Детство

Было ещё хуже, но было лучше

Родился я на Украине, в городе Николаеве. Две реки, окаймляющие город, образуют полуостров. Одна из них - Южный Буг, а другая - Ингул, впадающая в Буг. Южный Буг, одна из крупнейших рек Европы, соединяются с Днепром, образуя лиман или проще - выход в Чёрное море. Николаев спланирован как шахматная доска, улицы стрелой врезаются в русла рек. Судоходные реки и стратегическое расположение города позволили князю Потёмкину и Екатерине Второй принять решение о строительстве кораблестроительной верфи. Были построены две крупные верфи, давшие России возможность обновить свой флот, а планировка города позволяла свободно протаскивать кораблестроительный лес к заводам.
Но оставлю историю на потом. Спустя многие годы мне прийдётся её изучать..... А я только родился и у меня нет дела ни до князя, ни к царице. Просто хотелось показать, что мы хоть и не князи, а всё-таки не из грязи.
У меня есть старшая сестричка, но, естественно, пока ещё я об этом не догадывался. К большому сожалению у меня уже не было ни бабушки, ни дедушки. Ни со стороны мамы, ни со стороны папы. Мой папа был вторым мужем мамы. Следовательно, у нас с сестрой разные отцы. Всё, о чём я сейчас рассказываю, узнал от мамы много лет спустя. У моей мамы Мани были две сестры Нина и Люба и брат Лейзер. Домашние звали его Люзя. Мама была самая младшая. Ну, а у папы была семейка - не сосчитать, четыре брата и две сестры. Папа был инженер авиации. В том, тридцать восьмом году, он работал преподавателем в авиационном училище имени Леваневского. Так же он отвечал за допуск самолётов к полёту. Мама рассказывала мне, что-то произошло в училище. Папу арестовали и он просидел в подвале КГБ несколько месяцев. Мама ежедневно ходила к зданию комитета госбезопостности со мной на руках, пытаясь получить какую-нибудь информацию об отце. К счастью, его выпустили, не найдя состава преступления. Вышел мой отец оттуда совершенно седой.  Потом мы уехали в Москву. Папу направили на работу ( тогда ещё подмосковье) в Химки по специальности. Вскоре мы вернулись в Николаев. Какова была причина возвращения я до сих пор не знаю и никогда уже не узнаю.Отец остался жить в Москве.
Война началась, когда мне было три с половиной года. До этого времени я ничего не помню. Как будто эти годы я не жил. Ничего странного, закон природы не изменишь. Ещё не включился механизм запоминания. Я пытаюсь рассказать только то, что отпечаталось в моей памяти. Всё запомнить не в состоянии даже взрослый человек. Зато детские впечатления всегда очень яркие и правдивые.
Бежать или эвакуироваться нам удалось только благодаря моей тёте Нине. Нина, я буду её так называть потому что до конца её жизни я иначе к ней и не обращался. Работала она в торговом порту. Благодаря ей нам удалось бежать и вообще остаться в живых. Работников порта и их семьи по возможности вывозили. Нина была одинока и под видом своей семьи втиснула нас в вагон. Потом какой-то пароход. Помню фонтаны от взрывов. Затем поезд, грузовые вагоны. Нас спешно втолкнули туда. Спасибо, спасали нас. В вагонах очевидно раньше возили скот, скорее всего свиней. Вонища и жижа под ногами. Нина уселась в дерьмо и взяла меня на руки. Долго ли мы ехали, не помню. Очутились мы на Кавказе, в городе Пятигорске. С этого времени события начали откладываться в моей памяти последовательно и ярко.
Поселили нас в большом доме с несколькими подъездами. Квартира была не на первом этаже, потому что поднимались по лестнице, но не очень высоко. Думаю, это был второй этаж. Помню, как все радовались. Небольшая комната с печкой, видимо, кухня, а у в хода - дверь в туалет с рукомойником и большим горшком ( то, что этот горшок называется унитазом, я узнал только через много лет). Зато как удобно. И ко всему - душевая. Горячая и холодная вода. Здорово.Обустроились. А кушать-то хочется. Не знаю, где мама и Нина раздобыли еду, но голодными, совсем голодными мы не остались.
Взрослые устроились где-то работать. Меня определили в детский сад. Хоть один будет уж наверняка сыт, в тепле и под присмотром. Почему спросите в тепле? Ведь это не север, а Кавказ, но мы прожили там уже довольно долго и наступила зима, выпал снег. Кисловодск - город-сказка, вокруг горы. Уже с тех пор я запомнил название знаменитой горы Машук. Многие даже научились на лыжах кататься. Меня тоже пробовали на лыжи поставить, но у меня ничего не получалось. Был я ещё очень маленьким.
Ну, а что с детским садиком? Конфуз. Не долго музыка играла. Не знаю от кого я унаследовал такой характер. Я был подельчив, не жаден. Но промолчать, когда у меня что-то забирали? Ни-ни. Ну, а если ко всему в мою тарелку залезли своей ложкой - копец. В такое тяжёлое и голодное время болезненная брезгливость. Нахальство соседа по столу возмутило меня, сдержаться я не мог. Такая наглость! Я огрел пацана своей ложкой по голове и одел тарелку с кашей ему на голову. Воспитательница схватила меня за руку и потащила в угол. Я вырывался.  Несправедливость и насилие взбесили меня. Оторваться мне не удалось - силы неравные. Я укусил её. Не помню как и кто привёл меня в чувство. Маму немедленно вызвали. Она прибежала, стала извиняться. Я понял тогда, что прощён и воспитательнице наверняка досталось от директора. Мама взяла меня за руку и мы пошли домой. Мама уговаривала меня пойти в садик. Но я был непреклонен. Хорошо помню, что хотел вернуться, но не смог. Ну и характер.
Моя сестра, её зовут Тамилла, старше меня на восемь лет. Иногда, даже не знаю, кто её угощал, приносила мне кусочек хлеба, не отрезанного ножём, а ломоть, часто довольно сухой и говорила - "Сеничка, это тебе лисичка передала с Машук-горы". И я верил. Мы всю жизнь были друзьми, делились всем,что было и никогда не ябедничали друг на друга. Однажды, всё там же, в Пятигорске, я её достал, не помню чем, но видимо очень глубоко. Тамилла  что-то готовила, в руке был нож, она бросила его в мою сторону. Я успел машинально прикрыть лицо рукой. Нож разрезал мне средний палец со стороны ладони. Я был неправ и хорошо это понимал. Что и как случилось у нас взрослые так и не узнали. Отметина же осталась на всю жизнь.
Чуть было не забыл, а такое не забывается. В соседней подъезде жила девочка со своей мамой и больше у них никого не было. Папа на фронте. Тогда у всех кто-то воевал. В нашей семье - дядя Люзя, мой отец, папин младший брат - лётчик. Не помню как девочку эту звали. Мы играли вместе и были не разлей вода. Она была местная. Я часто вспоминаю эту девочку. Наверное, она стала моей первой любовью.
А война делала своё гибельное дело. Вдруг, мы получили большую посылку. Я понимаю, что сейчас, читающий эти строки не мало удивится. Идёт жестокая бойня, люди бегут, гибнут тысячи тысяч, и вдруг посылка туда, не знаю куда. Открываем коробку, а там военная форма, начиная от сапог и заканчивая шинелью. И, конечно, там нерадостное сообщение - похоронка и письмо от командира "геройски погиб летчик Захар Грунин". Так мы первые узнали о гибели самого младшего брата моего отца Зямы. Горе, большое горе....
Вдруг ещё одна новость. На этот раз семья дяди Матвея, двоюродного брата мамы и Нины - Моти ( так его звали все близкие и дальние родственники). Как они нашли нас, как попали сюда я не знаю. Это была неожиданность, которая в будущем  спасла жизнь нашей семьи. Устроились они в другой маленькой комнатке. Однако унитазом и душем пришлось теперь делиться. Семья прибыла не маленькая. Тётя Бэла - жена дяди Моти, его родители и сын Эдик. Эдик был всего на год младше моей сестры. Помню, он отличался большим любопытством. Когда кто-то из женщин купался он окупировал место у замочной скважины. Что поделать, любопытство не порок. Так и ютились, в тесноте, но не в обиде.
Фронт наступал. Уже слышались орудийные залпы. Неужели нет спасения, не вырвимся? Дети не понимали серьёзности положения, особенно я - малолеток, а вот взрослые были в панике и отчаянии. Спасение пришло совершенно неожиданно. Утром распахивается дверь, вбегает запыхавшийся дядя Мотя в военной форме и сообщает, что последний поезд с ранеными покидает город через несколько часов, нужно собираться. Взрослые кинулись собирать монатки. Я понял, что мы опять куда-то едем. Что ж, я готов, собирать мне нечего. Вскоре мы покинули дом, который приютил нас. Прощаний не было, лимузин не подан, бежали сломя голову, нужно спешить. Хорошо, что город небольшой, мы бысто добрались до вокзала. Поезд длинющий придлинющий. Из окон выглядывают солдаты. Эвакуировали госпиталь, это был последний поезд, уходящий из Пятигорска. На перроне было много гражданских, наверное, семьи офицеров. Нас втиснули в грузовой вагон, сидеть негде. Поезд тронулся, а мы так и ехали стоя. Кое-как устаканились. Душно. На крыше вагона было маленькое окошко с решёткой, чуть- чуть приоткрыли дверь вагона, получился сквозняк и стало легче дышать.  Прошло совсем немного времени как поезд стал то резко тормозить, то разгоняться. Что происходит? Через мгновение стало ясно и страшно. Рёв самолёта и пулемётные очереди. Фашистский лётчик расстреливал поезд с ранеными. Машинист нашего поезда был очень опытный, наверное, не в первый раз он здорово  маневрировал. Атака поезда внезапно прекратилась, наши истребители прогнали фрица. Наша радость была огромной, ведь всё могло закончиться печально.
Не знаю, сколько времени мы ещё ехали, но вдруг, поезд стал тормозить и совсем остановился. Все замерли в страхе. Скоро дверь нашего вагона отворилась. То что мы увидели потрясло всех.Такое, наверное, можно увидеть только в страшном сне. Недалеко полыхал пожар, которому не было видно ни конца, ни края. Сотни свиней метались в страхе по полю. Из вагонов высыпали офицеры и солдаты, которые могли передвигаться самостоятельно. Мы тоже спрыгнули на землю. Совсем недалеко от нашего поезда, на другом пути железной дороги мы увидели  опрокинутые, развороченные вагоны. Наверное, всё произошло здесь совсем недавно. Нам опять повезло, пока живы. Офицеры стали гоняться за хрюшками и стрелять из пистолетов. Отстреляных начали тут же разделывать. Откуда-то появились вёдра-кастрюли. Их заполняли мясом и сверху посыпали солью. Скоро охота закончилась и мы снова двинулись в путь.
