Пастух

 Овцы разбегаются.
— Ещё бы им не разбегаться, — недовольно говорит пастух. — Ты-то сидишь и пишешь обо мне в тёплой комнате, а я мокну под дождём. Сам посуди: я старею с каждым днём. Холодно, однообразно. К чёрту этих овец, пусть проваливают!
— Да, я понимаю тебя, — немного успокаиваю своего героя, — но ведь кто-то должен их направлять.
— Пусть их направляют буковки. Вы-то думаете, что они управляют. Написано, значит, всё: закон и порядок теперь. Ан-нет! — грозно поднимает кнут. — Вот он-то и повелевает. Стаду — только грубая сила, а рассуждения в записных книжечках оставьте себе подобным.
— Что ж, ты прав, — соглашаюсь я. — Но разве чувствовать власть — это неприятно?
 Пастух усаживается на срубленное дерево и разжигает костёр. Овцы разбредаются по лугу. Одна падает в яму.
— Чем спрашивать, лучше бы вытащил овцу. Понятное же дело, что ты сам её туда и засунул, но почему-то теперь делаешь вид, что это «случайность», что это «моя работа».
— И верно, это действительно твоя работа. Чем бы ты занимался, если бы не исполнял свои обязанности?
 Пастух греет руки у дымящегося костра и достаёт несколько спелых груш.
— Да уж точно отвечал бы на вопросы, приятно ли чувствовать власть!
 Он засмеялся.
— Вот ты сам посуди, друг: я тут у костра сижу, а меня не существует. Вообще. Для Вселенной, к примеру, я никто и ничто. Да и в этом мире, где смешались ложь и правда... Принадлежу ли я этому миру?
— И да, и нет.
— То-то. Я — просто выдумка, клуб дыма, но всё же существую, пока есть эти строки. И ведь пастух из «реального» мира... Да он тоже есть наполовину, его бытие половинчатое. Чем он от меня отличается? Где граница-то?
 Через поле проходит женщина. Какая именно? Я вам позволю нарисовать её образ самостоятельно. Вмешиваться в этот творческий процесс не буду.
— О, вот знакомая моя, — саркастически улыбается пастух. — Ну да, она непременно должна быть моей знакомой. Не зря же она тут появилась.
 Пастух снимает шляпу и приветствует незнакомку.
— Груши возьмите. Угощаю.
— Как? — удивляется женщина. — Даром?
— Конечно, я тут как раз для того, чтобы вам эти груши отдать.
— Как так? 
— А так. Такое моё в жизни предназначение — отдать вам груши. Вот сами представьте: живёт человек, думает о себе, стремится к чему-то, а его «смысл жизни» — груши передать.
— Странный вы какой-то, — воротит нос мифическая дама.
 Мы, конечно же, понимаем, что её не существует. Как и пастуха.
— А что странного-то. Щедрый я просто.
— Сейчас это не положено. У нас экономика.
— А у меня — щедрость. Берите.
 Странно, не правда ли? Безвозмездно взять и отдать что-то, но не сомневаться при этом, не раздумывать. С чистой душой и сердцем. Нет? Уже невозможно?
— Да вы книжный какой-то, словно ненастоящий. Я спешу. И груши себе оставьте. На базаре лучше видела. Мой вам совет: оглянитесь. Вы что-то упускаете.
 Пастух надкусывает одну грушу, а другую бросает в костёр.
— Да нет, — заунывно протягивает. — Это мы что-то упустили. Это мы что-то потеряли. Щедрость, наверное.
— Прощайте! — бросает уже знакомая незнакомка и скрывается за стеной дождя.
 Костёр гаснет. Овцы разбегаются. А мы?
 А мы что-то упускаем.