Пиршество скупых. ч. 1

                Притворство – главный грех  промеж людьми.
                Презренней воровства,
                Подлей прелюбодейства.
                В нем – и шипы чарующей любви,
                И семена грядущего злодейства.

                /От автора/

Когда он последний раз лежал на земле? Пусть не лежал – хотя бы просто сидел… Так, чтобы вот она, под рукой: шершавая, упругая, живая – со всеми своими мурашами и травинками,  тёплая от солнечных лучей или прохладная, как исходящая испариной человеческая кожа.
Когда? Разве в детстве…
Бывало, отец брал его с собой за город, и сначала они  шли пешком по долгой пыльной дороге, потом взбирались на пологий холм, окутанный коротко стриженой травой. Там, уже наверху, отец  садился на какую-нибудь кочку, задорно торчащую над окрестным миром, сладко вытягивал ноги, курил  папиросу, уютно пахнущую домашней печкой, после чего с явным удовольствием  опрокидывался  навзничь и, щурясь от небесной синевы, жадно вглядывался в торопливые облачка.
Когда это было? В ту пору, когда Валерий ещё не понимал, что хорошего находил отец в таком времяпровождении. Себя помнил только унылым мальчишкой, уставшим от зноя, и от скучной безлесой горы,  и от тупого сиденья на  жёсткой земле, с которой в его сандалии, надетые на босу ногу,  наползали головастые кусачие муравьи. «Пап, ну пойдем!» - попробовал он  как-то раз изменить ситуацию, но, схлопотав по шее, умолк. Спустя  тягостно длинные минуты, предусмотрительно отодвинувшись, снова затянул: «Па-ап!». На этот раз отец даже не повернул к нему головы. Раскинув руки, он лежал с закрытыми глазами, и на лице была такая нега, а веки так неподвижны, что, могло показаться, он спит – если бы не колыхался в губах длинный упругий стебелёк. «Ну, па-ап! Мне скучно…»   
– Эгоист! – стегнул его непонятным словом  отец и резко сел.
Позже он разузнал, что значит «эгоист», и когда вырос, а отца давно уже не было на свете, слово это стало для него едва ли не главным критерием в оценке окружающих. При том, что в новые времена люди даже не заметили, как обожание «себя любимого» перестало быть  предосудительным. «Надо любить себя!» - утверждали телезвёзды. «Вы этого достойны!» - вещала реклама. «Кто не умеет любить себя, не сможет полюбить никого», - декларировали «лидеры мнений».  Себя, себе, собою, о себе – к этому сводилась  теперь жизненная грамматика. И люди, в среде которых он работал, без раздумий существовали по таким правилам. Словно бы они, даже если были его ровесниками, росли в каких-то других краях, читали другие книжки, смотрели не те фильмы… 

1.

- Здравствуйте, Валерий Сергеевич! – раздался за его спиной голос  Наташи, секретаря вице-президента банка Сурикова. – А где остальные?
По утрам Наташа проверяла явку личного состава, чтобы к приходу шефа представить ему рапортичку – официально  оформленный донос.  Это считалось борьбой за укрепление трудовой дисциплины. Во всяком случае, при необходимости – если не было других поводов – шеф использовал рапортички, чтобы лишить кого-нибудь  премии по итогам месяца.  При этом в течение дня  каждый  всё равно жил  по собственному распорядку: кто убегал на деловую встречу, кто  по невесть какому «заданию», кто  «на переговоры» – лишь бы с глаз долой. А уж отчитаться  «о проделанной работе» оставалось  делом техники.
Суриков, впрочем, был не дурак и цену кадрам знал. Ближе к обеду он забредал иногда в их комнату, садился за соседний стол с чашкой кофе, которую вслед  ему приносила Наташа («Вам тоже кофе, Валерий Сергеевич?» – «Спасибо, нет!»), и, начав с какой-нибудь политической новости, неизменно заканчивал поношением контингента: «Господи, с кем приходится работать!» Поскольку говорилось это независимо от того, кто в данную минуту был на рабочем месте,  то народ не заблуждался насчёт собственной оценки в глазах шефа и не особенно переживал по этому поводу. Только двоих Суриков, пожалуй, выделял среди подчинённых: его, Валерия Моисеева, которого сам сравнительно недавно пригласил на работу, и Степана Власьевича Мокрушина – тот слыл человеком  Самого, то есть президента банка Лебедянского. Чувствуя это, остальные члены  «команды» держались с ними не то чтобы опасливо, но несколько отдалённо, чем невольно способствовали их сближению между собой.   
