Великий авантюрист 5

  XVII.
 И Джон продолжил двойную игру. Шпионаж щекотал его нервы не меньше, чем морские походы. Хоукинс принял активное участие в расширении заговора против Елизаветы, вытягивая из Филиппа все новые и новые деньги, узнавая все об его агентуре в Англии. Победа испанцев над турецким флотом в грандиозной битве при Лепанто в Средиземном море окрылила Филиппа II, уверив короля в собственных талантах и могуществе. И он даже не задумывался над тем, почему ему стал так верно служить вчерашний непримиримый враг.
 А Джон Хоукинс между тем развил еще более бурную деятельность. Внешне всем казалось, что этот грозный разбойник остепенился и ушел на покой, полностью отдавшись семье и воспитанию подраставшего сына. Но на самом деле это было не так. Джон активно участвовал во всех делах и встречах испанских резидентов, занимался вербовкой в испанские шпионы недовольных правлением Елизаветы англичан, составляя подробные списки предателей и агентов Иезуитского ордена. А заодно Хоукинс слал в Новый Свет один торговый караван за другим - Филипп II, давший ему привилегию в торговле с американскими владениями испанцев, приказал своим губернаторам не препятствовать приказчикам Джона Хоукинса; и в карманы осевшего в Лондоне авантюриста текли все новые и новые деньги. Но эти деньги не залеживались надолго в кошельке: Джон тут же пускал их в дело, покупая новые корабли и товары, нанимая новые команды. А часть полученных от торговли и от шпионажа средств Хоукинс-младший истратил на организацию новой боевой экспедиции, к которой готовился его собутыльник Френсис Дрейк. И вот в 1572 году Дрейк отправился к берегам Америки - воплощать в жизнь замыслы своего покровителя: Джон Хоукинс, как истый англичанин, к сорока годам научился сражаться чужими руками, загребая при этом львиную долю добычи.
 1572 год вообще стал очень неспокойным годом для Европы. В Нидерландах, никак не желавших усмиряться, несмотря на кровавый террор, устроенный герцогом Альбой, восстание продолжало расширяться. Тысячи казненных протестантов, десятки тысяч ограбленных жителей Нидерландов и их изнасилованных испанскими солдатами жен, и особенно наложенный на всех голландцев непосильный налог «алькабала» окончательно возмутили местное население. Даже в южных католических районах, ранее покорно терпевших испанское владычество, из-за «алькабалы», подрывавшей финансовое состояние не только бедняков, но и богатых толстосумов, за оружие взялись все - от мала до велика! Испанцы от нестандартных действий непрофессионального противника просто сатанели. По льду северных нидерландских озер стремительно скользили на коньках отряды женщин, рубивших на лету шпагами беспомощно елозивших ногами по зеркальной поверхности кастильских солдат. Рвущиеся к свободе голландцы взрывали дамбы, отделявшие море от суши, и топили собственные, захваченные испанцами города, а потом вводили на улицы этих городов корабли, и выбивали остатки лучшей в мире армии со своей земли! Нидерландские купцы-католики, забросив ставшую разорительной торговлю, создавали и вооружали за собственный счет боевые отряды и шли партизанить, по ночам вырезая целые подразделения испанцев. Не справившийся с голландскими лавочниками прославленный полководец-профессионал герцог Альба был отозван назад в Испанию, где попал в опалу. Однако его убытие не снизило накал сопротивления – голландцы продолжали атаковать испанцев, несмотря на собственные огромные потери. А решительной их победе над противником мешали в основном религиозные трения между северянами-кальвинистами и южанами – протестантами. Не желая сотрудничать между собой, протестанты и католики Нидерландов действовали разрозненно, не поддерживая друг друга, и это ослабляло их сопротивление Испании…
Но в том страшном 1572 году кровь лилась не только в Нидерландах - кровь потоками струилась по мостовым городов и во Франции! Французскому королю Карлу IX надоело двоевластие, фактически установившееся в стране, и он приказал католикам начать резню гугенотов. В огненных сполохах Варфоломеевской ночи погибли тысячи протестантов; оставшиеся в живых спешно переходили в католичество, боязливо оглядываясь на кинжалы, приставленные к их спинам... А в самом конце этого неспокойного года началось светопреставление в испанских владениях Нового Света: добравшийся до Карибского моря Френсис Дрейк устроил там самый настоящий апокалипсис! Его солдаты с боем врывались в города испанцев, убивая мужчин и насилуя женщин. Они подчистую выгребали из домов все имеющиеся ценности и волокли их на свои корабли. Но самым громким делом Дрейка в этом рейде стал Панамский поход: Дрейк пешком пересек Панамский перешеек, и оказался первым англичанином, который увидел воды Тихого океана! Понятно, что Френсис отправился с отрядом своих солдат в поход по Панаме совсем не для того, чтобы полюбоваться морским пейзажем - результатом «прогулки» стал захват большой партии добывавшегося на тихоокеанском побережье Америки серебра... Джон Хоукинс был доволен: возвращение Дрейка из похода принесло ему хороший куш от вложенных в экспедицию денег!
