Жили у бабуси

Стояла слякотная, дождливая, хмурая и промозглая прибалтийская осень 1954 года. Ещё не все последствия войны были прибраны и облагорожены в маленьком городке Калининградской области, но люди уже привыкли к мирному небу, приспособились зарабатывать на жизнь, кое-как устроились с жильем.

Весной цвели сады в Калининградской области. Особенно благоухали вишнёвые, осыпая раненую войной землю белым снегом лепестков, как бы напоминая этим людям, что жизнь продолжается, родятся дети, взрослеют школьники, воспоминания страшного времени притухают в памяти и счастливые минуты возвращаются на круги своя.
Тётя Женя была женщиной образованной, начитанной, почитающей незыблемые правила этикета. Причем эти правила были не из современного общества, а были почерпнуты давно, может ещё в другом веке кринолинов и губернаторских балов для дефиле подросших невест высшего общества.

И это не удивительно, что тётя Женя, как мы её тогда называли, сохранила все свои знания и привычки прошлого времени. А сегодня было не принято рассказывать людям о своём прошлом так подробно, чтобы кто-то мог догадаться, что предки тёти были далеки от пролетарского происхождения. Да и мы, школьники послевоенного времени, были приучены жить настоящим, маршировать под советские песни о победе, весне и мирном созидательном труде. А как бы эти воспоминания старших пригодились сейчас, если бы сохранилась отцовская тетрадка в коричневой обложке…

Тётя Женя в1954 году прошлого века уже вырастила двоих детей со своим мужем, который был не то председателем райисполкома, или первым секретарём райкома нашего маленького городка Славск.  Да и название городка как бы придумано было наспех, взамен немецкому Хайнрихсвальде, о котором нам в школе тоже не рассказывали. Ничего больше о друзьях моего отца не знаю, но вспоминаю их часто, потому что и в двадцать первом веке цветут в нашем саду и благоухают роскошные пионы и наливаются фиолетом спеющие сливы, которые отец привёз когда-то из сада своих друзей тёти Жени и дяди Саши Заседателевых.

А ещё отец привёз от них технологию домашнего виноделия, которая так проста и так легко применима дачниками, что мы до сих пор ею пользуемся. Долгими зимними вечерами у камина, пригубив ароматного домашнего вина из собственного урожая, мы снова вспоминаем тётю Женю и дядю Сашу.

Не знаю, кем была тётя Женя до войны, но я её знала, как замечательную хозяйку, которая всё успевала в доме, пока дядя Саша руководил на работе: и мебель переставить, и за скотиной прибраться, тогда почти все держали скот, чтобы продвигать «продовольственную программу». В кладовке у тёти Жени всегда были и варенье, и соленья, и сухофрукты, и окорочка водились. Но я запомнила, что они держали гусей, десятка два мне кажется. А это не простое дело вынянчить новое потомство гусиного стада. Чего только стоило уберечь едва покрытых детским жёлтеньким пушком новорожденных гусят от воды, в которую они так и хотят нырнуть.

Гуси, гуси, жили у бабуси Жени. И выпало им на долю страшное испытание, невиданное дотоле, но окончившееся без жертв и запомнившееся надолго не одному поколению людей. Кто прочитает о нём в моём рассказе, я уверена, расскажет про это своим детям и подросшим внукам.

Обычный субботний день, обычные домашние хлопоты. Постели поменять, ведь банный день. Полы помыть, ведь как после бани чаёвничать в пыльном доме. А в осенний хмурый вечер, для сохранения банного тепла в организме, и для неторопливой дружеской беседы за столом с друзьями, выпить по бокалу молодого, ещё не окрепшего вина, бужеле, как говорят французы, признанные мастера виноделия.
Тётя Женя, кроме всего прочего блистательно могла изъясняться по-французски, но тщательно скрывала это от посторонних. И только, когда приходили по субботам наши родители со всеми тремя детьми помыться в их благоустроенной ванной, она садилась за пианино и самозабвенно напевала песенку из репертуара Эдит Пиаф, этого парижского воробышка.

Сама тётя тоже походила на воробышка, который, искупавшись в луже, смешно стряхивал с себя крылышками остатки влаги. Она всё успевала, никогда ни на что не жаловалась, удивляла своей жизнерадостностью и выносливостью. Однажды в холодный день уходящего лета, когда родители вместе с тётей Женей и дядей Сашей приехали за нами в лагерь на берегу Балтийского моря, она одна из всей компании бесстрашно бросилась в море и проплыла не меньше километра, пока озябшие мужчины не заставили её выйти из воды.
Из всех этих отрывочных воспоминаний о людях, которые достойны весьма и весьма большей памяти, я делаю вывод, что наши родители с ними были очень хорошими друзьями.

Вот и тем субботним днём, ожидая мужа с работы, когда уже был готов обед, переставлена мебель, вазы наполнены осенними роскошными астрами из собственного сада, тётя решила проверить, не готово ли бужеле в очередной бутыли с вишнёвым суслом, чтобы вовремя отделить благородный напиток от косточки. И варенье из вишни тётя Женя всегда варила без косточки, чтобы долго хранилось и не вредило здоровью.

Сказано – сделано, а лучше подумала и сделала. Ведь лучше одно дело, чем десять минут болтовни о нём. Вино слито в новую емкость, запечатано гидрозатвором, а на пробу хватит и хрустального графинчика, который бережно хранит тётя Женя в память о своей бабушке по матери Ефросинье Никитичне из того самого прошлого века губернаторских балов.

