Александр Македонский. Погибший замысел. Глава 45

      Глава 45

      Реквизировав у местного населения лошадей, Александр двинулся в центральные области Средней Азии и на четвёртый день подошёл к столице Согдианы Мараканде. Взятие города прошло легко, но Александру не пришлоь долго радоваться своему успеху: через два дня отправленный им за фуражом отряд македонян был атакован многотысячной ордой. На подмогу подвергшимся нападению были отправлены значительные силы во главе с самим царём Азии. Разбойников оттеснили, они укрылись на труднодоступной возвышенности. Александр повёл воинов в атаку — осаждённые ответили градом стрел. Одна, особо удачно пущенная, застряла в ноге царя. Рана был глубокая и очень болезненная.

      Гефестион помянул недобрым словом Аид, подъехал к любимому и побледнел: берцовая кость была сильно повреждена, её осколки причиняли раненому невыносимые муки.

      Плюнув на воинскую доблесть, сын Аминтора поспешил за уносимым с поля боя Александром. В памяти всплывали страшные часы допроса Филоты, в них тоже были обнажённые кости и искалеченное тело… «Проклятье сбывается, — думал про себя Гефестион. — Злом за зло, и неизвестно ещё, сколько его будет впереди».

      Александра уложили на стол, Главк осмотрел рану и нахмурился.

      — Что? Что скажешь, Главк? Ты ведь справишься? — допытывался Гефестион.

      — Постараюсь, хотя одним богам ведомо, что останется от кости после этих осколков. — Морщины на лице опытного лекаря не разглаживались.

      — Почему же одним богам? — превозмогая боль, попробовал пошутить Александр. — Ты тоже увидишь.

      — Ну да… — Главк хмыкнул и обратился к Гефестиону: — Ты здесь останешься?

      — Да, конечно.

      — Тогда примешь участие в жёстком интиме.

      По телу Гефестиона пробежала дрожь, картины дознания во Фраде всё ещё стояли перед глазами. Раненую ногу Александра тем временем прихватили ремнями, ещё один перекинули через тело, фиксируя его. Гефестион коротко вздохнул, обмотал тряпкой чубук и подошёл к Александру. По лицу царя пробегали тени беспокойства, сменявшие гримасы боли, он знал, что его ждёт: ведь Аристотель в своё время преподал ему много уроков в области медицины.

      — Ну давай, Ксандре, мужайся!

      Александр покорно открыл рот и зажал трубку зубами. Физические страдания по-прежнему искажали его лицо, но то, что он испытывал, было ничто по сравнению с тем, что только предстояло пережить. Гефестион навалился на родное тело, пальцы переплелись, глаза посмотрели в голубые очи.

      — Я начинаю, — глухо предупредил Главк.

      Гефестион почувствовал, как тело под ним дрогнуло, и прижался к нему изо всех сил. Пальцы Александра, раньше спокойно пожимавшие руки своего Патрокла, теперь сжались до побеления костяшек, трубка во рту лишала возможности говорить и кричать, и сын Аминтора только слышал нечленораздельное «ааа». Синие глаза продолжали смотреть в голубые, губы шептали, уговаривая:

      — Тихо, тихо! Сейчас больно — так надо, зато потом будет хорошо. — Главк продолжал возиться с ногой, вытаскивая мельчайшие осколки. На лбу Александра выступила испарина, в очах взбухли слёзы боли и побежали по вискам. — Спокойно, спокойно. Главк — отличный врач, он всё сделает. Ещё чуть-чуть, — призывал царя Азии не дёргаться Гефестион. Он хотел провести рукой по слипшимся волосам, которые, потемнев, стали почти каштановыми, он хотел смахнуть слёзы с висков и обтереть лоб — всё это говорили глаза, но руки сжимали руки, что есть силы вцепившиеся пальцами, тело, наваливаясь, гасило насколько могло конвульсии распластанного на врачебном столе сына Зевса.

      Ахилл тоже смотрел на своего Патрокла. «Удали эту боль, изгони страдание, а если это невозможно, не отходи и дай перетерпеть вместе с тобой. Я отвечаю за всё, то, что я сейчас мучусь, — моя стезя, я не могу иначе. Я завёл тебя сюда — но ты, ты! Просто будь рядом и помоги!» Но Гефестион мог помочь только Главку без помех исполнять свои обязанности. Ещё одна волна боли накрыла Александра с головой, голубые очи широко распахнулись — и в тот же миг их взгляд стал бессмысленным и расфокусированным. Веки безвольно закрылись.

      — Главк, он потерял сознание! — вскричал Гефестион.