Мокрушин  много курил. Позволялось это лишь на лестничной площадке, и, отправляясь туда,  он  скуки ради  звал с собой некурящего Валерия. Выяснилось, что в недавние времена Мокрушин служил птицей высокого полёта – замом генерального прокурора. И хотя на особо дотошные расспросы  отвечал заученной шуткой «заяц трепаться не любит!», всё же открывал любопытствующему собеседнику некоторые жизненные эпизоды, потаённые от глаз обывателя. В свою очередь Валерий, поощряя его к большей откровенности, рассказывал о себе – главным  образом, о  своей газетной работе, в которой для непосвящённого тоже было немало увлекательного.  Иной раз обсуждали они и политические новости, и свои нынешние занятия. Правда, постепенно круг  тем  сузился, взаимная откровенность достигла некоего условного предела, после чего Валерий почувствовал, что хождения «на лестницу», как и сам Мокрушин,  стали его утомлять. К тому же, Суриков, осведомлённый об этих перекурах, иронизировал:
- Опять на сходку, Валерий Сергеевич? Что-то вы лицом стали желтеть – никак, решили себя мумифицировать?
Наташа иронию шефа перетолковала на свой лад:
- У вас, Валерий Сергеевич, столько бумаг на исполнении, а вы  полдня на лестнице проводите…
- Мы работаем не с бумагами, а с людьми! – парировал Валерий, понимая, впрочем, что количественные наблюдения секретарши могут рано или поздно перейти в качественные выводы шефа.
Познакомились они  в ресторане «Метрополь» на торжествах по случаю юбилея самого ресторана: завладев этим респектабельным заведением в самом сердце Москвы и порешив вписать свое лыко в чужую строку, новые хозяева насчитали аж сто десять лет со дня его основания.  Валерий заранее ощущал себя там свиным рылом в калашном ряду. Но, будучи зван бывшим однокурсником, сменившим  серые будни «газетной крысы» на карнавальную жизнь рыцаря «паблик рилейшн», как он представился при встрече, – не отказался. 
- Во-первых, – несколько рисовался  Аркадий (Валерий с трудом припомнил тогда имя однокурсника), – увидишь самых ярких людей: бизнесмены, артисты, политики,  и прочая, и прочая… Во-вторых, можно поесть на халяву – фуршет будет классный! (Валерию показалось, что при этих словах Аркадий даже подобрал слюну). А потом, я слышал, ты затеял журнал выпускать. Чем чёрт не шутит – может, кого-нибудь на бабки разведёшь?..
На курсе они с Аркадием друзьями отнюдь не были – просто сосуществовали. В какой-то момент их было сблизила университетская многотиражка, в которой оба охотно сотрудничали. Правда, Аркадий сильно комплексовал из-за своей фамилии – Пестун, поэтому свои материалы подписывал, как ему казалось, более звучно – Перовский. Однажды на встречу со студентами пришла группа журналистов «Комсомолки» - по случаю какого-то юбилея газеты. Встреча была интересной, Валерия особенно увлекли история борьбы  против всесильного капитана китобойной флотилии «Слава» и рассказ редактора отдела сельской молодёжи о том, как газета разоблачала аферу академика Лысенко с кустистой пшеницей.  И вдруг Аркадий  поднялся с вопросом: «А какая у корреспондентов зарплата?» Повисла неловкая пауза, даже ведущий вечера нашёлся не сразу: «Вас это в  каком смысле интересует?» - «В самом прямом», - не смутился Аркадий, хотя окружающие – кто насмешливо, кто возмущённо – уже стали на него оглядываться. Тогда главный редактор газеты, тоже сидевший на сцене, всех успокоил: «Что ж, вполне житейский вопрос. Наверное, коллега – человек  семейный…». И назвал какие-то цифры. Аркадий, сидя рядом с Валерием, шепнул ему: «Уважаю!»- «Кого?» - не понял тот. Он подумал, что речь идет о главном редакторе – отличном журналисте и действительно мужественном человеке. Но Аркадий доверительно сказал другое: «Уважаю, кто много получает!» С той минуты Валерий понял, что они разного поля ягоды.
 Сейчас он вряд ли соблазнился бы приглашением на «халявный» фуршет, если бы не намёк на возможность встретить там будущего спонсора для журнала. Эта призрачная надежда плюс профессиональное любопытство побудили Валерия подыграть тщеславию бывшего коллеги.
Аркадий с ещё двумя неразличимо похожими субъектами встречал гостей  при входе в ресторан.  Радушно приобняв Валерия, он показал ему, где гардероб, после чего широким жестом как бы распахнул пространство зала:
- Тусуйся!..