Как употребляли добытое мясо, когда и как мы ели, где останавливались или останавливались ли вообще - всё вылетело из моей памяти. Ничего не помню, не могу восстановить ни одной картинки вплоть до прибытия на место. Очутились мы в Средней Азии, городе Самарканде. Узбекистан.
Привели нас в какой-то двор. Дворы там необычные. Здания двухэтажные, вокруг ни дверей, ни окон - сплошная стена. Ворота общие, дворы внутри, квадраты. Дома огораживают двор по периметру. Второй этаж - сплошная веранда и двери в отдельные квартиры. На второй этаж ведёт лестница со двора. Такие дворы я видел десятки лет спустя в Одессе. Вода и удобства во дворе. Надо же такое. Сестра моя приболела и никто не пускает нас переночевать, боятся, иди знай, что привезли эти люди из далека. Какую хоробу (несчастье). На каком языке не знаю, но так у нас в семье называли все  неприятности. Все-таки сжалились над нами, поместили на веранде, благо тепло, мы не мёрзли. Мама с Ниной   нашли комнату на съём, но пробыли мы там не долго. Как-то ночью раздался крик.  Маму укусил скорпион, в этот период года их укусы не смертельные. Скорпиона искали, а, найдя,  что-то с ним сделали, а потом им мазали место укуса. Так принято в Азии, чтобы снять опухоль и боль.Через несколько дней успокоились и забыли об этом. Всё обошлось. Вскоре было найдено более постоянное жильё. До сих пор помню название улицы, скорее даже не улицы, а переулка - переулок Кахраман. Дом наш был на самом краю переулка, дальше стояла мечеть. Недалеко, на подходе к мечети дорога раздваивалась. Одна - направо, другая - нелево, как в сказке. Налево пойдёшь, в старый город попадёшь. Направо пойдёшь - базар найдёшь. Всё было очень близко от нашего дома, в минутах ходьбы. Ну, базар это особое привлекательное и злачное место. Об этом потом.
Жильё мы сняли в таком же дворике, который я описал выше. Второй этаж. Дверь у самой лестницы. Сколько комнат? Да одна большая, длинная с двумя окнами во двор. Пол кирпичный. Убранство? Почти ничего, вернее, просто ничего нет. Мебели никакой не наблюдалось. У входа справа ( помню даже такие подробности) были свалены вотные одеяла. А в дальнем углу стоял зелёный кованый сундучок. На нём вполне можно сидеть даже взрослому человеку. Ну,  и замок. Простой висячий замок.  Спать не кирпичах естественно невозможно. Благо, одеял много, и подстелить под себя и под голову. В этой комнате и на этих одеялах мы прожили все самаркандовские годы. Мама с Ниной откуда-то притащили столик и пару стульев. Наверное, кто-то поделился. На этом благоустройство квартиры закончилось. Жизнь продолжается.
То, о чём я хочу сейчас рассказать неприятно даже вспоминать. Неприятно? Противно! При одном только воспоминании у меня уже начинает чесаться голова и всё тело. Вши! Они просто жрали нас, раздирали на части. Нужно было избавляться, избавляться немедленно. Мама стелила большой лист бумаги на стул и вычёсывала их гребешком с наших голов. Почему на моей голове их такое количество? Десятки, кучи, да громадные, жёлтые, ползучие гады. А что творилось в волосах женщин, просто о-го-го! Были применены все возможные средства и победа досталась нам. Человек сильнее и не с таким зверьём справляется. Победу отпраздновали, Нина притащила с базара арбуз. Сколько он весил не знаю. Он возвышался на столе как гора. Когда мама всадила в него нож, он треснул и раскололся на две части. Это было что-то! Мы с жадностью набросились на это чудо. Сладкий, как сахар, хрустящий. У меня сок стекал с пальцев до локтя. Насытившись, я побежал в уборную. Вернулся, дверь открываю, а изо рта извергается струя в несколько метров. Так закончилось моё опробирование первого арбуза в Узбекистане. Потом их было много, но я был предельно сдержан, хорошо запомнив первое знакомство с этой вкуснятиной. Да что там арбузы, а дыни, персики. Все фрукты здесь что-то особенное и были доступны даже таким неимущим как мы. Правда одними фруктами сыт не будешь. Мама и Нина целыми днями были в поисках работы. Все ценности, которые были у родителей уже на исходе. Были у них какие-то серёжки, колечки - всё обменивалось на хлеб. Почему я сказал родителей? Я не обмолвился. Нина для меня была не менее дорога, чем мама. Я её любил не меньше, меня же она любила патологически. Её любовь сопровождала меня всю мою жизнь. Ещё молодой Нина потеряла мужа и ещё могла устроить свою жизнь, но она посвятила себя мне. Мы всегда были вместе. Я сопровождал её на рынок, куда-то в старый город. Она всегда старалась как-то подкормить меня.  К Тамилле она относилась по-доброму, но я был самый маленький и самый любимый.
Познакомился я с одной малышкой в нашем дворе. Тоже эвакуированные, тоже говорили на русском. Мы часто лазали по крышам. Было интересно наблюдать оттуда что делается в округе поблизости. Крыши плоские, глиняные. Летом усеяны красными маками, целые поля, густые, как лес непроходимый. Когда маки поспевали мы раскалывали твёрдые коричневые головки и ели вкусные маковые зёрнышки.
Напротив нашего дома жила узбекская семья. Отдельный дом, огороженный забором. Часто из-за калитки выглядывала девочка, старше нас, думаю, ровесница моей сестры.  Мы познакомились. Она никогда не выходила из дома. Мы удивлялись, почему так? Выглянув, девочка всегда спрашивала нас: -Ата не идёт?, то есть не видно ли её папы. Оказалось,что её готовили к замужеству, жених должен был её выкупить, а она по закону не имела права выходить на улицу и показываться людям. Она угощала нас лепёшками. Узбекские лепёшки - это что-то особенное. А тогда и вообще это было самое лучшее угощение для нас. До сих пор, вспоминая, я ощущаю этот вкус. О таких лепёшках можно повесть  написать, но остановлюсь пока на этом. Ведь задача моя как можно больше вспомнить.
Мама работу не нашла, да и  что она умела? Стала приторговывать чем могла. Мне запомнился один тип из наших, эвакуированных. Он приносил маме стекло для керосиновых ламп. Мать продавала их на базаре в старом городе. Этот дядька получал хорошую прибыль, а мать - небольшие комиссионные. Конечно, это называлась спекуляцией. Можно было схлопотать несколько лет тюрьмы. В военное время срок намного увеличивался. Многие спекулировали, кто чем мог. Работы у милиции было невпроворот. Однажды маму остановили для проверки, у неё был кошелёк с деньгами и одно непроданное стекло. Повели её под белы рученьки. Я плёлся позади. Милиционеры не обращали на меня внимание. Я отстал на довольно приличное расстояние. Мама нагнулась, как-бы туфлю поправить. Кошелёк остался лежать на дороге в пыли. Пыль и выручила. Здесь, идя летом по дороге, ты чувствуешь, что идёшь по большому слою сухого цемента. При каждом шаге из под ноги брызжет пыль - пух! пух! Пыль и прикрыла кошелёк. Я понял, немного подождал, а когда они свернули за угол, я подобрал кошелёк и ходу домой. Скоро и мама явилась - не запылилась. У неё ничего не нашли. Сказала в милиции, что купила лампу на базаре. Что здесь преступного? На этом спекулятивные походы и зарабатывание спекуляцией закончились. А этот тип имел целую бригаду мелких спекулянтов, несчастных, голодных людей. Они продавали его лампы, наверное, ещё что-то, получая копейки, а этот гад наживался. Во время войны многие нажились на человеческом горе. Все воюют, а эти буржуют. Кубышки набивали деньгами и золотом.
Однажды Нина взяла меня с собой на центральный рынок и толчёк. Там продавали всё и купить можно было всё, были бы деньги. Нам нужно было купить немного крупы, муки, сахара. Всё купили и уже собирались уходить, вдруг - сирена, толчёк окружён милицией. Облава. Её устраивали часто, борьба со спекуляцией и другими незаконными действиями. Забрали всех, никому не удалось уйти. Здесь же был большой двор с забором и воротами. Сидим и ждём своей участи. Нина понимала,что если у нас найдут нашу покупку, то нам не сдобровать, разбираться не будут. Упекут за добрую душу. Она незаметно обвязала меня продуктами, надела на меня свою кофту и сказала: - иди в уборную, закройся и выброси всё в дырку. Я пошёл, кто обратит внимание на пятилетнего ребёнка, да ещё при таком столпотворении. Задание выполнил, вернулся налегке. Ни денег, ни продуктов, зато на свободе. Да, я был маленький ростом и годами маленький. Но мы, маленькие, становились тогда взрослыми очень быстро. Время делало нас большими.
В один прекрасный день не стало воды в нашем дворе. Тамилла взяла ведро и пошла по воду. Не делеко от дома, по нашему же переулку было озерцо, наверное, искуственное. На таких водоёмах строили чайхану. Это чайная, но необычная. Узбеки- мужчины просиживали там часами. Беседы сопровождаются чаепитием. Все одеты в ватные халаты и чалма на голове. Чайхана не рядом с озером, а построена прямо на воде. Посетители чаще всего пожилые люди. Молодые тоже заглядывают попить чаю, но на долго не задерживаются. Тамилла подошла к озеру, набрала ведро воды и вдруг раздались крики негодования,ругательства. Сестра бросилась наутёк, за ней гнались молодые парни. Она успела заскочить во двор. Шустрая!  Худо бы ей пришлось, если бы догнали. Она ведь не знала. Оказывается, у узбеков это озеро- святое место и никому не положено совать туда руки или вёдра. Не знала, так научили. Всё впрок.
Мама где-то нашла себе применение. Но не хочу врать. Не знал, не знаю и не узнал, где она работала. Нина же устроилась работать на хлебозаводе. Однажды мы с сестрой проснулись, а старших дома нет. Нина пришла с ночной смены, а спать, видно, не ложилась. Наверное, с мамой пошли на базар. Это недалеко, скоро вернутся. Вдруг увидели, у двери на гвоздике висит кирзовая сумка, с которой Нина на работу ходит. Подгребаемся, нужно проверить, что там, в сумке. Что-то она была немного разбухшая. Стащили на пол, открыли, а там коврижка и довольно большая. Коврижка, это круглой формы хлеб тёмного цвета, но немного сладкая и такая вкусная, просто сказка. А нам-то что, хоть круглая, хоть квадратная, хоть треугольная, не прошло и десяти минут.... и была коврижка такова. Проглотили, посмотрели друг на друга , может быть покраснели. Что же мы скажем?  Ждём, будут ведь ругать. Стыдно. Ни крошки не оставили. Вскоре пришли взрослые и никто слова не сказал, никто не журил. Сыты? Уже хорошо. А дальше видно будет. Все, кто работал на хлебозаводе тащили понемногу. Охрана сочувствовала, да и сама что-то припрятывала для себя, получая мзду от выходящих  и проносящих через проходную. Буханка украденного хлеба в военное время могла стоить очень дорого - десять лет тюрьмы.