      — Слава богам! — пробормотал лекарь. — Тут такое отвратительное входное отверстие…

      — Ты ведь всё сделаешь, он не будет хромать?

      — Дай мне сначала собрать что осталось, не говори под руку…

      Когда рана наконец была вычищена, промыта и перевязана, Александра отнесли на ложе и устроили на нём пострадавшую ногу, подложив под неё пару подушек, чтобы отлив крови уменьшил болевые ощущения.

      Гефестион всматривался в белое лицо. Скоро царь Азии пришёл в себя, вернувшееся сознание исторгло мучительный стон.

      — Слава Асклепию! Теперь только поправляться. — Казалось, Гефестион был измучен не меньше любимого.

      — Как там наши?

      — Полная победа, восемь тысяч порубили.

      — А… Больше половины осталось, их ведь за двадцать было, — прикинул в уме Александр, но раненая нога давала о себе знать, посылая всё новые и новые импульсы боли, и заставила забыть о ратном деле: — Аид её поглоти! Главк, у тебя есть что-нибудь, чем на время можно боль снять?

      — Есть, но там опий, — ответил эскулап. — Главное — не привыкнуть.

      — За это можешь быть спокоен. Когда я встану?

      — Не сегодня, не завтра и не послезавтра. По моему разумению, лучше всего через неделю, да ведь не усидишь…

      — Это точно… — И Александр опять застонал. — Давай же скорее твоё зелье! — Главк вышел, что-то ворча под нос, царь Азии проводил его долгим взглядом и обернулся к Гефестиону: — Теперь я на четверть кости меньше тебя любить буду…

      Гефестион устало улыбнулся:

      — Мне хватит.

      Вскоре Александра зашёл проведать Неарх, его оптимизм никакие испытания сломить не могли:

      — Гефестион, я тебя за дезертирство умыкну и оприходую, пока сын Зевса поменялся ролями с Прометеем и прикован к кровати. Аид побери, Александр, ты так соблазнителен! Твоя задранная нога так и приглашает познать твою задницу! Вот охромеешь и будешь мне за Гарпала.

      — Какие дерзкие замыслы! — Александр засмеялся, но смех прервал очередной болезненный стон, рана не отпускала, продолжала мучить и переводила мысли в другое русло: — Где этот Главк со своими травами? Я тут от своего ора подохну, покуда он готовит свои снадобья…

      — Дай ему прийти в себя! Представляю, сколько он выскреб из твоего костыля! А вот интересно: если позвать сюда Багоя и заказать ему танец, ты, смотря на его мастерство, возрадуешься или позавидуешь и перебьёшь ему его искусные лапки за то, что твои пока не в порядке?

      — Мне бы сейчас до тебя дотянуться… А, наконец-то! — Александр  увидел вошедшего Главка. — Принёс? Давай сюда! — раненый выпил приготовленное врачом и устало откинулся на подушки. — Ну идите, идите, дайте мне покряхтеть без помех…

      Сердце Гефестиона снова болезненно сжалось: точно так же Филота просил его выйти, чтобы, оставшись в одиночестве, не сдерживаться и дать волю своим собственным стенаниям.


      Вынужденную физическую неподвижность Александр компенсировал организационными мероприятиями: распоряжался о размещении гарнизонов македонян в населённых пунктах Согдианы, назначал в них градоначальников, налаживал коммуникации, изучал карты. В это же время к нему зачастили посольства кочевников. Скифы, массагеты, хорезмии, саки прибывали с богатыми дарами, предлагали царю Азии в жёны своих дочек (вероятно, были введены в заблуждение его гаремом), проводников для экспедиции к Гирканскому морю и военные союзы. Одни воевали с другими, другие — с третьими, и те, и другие, и третьи хотели видеть грозного царя всей Ойкумены и его храбрых воинов в своих рядах. Особенно прельщали кочевников великолепные осадные машины, ранее невиданные в этих краях: одни их размеры должны были приводить в ужас неприятеля — психологическая атака была степнякам не чужда. Александра соблазняли богатыми трофеями, но он быстро разобрался, что именно ему предлагают. Степью македоняне никогда не овладели бы: она могла принадлежать только кочевью, да и нужды в покорении бескрайних пастбищ у царя Азии не было. Тысячи и тысячи стадиев необжитых земель до Гирканского моря нельзя было контролировать организованной армии — её воинов просто-напросто хотели втянуть в междоусобицу, в межплеменные распри, загрести жар чужими руками. За дары Александр послов поблагодарил, наладку торговых связей и покупки лошадей и скота подтвердил, но от дочек, союзов и экспедиций отказался. Исследование Гирканского моря и покорение Понта были в его планах, но только после путешествия в Индию.

