Чего ему от нас было надо? Взгляд с другой стороны

Больше года я о нём не вспоминал – не до того было. Я пребывал в эйфории, у меня была новая взрослая жизнь, восторг от собственной крутизны, свободы и перспектив. Стадионов наша группа пока не собирали, но это пока. Мне и не нужны были сейчас стадионы. У меня была любовь. Любимое дело, любимые друзья, любимая Катя/Котёнок/Котейка. С неё-то все и началось.

Мы лежали на старом диване в обнимку и болтали обо всём на свете. Диван стоял в одной из шестнадцати комнат огромной коммуналки на бульваре, бульвар тянулся от Манежа до Новой Голландии, в Манеже шла какая-то модная выставка, в Голландии бобры строили запруду, в окне мелькали то чайки то голуби, а Катюня была такая тёплая, родная, смешная, любимая, что у меня перехватывало дыхание.

– Жень, когда ты перестал верить в Деда Мороза? – Спросила меня вдруг самая замечательная девочка на свете. Моя первая, моя единственная девочка, потому как не считать же отношениями случайный поцелуй с одноклассницей за пыльном занавесом актового зала.

– Не помню. Лет в семь, наверное. Дедом в тот год был сосед дядя Петя. Жарко ему было в костюме и вообще неловко и муторно, он очень потел и в какой-то миг утёрся рукавом бутафорской шубы, сбив набок и шапку и бороду. Что смеёшься? У меня тогда может шок был, правда жизни обрушилась на меня, потрясённый, я ревел белугой. Почему ты про Деда Мороза вспомнила? Не сезон вроде.

– Наткнулась вчера в кладовке на коробку с игрушками и Морозом из ваты. Знаешь, родители каждый год, даже когда я выросла, клали подарки под ёлку, и где-то во мне теплилась надежда, что это не они, а сказочный Дед с седой бородой, огромный, страшный и добрый приносит их тайно. А потом, когда умерла тётка, которой я никогда не видела и эта комната досталась мне, я переехала в неласковый город Питер и оказалась здесь совсем одна. Больше всего я хотела вернуться домой, просто вернуться домой, к маме и папе. Но вернуться так сразу было попросту невозможно - я же поехала покорять этот город. Новый год я встречала одна. Сердобольные соседи звали, но мне было неловко, страшно неловко, я сказалась больной и от меня отстали. Я поставила в вазу еловую лапу, послушала, как гремит на улице салют, укрылась с головой одеялом и уснула, надеясь, что утром обнаружу под своей «ёлкой» хоть какой, хоть самый завалящий, но подарок. А там даже пыли не было. И только тогда я окончательно поняла и смирилась с тем, что Деда Мороза не существует. Это был конец сказки и начало жизни. Я вдруг перестала бояться и принялась жить. Всё у меня более-менее наладилось, а потом я встретила тебя…

Я слушал её и думал, что несмотря на тот, десятилетней давности инцидент, до сих пор верю, что Дед Мороз существует. Только пришел он ко мне не зимой, а летом. Всё лето приходил и всегда не с пустыми руками. А я не оценил. То есть подарки-то взял, а «спасибо» сказать не удосужился. Мало того, я ещё и обругал его за эти самые подарки.

– А он ведь совсем не дед, знаешь ли. Он выглядит, как невысокий парень с янтарными искрами в глазах. На гитаре играет классно. Он ко мне все прошлое лето ходил с набитым до отказа мешком. И главным из них был волшебный пендель. Честно. Ой, Кать, кажется диван сейчас развалится! Вставай быстренько!

Катя успела, я тоже. Диван подождал, пока мы его покинем и эпично рухнул с тоненьких своих ножек на брюхо, подняв тучу пыли. Грузная его туша при падении буквально распалась на куски, но на такой случай у нас имелся план «Б» – мы давно запаслись матрасами, поскольку понимали – диванные дни сочтены.

Вынос дивана на помойку по частям занял у нас остаток вечера, потом мы часть ночи убирали пыль и грязь – Катюшка обожала чистоту и порядок, потом пили чай, потом стелили на полу, потом вылавливали соседского кота, забежавшего к нам в комнату, потом целовались до умопомрачения и только потом уснули, наконец, и мой летний Дед Мороз с Малой Садовой был забыт на целую неделю.

Через неделю мы с Катенькой разбирали письма и открытки её почившей родственницы, да будет земля ей пухом! Больше всего среди открыток было тех, что «С Новым Годом!» Дедов на них, само собой – пруд пруди, но ни один не походил на парня, вместо посоха таскавшего за собой стул. Он брал его в каком-то кафе поблизости с тем местом, где мы со Славкой пытались зарабатывать в качестве уличных музыкантов, ставил между нами, усаживался, отбирал у Славки гитару и играл, увлекая меня за собой. Как он играл! Я тянулся за ним изо всех сил, но сил не хватало, я страшно ему завидовал и ненавидел его и поклялся овладеть инструментом на таком же уровне, а может и покруче. Бесил он меня страшно. Год назад бесил. А теперь я был ему благодарен и, перебирая открытки, твердо решил найти его. По крайней мере попытаться.