 Кстати, сам Джон Хоукинс тоже внес достаточно весомую лепту в кровавую жатву 1572 года: почувствовав, что заговор против Елизаветы вот-вот будет осуществлен, Джон сообщил сэру Уолсингему и королеве о необходимости решительных действий. В одну ночь по спискам Хоукинса были арестованы почти все шпионы испанского короля и предатели английской короны; после короткого суда все они отправились кто на виселицу, кто на плаху... Елизавета повелела испанскому послу Гусману де Сильва, как организатору заговора, немедленно покинуть Англию. Бедный де Сильва. Он так никогда и не узнал, кому был обязан своим провалом...
 Филипп II в отчаянии дергал себя за усы: многолетняя шпионская борьба против Англии закончилась поражением. Жалкие остатки некогда обширной агентурной сети нужно было теперь сплетать заново! Слава Богу, хоть самый ценный агент дон Хоукинс, имеющий вход в королевский дворец, не попался злобным ищейкам английской королевы! И теперь испанцы сделали главную ставку именно на Джона Хоукинса, считая его своим основным «козырем» в тайной борьбе против рыжей королевы-еретички. На связь с резидентом Хоукинсом вышел только что прибывший в Англию новый посол Испании - дон Гуэро де Спес.
Между тем Джон, несмотря на то, что он больше не выходил в море и не гонялся за испанскими галеонами, перевозившими ценности из Америки в Испанию, богател с каждым днем.  Кроме того, что вернувшийся из пиратской экспедиции в Панаму Дрейк выплатил своему компаньону его гигантскую долю с добычи, младший Хоукинс имел так же регулярную прибыль с легальных торговых походов в Америку принадлежавших ему судов. Проблем с испанцами у его «торговцев» не возникало – ведь они находились под покровительством самого испанского короля! К тому же Филипп II с завидным постоянством слал «своему резиденту» огромные суммы на вербовку новых шпионов... А тут еще тесть, постаревший адмирал Винтер, отошел от дел, оставив свой пост казначея английского флота. Такое прибыльное место упускать было нельзя, и Джон использовал все свои связи, использовал благосклонное отношение к нему королевы для того, чтобы попасть на эту должность.
Должность казначея флота открыла перед Хоукинсом новые возможности. Джон оказался талантливым администратором, и Елизавета оценила это. Доволен новым назначением Джона был и Филипп II: его любимый агент поднялся на высшую ступеньку иерархии Английского королевства, и это стоило повышения шпионского жалования. Филипп был уверен, что на своем высоком посту Хоукинс сможет серьезно подорвать боеспособность английского флота; Елизавета же видела, как с верфей сходят все новые и новые боевые корабли, и оснащаются они пушками самых новейших систем. Правда, щедро финансируя усиление флота, ушлый Джон не брезговал заодно запускать в государственную казну, находившуюся в его ведении, и свою личную «жадную волосатую лапу»; но это для того времени (да и для нашего) было явлением архиобычным, можно сказать - стандартным...
 Брат Джона, Уильям, которому перевалило уже далеко за пятьдесят лет, глядя на своего давно превзошедшего его в богатстве и в положении братца, тоже решил остепениться. Он сполна отомстил испанцам за смерть отца, скопив за долгие годы пиратства под французским флагом огромные богатства. Даже падение влияния гугенотов после резни в Варфоломеевскую ночь никак не отразилось на Уильяме: он продолжал свои походы, ничуть не смущаясь тем, что из-за его действий из Франции и Испании в Адмиралтейский суд Англии постоянно поступали жалобы на обнаглевшего пирата. Адвокаты Хоукинса выискивали в законах лазейки, отводившие все обвинения от Уильяма, купленный Хоукинсом суд постоянно принимал решения в пользу обвиняемого, который продолжал грабеж французских и испанских судов в Ла-Манше на протяжении двух десятилетий - несмотря на мир между Англией, Францией и Испанией!
