Забудешь и Генриэтту

( уже не сладко )

  Любовь? Что это? Нелегкое слово, как и все остальные о нас. Или это не к нам? Не о том. Про другое. А про нас? 
  Любовь…мимолетная похоть зависти к себе же? Слабое утешение от исполнения желаний, на кругах тщеты…Любовь…Как память о пытке…прежней. Но будет колоть там же, просто сейчас - тупой, а не как тогда - острой иглой. Каждый раз при встрече-расставании. Колоть там же – чьим то жестом, поворотом головы, профилем, до боли напоминающего единственный, который боготворишь. Избавиться от пытки-памяти любви? Тщета, та же тщета…
   Генриэтта… Бегущая по волнам…Как часто, коснувшись воды шлейфом прозрачной накидки, Бегущая уносится с брызгами водной пыли за горизонт…к облакам… А если нет? Выплеснет с грустью море - ее на унылый берег к Будущему. Будущее? - Мечтательницы – идеалистки, коротающей век старухой из… «сказки одиозного корыта», где сквалыжит бытие она, в миллионный раз, уставившись в трещину «неба» с нескончаемым голливудским: «The World is not enough»…И это тоже выстраданное счастье?

- У тебя совершенно пустые глаза.
- Совершенны?
- Нет! Пусты. Абсолютно.
- А, знаешь – absolution – это прощение, по-английски…Глаза-прощения? Простительные?
- Пусты…от пустыня. В них веет песок. Нет, не в глазах – в глазницах. На донышке черепушки – сыпь песка…Твой взгляд пуст, как пуст старый, выветренный череп. Совершенно, абсолютно, простительно…
- Как простительно костям?
- Да.
- Почему так?!
- Не почему, а оттого…
- Оттого, что…От чего…От чего им быть полными?! Если все, даже ненависть к себе, провалилось к чертовой…родственнице!
- Разве у черта была мать?
- Кто знает?

  Люди-волны. Разные. От того, как дует ветер. Неизменно? И прощание – не измена? Нет…Это…расставание…с собой.Я забыл Генриэтту…Я плакал…От жалости? Злости? К себе…неуемному…А… Она…Она была…Первой-последней…Она…Алмазная, снежная вязь - латыни? Нет, скорее, французского…Нет, она не была француженкой... Но мне так хотелось. Мечта? На замерзшем, ледяном стекле, в пятнышках от прикосновений подушечек пальцев…Ее…А…Я? Господи…я? Я все еще с ней. Я врываюсь к ней, не имея уже никакого права, остаюсь…и уже, наверное, не своим желанием…Я беру ее ладошку, целую кончики пальчиков-льдинок, бледную, прозрачную кожу невесомой руки…

- Наверно это кошачье- жмуриться от ласки?
- Ласка- животное чувство?
- А мы разве люди?
- Кажется…У нас никогда Да и Нет.
- Это только у нас. У других – по другому.
- Ты так опытен?
- Нет, но слышал…
- Врешь?!
- Вру.
- Даже не лгун-Лгунишка, перескакивающий со странички на страничку пустой книжки…
- Книжки? Нет! Мне больше нравится театр. Когда все не на листках бумаги, в расплывающихся буквах, а перед тобой! Невыдуманные, живые люди! Несколько жизней- в мгновение своей…не своей…
- Ты нервничаешь?
- Заметно?
- Немного.
- Уязвленное самолюбие?
- Уязвленное желание.
- Такое бывает!?
- Почему нет? Желание – не равнодушие. Равнодушно желать? Как неискренний коллекционер? Или любитель? "Примитивист" – не от « примо»… Двоедушие?! Мы противоречим сами себе…
- Ты сказал – Мы? Разве Ты и Я еще Мы? Ты – «музеен»…
- Не живой?!
- Да! «Умри» сейчас, муж мой! Замри - Но…Говори…говори…говори! Я люблю твой голос, изворотливый язычок и бегающие от себя глазки, лягушачьи, выпученные, недвижные для других, и обманывающие других и…себя…Но уже – не меня! Лягушонок на гобеленовом болоте! Римейк-перевертыш, в руках царевны-охотницы.
- Ты-права, моя сказка-француженка, за один су…
- Твоя?  Ты все выдумал, глупчик! Оставь себе монетку. Пробей дырочку, и носи на шее, в память о сгоревшей в камине кожице-шкурке…и сказке, в коей правды ни на грош.
- На один соверен, Генриэтта…на один соверен…