Я часто приходил к Нине на работу. Меня пропускали на завод. Никто не обращал на меня внимания. Я заходил в цех, меня усаживали где-то в уголочке и я объедался хлебом. Сколько ребёнок может съесть? Государство убытков не несло. Конечно же, Нина приносила хлеб домой, рисковала практически своей жизнью. Но нужно выживать и нас малых спасать.
Да, чуть не забыл. Семья дяди Моти обустроилась ближе к центру. Бэлла, его жена, подрабатывала где-то. Им было немного легче. Дядя Мотя выписался из госпиталя и его отправили на фронт. Офицер имел возможность помогать своим родным. Он знал где находится его семья  и помощь шла без задержек. Мой же отец потерял нас на всё время войны. Помощи от него не поступало. Мы общались с семьёй дяди Моти, но довольно редко. Однажды, когда мы были у них в гостях, я пошёл в туалет во дворе. Эдик, их сын, стал бросать камни, целясь попасть в туалет, он бомбил туалетную дверь и громко хохотал. Получал удовольствие от затеи, а я сидел и дрожал от страха. Я ненавидел его. Взрослые услышали его вопли, выскочили во двор и оторвали его от этого занятия. Я был спасён и это был последний наш визит в этот дом. Вооще-то люди редко ходили к друг другу в гости. Все были занятыми поисками какой-то еды да и стеснялись. Это было неудобно для хозяев - угощать-то гостей было нечем.
Совершенно внезапный удар настиг нас. Нина упала на работе с лестницы и повредила ногу. Небольшой порез, но организм ослаблен. Заражение крови. Больница. Спасли. После выписки домой она ещё долго хромала, передвигалась тяжело с помощью палочки. В таком состоянии работать невозможно. Трагедия. Без хлеба долго не протянешь. Немного оклемавшись, она по утру брала меня с собой и мы пешим ходом ползли к хлебзаводу. Тогда, в тяжёлое время, голодное, беспросветное проявлялись лучшие начества нашего народа - подельчивость, доброта, взаимовыручка. Я не выделяю национальнотей. Это люди нашей многострадальной страны. Уроды были, но они были в большом меньшинстве. Да, что поделаешь, в семье не без урода.
Мы подходили к заводу совсем близко, присаживались где-то неподалёку, так, чтобы не мозолить глаза. Нина ждала женщин своей бригады и мы к обеду получали кусок хлеба. А потом мы додумались, скорее это я, малый , предложил. На это могло толкнуть только отчаяние и голод. Когда на завод въезжали телеги, которые развозили хлеб по магазинам, я цеплялся под подводой и въезжал во внутрь. Это было не трудно. Страха я тоже не чувствовал. Обратно я выезжал с хлебом, привязанным к моему телу под рубашкой. Мне везло и я ни разу не попался. Конечно, этот цирковой трюк Нина скоро запретила. Мало ли что могло однажды случиться. Потом, полностью выздоровев, она вернулась на работу. Какое-то время она продолжала работать, но недолго. После травмы ей было тяжело. Приходилось таскать тяжести, вагонетки с хлебом, тяжёлые подносы и многое другое.
Тамилла должна была идти в школу, скоро начало учебного года. Меня оставить одного дома не с кем, да и небезопасно это. Мало ли что придумает шестилетний байстрюк. Решили отвести меня в школу. Тогда принимали в первый класс с восьми лет. Не дотянул ещё. Тамилла решилась и повела меня. Авось удастся. Она одета в платьице, ну а я в трусах. Может сжалятся. Попросилась к директору. Нас пропустили. Директор ни в какую, а мы клянчим, пускаем слезу. Тамилла просит разрешения. Пусть, мол, хоть сидит, будет под присмотром. И представляете? Сжалились! Так началась моя школа.  Учиться я ходил самостоятельно, без сопровождения, и уж, конечно, одет во что-то, а не в одних трусах.
Мой путь лежал мимо базара. Люди жалели детей. Меня часто подзывали продавцы, звали на русском языке, употребляя только одно слово на узбекском: баранчук ( мальчик на русском) иди сюда. Всегда чем-то угощали. Часто Нина, идя с ночной смены, увидев меня, громко звала: Ёиле Поиле, Кляшкес Панашкес! Нет, не думайте, это ни на каком языке. Такого языка не существует. Я не обижался. Она до такой степени любила меня, что придумывала для меня ласковые слова. И звучали эти слова с любовью. Я эту любовь чувствовал и отвечал тем же. При такой встрече я всегда получал что-нибудь вкусненькое. Домой из школы я возвращался тоже сам, иногда с ребятами, которым было по пути со мной.  Однажды, идя в школу, я был свидетелем потрясающей картины. Базар был заполнен ранеными, многие на костылях. Почти все были в нижнем белье, а в руках у каждого было что-то из постельного белья, простыни, одеяла, наволочки. Они обменивали это богатство на продукты. А продавцы одаривали даже тех, у кого ничего не было. Совершенно даром, улыбаясь и жалая им скорейшего выздоровления. Госпипаль находился здесь же недалеко, на горке. Говорили, что раненые переодически устраивали массовые походы на базар. И всегда это заканчивалось мирно и без обид.
Я же посещал школу. Признаюсь честно, тот период времени просто вылетел у меня из памяти. Не помню ни одного имени ребят или учителей. Помню только, на переменке мы выбегали во двор. Там росло огромное ореховое дерево и может быть даже не одно. Вокруг дерева земля была усыпана спелыми грецкими орехами. Мы подбирали их, раскалывали и наслаждались. Вкусно, а главное, сытно.
В школе учились русскоговорящие ребята, но в большинстве местные узбеки. Мы общались на двух языках. К сожалению, я абсолютно не помню узбекского. В памяти осталось всего несколько слов - баранчук (мальчик), созвучное - карабчук ( вор). Зато в память врезались навечно самые нехорошие, страшные ругательства ( записывать их не буду). Прошло много лет и я понял, что научить плохому ребёнка значительно легче, чем хорошему.  Плохое отпечатывается прочно. Из истории народов мы знаем много примеров, изуродовавших детские души. Будьте бдительны. Берегите детей.
За все годы жизни в Самарканде я не помню случая, чтобы меня кто-то обижал. Даже незнание языка, особенно первое время, не напрягало нас. Почти все жители говорили на русском и хорошо понимали нас. Не помню точно даты, это случилось в первые месяцы жизни в этом доме. В одно  прекрасное утро во двор заезжают на ишаках двое. Один молодой парень, другой по-старше, видно, отец. Так оно и было. Ишак ( или просто осёл) был основным транспортом в Узбекистане. Неприхотливое, вьючное животное,тяжеловоз, иногда очень даже упрямое. Дверь в нашу комнату открылась без стука. В это время в комнате были только мама и я. На пороге стоял, даже не знаю как назвать...Это  был джин из старой сказки. Ватный халат, чалма, длинная белая борода. Лицо и взгляд не выражали никаких эмоций. Молча, медленно он двинулся в противоположный конец комнаты, подошёл к сундуку, присел около него и открыл ключом замок. Бережно стал поднимать крышку. Мы завороженно смотрели на него и его движиния. Когда крышка сундука была полностью откинута, в наших глазах засверкали все цвета радуги. Бабай (дед) ещё немного оставался присевшем у сундука, не дотрагиваясь руками к содержимому. Затем медленно поднялся , очень спокойно и вежливо попросил маму отправить меня во двор. Молодой сын бабая неотрывно смотрел на окна нашей комнаты. Тоже самое делал и я. Любопытно и тревожно. Скоро в окне появился силуэт старика. Он поднял руку. Жест как бы звал кого-то. Конечно, звал он сына. Прошло несколько минут. Папа и сын снесли сундук вниз во двор, навьючили на одного из ишаков и были таковы. Это были хозяева, у которых мы снимали комнату.
Я бегом поднялся по лестнице, заскочил в комнату. Мама была в порядке, даже улыбалась. Всё было на своих местах. После этого визита чувствовалась новое пополнение бюджета нашей семьи. Была еда, а это главное. Мы, дети, чувствовали это долгое время. Но хорошее заканчивается и быстрее, нежели плохое. Позже мы узнали, что бабай одарил маму за честность, за сохранение его имущества. Он с семьёй жил в ауле, это как стойбище или деревня. И больше мы джина никогда не видели. А комнату, в которой мы жили, он бесплатно предоставлял беженцам.  Он был владельцем всего дома. Низкий тебе поклон, бабай.
До нас доходили слухи, что в округе орудуют банды. Грабят, убивают. Мы даже слышали о банде "Чёрная кошка". Эта банда ещё долгое время разгуливала по стране. Мы были в безопастности. Что с нас-то возьмёшь?  У нас даже вшей не осталось. Всех вывели.
Я уже довольно хорошо читал сказки на русском языке. Да и песни мы пели. Были такие, которые учили в школе, например, такая
Сталин - наша слава боевая
Сталин- нашей юности полёт
С песнями врагов всех побеждая
Наш народ за Сталиным идёт.
Помню даже мелодию, но к сожалению не могу её вам напеть.
Вскоре даже я понял, что предстоят перемены. Наши войска бъют фашистов. Освобождены от немцев многие города, в том числе и Николаев. Мама с Ниной решают возвращаться домой на Украину. Собираемся в путь. Теперь мы ехали в нормальных вагонах. Помню, что в вагоне было очень много людей и взрослых и детей. Но как проходил переезд, что происходило в пути не помню. Запомнил квартиру, которую мы сняли по прибытию в Николаев. Это буквально в том же квартале, где мы жили перед войной и откуда бежали в эвакуацию. Довоенной квартиры просто не было. Бомба разрушила её сразу же после нашего бегства. Снятое жильё также было в одноэтажном доме с удобствами во дворе. В дороге я заболел. Меня уложили в постель и вызвали врача. Установить диагноз врач не смог. Или болезнь уж очень замысловатая или квалификация врача не дотягивала. В общем, предполагалось, что у меня или кишечное заболевание или что-то, не изученное медицинской наукой. Врач строго сказала - необходимо ограничить в еде. Ограничили. Большая экономия, а я таю, без еды долго не протянешь. Тут и так еды не хватает, а ещё морят голодом. Еду от меня прятали когда все уходили из дому. Даже борщ прятали где-то в шкафу.  В этой квартире была всё-таки мебель, даже плятяной шкаф. Дураков нет. Я выползал  на охоту. Раздобуду что-то  и поглощаю, да так, чтобы  не догадались о моих подвигах. Понятно, что болезнь не покидала меня, а становилось всё хуже и хуже. И, как всегда, палочка-выручалочка Нина действовала и нашла. Она привела доктора. Военный врач, только-только приехавший с фронта. Он вошёл и еще не сняв шинель, увидев меня с порога сказал: "Вы что же, голубки, морите голодом ребёнка?" Осмотрел меня и приказал кормить меня и не просто, а усиленно. Позже Нина рассказывала, как она нашла доктора Равича (видите, я даже  фамилию его запомнил), моего спасителя. Нина знала его ещё с довоенных времён. Она увидела его на улице, но сомневалась он это или не он. Шла за ним до самого его дома и окликнула когда он уже поднимался по ступенькам. Уговаривать врача не пришлось. Он развернулся и в сопровождении Нины направился к нам домой. Так в очередной раз Нина спасает мне жизнь и, конечно, великолепный доктор Айболит. Уже много лет спустя, когда меня призвали служить на флот, доктор-ренгенолог увидев на моих лёгких зарубцованные очаги был удивлён. Но я был здоров, а это была отметина с давних времён.