 Но годы брали свое, и погрузневший, постаревший Уильям захотел покоя и комфорта. Тогда, недолго думая, он выдвинул свою кандидатуру на пост... мэра Плимута! Джон просто потешался, наблюдая за тем, как деньги Уильяма делают свое дело, и вчерашние враги старшего Хоукинса на глазах превращаются в его ближайших друзей... Осыпанные дублонами жители Плимута дружно проголосовали за нового кандидата, и вчерашний пират в один час стал солидным и уважаемым гражданином с прочным положением!

XVIII.
Старинные собутыльники, Джон и Френсис то и дело собирались вместе, чтобы «за рюмочкой» обменяться планами; потягивая эль, а то и ром, они обсуждали: чем же еще насолить «эспаньолам». А в последнее время к их «посиделкам» присоединялся и сын Джона – Ричард. Парень достиг уже 14-летнего возраста, что по тем временам в Англии считалось почти совершеннолетием – многие английские мальчишки становились моряками, отправлялись в свое первое плавание, именно в 14, а то и вообще в 13 лет! Тем не менее, рядом с такими «просоленными морскими волками», как отец и его приятель, этот юнец еще не имел «права голоса», и мог только в почтительном молчании внимать беседе старших, набираясь опыта.
А Френсис после своего похода в Панаму «заматерел», и теперь держался более развязно и независимо, чем раньше. Ведь до Панамы он хоть и был приятелем-собутыльником Джона, но все же по своему положению являлся всего лишь работником крупной компании богатого судовладельца Хоукинса, одним из его капитанов, обязанным выполнять все распоряжения хозяина. Теперь же Дрейк разбогател, и его статус изменился. Благодаря захваченному им панамскому серебру Френсис сам стал судовладельцем трех кораблей, хозяином собственной компании, и получал теперь прибыль с плаваний своих судов. По рекомендации Хоукинса Дрейк пару лет назад поступил на службу к графу Эссексу, которому королева поручила усмирение взбунтовавшейся Ирландии, и корабли Дрейка довольно долго (за хорошую плату, обеспеченную Хоукинсом) занимались перевозкой английских солдат на мятежный остров. Но эта работа закончилась - Ирландия в конце концов была «умиротворена», и Френсис ломал голову, чем же ему заняться теперь. Но долго раздумывать об этом ему не пришлось.
Благодаря рекомендациям Джона Хоукинса и графа Эссекса личностью Дрейка заинтересовался сам лорд Уолсингем – всесильный глава секретной службы, недавно занявший к тому же еще и одну из важнейших в королевстве должностей – пост государственного секретаря (прежний госсекретарь лорд Уильям Сэсил Бэрли оставил этот пост, став канцлером королевства). Уолсингем был вождем «военной партии» в окружении королевы, лидером тех, кто выступал за войну с Испанией. Его замыслы пользовались поддержкой почти всего кабинета королевских министров. Считая войну против Испании неизбежной, Уолсингем намеревался до ее начала нанести ряд упреждающих ударов по наиболее уязвимым местам испанской колониальной империи. Вообще-то для этой миссии идеально подошел бы Джон Хоукинс, но его успешная двойная игра на поприще шпионажа исключала преждевременное раскрытие столь ценного агента. Тем более что именно в этом, 1577 году, подготовка операции испанцев по свержению Елизаветы с трона руками англичан оказалась близка к завершению – соответственно, Джону необходимо было оставаться в Англии, чтобы вовремя пресечь начало переворота. Вот тогда то и была сделана ставка на талантливого ученика Хоукинса – на Френсиса Дрейка.
Для организации и финансирования диверсионной экспедиции при дворе был создан тайный «синдикат». В него вошли, «отвалив в общак» приличные суммы, сам Уолсингем, фавориты королевы Хаттон и Лейстер, тесть Джона адмирал в отставке лорд Винтер, и конечно, сам Джон Хоукинс; сколько смог, внес в «общее дело» и «начинающий предприниматель» Френсис Дрейк. Вся эта банда намеревалась нанести серьезный вред противнику, но одновременно рассчитывала так же на хорошую личную прибыль. Когда план действий был готов, с ним ознакомили и королеву. «Рыжая Лиззи» дала Дрейку секретную аудиенцию; при встрече она поддержала идею удара по американским колониям Испании и выделила «на богоугодное дело» приличную сумму личных средств. Но при этом она приказала Дрейку держать в строгой тайне ее участие в финансировании пиратского рейда, прямо заявив, что разболтавший этот секрет лишится головы!