Вспомнилась бабушка с её графинчиком, потом мама, папа, давно покинувшие Женю, потом вспомнилась далёкая мелодия из детства, когда Женю, девочкой приучали музицировать вечерами. Тетя Женя присела у пианино и дотронулась до клавиш, на минуту задумалась, потом оставила все воспоминания на вечер и пошла высыпать винную вишню на компостную яму в саду.
Погода стояла промозглая, накрапывал октябрьский осенний, такой надоедливый, перемежающийся со снегом дождь. И не хотелось задерживаться во дворе, а хотелось быстрее вернуться в домашнее тепло.

Долго, ли коротко ли, тётя вспомнила про своих взрослых гусей, купавшихся в речке, которая была и не речкой вовсе, а большим ручьем, очень подходившим для того, чтобы держать в хозяйстве водоплавающую птицу. И тётя Женя держала гусей, очень гордилась своим стадом и всех угощала по праздникам искусно зажаренным с яблоками гусем. И, конечно, бокалом уже созревшего терпкого, прохладного, сухого вишнёвого вина. Сладких вин тётя женя не любила. Считала их привилегией кисейных барышень.

«Теперь уж надо вернуть гусей домой с речки…»- подумала тётя и вышла из дома. То, что она увидела во дворе, лишило её дара речи. Да и не с кем было поделиться ужасом: все двадцать пять её прекрасных, белых, серых, красивых и ухоженных гусей лежали мёртвыми в своём собственном и тёти дворе.
- Боже мой! - воскликнула тётя Женя, обхватив голову ладонями, охая и покачиваясь из стороны в сторону, как над гробом любимого человека. Ещё страшнее ей стало, когда она подумала о том, что она скажет Саше, когда он вернётся с работы в другом городе, где он был в командировке целую неделю и должен был вернуться сегодня.

Ей некогда было разбираться в том, что случилось, и кто виноват. Надо было принимать решение немедленно и быстро. Как истинный почитатель и знаток русского языка, а ещё и собиратель русских поговорок, и фольклёрных выражений, она сразу вспомнила «с поганой овцы хоть шерсти клок». При чем тут овца, когда умерли её гуси, и при чем тут шерсти клок, когда у гусей не шерсть, а перо и пух весьма и весьма замечательный для подушек и перин, ей некогда было размышлять.
Тётя Женя изменила бы самой себе, если бы, отбросив сомнения, тут же не ощипала всех бедных двадцать пять своих гусей и не выбросила в тот же ручей, откуда они только что пришли и умерли все. Все до единого.
Если бы тётя Женя не так сильно была шокирована зрелищем погибшего стада любимых гусей, то она бы заметила, когда ощипанных гусей выбрасывала в ручей, неизвестно почему именно туда, она бы заметила, что винной вишни совсем нет на компостной яме в саду, через который протекала речка-ручей.

Вернувшись опечаленная с таких страшно необычных «похорон», тётя женя аккуратно упаковала пух и перо в домотканую наволочку, хранившуюся в доме как музейный экспонат в память об усадьбе всё той же бабушки Ефросиньи Никитичны, где дворовые девки «сами ткали, сами пряли, сами холсты отбеливали…».
Грусть и даже печаль объяла все мысли тёти Жени, но она всё-таки думала, что целая наволочка гусиного пуха и перьев, которые она запланировала превратить в подушки для внуков, немного её успокаивала. Ведь «экономика должна быть экономной», не к месту вспомнила тётя фразу из передовицы «Правды», которую любил читать вечерами Саша, а она, Женя использовала газету для растопки печей и никогда не читала, а только слушала Сашу, когда он говорил с ней и делился своими мыслями.

Ничего не придумав в своё оправдание, так как считала себя виновной в случившемся, тетя Женя продолжала хлопотать по хозяйству и совершенно была уверена в том, что сначала подготовит мужа: накормит, напоит, расспросит о его настроении и не случилось ли чего во время командировки, а уж потом…
Но события развивались стремительно, как на фронте. Муж Саша приехал из командировки раньше, чем ожидала тётя, да ещё и не один, а с моим отцом, потому что они вместе объезжали деревни и хутора района, проверяя торговые точки и собирая жалобы жителей по снабжению продовольствием. Мой отец работал председателем районного потребительского общества (Райпотребсоюз).
Надо сказать, что для безопасности тёти Жени, остававшейся в доме одной, дядя Саша вывел звонок на калитку двора. Дети их были уже взрослыми и жили в других городах со своими семьями.

Когда прозвенел звонок, и тётя Женя вышла во двор встречать мужа, события опять лишили её дара речи. Она только что хотела с улыбкой поздороваться с мужем и его спутником, когда на их лицах увидела сначала удивление, потом улыбку, потом хохот двух здоровых взрослых мужчин, которые забыли о приличиях, не поздоровались с хозяйкой, а хохотали, поджимая животы и не могли остановиться.
Тётя Женя могла только обернуться, чтобы увидеть важно выхаживающих своих гусей под предводительством вожака, но совершенно голых. От нахлынувших на тётю от этого зрелища чувств, она тоже рассмеялась до слёз. От радости, что гуси живы, от жалости к ним, что им холодно и от своей вины за то, что они пережили такую экзекуцию от неё.

Надо добавить, что тётя Женя была прекрасным рассказчиком анекдотов и юмористических историй. Она умела и посмеяться над собой, что доступно немногим и уж точно не всем рассказчикам.

Весь вечер был в их доме весёлым, сытным, музыкальным, добрым, дружественным, тёплым и незабываемым.

А гуси согрелись в своём курятнике под электрическими лампочками, отрезвели от съеденной на компостной яме винной вишни и скоро обросли новым пером и пухом.

Вот тебе и бужеле, вот тебе и экономная экономика. Это, наверное, единственный случай в мире, когда с гусей нащипали два «урожая» пуха и перьев. Может и пословица «ни пуха, ни пера» отсюда тоже имеет своё начало?

17.09.2019г.Тамара Осипова
Тольятти