Это оказалось не просто, но и не так, чтобы очень сложно. Я поговорил обо всём этом со Славкой, который за прошедший почти год так продвинулся в освоении инструмента, что если и не дотягивал в этом до Деда Мороза, то всех наших мог сделать однозначно. Я надеясь привлечь Славку к поискам, но он был уверен, что наш благодетель специально не оставил никаких хвостов, чтобы мы и попыток не делали его найти. С одной стороны, да, конечно, Дед Мороз и должен появляться из ниоткуда, подарки детишкам вручать и растворяться в пространстве без следа, но с другой – один-то хвост точно был.

Официант кафе, в котором парень одалживал стул, ничего, кроме имени, не знал. Даже не имени – первого слога этого самого имени. Хотя, поднапрягшись, вспомнил, что как-то краем уха слышал кусок разговора между гитаристом и его приятелем, зашедшими пообедать. И что-то там было про подвал у Стереокино. И то, что руки у нашего музыканта были не идеально отмыты от краски, вспомнил. И всё, собственно.

Я обошел все подвалы между Литейным и Маяковского. Реально – все. И не могу сказать, почему мне это было необходимо. В последнем из возможных я мгновенно понял, что попал туда – в подвале располагался какой-то клуб, но не суть важно. Важным было окно, нарисованное на стене вестибюля, или как это называется? За окном был тот самый мир, о котором нам все лето играл мой личный Дед Мороз. Зачем я на него наорал? С испугу – не иначе. Ничего ему от нас было не нужно – только нам от него.

– Вы кого-то ищите, молодой человек?

Рядом со мной стояла совершенно сногсшибательная женщина. Я был так занят нарисованным за окном миром, что не заметил её появления.

– Ника. Я могу его увидеть?

– Ника? – Переспросила она зачем-то. Я кивнул.

– Он болеет. К сожалению.

– Я бы с удовольствием его навестил, если у него не грипп, конечно, а то мне репетиции пропускать нельзя и Катейка...

Я мямлил и нёс фигню, а она смотрела на меня с недоумением и сочувствием.

– Как вас зовут, юноша?

– Евгений, – сказал я , стараясь выглядеть в её глазах хоть чуточку солидней.

– Очень приятно. Лариса. Думаю, его можно навестить. Сейчас я напишу вам адрес, Евгений, приёмные часы с семнадцати до двадцати.

Она взяла со стола маленький бумажный квадратик, написала на нём несколько слов и протянула мне. Адрес, корпус, отделение, палата…

– Так он в больнице?

– Да, он в больнице.

Что-то в ней было такое, напоминающее моего личного Деда Мороза. Я не понимал - что. Волшебное, печальное, странное. И я счел нужным в очередной раз испугаться.

– Не, в больницу я не поеду, мы же с ним едва знакомы, зачем я там буду мешать…

– Почему – мешать? Он бы порадовался.

Но я уже пятился к двери, вернув ей листок.

– Я потом, попозже, когда его выпишут приду, если позволите, – блеял я уже на ступенях.

– Вы можете не успеть, – кажется сказала она, но я толком не расслышал из-за закрывшейся двери.

Мне было неприятно знаться с тем типом, которым я был. Кате я рассказать о своих поисках не осмеливался – мне было стыдно. Я маялся и терпел недели три. Репетировал, выступал, колотил по своим барабанам, срывал аплодисменты, любил Катю, сооружал новый диван из досок с помойки и маялся, а потом таки рассказал Катеньке обо всём.

Она выслушала и сразу потащила меня на Невский, в подвал у Стереокино.

Ларисы не было. Оно и понятно – утро ещё, такие роскошные дамы на работу к десяти не ходят. Хорошенькая девочка-секретарша или как её там, сообщила мне, что готова помочь, если это в её силах. Я ответил, что мне, собственно, Лариса и не нужна, я хотел бы увидеть Ника. Но тут девочка ничем помочь не могла. Ник умер неделю назад.

И всё. Моё детство кончилось. Мой личный Дед Мороз был навсегда для меня потерян. И избыть перед ним вину, я мог только став со временем таким же вот Дедом Морозом. И начинать следовало с Катеньки. Что бы ни случилось, она каждый год будет находить подарки под ёлкой.

Я вышел во двор, где ждала меня Катя и впервые в жизни расплакался, как взрослый. Не для того, чтобы меня утешали расплакался, а от того, чтобы иметь возможность дышать.