Понятно, что при такой угрозе подготовка к походу проводилась в строжайшей секретности. Даже капитаны собиравшихся в экспедицию судов, которым предстояло прокладывать курс, не имели представления, куда же они направятся; среди экипажей бродили неясные слухи, будто поход готовится в египетскую Александрию. Самым информированным о цели будущего рейда оказался… испанский посол дон Гуэро де Спес! Благодаря «кабальеро» Хоукинсу он выяснил, что корабли Дрейка собираются высадить десант на побережье Шотландии, чтобы захватить и вывезти в Лондон шотландского принца. Дезинформация, подкинутая Хоукинсом испанскому послу, выглядела вполне реалистично. В это время королева Елизавета выступала в качестве арбитра между свергнутой шотландцами королевой Марией Стюарт, которая скрылась от повстанцев в Англии, и самозваным регентом лордом Мортоном. Тот правил Шотландией от имени захваченного мятежниками малолетнего сына Марии Якова, объявленного восставшими лордами  новым королем Яковом VI-м. Шотландский конфликт длился уже 10 лет, всем изрядно надоел, и возможная подготовка английской королевой операции по решительному «разрубанию этого гордиева узла» выглядела вполне убедительно. Похищение 11-летнего Якова лишило бы Мортона должности регента и прав на управление Шотландией, сделав из него простого узурпатора; а это бы ополчило против «выскочки» всех монархов Европы. Так что де Спес поверил в «добытую» для него Хоукинсом «информацию», и отправил Филиппу II сообщение, что в отношении экспедиции Дрейка Испании беспокоиться не о чем...
А затем «закрутилось»... К осени новый заговор против «Рыжей Лиззи» окончательно «созрел». Испанцы и завербованные ими английские католики посчитали, что сложившаяся ситуация вполне позволяет ликвидировать неудобную королеву-еретичку, заменив ее находящейся здесь же в Англии, католичкой Марией Стюарт – ведь Мария, как правнучка по женской линии короля Генриха VII, основателя династии Тюдоров, в случае смерти бездетной Елизаветы становилась законной наследницей английского престола!
При подготовке убийства Елизаветы испанский посол проконсультировался у Хоукинса, который часто бывал при дворе, о распорядке жизни королевы и местах, которые она обычно посещает; особенно о тех местах, где к ней возможно подобраться поближе. Джон сделал из вопросов испанца соответствующие выводы, и тут же сообщил Уолсингему о готовящейся акции. В результате 19 октября 1577 года, буквально накануне покушения на английскую королеву, по Англии прокатилась волна арестов – все испанские агенты, числившиеся в списках вербовавшего их на протяжении нескольких лет Джона Хоукинса, оказались за решеткой. По распоряжению Елизаветы, рассвирепевшей от известия о готовившемся ее убийстве, в тюрьму был брошен и посол Гуэро де Спес – несчастному испанцу оставалось только завидовать своему предшественнику де Сильва, который отделался лишь высылкой из страны. «Конкурентка поневоле» Мария Стюарт, и до этого находившаяся в Англии почти на положении заложницы, теперь и вовсе оказалась в настоящем заточении: ее поместили под строгое наблюдение в Шеффилдский замок. И хотя у Марии оставался значительный штат прислуги, и на ее содержание выделялись крупные средства, низложенная шотландскими лордами королева оказалась полностью отрезана от своих друзей и сторонников.
А 15 ноября 1577 года, в самый разгар судилищ над предателями, когда в Лондоне начали часто стучать топоры, отсекая повинные головы, и засвистели веревки, затягиваясь на шеях заговорщиков, из гавани Плимута незаметно выскользнули пять кораблей эскадры Френсиса Дрейка. Правда, они сразу же попали в сильный шторм, и вернулись назад - чиниться. Вновь отремонтированные корабли эскадры Дрейка вышли в море 13 декабря – теперь уже удачно, растаяв бесследно в просторах Атлантики. Ни о первом, ни о втором выходах Дрейка в море испанцы так и не узнали. Докладывать было некому: все соглядатаи или болтались на виселицах, или лежали на эшафотах безголовыми. Дрейк же вел свои корабли в неизвестность; ему предстояло действовать на свой страх и риск. Ведь ради сохранения секретности своего участия в организации диверсионного рейда Елизавета не дала Дрейку каперского свидетельства. Так что в случае пленения Френсис и его команда считались бы обычными пиратами, и по правилам того времени подлежали немедленному повешению без суда и следствия…

XIX.