Нина вернулась на свою довоенную работу в торговый порт. Мама тоже где-то устроилась на работу. А я и сестра должны были продолжать учиться. Моя школа была недалеко от дома. Была зима, одевали меня во всё тёплое, что можно было найти в нашем скудном гардеробе. На уроках мы сидели одетые, даже в шапках, писали на коленях между газетных строк. С собой приносили маленький стульчик даже без спинки. На одной из переменок нам давали кусочек хлеба, посыпанный сахаром. Вкуснее тогда мы ничего не могли представить. Наша учительница, Лидия Александровна ( в дальнейшем я не запомнил ни одного имени учителей) после уроков брала нас по очереди к себе домой, человека три, угощала чем могла, поила чаем. И так продолжалось до конца учебного года и очень часто. Как вы думаете, можно ли было забыть имя и отчество этого человека?
Скоро школу оборудовали, завезли парты. Стали отапливать. За партой усаживали по два. Я был самый младший в классе. Все были старше меня на два года, а некоторые и больше. Учили мы два языка - русский и украинский. Проучился я в этой школе семь лет. В то время мальчики и девочки учились в разных школах. Так что за косы некого было дёргать. Конечно, не обходилось без шалостей. Какое-то время я учился во второй смене. Темнело зимой рано. Иногда мы срывали последний урок. Как? Да очень просто. Выкручивалась лампочка, в патрон укладывали мокрую промакашку и вкручивали лампочку обратно. Включай хоть до потопа. Света нет. Идите домой.  Учили нас хорошо, особенно математике. Учительницу мы любили, но боялись. А вот учительницу по истории не любили и боялись. Называли мы её Фараонша. Устраивали ей всякие пакости. К уроку всё вычищали, вымывали, ставили на её стол чернильницу, расколотую надвое. Внутри чернила держались и не просачавались. Фараонша заходит в класс. Здороваемся. Она садится за стол, открывает журнал и начинает перекличку. Втыкает ручку в чернильницу ( ручки были с пером) и можете себе представить, что происходит. Уже предстравили? Чернильница раздваивается, чернильный ручеёк заливает всё, что  находится рядом. Караул! Всех выстраивают в коридоре школы и требуют назвать изобретателя этого  трюка. Но тщетно. Предателей нет! Держат долго, грозятся вызвать родителей. Но тут кто кого. В конце концов отпускают домой. Моя мама никогда не была в моей школе. По-моему, она даже не знала, где та школа находится. Это входило в обязанности моей сестры.  Прогуливал ли я уроки? Да, редко, но прогуливал. Помню, что однажды с пацанами из моего класса мы забрели в яхтклуб. Почему-то запомнил даже дату. Это было одиннадцатого апреля. Тепло, солнышко. Разделись и в речку. Вода холодная, но приятно. Может быть потому и запомнил дату.
Школа школой, но основные события происходят вне школы. Мы переезжаем в другую квартиру. Приходится дальше топать до школы, но жить становится интереснее и веселее. Появляются знакомые пацаны. Один мой одноклассник живёт рядом, за углом. Имени не помню, фамилия - Шмидт. Дом, в котором он живёт построен пленными немцами. Большой дом, все удобства в квартире. Познакомился с Юркой, он живёт в домике напротив. Он старше меня и ходит с костылями - отрезало ногу когда он попал под трамвай. Я часто бывал у него дома. Домик на земле, собственный. У него в сарае был целый арсенал оружия. Тогда, после войны, можно было найти в лесопасадках винтовку, пистолет и даже патроны. Вот он и учил меня стрелять из ружья. Стреляли прямо во дворе, за сараем. Удивительно, но никто ни разу этим не заинтересовался. Фантастика.
Для меня перешили всю военную форму дяди Зямы, даже сапоги и кубанку ( высокая зимняя шапка). У меня был даже кожаный шлем, где-то сохранилась фотография того времени. Игрушек у меня никогда не было. Однажды я прибежал домой запыхавшись в объятия Нины и с возбуждением, захлёбываясь поведал ей, что в универмаге продают булочки с колбасой, а в гастрономе- автоматы. Универмаг и гастроном находились на центральной улице, недалеко от нашего дома. Нина тут же взяла меня за руку и мы двинулись навстречу сказке. Скоро я наслаждался бутербродом, а на шее у меня висел автомат. Я старался, откусив кусочек булки, крутить ручку автомата. Он начинал трещать, а я светился от счастья. Это была моя первая и последняя игрушка. Я подрастал и перестал интересоваться игрушками. Зато эти счастливые минуты я вспоминаю всю свою жизнь. А то, что я перепутал где и что продаётся, так в таком состоянии возбуждения, можно было и своё имя забыть.
В те времена мы, пацаны, безгранично пользовались своей свободой. Не было случая, чтобы кто-то нас обидел. Да и родители были совершенно спокойны за нас, за нашу безопасность. Плавать я научился быстро, вернее, научили. Однажды мама отпустила меня на речку под присмотром соседки. Она-то и научила меня плавать. Подхватила меня и заплыла подальше. А потом просто оставила меня бороться со стихией самостоятельно. Так и поплыл, не тонуть же. И никакой обиды на неё. Только спасибо за науку. Маме, конечно, тоже ни гу-гу, мужчина всё-таки. Вскоре мы получили государственную жилплощадь. Адрес - улица Советская, центральная улица города. К школе теперь намного ближе. И вообще всё близко. Магазины, кинотеатры, клубы - рукой подать, были бы деньги.
Большой двор семей не пятьдесят. Фасадом на улицу смотрит двухэтажный дом. Въезд во двор как по тоннелю в конце которого две двери, одна - налево, другая- направо и лестницы на второй этаж. Во дворе же одноэтажные строения со множеством квартир, три подвальных помещения. Там тоже люди живут. Квартиры поделены. В каждой живут по две-три семьи. Маленький коридорчик. У каждой семьи отдельный вход из коридора в свою комнату. Все удобства в дальнем конце двора. Вода в колонке во дворе. Мы получили комнату метров четырнадцать квадратных. Чуть больше трёх метров на человека. Здесь всё - спальня-стиральня-умывальня и едальня ( столовая по-русски). Есть печка, топили углём и дровами, а топливо хранили в подвале. Но это зимой, чтоб тепло было. Еду готовили на кирогазе, это что-то наподобие примуса. Мы варили в коридоре. Обитали здесь три семьи. Самые близкие соседи за стеной. Нас отделяла глухая дверь, так и жили за дверью. Напротив жила семья по-больше. У них было две комнаты. В общем, три семьи - русские, армяне и евреи. За все годы мы не разу не ругались и помогали друг другу как могли. Был у нас кот Ромео. Когда я приходил из школы, он встречал меня, вскакивал на стул и от радости вращался как юла. Верный друг. Однажды мамы принесла мне щенка, он спал в коридоре и никому не мешал. Ромео дружил с собачкой и охранял её. Однажды к нашему порогу подошёл большой пёс, дворняга. Пытался забрать кусок у щенка. Ромео вцепился в пёсью морду, только клочья шерсти полетели и незванный гость еле ноги унёс. Вообще в нашей маленькой комнате кипела разнообразная и интересная жизнь. У меня жили шелкопряды, это такие большие белые червяки. Кормил я их листьями акации. Потом черви заворачивались в коконы. Когда вылетает бабочка, коконы распускаются в шёлковую нить. У нас было два окна с большими широкими подоконниками. Там у меня была ферма с жёлтыми цыплятами. До возраста взрослых кур они не дожили у меня на подоконнике, мало места совсем, вот и пришлось отдать их в хорошие руки.
Мама, Нина и Тамилла спали все вместе на одной кровати. Я же спал на деревяном топчане. Посреди комнаты стоял стол. Над ним не длинном проводе висела электрическая лампочка без абажура. Здесь мы ели, играли,делали уроки. И никто никому не мешал.
Во дворе обитало много мальчишек и девчонок. Мы устраивали театральные представления, ходили на ходулях, до темна играли в прятки и войнушку. Все были счастливы. Конец войны. Победу мы встретили в первый год возвращения из эвакуации. Конечно, радость и ликование людей не передать. По прошествии довольно длительного времени не пересечении главных улиц были повешены предатели и фашисты. Их приговорили к смертной казни за издевательства над людьми во время окупации города. Присутсвовало много, очень много людей. Зрелище страшное. Их казнили и они висели два дня для всеобщего обозрения. Такое не забывается.
В нашем дворе жизнь кипела, дни были наполнены событиями. В начале нашего двора был большой подвал овощной базы. По мере созревания овощей во двор на больших грузовиках завозили то капусту, то огурцы, то помидоры, то арбузы. Чаще грузчиками были женщины. Мы с радостью встречали машины и предлагали свою помощь. Грузчики благодарили нас, смеялись  и одаривали нас тем, что грузили. В подвале солили овощи, а потом отправляли в магазины.
Город пострадал сильно, был почти разрушен. Пленные немцы ещё долго работали, восстанавливали и строили новые здания.  Не далеко от нашего двора был пустырь и на его месте открыли рынок, деревяные навесы и даже крытый павильон. Иногда мы подрабатывали - брали ведро воды, кружку и бежали на базар. Там мы спасали от жажды продавцов, они давали нас несколько копеек и угощали тем,чем торговали. Копеек!!! Да нам этих копеек хватало на всё - кино десять копеек  за детский билет и самое дорогое мороженое за двадцать, а можно и за семь копеек полакомиться.
Нина продолжала работать в торговом порту. После ночной смены она приходила рано утром, подходила к моему топчану и ещё не сняв телогрейку, подставляла мне мне правый карман и говорила: " Сенюшенька, а что у меня в кармане?" Я запускал руку в карман и находил там то шоколадку, то конфету. Потом она поворачивалась левым боком. В другом кармане я находил что-то вкусненькое. Это всё она подворовывала в порту из американских так называемых подарков, доставляемым к нам из-за океана. Ой, как она рисковала ради меня.
