Шизофрен

     ШИЗОФРЕН

     По ТВ сообщили, что крупный федеральный чиновник арестован при получении миллионной взятки. Я невольно насторожился – теперь придут ко мне брать меня с поличным. Впрочем, отлегло: мне никогда не давали взяток – ни дензнаками, ни натурой, не говоря уже о моей «нефедеральной» должности. Но ощущение опасности осталось. В новостях сообщили о наезде пьяного водителя на автобусную остановку, в итоге – семь  трупов. Я поежился, хотя сегодня я никуда не ездил. Да и не мог я куда-либо ездить:  – у меня не то что машины, водительских прав никогда не было. Даже если и обзаведусь ими, их сразу же отнимут, ибо напьюсь и сделаю аварию с человеческими жертвами.
     По телевизору показали растерзанную девушку, брошенную в парке. Диктор сказал, что смерть наступила накануне. Я запсиховал – разве не я был вчера в том парке? Я распахнул окно, чтобы глотнуть воздуха. Впрочем... – уже неделю я не выхожу из дома и пытаюсь собрать свои мысли. Но беда в том, что все они – стадо уродцев:  кишат и зловонят, вот и приходится целыми днями сидеть у телевизора, как будто именно там приготовлен для меня десерт ответов.
     Увы: все,  что мне удаётся – это примерять на себя людские поражения, как другие примеряют на себя чужие победы. И в этом смысле для оживленного ТВ-населения я важная находка: им удобно делать из меня счастливого обывателя или готовить по программе гражданской обороны. Я же податлив: позволяю им копаться в моих душевных  кишках, и они лучше меня знают мои нужды. Это они так думают. Изучают они меня или свою идею меня – не важно: их зарплаты независимо заоблачны.
     Поэтому вопрос – кого они из меня делают – совсем не праздный. У них там в телевизоре полная кондиция и ажур. Гладкие, ладные, умные, вызывающе красивые, молодые и обольстительные. В интернете и на экране смакуют их похождения, красочные романы, гульбища, скандалы, разъезды, дома, дачи, машины, наряды и драгоценности. И вот эти отборные баловни усваивают себе право окружать меня и тыкать в меня пальцами.
     Рвань!
     Они волокут меня на разбор. И я послушен и доверчив. Я верю им, потому что они убедительны, и я невольно, на уровне рефлекса отвечаю их мечтам и призывам.
     Это началось сразу после моего увольнения – попал под гребенку оптимизации и теперь хлебаю сплошную пессимизацию.То и другое созвучно асенизации. Да, я  – нечистоты, и скоро месяц, как мысль эта живёт во мне и цветёт. Я пачкаю их пейзаж, за что меня следует откачать и вывести за пределы людского сообщества – туда, где смрад и распад.
     Допустим, бороться – встать, например, на учёт безработных, но это означает – уйти в небытие и запереться, чтобы облегчить им работу. Никто ведь не будет хлопотать о моем воскресении. Но и сидеть нельзя: давить на газ и одновременно на тормоз взрывоопасно.
     Вдобавок утреннее могучее вдохновение. В таких случаях  быстро одеться и звонить Тосе, моей животной подруге. Когда по животному делу она принимает меня, то всегда обижается, что я редкий гость. Однажды так и  сказала – лучше вообще не приходить, чем так. Это в теории, но на деле – лучше редко, чем вообще никак. Мое вдохновение животной природы, и у него свой порядок: я это знаю, ибо совершив рутину, я испытываю редкостное отвращение – и хочется поскорее бежать, как от места, где наблевал.
     В магазине купил бутылку водки и два пива. Прошлый раз паёк был тот же и она сказала, что безденежье меня не оправдывает и если это повторится, она меня не пустит и вообще уйдёт к другому.
     Что такое другой?
     Тот, кто покупает шампанское и цветы.
     За те слова я должны унизить ее, поэтому снова – водка и пиво.
     При выходе из магазина я набрел на прилавок с пирогами. Вспомнилось – я не завтракал. Я выбрал банку газировки и толстый гамбургер, который упаковали в большой бумажный пакет.
     Слюна била ключом, но руки почему-то дрожали, пока я, сидя на скамейке возле уличного кафе, разоблачал его и открывал банку. Потом я сложил пустую банку в пакет и сунул все это в урну.
     Шагов двадцать я сделал, когда сзади прогремел мощный взрыв. Я обернулся: взорванная урна, лом тел, кровь, вопли. В панике я завернул в первый же переулок и заспешил короткими перебежками. Погони не было, но была уверенность, что причастен был именно я. Правда, не получалось вспомнить, откуда у меня взялась взрывчатка.
     Я не ошибся: впускать к себе Тося не желала в виду водки и пива. Я настаивал и выходило мерзко. Она уступила. Животное своё дело я выполнил, и она сказала, чтобы я больше не звонил и не  приходил.
     Другой? Отлично! Пусть теперь он блюет.