А тем временем круто заварившаяся европейская каша продолжала бурлить. Англия, до этого лишь флегматично взиравшая на многолетнюю безуспешную борьбу Испании с восставшими голландцами, теперь вознамерилась вмешаться в кровавые события. Граф Лейстер начал подготовку своей армии к высадке в Нидерландах; Джон Норрес приступил к формированию войск добровольцев-волонтеров, желающих сражаться под нидерландским флагом. Испанцам это очень не понравилось, даже напугало – ведь их дела в голландских землях шли все хуже. Война сжирала финансы империи так, словно Испания своими деньгами печь топила. И хотя по маршруту «Америка-метрополия» регулярно сновали испанские галеоны, груженные серебром и золотом «по самые гланды», платить своим наемникам за службу и кровь, проливаемую в Нидерландах, Филиппу часто было просто нечем. Длительная задержка в выплате жалования войскам Кастилии привела к их мятежу, получившему среди голландцев название «Испанская ярость». Взбесившиеся наемники перестали подчиняться своим командирам, и в поисках поживы пошли громить находившийся под властью испанской короны Антверпен. В этом погроме погибло более восьми тысяч антверпенцев, признававших власть Испании. Антверпенская резня возмутила всех голландцев - и северных протестантов-кальвинистов, и южных католиков. В результате и северные, и южные провинции Нидерландов заключили в Генте соглашение о религиозной терпимости друг к другу, и политическом единстве для совместной борьбы против испанских захватчиков. И земля нидерландская еще сильнее запылала под испанскими сапогами - даже в землях, до того безропотно принимавшими власть кастильской короны над собой. Правда, через год из-за радикализма северных кальвинистов и благодаря разумным действиям нового испанского наместника три южные провинции откололись от этого соглашения, несколько ослабив тем напряжение борьбы против Испании. Но это произошло только в 1579 году, а в 1578 Филиппу Испанскому близившееся вмешательство в нидерландское варево еще и английской армии было совсем некстати. И король Кастилии «пошел на попятный». Он послал в Англию нового посла – дона Бернардино де Мендоса. Тот от имени короля Кастилии принес глубочайшие извинения английской королеве за враждебные действия нечестивого кабальеро де Спеса. Ведь этот негодяй нарушил возложенные на него Филиппом обязанности,  и самостоятельно, не испросив на то разрешения, и даже не поставив в известность о своих подлых замыслах короля Испании, организовал преступный заговор против законной владычицы Англии… А потому Филипп полностью одобряет суровость его сестры – английской королевы, по отношению к де Спесу: пусть подлец сгниет в лондонском сыром каземате за решеткой!
«Рыжая Лиззи», обиженно надувая губки, терпеливо выслушала долгие витиеватые оправдания «эспаньола», и сквозь зубы процедила, что она подумает, как ей дальше поступить. На этом аудиенция закончилась, после чего де Мендоса, около часа подобострастно расшаркивавшийся перед Елизаветой, вышел из королевского дворца, и прямиком направился… к единственному выжившему шпиону испанцев – дону Джону Хоукинсу. Удивительно, но даже провал второго заговора против Елизаветы так и не вызвал у испанцев подозрения в двойной игре «кабальеро Джона». Поздравив «дона» с удачей, позволившей «шпиону» счастливо избежать ареста, испанец передал Хоукинсу значительную сумму «за риск и перенесенный переживания», подбодрил известием о личном беспокойстве за жизнь «дона Джона» самого короля Филиппа Испанского, и дал задание вербовать новых агентов:
- Да, в этом году дело не удалось.  Но – капля камень точит. Когда-нибудь и на нашей улице будет праздник. Елизавете уже под 50 лет, а детей у нее нет, и уже точно не будет. Так что, рано или поздно, по той или другой причине проклятая протестантка освободит трон для короля-католика. А будет ли это Мария Стюарт или ее сын Яков – не так уж и важно…

ХХ.