Публика, постепенно наполнявшая пространство, будто сходила с телеэкрана – настолько узнаваемыми были лица. От телевизионных прототипов их отличала разве только пышность нарядов. Женские декольте окутывали немыслимой красоты меха, сиянию глаз вторил блеск бриллиантов в серьгах и ожерельях,  а мужчины – те были одеты с нарочито небрежной роскошью и состязались со своими дамами изысканными ароматами  парфюмов.
- Известных много – знакомых  нет, – констатировал  про себя Валерий. И с кем же в таком случае тусоваться? Слоняясь по залу, пристать как бы невзначай к первой попавшейся компашке?
Он взял с подноса официанта бокал с шампанским и, прислонившись к стене, неспешно оглядывал место действия. Интерьер  – со всеми его витражами, гобеленами, мрамором лестниц – публике соответствовал. Или это она подстраивалась под него? Любопытно: когда Врубель  безумствовал над росписью своего знаменитого фасада,  представлял ли он себе хоть на мгновенье эти пьющие,  жующие,  суетливые и жеманные людские скопища? Пожалуй, нет – иначе вряд ли вдохновился бы на сотворение чуда. А может, всё проще?  Жизнь есть жизнь, и люди есть люди. Сегодня туристы млеют у стен Колизея – а предки вспарывали там друг другу животы.  Турист-провинциал благоговейно ступает по брусчатке Красной площади – а там, не исключено, повесили безвестного основателя его рода за участие в стрелецком бунте. Вот и здесь, в «Метрополе», бывало всякое: отбивались юнкера от революционной толпы, потом жили семьями первые советские бюрократы, затем промышляли гостиничные проститутки «первого  в мире социалистического государства», теперь вот тусуется бомонд нового призыва… 
…На небольшой эстраде появились музыканты и модный эстрадный певец – длинноволосый, с  неопрятно кустящейся бородкой и шкодливо-застенчивой улыбкой. Публика приветствовала его аплодисментами и восторженными кликами.
- Я не ангел, я не бес…– загнусавил  он  под новый взрыв ликования. После  признаний, что он  просто  усталый странник, пошли отнюдь не мужественные стенания: дай мне напиться! дай мне, дай! спать уложи рядом с собою!..
- Кто ему сказал, что он – певец?! – вырвалось вслух у Валерия.
- Попса – не профессия, а форма существования,  – услышал он в ответ.
И обнаружил рядом невысокого, коротко стриженого молодого человека, одетого без вызова, но стильно: в черном костюме, сияюще белой рубашке с  модным, чуть скругленным воротничком и галстуком типа «авторитет».
- Мы с вами тоже ведь пришли не Бетховена слушать, -  улыбаясь, предположил незнакомец.
- Да уж! – хмыкнул Валерий. – Но зачем именно пришли мы с вами? – акцентировал он последние слова.
- Может быть, чтобы познакомиться? – простодушно отвечал сосед и с той же улыбкой протянул руку: - Суриков. Руслан Юрьевич.
Валерий рукопожатие принял, а сосед продолжал:
- В конце концов, каждый пришел с какой-то целью, совмещая, так сказать, приятное с полезным. Одни, быть может, с  расчетом на деловую встречу, другие – в поисках полезного знакомства, третьи – чтобы присмотреть состоятельного жениха или любовника, а кто и престижа  ради… Вот вы, – Суриков с интересом посмотрел Валерию в глаза, – вы  наверняка здесь не из простого любопытства?
- Ну почему же? – Валерий не стал спешить с откровениями, но принял слегка насмешливый тон собеседника. – У меня к любому зверинцу профессиональный интерес.
- Зверинцу? – рассмеялся тот.
- Конечно – если  верить Дарвину!
- А профессиональный – это какой?
Ответить Валерий не успел.
- Валерий Сергеевич, и вы здесь? Рад видеть! - широколицый великан почти сграбастал  его со спины, и Валерий не без усилия вывернулся из этих дружеских объятий. – Должен сказать вам спасибо. Резонанс огромный! Думаю, мы своего добьемся.
- Очень рад, - ответил Валерий, не покривив душой. – Но, думаю, к теме надо будет вернуться…
- Какой вопрос! Всегда готов. Я вам позвоню!.. Извините, - поклонился великан в сторону Сурикова и поспешил за своей не менее грациозной спутницей.
- Вы что, близко его знаете? – спросил Суриков.
- Ну как близко… Раза два брал интервью…
- Не познакомите меня?
- Сейчас?
- А что, неудобно?
- Не знаю. Просто… как я вас представлю?
- Хотите сказать, что и сами  меня  не знаете? – снова улыбнулся собеседник. – Вы правы. Я президент… хотя нет, проще…  руководитель пиар-агентства.
«Уж не начальник ли Аркадия?» - подумал Валерий.
