Глава двадцать восьмая. Он самый

   Приятного чтения)


   

   В тот день, когда за окнами кабинета Модуна в Академии таинства медленно, кружась, падал снег, неспешно проходили занятия. В полную силу подкралась и напала зима. Настоятель Модун перечитывал вслух особо сильное четверостишье, в словах которых был заложен глубокий смысл.

   Через стену, в другом кабинете, Кричеса тоже продолжала вести урок. Сегодня она зажгла благовонии, приятно воздействующие на разум и, расспрашивая детей про природу колдовских сил, она была немало удивлена находчивости и тому, как хорошо ребятишки слушают её.

   Принимая ответы, видя тянущих руку детей, настоятельница с улыбкой на лице принимала ответы.

   Но что-то пошло не так.

   Дети сменились в лице, их головы повернулись к выходу из кабинета и некоторые из них нахмурились. Не сразу, но Кричеса услышала нарастающий шум на первом этаже академии. А чуть погодя, когда шум на мгновение смолк, послышались крики, тронувшие и её и детей.

   Кричеса не понимала что происходит и что нужно делать, и только звучный хлопок где-то далеко вывел её из оцепенения, заставив действовать.

   – Дети, немедленно постройтесь в коридоре.

   Послушных ребятишек, правда немало взволнованных и напуганных, не нужно было просить дважды. Они вышли из кабинета вслед за настоятельницей, которая встретилась в коридоре с Модуном и его детьми.

   – Что происходит? – спросила Кричеса.

   – Я не знаю, – ответил Модун, – Но вряд ли это что-то хорошее.

   Вслед за Модуном две группы детей и двое слуг Крауса отправились по коридору и, свернув в другое крыло, спустились по винтовой лестнице на первый этаж. Модун не понаслышке знает, что такое шум битвы – это он и был, правда, в основном он различал лишь страдальческие всхлипывания и вой тех, кто пытался убежать от опасности.

   Опустившись на цокольный этаж, Кричеса с Модуном дошли до подвала и там, отперев дверь на ключ, укрыли детей, оставив вместе с ними слугу Творца слов.

   Модун с Кричесой хоть и были немало встревожены происходящим, но при себе её любимый по привычке носил одноручный меч. Недолго думая они вышли из подвала и попали на первый этаж, а оттуда по коридору вышли на другое крыло в зал, где уже состоялся бой.

   Некоторые молодые люди были повержены, расставленные полукругом скамьи опрокинуты. В воздухе аудитории отчётливо ощущался отталкивающий привкус железа. Смотря на искалеченные тела людей, смерть которых застала в разных позах, с ресницы колдуньи пали слёзы, потому как некоторых людей, обучающихся алхимией, она знала.

   Модуна увиденное разозлило, да так, что его рука сама легла на рукоять меча и со скрежетом достала из ножен холодную сталь.

   Но шум не прекращался, и Модун выдвинулся на полном бегу вслед крикам. Завернув за угол, поднявшись по лестнице, он вместе со своей любимой попал в обширный зал, где и проходил бой.

   Смотрители порядка пытались отбиться от людей в тёмных рясам, несомненно принадлежащих к культу Сумеречной звезды. Отец много разного рассказывал Модуну про этих ярых фанатиков, и в его речи сложно было не поверить. Члены культа выкрикивали имя «Адишол» каждый раз, когда наносили смертельный удар тому, или иному человеку.

   Чуть погодя к Модуну с Кричесой присоединился слуга Крауса, который достал из своей трости острый клинок и ринулся в бой.

   Модуна не нужно было приглашать, – он влетел всем телом в противника в рясе, да так, что  сбил его с ног и прикончил одним единственным, уверенным ударом в грудь.

   Как только противник над Модуном вскрикнул и закашлялся кровью, на наставника все неприятели обратили внимание. Кружа вокруг него, пытаясь обойти Модуна с тыла, он со злостью подсчитал шестерых противников. Сейчас он очень сожалел, что при нём не было щита, но деваться было некуда, придётся драться с тем, что при себе.

   Кучерявый член культа усмехнулся, глянув на Модуна и, раскручивая палицу на цепи, бросился на него. Модун успел вовремя отклониться назад и хорошенько полоснуть культиста по руке. Выронив палицу на мозаичный пол, Модун улучил момент, быстро пересёк разделяющее их пространство и прикончил врага точным ударом в сердце.