      Стояло лето, минуло три дня, неделя, десять дней после ранения Александра, он уже вставал и достаточно уверенно передвигался, хотя хромота ещё оставалась и повреждённая нога быстро утомлялась. Но на одном месте сын Зевса долго усидеть не мог. Его манил Яксарт*, омывающий Согдиану с востока, он хотел основать на его берегу Александрию Эсхату — «Крайнюю», форпост новой империи на северо-востоке.

------------------------------
      * Яксарт — совр. Сырдарья.
------------------------------

      Однако летом 329 года до н. э. этим планам не суждено было сбыться: когда всё уже было готово к отправке, пришла весть о том, что семь городов Согдианы восстали. Новости привели Александра в бешенство: одновременность вспыхнувших в городах бунтов не оставляла никаких сомнений в том, что всё было спланировано заранее. Всё коварство Спитамена открылось: он специально бросил македонянам трусливого Бесса, не способного повести за собой свободолюбивых согдийцев и бактрийцев, так как население сатрапий не доверяло узурпатору, в своё время назначенному Дарием и приходившемуся ему родственником, как не доверяло персам в частности и любым пришлым вообще. Расчёт Спитамена оправдался: бдительность Александра была усыплена — и он расплачивался за это: где осаждёнными, а где — и истребляемыми гарнизонами.

      Кипевшие города надо было утихомиривать. В Кирополь Александр направил Кратера, а сам огнём и мечом прошёлся по другим городам. С дерзкими повстанцами расправлялись быстро и без жалости, за погибших товарищей и серьёзное ранение царя македоняне мстили жестоко. За неделю бунт в пяти городах был подавлен, в шестом — близок к этому, стоял только Кирополь, Кратер в его усмирении не преуспел — Александр бросился на помощь неудачнику момента. Поначалу он не хотел разорять город, носивший имя великого царя: всё-таки его основал легендарный Кир, Александр видел его гробницу в Пасаргадах и с почтением склонял голову, памятуя о многочисленных подвигах великого воина. Но стены есть стены, а люди есть люди — если вторые укрываются за первыми, должно быть снесено всё. Участь Кирополя была решена — Александр бросился в атаку, как всегда оставив без внимания просьбу Гефестиона ограничиться только наблюдением и общим руководством.

      На этот раз собственная храбрость обошлась Александру дороже смелости при захвате разбойников, прятавшихся на труднодоступном холме полмесяца назад: метко запущенный из пращи камень угодил царю Азии в затылок — Александр упал замертво и несколько часов практически не подавал признаков жизни, только бившаяся на шее жилка говорила о том, что жизнь ещё теплится в теле.

      Македонян, узнавших о несчастье с сыном Зевса, уже ничто не могло остановить — жители города были истреблены поголовно, дома — сожжены, стены — разрушены.

      Гефестион, повёдший в бой четыре эскадрона, предоставил довершить разгром своим этерам, а сам поспешил к царю. Напрасно сын Аминтора бил любимого по щекам, молился богам, сыпал проклятиями и тиранил Главка: Александр не приходил в себя несколько часов и очнулся только к вечеру, но, как выяснилось, радоваться было рано. Просиявшие при виде заворочавшегося сына Зевса синие глаза налились изумлением, быстро перешедшим в тревогу с отчаянием пополам.

      — Гефа… — Александр был охвачен смятением, сын Аминтора прекрасно знал эти растерянные интонации и робость в голосе, как бы пытающемся нащупать, но не находящем почву.

      — Да, Ксандре, да! Ты был без сознания, ты очнулся.

      — Гефа, у меня глаза открыты?

      Гефестиона бросило в жар, сразу же сменившийся ледяным холодом.

      — Ксандре, да! Ты…

      — Я… — Александр поднял руки к лицу, его глаза на любимого не смотрели, руки приблизились и отдалились, раздвинули пальцы — и бессильно упали на ложе. Царь Азии устремил глаза вверх. — Гефа, я не вижу. Пятна, пятна… Чёрное… Гефа, мне страшно.

      Гефестион призвал на помощь всё своё самообладание, его голос звучал ласково, убедительно и видел в случившемся не трагедию, а временные трудности, хотя сердце было далеко от безоблачности:

      — Ну что ты испугался, малышка? Не паникуй!

      — Какая «малышка», — прервал Александр.

      — Настоящая! Сам посуди: глаза у тебя целы? Целы, с ними всё в порядке. Тебя здорово приложили по затылку, там сосудики какие-то сузились, там ушиб — это обыкновенное сотрясение.