- А зачем, простите,  руководителю пиар-агентства  знакомство с замминистра оборонного ведомства?
- Ну, вы-то, я понял, журналист? Вот сходим к нему вместе – всё и поймете.
…Так началось их знакомство. А спустя полгода после  удачной, по заключению Сурикова, встречи у заместителя министра он позвонил Валерию, сообщил, что занимается связями с общественностью теперь уже в качестве вице-президента банка, и предложил поработать вместе.
- Я журналист… - напомнил Валерий.
- Вы-то мне и нужны.
- … и  у меня другие жизненные планы.
- Обсудим!
При встрече Суриков сразу же выдал ему пятьсот долларов – «за интервью в министерстве», как он объяснил.
- Но  я ничего не писал! – попытался Валерий отречься от незаработанных, хотя и далеко не лишних денег.
- Для вас  интервью – это жанр, а для меня – встреча. Так что, всё правильно, – успокоил его Руслан Юрьевич. – Кстати, о каких своих планах вы упомянули?
И Валерий рассказал ему, что был в 20-е годы в Париже замечательный журнал, издаваемый писателями-эмигрантами первой волны и посвященный России. Сейчас, когда в России и за ее пределами – как ближними, так и дальними, – люди потеряли ясное представление о своей родине, о том, что же она есть – надежда человечества, как пели в недавних песнях, или его черная дыра, – такой журнал мог бы помочь возрождению национального самосознания…
По мере того, как Валерий всё больше возбуждался, горячился, переходил на  возвышенные тона, лицо Сурикова тускнело, грустнело, покрывалось прозрачным облаком озабоченности.
- Идея хорошая, – вздохнул он, когда Валерий остановился. И даже подстегнул себя: – Отличная идея! Попробую закинуть ее наверх: недавно шел разговор о том, что банку не мешало бы обзавестись каким-нибудь представительским изданием.  Чем черт не шутит, да?! Но…
Он помолчал, потом искоса посмотрел на Валерия:
- Вас ведь никто, кроме меня, здесь не знает. Кто доверит деньги «гомо инкогнито»? Не поработаете пока у меня?
Так Валерий оказался в одной стае («в команде» - как предпочитали величать себя новые коллеги) с бывшим заместителем генпрокурора, и с тем же Аркадием, и с розовощеким самоуверенным телеведущим Леонидом Изяславским – тоже бывшим, которого с творческой стези, по его собственному выражению, увлекла стезя коммерческая,  и с двумя белокурыми кофеманками, которых Валерий постоянно путал – кто из них Маша, а кто Даша. На планерках, проходивших по понедельникам, Суриков с каждым говорил о чем-то неизвестном для остальных, намеками и полунамеками, говорил то ласково, то зло или иронично, и это напоминало очередь гномов за поцелуем Белоснежки. В такие минуты Валерия охватывала жгучая тоска по прежней, газетной жизни. По горячим летучкам, где все говорили на одном, общепонятном языке. И коллективным, до полуночи дежурствам по газетному номеру. И по командировкам, когда он чувствовал себя послом – полномочным, а бывало, и чрезвычайным. И даже по столовке на двенадцатом этаже редакционного здания, где за  обедом обсуждались новости, свежие анекдоты, статьи – написанные или только еще замышленные, и другая всячина.
Его попытки напомнить о журнале Суриков воспринимал вроде бы с пониманием, но пока отшучивался:
- Будет вам и белка, будет и свисток!
- Это когда рак на горе свистнет? – грустно усмехался Валерий.
- Вале-ерий Сер-гее-вич, - нараспев укорял Суриков, - ну откуда такой пессимизм? Придет время – не только журнал будете издавать, откроете настоящее своё дело!
- Наверное, мы с вами по-разному понимаем «своё дело». Для меня это – работа, которой занимаешься профессионально и с удовольствием. А для вас – синоним бизнеса.
- Думаете, бизнес не требует профессионализма? У вас, кажется, чисто советское представление: бизнесмен – значит эксплуататор и бездельник. Это пройдёт! Вот станете хозяином журнала – и пройдёт…
Какая-то правота – не буквальная, но все же неприятная для Валерия – была в этом умозаключении. Пытаясь иногда представить себя в роли хозяина журнала, он, конечно, сознавал, что придется научиться считать деньги, даже скопидомничать, чтобы дело не заглохло,  быть может, и обижать кого-то при этом…  Но пусть бы наконец случилось, началось, получилось! Только бы уже заниматься тем, к чему лежит душа! Вот тот далекий,  пока недосягаемый  миг  он  и  предощущал как сопряжение с чем-то прочным, надежным. Как прикосновение к земле.