   Остальные культисты в это время пытались победить слугу Крауса, который, что удивительно, не смотря на свой почтительный возраст, был проворен как дикий кот.

   Модун не мог не заметить, как Кричесу, пытающуюся помочь раненым, начали окружать по приказу бледного культиста с прямоугольной бородкой. Этот человек, не столь давно явившийся в кабинет Кричесы, узнал ту и, усмехнувшись, тоже выдвинулся к ней. Запыхавшийся Модун, расширенный взгляд которого горел как угольки в камине, успел защитить свою любимую и, тесня противников назад, вместе со слугой Крауса пытался отбиться и хоть как-то потянуть время.

   Культист с прямоугольной бородкой приблизился к своим людям и, небрежно отталкивая их в сторону, подошёл поближе к Модуну. Хмурясь, он пытался разгадать в лице Модуна нечто давно забытое, но всё ещё живое где-то глубоко в его памяти.

   Расплывшись в улыбке, бледный культист торжественно произнёс:
   – Мать-перемать, да ты же никак Модун, да?

   – Да, да это я, – нехотя отозвался тот, – А вы кто?

   – Однако ты окреп, впрочем, так зачастую бывает с мальчишками. Кто я – тебе не дано узнать. Отдай нам ту женщину и рукопись Гапдумола, и мы, считай, в расчёте.

   – В расчёте за что? – поинтересовался Модун, мёртвой хваткой вцепившись в меч.

   – За то, как неуважительно повела себя эта девушка и за то, что мы пощадим тебе жизнь. За всех прочих не могу дать слово, моим людям нужно же выпустить пар, понимаешь?

   – Вы, законченные фанатики и мерзавцы – ничего не получите! – со сталью в голосе отозвался Модун.

   – Любишь всё усложнять? – спросил бледный культист, – Хорошо, это твой выбор. Ребята, прикончите этих двоих. Женщину с сильной аурой не трогать, её берём с собой.

   Модуну совсем не понравился приказ этого человека с замогильным голосом. Сжав зубы, он оглядел слугу Крауса, этого спокойного, но напористого человека и, увидев кивок, они вместе ринулись в бой.

   Парируя выпады меча, уклоняясь от прямых ударов, Модун теснил врага и временами наносил меткие, смертельные удары. Бледный культист меж тем, стоя позади своих людей, оценивающе глядел на шумиху. Видя то, как его люди проигрывают, он усмехнулся и услышал позади себя топот ног. Повернувшись назад, он заметил новоприбывших культистов, захватывающих академию.

   Бледный культист почесал шею, защёлкал пальцами и, указав на балкон второго этажа, приказал:
   – Проверьте второй этаж. Во что бы то ни стало отыщите рукопись Гапдумола!

   Дважды повторять не имело смысла. Культисты разделились и рванулись с места, поднимаясь по винтовой лестнице.

   Руки Модуна ныли от потяжелевшего клинка. Он не считал скольких ему удалось одолеть, и думал только, что вполне достаточно, чтобы начать выдыхаться. Блокировав удар топора, Модун выбил из рук культиста оружие и, угрожающе замахав перед ним мечом, заставил того выбежать из Академии Алхимии.

   Культист с прямоугольной бородкой, несомненно являющийся лидером, разочарованно вздохнул и, вырвав прямой клинок из рук мертвеца, тоже присоединился к бою. Сомкнув клинки со слугой Крауса, лидер культа с силой ударил ногой в стопу возрастного мужчины и, улучив момент, успел полоснуть его по лицу.

   Отпрянув назад, слуга утёр щеку и, посмотрев на кровь, кивнул и помахал клинком, мол, нападай, я готов.

   Вновь встретившись, сталь в их руках задрожала под натиском противника. Модун в это время пытался защищать Кричесу, которая перевязывала раны пострадавшим. Краем глаза она видела, как продвигается сражение слуги с бледным человеком, который не терял и мгновение, нанося размашистые, несомненно чудовищной силы удары.

   Тесня слугу назад, лидер культа Сумеречной звезды сделал отвлекающий манёвр рукой и, улучив момент, смог вонзить клинок в тело неприятеля. Не сразу, но слуга почувствовал обволакивающую слабость в теле, в которой он начал тонуть; но он в последний момент, уже заваливаясь назад, успел хорошенько задеть клинком лицо бледного человека.