     Покидая животный мой приют, я все ещё размышлял над обстоятельствами взрыва. У подъезда волновалась толпа и полиция. Какая-то тётка кинулась ко мне и с надрывом исторгла – это он!
     Щелкнули наручники...
     Уже неделю я в сизо и основательно приуныл. Я думал, офицер с моей помощью быстро раскрутит это дело, получит повышение, и семья его сможет съездить на море. Кажется, он смотрел на меня с любопытством. Хотя в данный момент его все ещё интересовало: где я достал взрывчатку?
     В гараже – там у меня мастерская.
     Мы проверили: у вас нет ни машины и гаража нет.
     В гараже товарища.
     Мы проверили – адрес вымышленный как и товарищ.
     Ошибся – с кем не бывает.
     Допустим... А знания по химии?
     Скачал из интернета.
     Назовите плотность тротила или его формулу.
     Я не теоретик.
     Настоящий подрывник уже взят. А могли раньше, если бы не вы.
     Я пожал плечами, тем более что протокола допроса он не вёл.
     А вас посадят.
     Наконец-то!
     Я действительно обрадовался, так как деньги мои были на исходе.
     Своим враньём вы покрывали опасного преступника.
     Он вдруг посмотрел на меня с каким-то особым участием. Наверно он был человечен – офицер.
     До суда вы свободны.
     Я хотел было рассказать ему,что я и есть тот самый опасный преступник, каких свет не видел - и насильник, и маньяк, и вор...
     Советую побывать у врачей, сказал он, и мой исповедный задор внезапно обмяк.
     Невозможность помочь следователю легла на душу тяжким грузом – и здесь оказался я на обочине. Я протекал как дом, в котором потушили пожар. Из меня делали маргинала, а я не подыграл и не оправдал надежд. Я стрелянный патрон.
     Захотелось развеяться с животной моей подругой, что хорошо бы проделать это, как и всегда, именно утром. Очень живо представилось, как приду к Тосе с шампанским и цветами. Осталось только собрать мешочек красивых слов, от которых сам давно уж отвык. Её руки – в свои и буду перебирать ожерелье слов, и она не выдержит и заплачет из-за их красоты. Животное дело отойдёт на второй план, уступив место идее свадьбы. Захотелось быть нежным облаком или хотя бы комком ваты.
     Ночь моя прошла как в кинозале – столь увлекателен был сон. Но горький финал взорвал радужные своды грёз. И было больно, я задыхался под их обломками, просыпаясь.
     Еле дождался девяти и сразу начал звонить. Нет, не Тосе я звонил, а офицеру. Я кричал, что боюсь за себя и за Тосю. Почему боюсь? Что убью её. Я умолял его срочно приехать. По ходу ожидания мне странно думалось: у одних есть свой врач, адвокат, шофёр или финансист, а у меня свой следователь.
     Когда он вошёл квартиру, я сразу пустился рассказывать ему мой сон во всех ярких его деталях: как, плененный могучим Эросом, звонил ей, как по пути купил шампанского и цветов, как по дороге подбирал камешки слов, чтобы сложить мозаику моего любовного признания.
     Но она решительно все отвергла, она сказала, что я опоздал и предложение поступило от другого. Я ощутил безбрежное облегчение, и чтобы выразить это удивительное состояние внешним жестом, взялся за её шею.
     Рассказ окончился, а с ним отступил и мой болезненный страх. Он это заметил.
     Успокоились?
     Я собирался ответить, но он отвлёкся, задерживая на чем-то взгляд. Я проследил – он поднял с пола бумажную иконку.
     Вы разве верующий?
     Нет, это Тося – дала мне на прощание. Или сам взял...
     Когда дала?
     Я замялся.
     Не знаю. Вчера её не было. Мистика...
     Я любовался Девой Марией и её мальчиком, и старался  понять, почему я не знал прежде этой красоты – такой трогательной и такой нежной.
     А с окраины доносились обрывки фраз: патрульную машину... оперативную группу... адрес... срочно... жду.
     Я смотрел на иконку, а в голове крутилась горестная мысль – почему я так далёк, так безнадёжно далёк.
     Послушайте, офицер, мы можем сейчас съездить туда?
     Зачем?
     Мне неловко – я обижал её. Но теперь это в прошлом – хочу повиниться. А вы гарантом.
     Зазвонила его мобила. А я думал о том, что сначала устроиться бы на работу и затем повести её в ресторан, чтобы там затеплить вечерний свет и вечернюю музыку.
     Он подошёл ко мне
     Едем? К ней? - спросил я.
     Не вижу смысла. Она задушена.
     Кем?!
     Там бутылка водки, пиво, стакан. Везде отпечатки ваших пальцев. Будет лучше, если вы поедете со мной.
     Куда?
     Куда вы так стремились. Но сначала – в больницу.

     Запись в журнале дежурной медсестры. «Больной поступил в сумеречном состоянии. Когда нянечка нечаянно смахнула со столика его иконку, набросился на неё. Санитары и укол аминазина. 3 кубика.»