Мама работала в цехе по производству пирожков, она варила в больших котлах мясо, печёнку. Потом перекручивала это на мясорубке, так готовилась начинка для пирожков. Пирожок стоил четыре копейки. Иногда Нина после основной работы нанималась продавать пирожки прямо на улице. Я сопровождал её. Видя мои голодные глаза, она скармливала мне парочку пирожков, как же это было вкусно. Женщинам, которые варили мясо, разрешали бесплатно брать домой кости и бульон. Мама приносила это варево, заправляла капустой, картошкой, овощами, которые были и мы ели борщ. Мамин борщ был очень вкусным. В городе были маслобойни - это где из семечек вырабатывают подсолнечное масло. Из отходов после отжатия семечек делали макуху. Это большие, спрессованные диски. Макухой кормили  свиней и коров. Когда мы проходили мимо маслобойни, то разживались макухой и с удовольствием её ели. Макуху нам выбрасывали рабочие. Мы знали все её сорта. 
В городе была небольшая фабрика по изготовлению кирзовых сапог и рабочей одежды. Эти фабрички назывались артелями. После войны надо было одеть народ. Эти артели просуществовали довольно долго, где-то годков пятнадцать после победы. Моя мама работала продавцом в артели, где точали кирзачи. Она сидела в будке, такой вот небольшой киоск, и продавала сапоги. Я приносил ей товар в мешке, довольно большом и нелёгком. С доставкой на лошадях были проблемы. Транспорта не хватало. Не сидеть же без товара. В киоске не густо- в кармане пусто.  Трудись, курилка. Да чем только мама не торговала. Не далеко от судостроительного завода из киоска торговала вафлями, конфетами, всякой снедью и водкой. Водкой торговали на разлив. Хочешь, пятьдесят грам, хочешь - сто. Закусон скромный, чаще всего вафля. Иногда мама подравнивала штучные вафли, обрезала края и подкармливала меня. Торговала мама и пивом из бочки прямо на центральной улице. Конечно, пивом она меня не угощала. Нечего выращивать алкоголика. Зато пивные дрожжи мы пили. Не очень вкусно, но сытно и многих спасали от болезней лёгких.
Базар продолжал быть для меня одним из любимых мест. Нина иногда брала меня и мы шагали за очередной вкусностью. Самое вкусное - это торт-наполеон, испечённый дома. Его продавали женщины, которые сами пекли торты. Нина покупала мне большой кусок у тёти, которую мы знали. Она была очень чистоплотной, нам нравилась, а торт нам нравился ещё больше.
Вскоре Нина получила комнату с отоплением и общими с другими жильцами удобствами. Ей выделил жильё портовый профсоюз за многолетнюю службу. Теперь мы жили в нашей комнате втроём. Всё равно, почти каждый день она приходила к нам. Когда случалось, что я простужался, заболевал, Нина забирала меня к себе. Тогда мы ещё долгие годы не знали что такое телевизор, слушали радио. Зато, уходя на работу, она оставляла большую эмалированную миску до краёв наполненную апельсинами. Где она брала это сокровище я не знаю. Да и не задумывался, а  просто наслаждался угощением.
Постепенно в магазинах стали появляться все необходимые продукты. Прямо в доме, у входа к нам во двор открылся рыбный магазин.
Какой рыбы там только не было, даже живая! Чёрная икра в бочках. Конечно, далеко не всем это было по карману. Зато цены на небольшую копчёную рыбку были доступны. Не помню названия этих рыбёшек, но было очень вкусно.
Летом детей вывозили в пионерские лагеря. Первоклассников и до пятнадцатилетнего возраста. Они  функционировали всё лето. Было три очереди заезда по 26 дней. Благо, что юг Украины, тепло на протяжении всего лета. Лагеря устраивали в деревенсих школах, недалеко от реки, вокруг живописная природа и сады. За лето могли отдохнуть много тысяч ребят. По приезде в лагерь детей взвешивали, по окончании смены детей взвешивали опять. Считалось, что чем больше веса ты набрал, тем лучше и успешнее отдохнул. Кормили, конечно, не разносолами, но очень сытно и вкусно. Поварихи жалели детей, мы были послевоенные дети или дети войны. Это особое поколение людей. Все работники лагеря постоянно жили с нами. Они берегли, охраняли нас, придумывали развлечения, мы ходили в походы, купались в речке каждый день. Целый день мы были в движении, проходили спортивные соревнования даже с другими лагерями. Ко всему обязательный дневной сон. В общем строгий режим и все беспрекословно подчинялись этим правилам. Было весело. Путёвки для меня приносила Нина. Профсоюз выделял ей путёвки на все три сезона не смотря на то, что я был её племянником.
Однажды, она пошла просить очередную путёвку. Я ожидал во дворе. Новый председатель профсоюза отказал ей и много пожалел об этом. Она вышла, я увидел, что Нина не в себе. Села рядом и мы стали чего-то ждать. Вдруг из двери показался председатель профсоюза порта. Нина подхватила свою кирзовую сумку, в которой почему-то была кастрюля, подбежала к представителю власти и стала колотить его неотмашь этой сумкой. Он был небольшого роста и значительно слабее её. Досталось, бедному, под первое число. Избитый, он еле убежал с поля побоища. Из окон наблюдали все работники и пришедшие на приём. Я видел как люди хохотали, не слышал, что говорили, конечно, но видел хорошо. Это было то ещё зрелище! Профсоюзный бог не побежал жаловаться. Стыдно. А путёвку для меня Нина получила немедленно. В порту её уважали и любили. Ещё до войны, когда мне только исполниловь три года, мама иногда привозила меня в порт к Нине. Охрана отдавала мне честь и говорила: " Начальник порта прибыл". Об этом мне рассказывала мама. Её через проходную не пропускали, она ожидала меня в буфете на территории порта. Я уже хорошо ориентировался и знал куда идти. До причала была прямая дорожка.
В каждом районе города был клуб, а то и не один. Недалеко от моего дома их было четыре. Кружки по интересам: вокальный, драматический, духовой оркестр, шахматы, в общем всё, душа пожелает. Одно из самых лучших зданий, сохранившихся с довоенных времён было отдано под дворец пионеров. Я пошёл в ближайший клуб. Клуб небольшой, но с концертным залом и сценой. На этом же квартале было два кинотеатра, один напротив, другой - через дорогу. Я выбрал духовой оркестр. Руководили кружками высокообразованные  профессионалы. Духовым кружком руководил музыкант из оркестра городской филармонии. Я получил тубо-бас. Не знаю, почему мне его дали. Я был чуть выше этого баса. Притащил инструмент домой и он занял полкомнаты. Мама сказала - попроси что-нибудь по-меньше, иначе я не разрешу тебе приносить это чудо домой. Я выпросил и мне дали баритон. Мне нравилось учиться играть в оркестре. Со временем мы стали играть в драматическом театре, в фойе. Играли мы перед началом киносеанса и после его окончания. Люди с удовольствием слушали нашу игру и даже танцевали. В то время я пересмотрел все спектакли наших и приезжих артистов. Это безценный подарок, который я получил и который очевидно сформировал меня как человека и в дальнейшем как музыканта. Иногда мы играли на похоронах. Я не очень это любил, но нам за это платили. А в это время это было немало иметь карманные деньги, да и родителей не надо было напрягать своими мелкими запросами. Заработал и пользуйся. Тогда я увлекался шахматами, посещал драмкружок. Наш руководитель поставил оперу "Запорожец за Дунаем". Женские и мужские роли исполняли взрослые певцы с великолепными голосами. Костюмы и декорации были сделаны и сшиты  силами и руками руководителей и участников. Клубам предоставлялись и материалы, и оборудование. Всё было самое лучшее, что существовало в те далёкие времена. У меня была роль негритёнка. Когда я выходил на сцену, то Карась, главный персонаж оперы произносил: " Такэ малэ, а вже чёрнэ" ( такой маленький, а уже чёрный) и добавлял:" Що з нэго будэ колы вырастэ?" ( что из него получится, когда вырастет?) Зал взрывался гомерическим хохотом. Роль удалась. Всем было хорошо. Нас поздравляли и каждый участник получил денежную премию в конверте. Не помню сколько там было, но для меня это была внушительная сумма.  После премьеры мы много раз выступали с этим спектаклем.
 Ко всему я ещё фотографировал. У меня был Кодак с пластинами. Фотоапаратов с плёнками  мы ещё не видели. Заряжал и вынимал пластины я под кроватью чтобы не засветить. Проявлял ночью в темноте, вернее при красном свете. Условия аховые. Долго на этом поприще не продержался. Была у меня и другая страсть. Я рисовал, рисовал с малых лет. В восемь, за несколько минут я мог набросать карандашом изображение человека , который например, зашёл к нам в гости ненадолго. Я пошёл во Дворец пионеров в кружок изобразительного искусства, но мне там почему-то не понравилось. Я стал рисовать дома. Комната наша была удивительно светлая. Я стал даже писать маслом. Сам подрамники мастерил, натягивал холсты, грунтовал и работал иногда без перерыва до восьми часов. Меня никто не отвлекал от моего занятия. Сейчас я удивляюсь, как я мог всё мастерить да ещё и подручными средствами. Как и что у меня получалось, не представляю. Зато помню свой первый заработок в пятьдесят рублей. Ого, какие деньжищи. Думаю, что я должен был стать художником, однако, не судьба. Больновато маленько, но я благодарен судьбе за это. Правда, слова и мысли благодарности  завертелись в моём мозгу спустя многие десятилетия. Тогда, после войны, из Москвы ездили по городам Союза в поисках талантливых детей. В наш Дворец приехал такой представитель, нашёл парнишку. На меня показали те же пацаны. Он пришёл к нам и предложил маме отдать меня на учёбу в Москву при полном государственном обеспечении. Это был представитель Студии Грекова. Мама отказалась отпустить меня. Причины не объяснялись, да и ладно. Что такое Студия Грекова объяснять не надо. Это воспоминание, как сон. Не удивляйтесь, сейчас я благодарен своей маме. Почему? Это очень длинная история и я не хочу об этом больше вспоминать.
Безусловно, я продолжал рисовать. В основном карандашом. Иногда акварель. Конечно, каждый, кто читает эту писанину, думает: " А всё ли было так хорошо и безмятежно?" Да, было весело, жизнь полнилась событиями и дома и на улице, всё крутилось и вращалось безостановочно, как на карусели. Сидели мы только на уроках, всё остальное - круговерть.