Королева Елизавета долго раздумывала. Объявлять войну Испании, или сделать вид, что поверила лживым заверениям испанского посла, и «спустить дело на тормозах»? Ведь все же страшно было вступать в открытый бой с величайшей империей мира, имевшей гораздо больше и сил, и денег… А тем временем вокруг королевы постоянно увивались со своими советами два вождя соперничающих партий – в надежде повлиять на принятие решения. Френсис Уолсингем, лидер сторонников войны, нашептывал:
- Пора, пора нанести Испании сокрушительный удар, переправив в Нидерланды английскую армию. Грозного герцога Альбы там уже нет, он прозябает в ссылке в своем испанском имении; новый же наместник Кастилии в Нидерландах Алессандро Фарнезе слишком молод и не обладает таким боевым опытом, как его предшественник. Испанские наемники ненадежны, и если рейд Дрейка будет успешным, золотой поток из Америки в Испанию оскудеет, а это подорвет боеспособность армии Фарнезе. Может быть, даже вызовет новый бунт. И тогда английская армия графа Лейстера в содружестве с голландскими повстанцами Вильгельма Оранского опрокинет войска Фарнезе, и погонит их до самой Кастилии…
В другое же ухо королевы, щекоча его своей седой бородой, шамкал беззубым ртом престарелый канцлер Сэсил Бэрли, глава «партии мира»:
- Нельзя сейчас объявлять войну могущественной Испании!  Она превосходит нас и по количеству боевых кораблей, и по численности армии, и по финансам, которые позволят Филиппу в случае нужды срочно нанять дополнительные части иноземных солдат. И вообще, удастся ли Дрейку остановить доставку в Кастилию американского золота – неизвестно; ведь до сих пор никаких сведений о его присутствии в Америке нет!
При упоминании лордом Сэсилом о Дрейке Елизавета озадаченно и подозрительно покосилась на своего канцлера: откуда ему известно о миссии пирата – ведь лорда в тайну диверсионного рейда не посвящали. «Миротворец» Сэсил Бэрли в секретном «синдикате» не участвовал, и о задании Дрейка не должен был знать вообще!..
Поэтому-то королева и тянула с принятием решения. Действительно, об эскадре Дрейка до сих пор – ни слуху, ни духу! Словно все пять кораблей под воду провалились! При этом о пиратском походе откуда-то знает канцлер Бэрли, относящийся достаточно дружественно к испанцам. А ведь он имеет постоянные контакты с испанским послом! Как бы через канцлера о целях пиратского рейда не проведал и Филипп Испанский…
А тут еще и лорд Уолсингем принес плохую весть. Он  хоть и «гнул свою линию на войну», но как шеф разведки, верный повелительнице и стране, не смог смолчать и не сообщить королеве об изменении международной обстановки:
- Черт побери, этот молодой Алессандро Фарнезе оказался хорошим дипломатом. Ему удалось использовать противоречия между голландскими католиками и кальвинистами, и отколоть от Гентского союза повстанцев целых три южных провинции! Эти католические земли признали власть Филиппа и прекратили сопротивление! К тому же выяснилось, что Фарнезе неплох и в военном деле: он осадил и взял штурмом Маастрихт, важнейший город юго-востока Нидерландов. Так что силы голландских повстанцев ослаблены, война опять затягивается, и теперь уже нет уверенности, что наша армия сможет добиться там победы…
Это известие и стало решающим. Елизавета вызвала на аудиенцию дона де Мендоса, при всех придворных вела себя с ним очень учтиво и велела послу сообщить своему королю, что она, как мирная женщина, войны не желает, и после извинений Филиппа считает конфликт между Англией и Испанией исчерпанным. А вскоре произошло еще одно событие, убедившее королеву в том, что она поступила правильно и вовремя, не допустив начала войны: пришло известие о гибели всей эскадры Френсиса Дрека!
