Сказка про медведя и серую мышь

   Глубоко в зарослях таежного леса, где высокие сосны закрывают пушистыми кронами небо, а упавшие от старости деревья, сложившись друг на друга, образуют непролазные дебри, в теплой берлоге под слоями сухой хвои жил медведь. Огромного роста, с густой бурой шерстью, тяжелыми широкими лапами и торчащими из них когтями, он одним своим видом внушал трепет, хотя по характеру был довольно добрым и учтивым. Путь к медвежьей чаще был не самым простым. Сквозь заросли и овраги, острые ветки и плетеный кустарник, стремились звери за помощью к самому сильному обитателю леса, и тот по обыкновению своему, сложив косматые лапы на круглом животе, со вниманием слушал просьбы всех приходящих. Правда, при неоспоримых внешних и внутренних достоинствах, был у медведя один существенный недостаток – данные обещания он почти никогда не выполнял. А если и выполнял, то с очень большой неохотой…
   Едва заметная среди травы и сухих листьев, передвигаясь короткими перебежками, к медведю спешила крохотная серая мышь. Жила она не очень далеко, и была настолько осторожной, что вышла в дорогу очень рано, еще перед рассветом. Много раз останавливаясь в укрытиях, и прислушиваясь к шорохам, вдыхая крохотным носом незнакомые запахи, чтобы проверить наличие опасностей, она наконец, добралась до медвежьей берлоги. Рядом с входом в жилище, на своем привычном месте лежал косолапый, удобно устроившись на мягком зеленом мху, прижимая к груди широкий лист лопуха, наполненного спелой малиной, и со стороны казался спящим. Сквозь тонкую щель прикрытых век поблескивали темные глаза. Уши, словно чувствительные локаторы, ходили из стороны в сторону, а массивные челюсти неторопливо пережевывали сладкую ягоду. Было ясно, что медведь вовсе и не спит, а держит обстановку под своим пристальным контролем. Робкая мышь выглянула из-под листа, и осторожно подойдя ближе, хотела было отвлечь косолапого от полуденной дремоты, но так и не смогла решиться. В последний момент её охватил такой страх, что ни один звук не мог вылететь из пересохшего от волнения горла.
   - Что ты, маленькая? - заговорил бархатным басом медведь, открывая внимательные глаза. – Раз пришла в такую глушь, значит случилось что-то серьезное. Как тебе помочь, маленькая моя?
   Мышь вначале опешила от внезапного внимания, но голос у медведя был таким добрым и успокаивающим, что страх тотчас рассеялся. Поджав темно-серый хвост, она встала на задние лапы и пропищала:
   - Все звери знают Вас, как самого сильного в этом лесу, а мне, столь крохотной и незаметной, без помощи никак не обойтись. Не окажите ли Вы любезность, послушать нужды скромной серой мыши, живущей у лесного ручья?
   Медведь, придерживая лопуховый лист и продолжая неспешно жевать сладкие ягоды, оперся о землю и вальяжно перевалился в сидячее положение. Смотря на мышь с еще большей высоты, он навострил уши показывая готовность слушать, и на тонких, вымазанных малиной губах, проскользнула едва уловимая улыбка.
   - Нет у меня никого, - тонким голосом продолжила мышь. - Никого, кто мог бы заступиться за моих маленьких мышат. Без такого доброго и сильного как Вы, нам никак не справиться… никак не спастись… наверно, совсем пропадем…
-Что такое? Говори, не тяни… - поморщился от сбивчивой мышиной речи медведь, все больше проявляя любопытство.
   - Дом мой прорыт недалеко от ручья, в мягкой земле, и никому раньше не мешал. А два дня назад бобры начали строить плотину на узком месте, и вода теперь поднимается. Скоро и дом мой затопит, и все припасы на зиму, и мышат маленьких…
Прекратив на некоторое время жевать малину, медведь слушал серую мышь, сопровождая её рассказ сочувственными вздохами, кивая в знак понимания, а после чего набрал в лапу полную пригоршню ягод, и одним точным движением отправил себе в пасть.
   - Что ты дрожишь? Иди домой и знай, что я обязательно тебе помогу. И бобров твоих поставлю на место, чтоб знали, как маленьких обижать!
Вдохновленная словами поддержки, мышь рассыпалась в словах благодарности, и развернувшись в обратную сторону, уже хотела было уходить. Медведь окликнул её, и протягивая мохнатую лапу с красными ягодами, испытующе произнес:
   - Может малинки..?
   Из вежливости отказавшись, мышь быстрым шагом направилась домой, к злополучному ручью, который с каждой минутой поднимался все выше и выше. На следующий день, и далее в другие несколько дней, медведь так и не пришел. Вода подступала к мышиной норе все ближе, а надежда на обещанную помощь становилось все меньше. Устав от тревожного ожидания, мышь вновь прибежала к медведю, но получив в ответ обещание, точно такое же как и прежде, уже не могла остановиться. Снова и снова она досаждала косолапому, пока наконец вода не стала просачиваться в коридоры мышиного дома. Высунувшиеся из норы мышата сбились в кучу и принялись громко пищать, оглашая тонкими голосками всю лесную округу. Звуки их голосков были настолько пронзительными, что достигли слуха медведя, мирно спавшего в своей теплой берлоге. Поначалу он ворочался с боку на бок, пытаясь заглушить мышиный писк, закрывал голову соломой, засовывал в ведро, но никак не мог избавиться от раздражающего звука. Звук был повсюду. От этого наказания нельзя было скрыться ни в берлоге, ни в болоте, ни на высокой ёлке, и в конце концов, у медведя страшно разболелась голова. Не помня себя от ярости, он вырвал с корнем огромную корягу и ринулся к ручью, ломая все на своем пути. Завидев мышат, сидящих вместе со своей матерью и громко пищащих, медведь, не долго думая, размахнулся и со всей силы запустил кусок дерева в сторону подтопляемых. Провернувшись несколько раз в воздухе, коряга со свистом пролетела мимо мышиной норы, и рухнула прямо на бобровую плотину. Вода с хрустом опрокинула заграждения и хлынула вниз по течению, отступая прочь от почти затопленной мышиной норы.
   Радости и ликованию не было предела. В тот день все звери с воодушевлением аплодировали медведю, невольно ставшему спасителем скромного мышиного семейства. Косолапый благодушно принимал адресованную ему благодарность, и без устали раскланивался направо и налево. Мыши тоже были рады такому счастливому стечению обстоятельств, но за помощью к медведю больше никогда не обращались.