   – Ах ты зараза! – тяфкнул бледноликий, схватившись за лицо.

   Пав наземь, слуга выронил из рук клинок и, закрывая рану на животе, с ужасом заметил, как ему удалось разорвать кожу этого человека надвое так, что она отслоилась.

   – Ну ты, проклятый, поплатишься за это! – заорал бледный лидер, выступая к слуге Крауса.

   В этот момент запыхавшийся Модун смог не без труда расправиться с последним на этом этаже культистом, и, видя, как к слуге выдвигается с решительным настроем бледнолицый, пожелал на бегу пронзить его клинком, но тот сместился чуть в бок, и сталь промазала чуть-чуть не достала до тела.

   Сбив того с ног, они какое-то время боролись на полу. В это время Кричеса, перевязав раны очередному человеку, приблизилась к слуге Крауса и, опустившись над ним, принялась с замиранием сердца помогать.

   Брыкаясь, бледноликий пытался убрать от своего лица руки пыхтящего от натуги Модуна, пытающегося задушить противника. Уж точно Модун не ожидал, что кожа противника под его руками расползётся, потрескается, и явит ему светло-розовую открытую плоть. Ужаснувшись, он отпрянул от мерзкого человека назад, не веря увиденное.

   Бледноликий заорал от злости и, сорвав со своего лица останки мёртвого лица, глубоко вздохнул воздуха через щёлочки носа, и, истерично засмеявшись, направил клинок в сторону.

   – Оросамил... – промолвил Модун.

   – Что? – спросил тот, – Что ты сейчас сказал?

   – Ты Оросамил! Мне о твоей безликой роже рассказывал отец.

   – Ха-ха, вот уж проклятье-то, давно меня так никто не называл. Но, да, ты прав. Я когда-то был им. Правда, это было очень, очень давно. Ну, парняга, тебе несдобровать – никто не смеет касаться моего лица.

   Оросамил потряс головой, да так, что с его лица на плиточный пол полетели капли крови. Нервозно, истерично заорав, он бросился на Модуна, нанося молниеносные удары, которые тот с трудом и с болезненной отдачей в руках успевал кое-как отбивать.

   Не желающий проиграть Модун с головой погрузился в бой; он только и делал, что обращал внимание на движения противника, пытаясь предугадать его следующий выпад. С силой ударив вперёд, он почувствовал, как Оросамил попытался выбить из его рук меч, но захват Модуна был силён, недаром он помогал отцу по кузнице.

   Модун прогнулся чуть назад и всем корпусом нанёс прямой, точный удар в переносицу Оросамила, да так, что тот не удержался на ногах и с воплем повалился навзничь.

   Схватившись за кровоточащий нос, Оросамил медленно отползал назад, видя, как Модун неспешно к нему приближается. Посматривая наверх, пряча лукавую улыбку, он просил милосердия, извинялся за свои слова и скулящем голосом молил о пощаде.

   Когда Оросамил прекратил ползти назад, а Модун встал над ним, безликий убрал от кровоточащего лица руку и, осклабившись, указал на люстру над головой Модуна.

   Посмотрев наверх, затем на Оросамила, Модун увидел, как лицо безликого злодея от напряжения покрылось крохотными ручейками венам. Он до треска сжал кулак и, яростно заорав, неведомой силой заставил люстру на потолке задёргаться и рухнуть всем весом на Модуна.

   – Не-е-е-т!!! – прокричала Кричеса, бросаясь к Модуну.

   – Побеждает не сильнейший, а хитрейший. – объявил Оросамил, вставая с пола, наскоро обвязав лицо, – Ре-е-е-бята, живо ко мне!

   Чуть погодя со второго этажа спустились люди лидера культа, которым удалось взломать резной стол Кричесы в выкрасть дневник Гапдумола.

   – Ах вы мои молодцы, – высказался безликий, высморкав на пол кровь, – Уф! Ну, хватайте её и делаем ноги. Впереди насыщенная ночь.

   Борющуюся Кричесу, пытающуюся разгрести обломки деревянной люстры, мигом скрутил. Коренастый культист забросил её себе за спину с лёгкостью, словно бы она была весом с подушку. Оросамил от всего сердца похвалил своих людей, замолвив за пострадавших доброе словечко. Вместе со своими людьми они скрылись в ночи.