Был антисемизм и на бытовом уровне. Происходило что-то страшное в высоких политических кругах. Но мы этого не понимали. На оскорбления я всегда отвечал кулаком и очень весомо, не давал себя в обиду. Семей, где обсуждали национальности, было не много. Люди прошли ад войны, пережили страшное горе. Почти в каждой семье потеряли родных. Люди были добрее. Не до жиру - быть бы живу. В нашем районе жила женщина по имени Дора, еврейка Дорочка,  а ещё мы называли её Доротея Девернон. Она была тронутая умом, но совершенно безобидная и добрая. Она пережила войну в оккупационном Николаеве.  Дора бродила по улицам, подходила к немцам и говорила:" Я жидам, дай мне пушкам". Даже фашисты её не трогали, что-то их удерживало, ведь всех евреев расстреляли, а её оставили. Теперь она заходила в любую квартиру и её не гнали. Дора иногда и у нас ночевала, сидя на стуле. Её подкармливали и никогда не гнали. Она даже не знала у кого сегодня ночевала, у русских ли, евреев или армян. Невозможно перечислить национальности людей, живших в Советском Союзе. Марна праця - напрасный труд. А добро существовало да с годами вывелось.
Не думай, что мы только и делали, что гоняли по улицам. Мы очень много читали. Я думаю, что мы- самый читающий народ в мире. Может кто-то думает иначе, так на здоровье. Часто мы читали запоем. Книг было мало, где-то доставали, передавали друг другу. Иногда нужно было вернуть книгу на следующий день, а в лучшем случае послезавтра. Я, бывало, читал всю ночь под одеялом, освещая страницу фонариком. К десяти годам я уже прочёл Мопассана. Фильмы о войне смотрели по несколько раз. Помню фильм "Радуга".  Смотрел и плакал. Ну, а на "Тарзана" или на "Путёвку а жизнь" надо было хорошо потолкаться, чтобы купить билет. Напротив нашего дома, через дорогу часто располагался цирк шапито. Часто, потому что цирк приезжал в наш город два-три раза в год. Я видел все представления. Это было просто. Подходишь и просишь любого взрослого провести с собой. Чаще почему-то просили мужчин - дяденька, проведите, пожалуйста меня. Со взрослыми нас пропускали без билета. Впервые в жизни я увидел здесь мотогонки по вертикальной стене. Классное, захватывающее зрелище. Жаль, быстро заканчивалось, а за это выступление надо было платить самому.
С Толей мы были почти одного возраста, но в школе он был на класс ниже меня. С ним мы дружили и придумывали разные занятия, чтобы стать сильными. Мы обы были небольшого роста, но он выглядел крепче меня, сбитышь такой. Где-то в подвале мы нашли атлетические гири по шестнадцать и тридцать два килограмма. Такая гиря называется двойник. Притащили их в конец двора и стали тренироваться. Никто из взрослых не сказал нам, что это не занятие для нашего возраста. Нам тогда было лет по двенадцать. Из соседнего двора в наш выходило окно квартиры. Там жил дядька, он всегда появлялся в окне и руководил нашими занятиями. Нам очень хотелось быть сильными и скоро мы уже свободно могли выжать гирю двойник, а с меньшей гирей мы просто игрались. Подбрасывали такую гирю, закручивали и ловили за ручку.
 Лето на юге Украины тёплое и долгое. Целые дни мы проводили на Буге. Яхтклую был классно оборудован - мостики, дорожки для плавания, десятиметровая вышка. Мы плавали, набирали километраж. Скоро я уже переплывал Буг, а это почти два километра в одну сторону. Загорали, засыпая на песке. Солнце тогда было ласковое. Воду пили прямо из реки, заплывая метров пятьдесят от берега. Еду мы с собой не брали. За забором яхтклуба росли шелковицы. Мы ели вкусные, крупные ягоды, когда хотелось есть. Конечно рыбачили на простую удочку. Улов приносили домой, нам поподались бычки и другая мелкая рыбёшка. Став постарше, я уже не отправлялся в лагерь на всё лето. Хотелось быть дома со своими друзьями, да и заняться было чем, а главное, никакого надзора, свобода. Плавать всякими стилями нас не учили. Плавал я не очень быстро, но был вынослив, хорошо нырял.
Расскажу, что однажды ещё в пионерском лагере. Мы возвращались с похода. Время перед обедом. Наш вожатый разрешил нам искупаться в реке тем более, что мы шли по берегу и пройти мимо нашего пляжа просто не могли. Там уже купались ребята из младших отрядов. Здесь же был причал для моторных лодок и малых катеров. Причал - это просто деревянный мостик, в конце его была затопленная баржа. Старшие ныряли с причала. Вдруг я увидел мальчишку малого. Произошло всё как-то мгновенно - он прыгнул в другую сторону затопленной баржи и исчез. Я среагировал моментально, даже не вскрикнув, нырнул за ним вслед. Это и спасло пацана. Промедли я несколько секунд и его нырок закончился бы трагедией. Половина его туловища прошла вовнутрь сквозь илюминатор. Осталось только свести ноги вместе и всё, конец. Я успел схватить его за ноги и едва вытащил его оттуда. Поднял  его сразу на поверхность, толкая и поднимая над водой я притащил его на берег. Никто из взрослых мне не помог, или это был шок, или никто не понял, что произошло. Думаю, что второе. Через мгновение всё стало понятно. Мальчика привели в чувство, он почти не наглотался воды. Всё произошло быстро и благополучно закончилось. Вечером меня вызвали к начальнице лагеря. К моему удивлению она спросила, как это произошло, что я чуть не утонул. Я был удивлён вопросом и ответил, что никогда ещё не тонул.  Я был ещё очень мал, чтобы разбираться во взрослых интригах. Много позже я понял, что начальство пыталось скрыть случившееся, но выбрало не лучший путь, задавая дурацкие вопросы. Вскоре её сменил новый директор.  Мальчишка, которого я спас, ходил за мной до конца смены, держась за мои штаны и повторял:" Сеничка, Сеничка, Сеничка". В воскресенье приехали его родители, благодарили до бесконечности и пытались что-то подарить, но я отказался. Я ведь мужчина! По воскресеньям у нас был родительский день. Меня посещала Нина, а кто же ещё?! Я очень ждал этой встречи и наслождался привезёнными вкуснощами. Я очень любил Нину и это было взаимно.
Весна, приближался конец учебного года, я заканчивал седьмой класс. Однажды, Нина и мама были приглашены на свадьбу. Кто женился не знаю, но на следующий день мы с сестрой услышали интересный рассказ. К маме и Нине подошёл морской офицер, золотая звезда героя на груди. Протянул руку, назвал своё имя и фамилию. Они назвались своей девичьей фамилией. Услышав это, офицер с волнением спросил: "Люська ваш брат?" Так называли моего дяди Лейзера его друзья однополчане. Женщины закивали, заволновались. Оказалось, что этот офицер Дмитрий, дружил с дядей. Служили они на флоте в Севастополе. И только спустя пять лет после победы на фашистами мои родители и дядина семья узнали где и как погиб наш дядя и их брат Люзя. Дяди Люзина семья получила извещение "без вести пропавший" ещё до конца войны. Рассказ Дмитрия потряс всех. Наш дядя погиб геройски. Он был командиром тральщика. Они, все трольщики, выводили эскадру Черноморского флота в открытое море. Все бухты и выход в море были заминированы немцами. Работа тральщика - очищать проход кораблям, уничтожать мины. На этот раз времени совсем не было, поступила команда идти по минному полю. Команде приказали покинуть тральщики, остаться только командирам корабля и главному механику. Ни один моряк не покинул судно. Команды выстроились по бортам, запели и тральщики один за другим заходили на мины и взрывались, а идущие сзади проходили уже над затонувшими судами. Дмитрий в это время нёс службу на крупном корабле. Эскадра двинулась в открытое море, проходя по проходу, проложенному тральщиками. Дмитрий сказал, что помнит последние слова дяди Люзи, услышанные по связи. Мама и Нина плакали, а офицер  несколько раз повторил эти слова: "Я погибаю за русский народ и за еврейскую нацию".  Морякам, похороненным на дне Чёрного моря, поставлен памятник славы на Северной стороне города Севастополя. Там нет фамилий. Думаю, что погибших было много. Вечная им память и слава!
Дмитрий оказался в Николаеве потому, что его катер,охранявший границу государства на Чёрном море,  требовал ремонта, а судоремонтный завод был здесь, на реке Ингул. Дмитрий был командиром корабля и потому провёл несколько месяцев в нашем городе. Сам он был родом из Ялты. Там жила его семья и мама.  Он часто заходил к нам, приносил что-то из еды. Мама накрывала на стол, за обедом беседовали. Он много интересного рассказывал о войне.
В нашей семье стоял вопрос, куда мне дальше идти учиться. Мама настаивала, чтобы я пошёл в техникум и побыстрее стал самостоятельным. Я упирался, как мог, но мама победила. В пылу гнева даже огрела меня веником. И я поплёлся сдавать экзамены в строительный техникум. Ой, как я не хотел этого! Тянул с подачей документов до последнего дня, делал вид, что готовлюсь к экзаманам. Сам себе думал: - а, ну, его. Сдам на тройку и меня не возьмут.  Но каждый человек имеет своё"Я". Да и стыдно было перед родными, близкими и друзьями выглядеть олухом. Математику я знал хорошо и экзамены сдал на отлично. Получилось даже выше проходного балла. Вывесили списки принятых в техникум. Зрение у меня отличное и фамилия не заковыристая, начинается с четвёртой буквы алфавита. Должна быть где-то в начале списка. Да и произносится легко. Вполне нормально звучавшая - Грунин. В романе "Порт Артур" есть герой, мой полный тёзка - матрос Семён Грунин, историческая личность. Из списка моя фамилия исчезла в невидомому напрями ( в неизвестном направлении). А может быть секретарша печатала да пропустила. Пошёл узнавать. Нет, всё верно, не исчезла моя фамилия, а просто не попала в список. Ну и как же это понимать? Я вижу фамилии ребят, которые сдавали экзамены вместе со мной.  Они получили оценки намного ниже моих и еле дотянули до проходного балла. Что же я скажу дома? Трудно представить, что будет с моими близкими. Но деваться некуда, новость озвучена. Все в шоке. Вечером того же дня к нам пришёл дядя Дмитрий. У него в Николаеве никого не было кроме нас. Он для нас и мы для него стали родными. Мама рассказала ему о случившемся. На следующий день утром он пришёл к нам в парадной форме, взял меня за руку и  ни слова не говоря потащил меня в техникум пешим ходом. Зашли в техникум, большой холл, старинное здание, не пострадавшее во время войны. Широкие лестницы не второй этаж. Дворец. Пошли прямым ходом в приёмную директора. Секретарша пытается нас остановить, да куда там. Дмитрий ногой открывает дверь и мы влетаем в кабинет директора. Директор вскакивает с кресла, он пигмей по сравнению с Дмитрием. Как сейчас помню,что его фамилия была Шубин. Он даже рта не раскрыл, только лицо искривилось в испуге. Я сжался в комок и спрятался за спину моряка офицера. Кортик, форма, звезда героя Советского Союза. Тогда это приводило в чувство любого негодяя.  А перед нами и был таков.  То, что и как выдал ему дядя Дмитрий, я озвучить не решаюсь. Мы вернулись домой, отошли от возбуждения. Мама успокоилась. А через несколько дней мы получили письмо из техникума. Меня пригласили приступать к занятиям и поздравляли с успешной сдачей экзаменов. Вот так. Как всё дело было я понял много позже. Внедрения антисемитизма на государственном уровне сверху происходило с довольно ощутимой скоростью. Наверное мы, мальцы, стали больше это понимать и ощущать. Но ещё не вечер! Итак, прощай, школа,а с детством расставаться ещё не хочется. Мне было всего тринадцать с половиной, куда мне ещё во взрослую жизнь. Упираюсь, а она наступает и скоро грянет.
