! Простите, ежели разбудил. Рад буду ближайшее время с вами встретится. У меня для вас посылка от Марии Федоровны. Еще перезвоню.
Фраза «посылка от Марии Федоровны» означала, что Гурьеву привезли деньги.
Плата за добытые сведения воспринималась Гурьевым, как формальность – врагам он служил идейно. Идея лживо-пагубная: Советская власть есть мировое зло, бороться с которым - долг каждого честного человека. Бороться всеми силами и средствами. Но соблюдая осторожность – чем дольше ты в тени, тем больший урон можешь нанести. Один в министерстве машиностроения, второй – в конструкторском бюро, десятый на железной дороге, сотый в Совнархозе… Глядишь, общими усилиями…
Гурьев третий год работал в интересной лаборатории, занимающейся легированными сталями. Исполнительный, внимательный, толковый. 
Обычно с ним связывался Корнелюк - тип крайне нервный и подозрительный. Встречались либо в зоологическом саду, либо в парке Горького, либо на стадионе. А позавчера из Ленинграда приехал Слуцкий, гордость Горного института.  Безупречная биография, безупречная игра в своего. Человек умный, дерзкий, но размашистый – вчера поздним вечером снова звонил и назначил место свидания:
- Остановился в гостинице «Москва». Номер…, впрочем, не имеет значения, давайте в гостинице и повидаемся. А что? В фойе у лифта на пятом этаже. Уж извините, в апартаменты не приглашаю, поскольку не один - со мной технический секретарь.  Тем более, что в привезенной нами документации нашли небольшие огрехи, теперь бедняга исправляет – сесть некуда, кругом чертежи, бумаги.   Во всяком случае…
- Понимаю.
- Прекрасно! Подниметесь на этаж, и возле лифта на диване я вас буду встречать, заодно и пообедаем. В четырнадцать ноль-ноль!
- Договорились.
- Замечательно! И не забудьте…
- Конечно!
- Тогда до завтра.
Завтра, то есть, уже сегодня воскресенье, неожиданно оказавшееся самым напряженным днем недели – передача секретных ведений. И может быть, в самом безопасном месте, то есть, на виду у всех. В самом центре столицы, в двух шагах от змеиного гнезда.
После звонка Слуцкого Гурьев долго не спал. Как все медленно, без видимых результатов! Неужели он так и будет копировать формулы, дословно запоминать, что говорится на совещаниях, продолжать втираться в доверие к начальнику. А время идет. И нужен сильный удар. Например, взорвать Днепрогэс. Он сам готов это сделать – устроиться рядовым инженером, осмотреться, найти слабое место и тихой ночью разнести все к чертям, пусть и ценой жизни. Или убить Сталина. Во время ноябрьского парада. Разрывной пулей или гранатой.  Голова в клочья, на трибуне паника, парад встал, на улицах давка. И одновременно что-нибудь в Ленинграде. Такое же масштабное и показательное. А там и зарубежные друзья помогут: англичане, французы, японцы.
Гурьев понимал, что его бредовые мечтания - сказки, но не хотел и не мог обуздать больную свою фантазию. Тем более, что все равно не заснешь.
В шесть утра он уже брился и готовил костюм.
Приехал в гостиницу к половине второго. Идя от троллейбусной остановки к зданию (элегантный мужчина средних лет в плаще), купил в гастрономе коробку конфет, в киоске свежий «Огонек». Уверенно вошел в вестибюль, имея беспечно-радостный вид – вернувшийся с прогулки постоялец.   
В «Москве» Гурьев оказался впервые. Сотни раз проезжал мимо, думая, каково оно внутри, и вот сподобился.
Всюду шик. Не пошло кричащий или золочено-дворцовый, а тяжелый, советский - все монументально, на века. С запасом – громадный холл, широченная лестница, высоченный потолок. У двери швейцар, без тени заискивания на деревянном лице – такая служба. Мог пойти и в кондуктора, но пошел (или торжественно назначили) сюда.
Справа от входа длинная стойка администраторов, возле которой толпятся, заполняя документы. Целая очередь, но ведут себя тихо и деликатно, понимая, куда прописываются. На стене Ленин и Сталин, рядом крупный календарь: «2 октября 1936 год».
Делая вид, что здание ему знакомо, Гурьев решил подняться по лестнице и… заблудился. Попав в анфиладу пустых залов с диванами, креслами, пальмами и даже роялем. Никто на диванах не сидел, разложенные на полированных столиках газеты не читал – тишина, как будто гостиница пустая. Холодный блеск мрамора, отражающий матовый свет «скромных» светильников. Подлая скромность. Подлая тишина.   И все эти ниши с могучими неудобными креслами и торшерами; подпираемые колоннами-сваями залы с зеркалами и зеркально натертым паркетом, на который страшно наступать. И ковровые дорожки, съедающие звук шагов, не дающие оступиться – ходи только по ним! Вызывающе циничные, стерильные «курительные» с пепельницами на столах и пепельницами на подставках. Но попробуй закури! Попробуй поиграй на рояле.
Поплутав (за время хождения Гурьеву встретилось всего лишь трое), он вернулся к начальной позиции и вошел в лифт. В лифте снял плащ, поправил галстук.
На диван   сел без семи два. Сверил свои часы с часами на этаже. Часы, как у них в лаборатории, самые простые, без украшений и затей. Так и должно быть – просто, но надежно. Эстетика – буржуазная наука.
Без трех минут к лифту подошел загорелый офицер. Скрипящий сапожной и портупейной кожей пограничник (или летчик, Гурьев не разбирался). Бодрый, подтянутый, высокий. Плакат, а не человек. Чуть позже возникли два аксакала в халатах и тюбетейках. Они долго шептались и очевидно не могли понять, каким образом лифт вызывается. Так бы и переминались, но приехал официант с сервировочным столиком, накрытым салфеткой. Как снежные горы, самая высокая – бутылка вина.
Десять минут третьего вышла окутанная мехами дама, через пять минут похожий на доктора старик с портфелем и академической бородкой. А Слуцкого не было.
Гурьев еще не начал волноваться, но почувствовал легкий укол – а вдруг Слуцкий ему звонил, чтобы отменить или перенести встречу, а он уже вышел из дома. И сколько ждать, если он не появится ближайшие полчаса?
Снова остановился лифт, вышло два немца. Говорили громко, один курил…
С этажа ушла женщина с чемоданом. Четырнадцать-восемнадцать.
Вновь распахнулся лифт (почти полный), и вышли трое. Обыкновенные, в темных пальто, серых шляпах. Один бросил на Гурьева быстрый взгляд. Быстрый, но цепкий и холодный. Скрылись в коридоре. Неторопливо, один следом за другим. В полном молчании. Не поймешь, вместе они или порознь.
Это-то и странно.
Гурьев быстро поднялся. И не дожидаясь лифта,  вышел на лестницу. И почти не запыхавшийся после быстрых ступенек, покинул гостиничный вестибюль.
На улице, быстро отойдя от здания, надел плащ, поднял воротник. Сел в троллейбус, вышел через три остановки. Снова троллейбус до Курского вокзала. Там в туалете порвал в клочки донесение и отправил его в канализационную бездну…
Через час сидел в поезде, следующим в…
Но это секрет. Чем дольше ты находишься в тени, тем дольше ты живешь.