      — Это у отца было сотрясение, но он-то видел… У меня мозги всмятку!

      — Как же всмятку? Ну пощупай! Кости целы. Несколько часов, в крайнем случае дней, пройдёт — и всё восстановится.

      — Ты сам-то в это веришь?

      Гефестион заставил себя рассмеяться:

      — Ты просто не видишь — и не можешь оценить. Вот прозреешь — и убедишься. Разве ты забыл, что Патрокл должен умереть раньше Ахилла, разве ты забыл, что Ахилла слепота не поразила? Только предначертанное свершится — и твои глаза это увидят.

      — Я не хочу умирать позже.

      — Это сделают мойры, даже боги бессильны перед ними — и ты не покушайся. — Гефестион положил голову на плечо Александра и переплёл его пальцы со своими. — Я тут, я никуда от тебя не уйду, и всё у тебя будет хорошо.

      — Кроме проклятья Филоты, — вздохнул Александр.

      Гефестион закусил губу и задержал дыхание, его возражение вышло сомнительным:

      — За конечное плата конечна. Ты уже расчёлся.

      Естественно, несмотря на свой уверенный тон, Гефестион страшно переживал. Медицина в этом случае была бессильна, приходилось лишь ждать и уповать на милость богов. Александра надо было отвлекать от тяжёлых дум любым способом — сын Аминтора плюнул на свою неприязнь и призвал Багоя.

      Войдя к Александру, евнух бросился на колени перед ложем.

      — Я здесь, повелитель. Можешь не волноваться: прорицатели дают благие прогнозы, ты прозреешь.

      — Ты здесь, Багой! — улыбнулся Александр. — Как же Гефестион тебя пустил?

      — Пустил, пустил, — проворчал сын Аминтора. — Чего для тебя не сделаешь! Он для тебя танцевал — ты это видел. Сейчас он устроит другое представление, сыграет тебе что-нибудь и споёт — будешь ублажать свой слух. — Гефестион сел на ложе рядом с Александром. — Ну, дай руку! Чувствуешь? — это я её целую. — Он поднёс к губам левую руку Александра. — А это Багой. — И ладони правой коснулись губы евнуха. — Будем тебя целовать и касаться, а ты будешь угадывать, кто это делает. В такую игру ты ещё не играл.

      — И даже глаза не надо завязывать, — вздохнул Александр.

      — Так пользуйся моментом. Когда зрение восстановится, такое уже не повторится.

      Александра ещё долго мутило, его преследовали сильнейшие головные боли, но пелена постепено спадала с его глаз. Зрение понемногу восстанавливалось, хотя и провалы в темноту были регулярны, но в конце концов всё вошло в норму.

      Гефестион возрадовался было, но злосчастный для Александра год приготовил ещё один пренеприятгый сюрприз. Вода в пересыхающих реках и мелеющих водоёмах была зловонна, Окс, как был, так и остаётся поныне одной из самых грязных рек в мире — Александр заболел дизентерией. Его мучили жестокая диарея и постоянная рвота. Главк заработал несколько седых прядей, когда его царственный пациент за один месяц пережил два тяжёлых ранения, а теперь страдал от ещё одной серьёзная хвори. Опытный лекарь боялся обезвоживания, Александр страшно исхудал. Неконтролируемость отправлений и злила его, и заливала лицо краской стыда. Он гнал Гефестиона, чтобы любимый неприглядными картинами не тяготился и зловонными миазмами не отравлялся, но Гефестион не уходил и однажды даже подкинул интересную идею:

      — А давай в твоём ложе посередине дырку выпилим, а под ней горшок поставим? Подумай, как удобно: делай когда хочешь сколько хочешь. И для омовений чудненько: просто руку подсунь.

      — Ты хотя бы не напоминай, — простонал Александр. — О, опять, проклятье! — И царь Азии страдальчески скривился.

      — Я же говорю. И ещё мне одна мысль в голову пришла, — невозмутимо продолжил Гефестион. — Если я тоже Александр, значит, я и сын Зевса… тоже. Мне для себя надо прокинезу потребовать — ты не возражаешь?

      Александр не мог не улыбнуться:

      — Ну да. С кого начнёшь?

      — С тебя, разумеется.

      О ферментных препаратах, сорбентах и противомикробных средствах в IV веке до нашей эры не знали, лечили царя Азии во многом наобум или проверенными народными средствами: отваром из гранатовых корок и прочим подобным. Это, конечно, сглаживало болезнь, но не ослабляло её кардинально. Однако всё на свете заканчивается, организм, ещё молодой и закалённый, излечивали природа и время, дизентерия понемногу отступила.