-----------------------------

   Первое, что почувствовал Модун, эту жуткую боль в костях и черепушке головы. То была вгрызающаяся в плоть беспощадная агония. Он через силу открыл глаза и перед ним всё было темно, словно наступила кромешная ночь. Модун попытался пошевелиться, но что-то тяжелое придавило его конечности. Пощупав давящий предмет на груди, он почувствовал его шершавую поверхность и понял, что это дерево. Вобрав в лёгкие воздуха, он с силой попытался высвободиться, но ему удалось лишь чуть-чуть приподнять давящие обломки.

   И этого малого хватило, чтобы осматривающие территорию стражники обратили внимание на возню под люстрой. Спеша, щетинистые мужчины разгребли обломки и вытащили Модуна. Он прокашлялся от пыли, заполонившей грудь. Перед его взором было мутно, в глазах двоилось, но он был жив.

   Попытавшись сделать шаги, он рухнул на плиточный пол, совсем не помня себя. Подняться на ноги ему помогли стражники в кольчугах поверх бордовых роб. Также добрые люди, среди которых были лекари, предложили ему помощь, а именно перевязать рану на лбу и дать выпить целебного настоя.

   Первое время Модун ничего толком не соображал и, приняв помощь, он какое-то время посидел в академии, силясь припомнить: что же произошло?

   Отдохнув, почти что придя в себя, он вышел из Академии алхимии на прохладную улицу и только сейчас заметил, что Кричеса рядом с ним нет и она не держит его, как обычно, за руку.

   И тут Модун всё вспомнил, а именно то, как Оросамил проник в академию, как его люди заполонили собой здание и устроили хаос. Он также припомнил, что безликий мерзавец захотел заполучить рукопись Гапдумола, а также его любимую.

   И, видимо, ему это удалось.

   «Но зачем ему Кричеса?» – подумал Модун.

   И всё же он надеялся, что что-то пошло не так и, быть может, колдунье удалось высвободиться и сбежать от них.

   Быть может она у себя дома?

   Скорым темпом выдвигаясь к Деревянному кварталу, он дошёл до рынка, а оттуда, вклиниваясь через народ в шубах и меховых накидках, дошёл до высокого жилого здания.

   Поднявшись по лестнице, он дошёл до четвёртого этажа и настойчиво трижды постучал в дверь. Когда никто не откликнулся, Модун припомнил, что Кричеса из доверия дала ему связку ключей от их дома.

   Добравшись и разувшись, он прошёл из прихожей в зал, а оттуда на кухню и чуть погодя в спальню. К огромному сожалению никого дома не было и вещи лежали нетронутыми. Модун с расширенным взглядом и кипящей в груди злостью опустился на кровать и схватился за болезненную, перевязанную голову.

   – Ох ты и гадина, Оросамил, ох зря ты это затеял. – промолвил Модун, прикусив губу.

   Он сжимал до тряски костяшки кисти и усиленно думал – куда члены культа Сумеречной звезды могли насильно увести его любимую?

   Модун был наслышан о многочисленных святилищах в Горбри и о том, что они как на дрожжах строятся во славу божества Адишола. Также он знал, что кого попало, а именно незнакомцев не прошедших проверку, туда не пускают.

   Уставившись в одну точку на деревянном полу, Модун не решался так просто всё бросить, нет. Он начал припоминать всё то, на что способна колдунья.

   Вспомнил, что у неё талант к ясновидению и предсказанию; он не мог также забыть того, что она способна погрузиться в транс и проникнуть в сон другого человека, а также она являлась прекрасной гадалкой.

   Он не сомневался, что и Кричеса сама желает чтобы он её нашёл, а значит, она, способная с головой погружаться в сны, сможет явиться к нему в сон и указать нужный путь.

   Желая как можно скорее погрузиться в сновидения и связаться с любимой, Модун снял с себя тёплую одежду и прилёг на кровать. Чувствуя прохладу в комнате, он укрылся одеялом и всем сердцем захотел, чтобы ему приснилась Кричеса. Зажав в кулаке её серебряное кольцо, сосредоточившись на своём желании, он не сильно надеялся на то, что оно сбудется. Но другого выхода он не видел.

   Не сразу, но Модун, сомкнув глаза, окунулся в дрёму.

   Первый сон был мягок и приятен, потому как ему приснилась его счастливая жизнь бок о бок с матерью Филити и отцом Вельмолом, когда он был ещё молод, когда его баловали и любили не меньше, чем его сестру Сэндри.