Я опять самый маленький в группе и на всём первом курсе. Самые молодые ребята здесь шестнадцатилетние и старше. В моей группе пятеро мальчишек, это со мной вместе. Остальные двадцать- девчонки. Четыре года учёбы впереди. Полный курс общеобразовательной школы плюс специальность. Первый курс заполнен общими предметами больше и в дополнение - мастерские. Сверлим, пилим, строгаем разные железки. Вручную делаем ножёвки по металлу и всякую другую дребедень. Не буду даже на этом останавливаться. Тогда это было скучно, а сейчас это даже представить себе невозможно. В техникуме меня вступили в комсомол. Куда деваться? Да, забыл сказать, что директора Шубина вскоре схоронили. С дядей Дмитрием попрощались. Он приглашал нас в гости к себе, в Ялту. Да куда там?! Больше мы с ним никогда не встречались, а память о нём осталась.
Прошёл первый учебный год. Мальчишки из моей группы уже не явились на занятия - всех призвали в армию, они были намного старше меня. Неужели буду один на развод в девичьем монастыре? Нет, немного разбавили. В группу пришёл Николай в гимнастёрке, он воевал в последние два года войны до победы. Ко мне относился хорошо, общался на равных, как со взрослым. Прибавилось работы - чертежи, специальные предметы. Дома приходилось делить стол со всеми обитателями. Сестра училась в пед. институте. Часто она занималась у нас с соучениками. Приходил даже один парень, намного старше остальных. Всех его родных фашисты расстреляли и его там расстреливали, но взрослые столкнули его и он чудом остался живым. Ночью выполз из под трупов, добрался до какой-то хаты. Так всю войну его прятала у себя украинская семья. Дома становилось тесновато, зато было весело. Особенно смешно, когда сестра с друзьями учила английский. Я старался не мешать, боялся, что меня выгонят на улицу. Меня распирало от смеха когда они произносили слово три. Учили языкам очень плохо, методика преподавания такая, чтобы учить ничего не давая. Это была государственная политика. Я учил немецкий. Тоже политика - учить язык своего врага. Знаю и помню всего несколько слов, а ведь столько лет учил этот язык. Говорить? Что вы, это же фантастика.
В техникуме мои дела движутся хорошо. Меня теперь знают многие, здороваются. Подрядили меня куда-то в комитет комсомола. Что я там делал, до сих пор секрет, не усёк. А вот рисовал я много. Во-первых раз в две недели в техникуме выпускалась громадная стенгазета и вывешивалась в холле не центральной стене. Заходишь и всё видишь. Здорово.
Во всех учебных заведениях работали военруки. Велись лекции по военному делу. Изучали винтовку какого-то допотопного года. Когда военрук заходил, то дежурный по техникуму подавал команду - Смирно! и докладывал что происходит и что случилось в техникуме, приложив руку к козырьку фуражки, то есть, отдавая честь. По стойке смирно стояли все без исключения: студнты, учителя и даже директор, если находились здесь в данный момент. По окончанию доклада давалась команда - Вольно!
Наши преподаватели уже знали, что я рисую и я получал заказы написать портрет учёного из той области науки, которую они преподавали. Мне выдавали большие листы ватмана ( бумага для чертижей), карандаши и деньги для покупки необходимого. Я добросовестно выполнял свою работу. Скоро все аудитории техникума были увешаны моими работами. Преподаватели вставляли их под стекло в рамки и благодарили меня.
В конце второго курса я уже умел легко исправлять бытовую технику. Это были простые предметы - утюг, розетка, выключатель. Конечно, не компьютер или видио, до них ещё далеко, даже слов таких не знали. Наш факультет назывался Строительные, дорожные машины и оборудование. Звучит довольно серьёзно. И готовили нас к работе очень серьёзно и профессионально по тому времени. В то время мы не только не знали того, что знают теперь даже дети, но  и представить себе не могли, что такое вообще может быть.
Закурил я в тринадцать.  Первое время, мать меня гоняла, но вскоре смирилась. Через много десятилетий я понял, наконец, что это была одна из самых больших ошибок в моей жизни. С водкой я познакомился уже на втором курсе. Наш учитель истории вернулся с войны с ранением, прихрамывал при ходбье. Недалеко от техникума работал буфет. В конце занятий  он брал меня и моего однокурсника Николая и мы шли в буфет. Он угощал нас, заказывал водку и бутерброды. Случалось это не часто, в привычку это не вошло. Тогда ещё долгие годы продолжали продавать водку на разлив. Опасность стать алкоголиком у меня была реальная. Учился я хорошо, получал стипендию. Деньги я отдавал маме, а она уже что-то выдавала на карманные расходы.
В Николаеве зимой почти не бывает снега, а если выпал,то тут же и таял. Но было довольно холодно и сыро. Ещё Пушкин, будучи в Николаева, сказал: "Летом песочница, а зимой чернильница". Это правда, лето очень жаркое и часто бывают сильные ветры и песчаные бури. Однажды зимой, Нина, увидев меня на остановке трамвая, очень расстроилась. Я стоял и дрожал от холода. На мне была вельветовая курточка без подкладки, туфли, просящие кушать и неизменная фуражка. Тогда каждый мужчина и мальчишка носили фуражки. Где-то Нина купила бобрик - материал, похожий не шерсть бобра. Через пару дней мне сшили "московку"(полупальто)  тёмно-зелёного цвета с воротником. Теперь я щеголял в куртке и новых туфлях.
Что касается отдыха, то не помню, чтобы собирались компании. Наверное, ещё не было условий для таких развлечений.  Летом танцы на летних площадках, зимой  в клубных фойе. Что такое ночные клубы мы не знали. В одиннадцать часов все танцульки закрывались. Собирались мы по три-четыре человека, играли в карты, домино, слушали музыку. После войны по рукам ходили записи на круглых плёнках песен Лещенко, Козина. Их прослушивали на потефонах, другой техники не было. Это была нелегальная продукция. С довоенных времён у некоторых сохранились пластинки с записями классической музыки и песен. При встречах мы никогда не рассуждали о политике и не интересовались ею. Информацию мы черпали  из газет и радио. Что такое телевизор мы ещё не знали. Мы получали информацию, которую мы должны были знать и не более того. Слишком много рассуждать было опасно. Некоторые, после дружеского застолья уже больше не появлялись на работе, а в каком-то дворе к утру исчезала целая семья. "Мовчи та дыш" - молчи и дыши. Может быть где-то в Москве, люди и знали больше. Побывал и я в столице. Меня пригласила тётя Хана - старшая из детей папиных родителей. У тёти Ханы были три дочери и сын. Жили они в подмосковье, в деревне Красково. Одна из девочек тёти Ханы работала в летнем пионерском лагере. Она взяла меня туда на отдых и я замечательно провёл время на природе в лесу. Красота.
В Москве я встретился с отцом. Он там жил и работал. Я приехал к нему домой, а его дома не оказалось. У него уже была другая семья, девочка, лет восьми и совсем крошечный мальчик. Я вышел на улицу и прогуливаясь, ожидал отца. Когда он появился, я сразу его узнал. Он как-то приезжал в Николаев. Был он совершенно седой ещё с довоенных времён, после отсидки в КГБ. Он обрадовался моему приезду, проводил со мной много времени. Вместе мы ходили на футбол, в цирк. У него дома я впервые увидел телевизор. Экран, сантиметров двадцать на пятнадцать ( может и того меньше), а перед экраном на подставке большая круглая линза. Увиденное не произвело на меня большого впечатления и не вызвало желания сидеть и смотреть передачи. Это было лето пятьдесят второго года двадцатого века. У отца я не оставался ночевать, уезжал в Красково. Однажды приехав, я застал его спящим, а около кровати валялись две пустые бутылки из-под водки. Да, плохо дело.  А ведь был он на очень ответственной работе и занимал высокую должность. Однажды,беседуя со мной, сказал: " Давай с тобой удерём". Тогда я ещё не мог понять, что он имел в виду. До меня это дошло много лет спустя. Каким образом он смог бы это осуществить, я не знаю. Думаю, что даже мысли такие тогда были фантастикой.
Я до этой поездки был совсем маленького роста и вдруг за одно лето мой рост достиг ста семидесяти пяти сантиметров, а нога стала сорок второго размера. В таких параметрах я и остался на всю оставшуюся жизнь.
Время летит. Пятьдесят третий. Начало марта. Тепло. Закончились занятия в техникуме. Не успел я ещё пересечь скверик, раздалось правительственное сообщение. Я услышал его потому, что рядом было общежитие и окна открыты. Умер И.В.Сталин, вождь и отец всех народов, говорил Берия. Не знаю почему, но у меня это сообщение не вызвало чувства горя, сожаления или радости. Мы были  патриотами тогда, сейчас и остались таковыми на все времена. Я верил и чтил имя дедушки Ленина, на призыв В борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы! я солютовал и отвечал: "Всегда готов!". Что произошло со мной и почему в этот момент все мои чувства были заторможены напрочь, я не понял. А в стране всё замерло, застыло как по взмаху волшебной палочки, чтобы потом взорваться безумным горем или безумной радостью. Это был проснувшийся вулкан. Только и витал в воздухе вопрос "что будет дальше?" А дальше было уже кому решать. Наверху уже поделили власть.  Трудитесь дальше, остальное не вашего ума дело. Раковая опухоль бездарной власти разросталась метостазами по стране.
Я продолжал учиться. После экзаменов нас направили на практику в другие города. Проезд за счёт государства, сохранялась стипендия, которую нам переводили по почте. Меня направили в Севастополь  в строительный трест. Был определён в бригаду монтажников. В основном монтировали секционные подъёмники на объектах жилищного строительства. Бригада из четырёх человек, работа не из лёгких, но не каторжная. Такие подъёмники использовались для подачи материалов на верхние этажи строящегося здания.  В один из выходных я познакомился с парнем из Ленинградского строительного института. Он проходил практику в этом же управлении. Однажды мы решили прогуляться в Ялту. Финансами особенно не располагали, добирались попутками. Где-то нас подвозили, где-то двигались пешим ходом. Молодые, сил хоть отбавляй да и задора - с головой. Пол вечер прибыли в Ялту. Кинулись на поиски ночёвки. Увы, никто нас не ждал и особенно не выслушивали. В гостиницу даже не пытались поселиться. Переночевали в скверике на скамейке. Утром что-то перекусили, двинулись к морю. Впервые в жизни я увидел пляж для голых. Туда мы не попали - пляж платный, а смотреть - стыдно. Мы просто искупались в море и двинулись в обратный путь. Наше маленькое путешествие запомнилось на всю жизнь.