      Вздохнуть с облегчением царь Азии всё же не смог: миновали личные проблемы — наступили глобальные. Спитамен атаковал Мараканду и занял город. Александр заскрипел зубами и для того, чтобы выбить наглеца из согдийской столицы, послал две тысячи триста отборных воинов. Полторы тысячи пехотинцев и восемьсот всадников, прошедших огонь и воду и не знавшие поражений, отправились за головой бунтовщика. Узнав об их приближении, Спитамен отступил — македоняне погнались за ним, намереваясь схватить коварного разбойника во что бы то ни стало, но совершили непростительную ошибку: встретив в погоне кочевников-саков, перебили несколько десятков человек. Было ли это действие необдуманным, совершили ли его обозлённые вновь возобновившимся бунтом воины сознательно или Спитамен специально проложил дорогу отступления через расположение кочевников, осталось неизвестным, но саки, до этого мирные и нейтральные, свои настроения, конечно, поменяли — Спитамен моментально этим воспользовался, принял в свои ряды шесть сотен саков и ушёл уже со значительно усиленным отрядом к северным границам Согдианы. Македонян заманили в долину Политимета* — и грянула катастрофа.

------------------------------
      * Политимет — совр. Зеравшан (Зарафшан), река в Таджикистане и Узбекистане, ранее являлась притоком Амударьи.
------------------------------

      В незнакомой местности воины Александра ориентировались плохо, попали в засаду и были разгромлены наголову. Из двух тысяч трёхсот человек спаслось четыре десятка — узнав об этом, Александр пришёл в ужас и под страхом смертной казни запретил распространяться о случившемся. Он провёл бессонную ночь, его преследовали кошмарные видения, сердце болело, людей было невыносимо жалко. Цвет армии, закалённые, опытные, многие воевали с Александром с самого начала, с переправы через Геллеспонт, семь долгих лет — и обрели смерть на чужбине, в засаде диких варваров. «Последние ветераны, последние ветераны», — шептал Александр пересохшими губами. Страшная мысль посетила ум: под дланью сына Зевса была уже не та армия, с которой он вышел, в ней уже не было тех, кто воевал ещё с Филиппом. Несколько лет назад царь Азии обещал им, что через месяц они вернутся домой, но теперь даже тела их останутся здесь. Нити прошлого обрывались, и что-то медленно, но неумолимо оборвалось в душе. Люди не вернутся на родину — так и он сам, Александр, никогда не вернётся в Македонию? Сколько здесь надо будет гоняться за подлым Спитаменом, не придёт ли в случае его гибели кто-нибудь четвёртый, как за Дарием пришёл Бесс, а за Бессом — сам Спитамен? «Они у меня получат, клянусь Зевсом, они у меня получат!»

      Потрясение, перенесённое Александром, было не из тех, которые гасятся вином, — Согдиану залила кровь. Александр шёл со своей армией по ненавистной сатрапии от деревеньки к городку, от села к крепости и предавал всё мечу и огню. Население безжалостно вырезалось, дома жгли и сравнивали с землёй, беглецов отлавливали в песках на марше от поселения к поселению, входили в очередной город, истребляли его жителей, грабили, жгли и шли дальше. За короткое время было убито сто двадцать тысяч человек, Согдиана обезлюдела, но Спитамен ещё был жив, хотя и решил затаиться.

      Александр завершил карательный поход на берегу Яксарта и занялся тем, что хотел сделать ещё летом, — заложил Александрию Эсхату. Саки смотрели на македонян с левого берега реки, строительство им не нравилось: они видели в возводимом городе угрозу своей независимости. Чем более стройка подходила к завершению, тем чаще кочевники тревожили уже обосновывающихся на новом месте жителей обстрелами. После одной особо дерзкой и успешной акции Александр решил показать степнякам, кто здесь хозяин, и построил людей на правом берегу — с другого за македонянами наблюдали кочевники и осыпали пришельцев насмешками, задирая и оскорбляя людей Александра даже тогда, когда он повелел установить на берегу баллисты. Только когда на саков обрушился град дротиков, тяжёлых стрел и камней, саки поняли, что дело плохо, и развернули коней. Македоняне переправились через Яксарт, стали преследовать убегавших и положили на месте многих, но основной массе кочевников удалось скрыться. Гнаться за ними, углубляясь в степи, было равнозначно самоубийству — воины вернулись и ограничились усиленным боевым дежурством, охранявшим уже возведённые стены самой восточной Александрии.

      Продолжение выложено.