   Ему снилось игры в прятки по дому, ему снились сладчайшие леденцы, что готовили на кухне тётки Нифия и Ляда. Он был погружён в прекрасные моменты своей жизни, быть может даже самые лучшие.

   Второй сон был чувственен и интересен. Ему приснилась первая встреча с Кричесой и то, как она приманила его взор. Он видел её аккуратные, игриво-кошачьи движения, будто бы специально манящие именно его одного. Уже тогда он влюбился в неё по уши, но не подавал виду из застенчивости и робости перед такой опрятной красавицей.

   Третий сон был мрачен и жесток, он сразу не понравился Модуну. Ему удалось зацепился за него и окунулся с головой в увиденное, погружаясь и чувствуя себя там, во сне, как наяву. Модуну виделось то, как Академию алхимии покидали культисты, вступив тёмные улицаы Горбри. Он видел протестующую, извивающуюся Кричесу, которую повязали по рукам и ногам. Она бранилась и звала на помощь, но никто не явился на её мольбы. Когда колдунью заткнули жестокой затрещиной, а на крае губы у неё проступила кровь, Модун разгорячился, и всё же он не переставал смотреть на то, как переулки Деревянного квартала, еле освящённые безумной и полной луной, сменялись.

   Оросамил вместе со своими людьми дошли до ветхих, покосившихся и ещё не снесённых домов. Члены культа обошли переулок и приблизившись к хибаре, окрашенной тёмно-бежевой краской, толкнули дверь и скрылись внутри. Последнее, что Кричеса осмелилась прокричать, было его имя.

   После этих снов Модуну явились обрывки видения, будто бы его любимая сидела в тёмной клетке с закрытыми глазами, устремив взор немигающих глаз ввысь. Видя её сосредоточенное лицо и бормотание заклятий, он понял, что она сама помогла ему всё это увидеть.

   Пробудившись, выбравшись из сновидений, Модун крутанул головой, силясь прогнать увиденное. Боясь забыть видение, он на всякий случай записал его на бумагу. Выпив стакан воды и наскоро умывшись, он взбодрился и, одевшись, взял с собой меч и вышел из квартиры.

   Оказавшись на прохладной вечерней улице, Модун поспешно направился к рынку, ступая по рыхлому, недавно выпавшему снегу. Он держал руки в карманах и, поторапливая себя, ускорился, думая о том, в порядке ли его любимая?

   «Идиот, конечно же она не в порядке, её же похитили!» – зло думал он.

   Оказавшись на рынке, Модун в это тёмное время суток не заметил никого, кроме парочки подпитых гуляк, поющих песни. С окон на них поругивались горожане, упрашивая тех убраться и дать поспать.

   Дойдя до Деревянного квартала, Модун миновал высокие, недавно построенные дома и, углубившись в тесные переплетения переулков, попал упаднические трущобы. Дома в этом районе были ветхими, многие из них были покосившиеся, ещё с тех времён, когда был заложен первый камень в Горбри. Модун шёл неспешно, силясь в темноте разглядеть светло-изумрудный дом.

   Или светло-бежевый?

   «А может светло-сиреневый?» – подумал он, остановившись.

   Хмурясь, Модун достал из кармана свою записку со сном и, уточнив цвет дома, направился дальше. Обходя одноэтажные дома, заглядывая внутрь скромных покоев, где горели редкие свечи, из зданий многие жители грозили ему кулаком, поговаривали:
   – Только попрошаек тут не хватало! – проворчал недружелюбный голос

   – Опять с проверкой пожаловали? – заискивающе промолвила девица.

   – Мы не больны, мы не больны! Пожалуйста, не отнимайте детей! – молила надтреснутым голосом старушка.

   Модун извинялся и, отстранившись, шёл дальше по заснеженным улицам, стараясь найти тот самый неприметный дом. Заволакивающие мысли, которые, как на зло, иглами прокалывали его разум, твердили, что на нём лежит большая ответственность, что от него зависит спасение его любимой. Вспоминая улыбку Кричесы, её приятный овал лица и тёплые, мягкие руки с ухоженными ножками, Модун горько вздохнул и даже ободрился и ускорился. Его ноги и глаза не знали покоя, он подходил ко всем светлым дома и, заглядывая в окна, разочарованно выдыхал.