В Севастополе я встретился с папиным братом Давидом. Он был немного младше отца, предпоследний из братьев. Жил Давид  в Севастополе постоянно, как-то даже ночевал у него.  Он был молодой, гулял напрополую. Особой радости от общения у меня не было. Давид много рассказывал, звал меня с собой погулять, не стеснялся. Я же был просто малый недотёпа тогда и на подвиги идти был не готов. В общем, он оставил меня в покое, поняв, что я ему не сообщник. Виделись потом несколько раз и на этом всё и закончилось.
Помню, у меня было в кармане денег немного только на какой-нибудь бутерброд. Зашёл я в буфет купить поесть и задумался, что же я смогу оплатить. Смотрю, мужики пиво пьют и закусывают маслинами. Слышал я об этом фрукте, но никогда не пробовал. Говорили, что очень вкусно, особенно греческие в масле. Смотрю, не дорого да такие красивые, чёрные, большие. Взял на пробу сто грамм, булочку и мороженое. Маслины в этом наборе были самые дорогие. Вышел, присел на камушен, приготовился насладиться. Взял одну маслину в рот, раскусил  и с отвращением выплюнул, вся еда в урну полетела. Чуть не заплакал. Остался голодным, в кармане ни гроша, а стипендия толбко завтра. Конечно, выжил. Потом получил даже зарплату. Красота.
Главный механик рассказывал мне о Севастополе, о войне. Но это отдельное повествование.  До сих пор я благодарен всем, с кем встретился там, всем ребятам из бригады, где я проходил практику. Хорошая, добрая память.
В стране, на самом верху, происходит что-то невообразимое. Кого-то ставят руководить, потом быстро спихивают, появляется другой и тоже исчезает. Идёт селекция. Всё одно, кто знает? По мне, так я лично ничего не понимаю. Только чувствую и ощущую, что жить становится тяжелее, чем при Отце Народов Сталине.
Продолжаю учиться, немного рисую. Уже почти два года занимаюсь в секции классической борьбы. Живём мы в той же комнатке. Сестра закончила институт и её направили работать в город Очаков, к самому Чёрному морю, в пятидесяти километрах от Николаева. Город стоит как раз между Николаевым и Одессой. Она теперь учитель математики в старших классах.
Получить другое, лучшее жильё безперспективно. Город строится, но нам квартира не светит. Вдвоём, конечно стало посвободней. Хотелось бы лучших условий, но, увы.
Тамилла вскоре вышла замуж. Никакой такой свадьбы не было. Отметили по-семейному. Гурий - морской офицер. Служить начал на флоте ещё во время войны. Родителей у него не было, взяли его на  корабль юнгой, это как сын полка.
Летом в каникулы я приезжал к ним в гости. С Гурием мы дружили, он хорошо относился ко мне. Мы вместе рыбачили, ловили крабов. Тогда в море было много рыбы. Ловили на самодур, это леска с десятком крючков и разноцветными пёрышками. Сидим на сваях и дёргаем удочку вверх, опускаем опять, леска всё время под водой.  Вытаскиваем несколько пузанков, это маленькая рыбёшка, аж просвечивается на солнце.  Улов тут же складывали в кастрюлю  и присыпали солью. Приходили домой, а рыбка уже съедобная, малосольная. Иногда попадалась скумбрия. Черноморская скумбрия, её называли качалочкой потому что она не плоская, а круглая. Её тоже присаливают, а через несколько часов можно наслаждаться вкуснятиной. Этой рыбы уже давно нет в Чёрном море, полько воспоминания и остались.
Преддипломная практика. Меня и ещё пятнадцать парней и девчат отправляют в город  Днепропетровск. Трудились мы на заводе железобетонных изделий - железобетонные плиты, балки. Там же при заводе делали бетон. Завозили цемент, гравий, песок и вручную на тачках подвозили к бетономешалке, загружали, а там уже всё это перемешивалось в отправлялось в основной цех. На растворном узле работали женщины, меня определили к ним в помощь. Работа просто каторжная. Лопатой загружаешь тачку и катишь её к бетономешалке. Женщины меня жалели. Я загружал песок. Тяжело, но лопатой набирать песок легче, чем гравий. Жили мы все в общежитии недалеко от завода. С работы приходил полумёртвый. Мальчишки жили в одной комнате, девчонки - в другой. Кухня на всех одна. Девочки готовили, а мы питались в столовой и покупали что-нибудь в магазине. Тогда появилась  колбаса из конины. Ели, что по-дешевле. В выходные выползали в центр города. Красивый город Днепропетровск. Громадный, шикарный центральный проспект впечатляет. Река, набережная, городской пляж. Мы не купались, а только наслаждались видами города.  С практики мы ничего полезного не вынесли. Допотопное оборудование, ручная тяжёлая работа. Опять же я младше всех был.  Девочки наши уже были молодые женщины. Частенько мы заставали их где-то по углам с чужими парнями. Природа брала своё.  Да они нас и не стеснялись, а на меня, малолетку и внимания даже не обращали.
По приезду домой мы получили дипломные задания и руководителя, который будет контролировать  работу студента над дипломным проектом. Мне вручили дипломное задание - спроектировать подъёмный кран на железнодорожном ходу. Назывался такой кран "Дерек". В техникуме было специальное место, аудитория со всеми инструментами и принадлежностями для изготовления чертижей. Работать над проектом надо было именно здесь. Дома работать не разрешалось. Подозревали, что дома тебе могут помогать чертить, можно было делать только писменную работу и расчёты.
Я приходил в техникум, садился за рабочее место и если появлялся кто-то из руководителей, я делал вид, что усиленно тружусь. Своего руководителя я видел два-три раза за всё время подготовки. Помощи от него было как от козла молока. Девчонки всегда просили меня что-то начертить, что-то исправить. Я циркулировал между станков и оказывал посильную скорую помощь. Работал я быстро и очень аккуратно. Это было известно всем, вот и просили. Свои же чертежи я делал дома на общем столе. Слишком свободолюбивый, за что чуть было не поплатился. Мой руководитель игнорировал меня, а я его. Он просто ничего не делал, а за дипломника получал хорошие денежки. Скоро защита диплома и я был готов. Защита всегда проходит в мае. Состав комиссии обычно очень представительный. Приглашают руководителей предприятий. В общем, собирается внушительная аудитория. Проходит это мероприятие не в один день, растягивается на неделю потому,что много выпускников.
Пришло время подумать об экипировке. Нужно быть прилично одетым. Нужно всё - с головы до ног, только новая фуражка не нужна. Я должен быть одет в приличный достойный молодого спациалиста костюм, красивые туфли и, конечно, при галстуке. Такая огромная проблема для меня, все эти обновки стоили огромных денег. Помощь подоспела от Тамиллы. Она полностью меня одела и обула. Помню, сшили мне красивый серый костюм. Одели с иголочки.
В назначенное время я явился в техникум. Особого волнения не испытывал. Защита проходила легко, на вопросы отвечал не задумываясь долго. Удар получил оттуда, откуда и следовало ожидать. Мой руководитель ещё до защиты донёс, что я его не слушал, работал над проектом дома и он не имел возможности контролировать меня. Этот дурень меня не подставил, но наказал себя. Спасло меня то, что все преподаватели хорошо относились ко мне, знали на что я способен.  Мне по секрету рассказали об этом после защиты.  Руководителя тоже  спросили почему же он сразу не доложил, не принял меры. Здесь он и прокололся. Да ладно, всё хорошо, что хорошо кончается. После защиты я, не задерживаясь, двинулся домой и вдруг грянул гром, пошёл дождь и лил как из ведра. У нас это часто случается, особенно в мае. Конечно, лимузина не наблюдалось, до трамвая далеко, а дождь прошёл как шквал и быстро закончился. Я даже не имел возможности спрятаться.  Дороги и тротуары превратились в речушки, воды по колено. Когда я подходил к дому, выглянуло солнце. До нитки промокший, я зашёл в дом, с потолка течёт вода и падают куски штукатурки, а мама подставляет вёдра и кастрюли, чтобы спасти квартиру от наводнения. На столе стоит громадный букет цветов и ни пострадавший потолок, ни испорченный костюм не  омрачили праздника и настроения. Главное сделано, а остальное всё поправимо.
Через несколько дней нам вручили дипломы и нагрудные значки. Оставалось получить направление на работу. В те времена распределяли выпускников в разные города и республики Советского Союза. Церемония очень серьёзная. Были вывешены списки возможных мест работы. На комиссии предлагались несколько возможных городов, различные строительные тресты, был выбор, хотя на обдумывание не давали много времени. У меня была возможность остаться в Николаеве.  Информации о работе совсем не было - куда ехать, что делать, какая должность? Я уже не припомню, что мне предлагали, но восторга эти предложения не вызвали. Каждого из нас уговаривали, рисовали красивые картины будущего. Отказаться от направления было невозможно, по закону надо отрабатывать затраченные средства  на моё образование. Что душой кривить, обошёлся я государству в копеечку! В конце концов я выбрал Казахстан, город Чимкент, что в переводе на русский "Зелёный город". Вернее, строительный трест в Чимкенте, а что уж там предложат - большой вопрос. Направление в этот город получил и парень из другой группы, ну вот и попутчик есть. Эту новость я нёс домой не бегом, а медленно и с опаской. Я понимал, что мои домашние встретят эту новость без восторга, торжествующей радости не предвидится, счастливых возгласов и танцев не последует. Надо же, дитя отправляют на целину. Это были годы поднятия новых земель в Казахстане, очередная горбуха Никиты- кукурузника.
Ну, что ж, новость озвучена, ничего другого не будет, надо ехать. Вскоре я получил направление, деньги на проезд и подъёмные. Подъёмные - это деньги на первое время для обустройства и питания. Эти деньги выделяются организацией, которая приглашает на работу. По закону выпускник должен был отработать три года и лишь потом сам решать свою судьбу, в противном случае применялись санкции, ожидались большие неприятности. Не помню как провёл оставшееся время перед отъездом. Собираться не трудно. Вещей у меня было "как кот наплакал" - фибровый чемоданчик и всё остальное - на мне. Провожали меня  мои родные спокойно, без слёз.  Трагедии не было, ведь всех выпускников высших и средних учебных заведений ждала эта учать. Нужно отработать, закон - есть закон.
Объявляют посадку на поезд. Недолгое прощание и в путь, а путь предстоит далёкий. Поезд тронулся, медленно пополз, набирая скорость.
Поезд в мою самостоятельную жизнь.