Об этом сообщил Джон Винтер - капитан галеона «Елизавета», единственного корабля эскадры, вернувшегося в Англию. Молодой Джон Винтер, не имевший до этого опыта мореплаваний в качестве капитана, стал командиром «Елизаветы» только потому, что был сыном адмирала Винтера и, соответственно, шурином (братом жены) Джона Хоукинса – пайщиков «секретного синдиката», пославшего Дрейка в поход. Соответственно, папа и зять постарались дать возможность молодому родственнику хорошо заработать: «ну как не порадеть родному человечку». Так Джон Винтер и получил должность капитана, дававшую ему право на значительный процент с захваченной добычи; правда, для этого требовалось рискнуть своей жизнью… Вот Винтер-младший и рискнул – но, видимо, не до конца…
Нервно возбужденный, молодой капитан докладывал внимательно слушавшим его отцу и Хоукинсу:
- Мы пришли к берегам Америки, но оказалось, что после похода Дрейка туда в семьдесят втором году испанцы серьезно усилили оборону своих колоний: понастроили при входах в гавани мощных каменных фортов, буквально утыканных артиллерией. А на причалах портов у них выстраивались  сотни пикинеров и мушкетеров, раздувавших фитили своих ружей… У нас же на эскадре всех бойцов, включая матросов и капитанов – всего 164 человека! В общем, о высадке десанта нечего было и думать: проклятые «эспаньолы» сделали выводы из прошлого визита Дрейка в Карибское море, и научились обороняться. Тогда наш адмирал попытался поохотиться за галеонами, перевозящими золото. И вновь неудача: эти галеоны теперь ходят только большими сплоченными караванами под охраной десятков боевых судов – к ним просто не подступиться! Тогда Дрейк после раздумий принял решение сменить зону боевых действий: он приказал нам отправиться в Тихий океан! Ведь основная масса драгоценностей добывается именно там – на тихоокеанском побережье, после чего караванами доставляется на восточный берег – для перевозки в Испанию. Адмирал сказал: раз у тихоокеанского побережья Америки кроме испанцев еще никто не бывал, значит, там они нас явно не ждут!
И наша эскадра двинулась вдоль берега Южной Америки к проливу Магеллана. По пути мы несколько раз попадали в тяжелые шторма, которыми эскадру рассеивало в разные стороны, и потом много времени уходило на то, чтобы найти друг друга и собраться вместе. А после одного из таких штормов попытался сбежать Том Доути, командовавший «Лебедем». Адмирал уже давно подозревал этого Доути в стремлении сорвать экспедицию – Том то и дело заговаривал с капитанами других кораблей о том, что не стоит лезть так глубоко во владения испанцев…
- Что, и с тобой об этом говорил? – сурово спросил Джона отец.
- Да, говорил, - поспешно закивал головой младший Винтер. – Но я на эти разговоры не поддался. Однако и адмиралу ничего не сказал: не хотел ссориться с Доути – он ведь, оказывается, человек самого канцлера Бэрли! Был у лорда Сэсила на службе, и даже претендовал на должность секретаря канцлера!
Адмирал Винтер и Хоукинс понимающе переглянулись. Теперь стало понятно, откуда лорд Бэрли узнал о цели похода Дрейка: конечно же, ему об этом сообщил Доути, когда после неудачного первого выхода корабли эскадры чинились в порту – ведь тогда капитаны уже знали, куда они направляются. Видимо, «миротворец» Бэрли и дал своему ставленнику задание сорвать пиратский рейд – чтобы избежать нового конфликта с Испанией…
- В общем, не от меня, а видимо от других капитанов Дрейк узнал о попытках Доути склонить их к мятежу, - продолжал свой отчет Винтер-младший. – И исчезновение «Лебедя» адмирала сильно встревожило: как бы предатель не переметнулся к «эспаньолам», и не рассказал о наших планах... Мы бросились на поиски мятежника, и через несколько дней настигли его. Доути пытался оторваться от преследования, маневрируя у самого берега – надеялся, что кто-нибудь из нас наскочит на подводные скалы, и это задержит всю эскадру. Да не рассчитал: сел на мель сам! В общем, адмирал устроил над мятежником суд по всем правилам, и приговоренного к смерти Доути обезглавили на палубе флагмана. С раздолбанным о камни «Лебедем» возиться не стали: сняли с него запасы и бросили, полузатопленного. Двинулись дальше на юг – к Магеллановому проливу. Перед входом в пролив, у Мыса Девственниц, Дрейк приказал разгрузить и затопить «Бенедикта». Эту «лоханку» шторма так «измочалили», что она текла, словно решето! Ремонтировать «Бенедикта» было некогда, да и нечем; а переход через бурный Магелланов пролив расшатанный до предела корабль явно бы не выдержал… Потом адмирал зачем-то переименовал своего «Пеликана» в «Золотую лань», и мы двинулись в этот дьявольский пролив – прямо в адский шторм! Неделю за неделей беснующийся ветер гнал нас сквозь огромные, как скалы, волны на юг: все дальше и дальше – в усиливающийся холод. И мы, как ни старались, не могли этому неуправляемому влечению сопротивляться! Вся моя команда проклинала Дрейка за то, что он перед проливом переименовал свой корабль: ведь это плохая примета – в походе менять название судна! Если бы «Пеликан» остался «Пеликаном», мы, может быть, и выкрутились… Но адмирал, презрев морские традиции, разозлил Бога и раззадорил Дьявола! И нам досталось «по-полной»! Моя расшатанная от ударов волн «Елизавета» вся скрипела и визжала; рангоут совсем измочалился и изорвался; мачты болтались в степсах все сильнее, угрожая вообще вылететь за борт! И лед… Дикий холод превращал захлестывавшую нас воду в лед, покрывая звенящей коркой палубу, мачты, такелаж и парусину… Мы тяжелели, и корабль все сильнее раскачивало; а вдали, так же тяжело валились с борта на борт «Лань» и «Златоцвет», тоже покрытые ледяной коркой. Шторм постепенно разбрасывал нас все дальше, и мы уже ничем не могли  друг другу помочь… Когда «Златоцвет» полностью завалился на борт и перевернулся, мы даже не сумели приблизиться, чтобы попытаться спасти барахтающихся в волнах людей…
Винтер-младший замолчал, поникнув головой. Потом нервно дрожащей рукой схватил кубок и, расплескивая, хлебнул большой глоток эля, смачивая пересохший рот. Когда же Винтер продолжил, в его голосе появились виноватые нотки:
- В общем, «Златоцвет» погиб; «Лань» тоже скрылась в волнах, и мы остались одни… Что было делать? Погибать, как остальные? И я изменил - насколько удалось – курс: пошел не на запад, а восток; правда, из-за бешенного ветра это было больше движение на юго-юго-восток… Но благодаря смене курса через несколько дней полностью обледеневшая «Елизавета» все же вышла из полосы шторма… и вот мы здесь – дома, в Англии; единственные из всей эскадры…
- Так Дрейк погиб, или нет? Ты точно видел затопление «Золотой лани»?
Винтер-младший долго молчал, потом кивнул: «Видел…». Но кивнул он как-то неуверенно, да и в голосе его тоже слышались нотки сомнения...
- Ладно. Иди, свободен… - Хоукинс понял, что больше от шурина ничего не добьешься: парень явно «дал слабину» в тяжелых условиях, испугался возможной гибели. Бежал, не выполнив задания; возможно, бросив в одиночестве своего адмирала, если тот был еще жив… И теперь молодой капитан, даже не зная этого точно, будет врать о гибели Дрейка, «прикрывая свой зад»… В этой неясной ситуации радовало только одно: Джон благодарил Бога, что не поддался тогда на просьбы своего сына Ричарда, и не отпустил его в экспедицию с Дрейком. Четырнадцатилетний мальчишка долго убеждал отца, что ему пора в море – ведь ровесники Ричарда уже плавают на кораблях, и только он «болтается на берегу». Однако Джон побоялся отпускать единственного, к тому же совершенно неопытного сына в пиратский рейд; ведь в случае неудачи вся команда оказалась бы в веревочной петле! И он отправил Ричарда учиться морскому делу на одном из своих судов в обычном торговом рейсе. Теперь же Хоукинс был безмерно рад тому решению…
Винтер-младший почувствовал, что и отец, и зять поняли, что он струсил. Он физически ощутил отчуждение, возникшее между ним и «старыми морскими волками», которые на его месте шли бы вперед – до конца! Джон Винтер встал со стула, и стыдливо горбясь, пошел к выходу. Но на пороге вдруг оглянулся:
- Там… это… Нужно обязательно сказать: карты Птолемея и Магеллана, оказывается, не верны. Нас ведь штормом пронесло мимо Магелланова пролива… Мы боролись  за жизнь гораздо южнее… Так что Огненная земля, которую Магеллан описал, как оконечность Южного материка – это всего лишь большой остров… А за ним – открытое море. Получается, что Южного материка или вовсе нет, или он значительно меньше, чем предполагается. И тогда мы попали в другой пролив, гораздо более широкий, чем Магелланов…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

.