   Когда он обошёл главную улицу трущоб то подумал было, что никогда не найдёт нужный дом. Пройдясь дальше, он увидел справа от себя галдящих двух стражников-сотоварищей, идущих в обнимку, провозглашая: «Как прекрасна эта ночь!»

   Стражники вышли из тёмного, узкого переулка и чуть погодя туда-то и направился Модун. К его великой радости в конце, буквально в тупике, располагались три каких-никаких дома.

   Из одного дома, свет из которого освятил улицу, вышел нетвёрдой походкой довольный стражник, которого обнимала светловолосая высокая путана, поговаривая лукавым голосом:
   – Непременно возвращайтесь, мы всегда рады вам услужить...

   Когда дверь захлопнулась, Модун вышел из-за другого дома и, заглянув в окно другой покосившейся хибары, рассмотрел скромное, никому ненужное убранство и единственный зажжённый факел. Припоминая сон, он вспомнил, что там скудно-нажитое богатство тоже освящалось огнём. Внутри, как он понял, никого не было.

   Модун обошёл тёмно-бежевой дом, закусил губы и постучался, готовый в любой момент кинуться с кулаками на неприятеля. Когда никто не отозвался, он постучал ещё настойчивее, – но и на этот раз в ответ отозвалась лишь тишина.

   Дёрнув для проверки дверь на себя, а затем и от себя, он почуял, как она с той стороны чем-то подпиралась. Вздохнув, Модун отошёл на несколько шагов от дома и, как учил отец, с разбегу всем весом обрушился плечом на дверь, да так, что она с лёгкостью подалась и с грохотом отворилась. Конечно же, это было шумно, но Модун торопился и не желал лишнее время задерживаться. К тому же он был возбуждён и готов к бою; его кулаки были крепко сжаты, ноги твёрдо, стойко стояли на деревянном полу, готовые в любой момент задействовать всю молодую силу.

   Сняв факел с настенного держателя, Модун прошёлся по увиденному во сне дому и, обогнув простецкий стол с тремя стульями, вошёл в подобие скромной спальни с единственной кроватью, остановившись как вкопанный перед сервантом. Ничего более примечательного он не увидел и уж тем более он не понимал, куда отсюда, из этого небольшого дома, могли скрыться члены культа?

   Расширив взор, сосредоточенно задумавшись, Модун успокоился и внял голосу разума. Он начал неспешно осматриваться. Рассмотрел скромные пожитки в пыльном серванте, а именно треснутые тарелки, пустые бутылки, ракушки и миски с затвердевшими семенами и орехами, лишь покачал головой и почувствовал, как к горлу начало подкрадываться отчаяние.

   Модун подошёл к кровати, склонился и посмотрев под ней, он не обнаружил ничего, кроме пыли и единственной рваной женской туфли. Вернувшись в зал, он отодвинул каждый стул и придирчиво осмотрел пол, затем так же поступил со столом и, ничего не найдя, быстрым шагом вернулся в спальню.

   Не зная, что делать, сел на пол и хотел было проорать проклятье, да кое-как сдержался. Опустив факел на пол, Модун увидел еле заметные следы грязи от сапог и, проследив за ними приметил, что они оканчиваются у того самого серванта. Присев, он не мог не заметить на деревянном полу отчётливые царапины, словно бы сервант не раз отодвигали вбок.

   Аккуратно закрепив факел на держателе, Модун приложился к прямоугольной мебели и кое-как смог её, такую тяжёлую, со скрипом отодвинуть в сторону. Как он и предполагал, члены культа не могли просто так взять и испариться. В стене как раз под половину размера серванта был выбит тёмный проход с каменной лестницей, ведущей куда-то глубоко в холодную тьму. Несомненно, думал он, члены культа воспользовались этим ходом и, видимо, вместе с похищенной Кричесей вступили в свои подземные владения.

   Модун был наслышан от отца, что под Горбри огромная сеть тоннелей с катакомбами и подземельями, используемыми наблюдателями и старинными язычниками. Но, как теперь увидел Модун, видимо и члены культа Сумеречной звезды не брезговали окольными путями.

   Выхватив факел с держателя, Модун глубоко вздохнул и, ступая твёрдой, уверенной поступью, начал спускаться вниз, в неизведанное.


   Лебединский Вячеслав Игоревич. 1992. 05.09.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите в мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)