Атласное платье

Сегодня утром, выглянув в окно, я увидела, что снег, который шёл всю ночь – голубой. Он такой же голубой, как небо, на котором низко расположилось  бледно-розовое, невыспавшееся солнце. Если бы деревья и дома не загораживали горизонт, невозможно было бы различить, где заканчивается небо и начинается снег. Он словно атлас – гладкий, шелковистый, блестящий. В детстве я видела как моя бабушка шила из небесно-голубого атласа концертные платья для коллектива хора одного из техникумов нашего города.
Бабушка была портнихой – так она сама себя называла и обшивала всех окрестных кумушек. Шила она хорошо и, видимо, брала за работу небольшую плату, так как у нас в доме постоянно находились посторонние женщины. Одни приходили с отрезами тканей и заказывали обновки, другие забирали готовые изделия, а третьи приходили на примерки. Очень интересно было наблюдать за бабушкой во время примерок. В такие минуты она становилось строгой, собранной, а я выходила из комнаты, стараясь не путаться у нее под ногами, и наблюдала за происходящим через неплотно прикрытую дверь. Бабушка, с зажатыми в зубах булавками, прищурив один глаз, коршуном кружила вокруг стоящей столбиком в недошитом платье, заказчицы и чертила мелом линии и зигзаги. Порой она выдергивала наживку и скрепляла ткань булавками, а я страшно боялась,что бабушка может ненароком уколоть женщину. Но чаще всего мы с дедом отсиживались в спальне, ожидая окончания примерки. Я рисовала, дед читал газету. Иногда он вполголоса комментировал происходящее в соседней комнате: «Где-то – складка, где-то гладко, сзади – бант».
В один из мартовских дней я пришла из школы, вошла в дом и ахнула от неожиданности – весь пол в гостиной был устлан блестящей голубой тканью. Мне показалось, что это небо каким-то образом проникло в дом и расстелилось под моими ногами. Бабушка – раскрасневшаяся, с выбившейся из гладкой прически блестящей прядью смоляных волос, с сантиметровой лентой на шее, в белых шерстяных носках, запросто расхаживала по голубому великолепию, становилась на колени, раскладывала на ткань старые потрепанные лекала, изготовленные из сероватой упаковочной бумаги, обводила их мелом и напевала какой-то незамысловатый мотив. Заметив меня, стоящую безмолвно у входа, она широко улыбнулась и пояснила: «Платья будем шить! Для хора! Концертные!». До поздней ночи она кромсала тканьогромными портновскими ножницами стараясь, чтобы лоскутки, остающиеся в процессе раскроя, были как можно меньшего размера. Много дней подряд она шла платья на ножной швейной машинке. Машинка была старинная, на чугунных ножках, с дубовой столешницей, отполированной до блеска множеством самых различных тканей – от мешковины до нежнейшего шифона. Я наблюдала, как бабушка шьет, и мечтала оказаться на её месте – стать взрослой и самой шить на этой чудесной швейной машинке. Забегая вперёд, сообщаю, что машинка теперь принадлежит мне, она исправна, но я ей не пользуюсь. Я шью на белоснежной электрической машинке с множеством функций, а бабушкина стоит на веранде и грустит, вспоминая свою старшую хозяйку.
Когда первое платье было готово, я долго стояла перед ним, гордо висящим на плечиках, прекрасным, длинным с огромным бантом у ворота. Мне казалось, что такие платья должны носить только принцессы или феи из сказок. Потом стало появляться множество платьев – близнецов, я к ним привыкла и почти не обращала внимания. В один из дней, вернувшись из школы, я обнаружила, что платьев больше нет, в доме чисто убрано, а машинка отдыхает, накрытая жёлтым фанерным футляром. В доме вкусно пахло беляшами, а в холодильнике стоял торт.
Бабушка выдала мне кипу голубых, почти невесомых лоскутков, из которых я пыталась шить наряды для кукол, а впоследствии раздарила многочисленным подружкам, благодаря чему мой авторитет среди них взлетел до небес.
Но на этом история не закончилась. Проснувшись, однажды, теплым летним утром, я обнаружила возле своей кровати, висящее на стуле прекрасное, нежно-голубое, атласное платье с огромным бантом у ворота.