Глава XX Микросрыв, или нервный инсульт

Не прошло и полгода с этого момента, как по слухам от Надеждина, Саша узнал, что дела у их заказчиков идут неважно. Постоянные суды из-за территории, на которой шло строительство, привели к тому, что на построенные уже башни нашлись претенденты, которые через суд отсудили большую часть квартир. И теперь, вообще могли отнять и строящийся десятый корпус. Одним словом – ситуация сильно изменилась в худшую сторону.
Саша продолжал ездить на авторский надзор. Что-то говорило ему, что именно сейчас и надо говорить с Бедашвили о том, как можно оформить на него в собственность часть оговоренного им чердака.
Квартира продолжала сниться ему. Но, уже не так, как прежде, а несколько по-иному, наверно более продуманно, с вырисовывающейся планировкой, словно бы уже в ней вёлся ремонт перед заселением. Он шёл по ней, из комнаты в комнату, проходя сквозь дверные проёмы, меряя её своими ногами, и проверяя на соответствие, не понимая, скорее чувствовуя, что это его последний шанс. Такой, который, в случае провала не просто больше не повторится никогда, а хуже того, станет началом конца его взаимоотношений с Валентиной.
Саша догадывался, что время для разговора неподходящее. Но откладывать его не хотел, потому, что через пару месяцев у Шоты Томазовича могло вообще не оказаться в руках никакой власти. И процесс станет неуправляемым.
- Шота Томазович, я хотел поговорить с вами о квартире, - сказал Саша, сразу после совещания.
В этот день даже сама погода говорила о том, что что-то нехорошее должно произойти сегодня. Но Саша и сам это чувствовал и даже видел. Но он не мог ничего с этим поделать, не в силах больше откладывать этот разговор.
В офисе у заказчика все ходили грустные. Никто не улыбался и казалось, что хмурая, осенняя погода проникла своей облачностью в эти офисы.
- Знаэш! Ты мэна обманул! Ты специально нарисовал там этот чердак! Ты обманул и Пристроева! Нэт! Ничего нэ знаю. Ты очень хитрый человек Саша! Ничего тэбэ нэ дам! Уходи! Нэ хочу с тобой говорить больше! – вдруг ни с того, ни с сего, ответил ему Шота Томазович.
Как же так!? Не понимал происходящего Саша. С этого момента все, как-то поплыло у него перед глазами, почему-то закружилась голова. Он ничего не смог ответить Шоте Томазовичу.
Тот же в свою очередь ждал какого-то спора, волны возмущения, доказательств, своей невиновности со стороны Александра, думая, что он такой же, как и все остальное его окружение, стремящееся обмануть, и урвать себе кусок пожирнее.
 Но, ничего не последовало.
Саша, как-то внезапно на мгновение застыл в воздухе. Словно время остановилось вокруг него, а он сам продолжал жить. Перед его глазами проплыли воспоминания. Весь долгий путь, что вёл его к этому дню. Техникум, армия, институт, вечернее отделение, свадьба, рождение дочери, развод, другая свадьба, работа, надежда, и вот, вдруг, опять всё с нуля…

Земля резко приобрела под его ногами свою твердь. Он даже слегка качнулся от этого ощущения. Со стороны же это возможно выглядело, как лёгкое головокружение. Но, он, воспользовавшись этим обретением почвы под ногами, повернулся в сторону выхода, и медленно пошёл к нему, ничего не сказав Шоте Томазовичу.
Но, всё же, словно победив что-то в себе, почему-то остановился, как будто вспомнив о чём-то, и произнес:
- До свидания, Шота Томазович.
Шота Томазович ничего не ответил. Только что, всего лишь мгновение назад, он был рад тому, что Саша не стал спорить, хотя и не верил ещё до конца в увиденное. Но, теперь, какая-то, еле заметная нотка жалости, промелькнула в его взгляде.
Саша же, сейчас, как никогда четко ощутил, что больше никогда не увидит Шоту Томазовича. Поэтому ему не хотелось уходить от него, врагом. Может быть именно из-за этого он и хотел уйти, как можно быстрее, скрывшись за углом коридора, не сказав, какой-нибудь гадости? Но, способен ли был он на это? Нет, скорее всего, он просто бежал отсюда, неосознанно, словно котёнок, запомнивший навсегда плохое обращение с ним в этом доме.
А может быть, Шота Томазович ничего не стал говорить в ответ, оставляя тему открытой, словно бы предчувствуя, что это последняя их встреча?
По дороге Саша наткнулся на Гию Авксентьевича, который наверняка прекрасно знал о решении Шоты Томазовича. Он вышел из своего кабинета в тот момент, когда мимо его двери проходил Саша.
Гия Авксентьевич не поздоровался с ним, хотя и смотрел прямо на него. Саша же не стал здороваться первым, почувствовав, что статус его нахождения здесь с сегодняшнего дня сильно изменился.
Гия Авксентьевич силился что-то сказать, но, как человек, такой же немногословный, как и Шота Томазович, не произнёс ни слова, а только проводил Сашу взглядом до конца коридора, пока тот не свернул на лестницу.

Придя домой, он не сказал ничего Валентине, а поужинав, лег, молча спать. Валя сама по себе была неразговорчива, и поняла, что он всё равно расскажет ей сам, но не сегодня.
Но на следующий день он не смог встать. Даже приподняться был не в силах. Его придавила, какая-то страшная усталость.
Что это было? Микроинсульт, или нервный срыв? Он отгонял от себя эти мысли, но они не спешили уходить. Ему стало страшно, вот так вот сдаваться на полпути. Он хотел работать, видя в себе огромный потенциал.
Может быть все эти годы, боевых действий, включающие в себя постоянную борьбу за новую и новую халтуру, нервы, разболтанные заказчиками – сказались таким образом? А может, это было его разочарованием в упущенном шансе и дело даже не в потерянной жилплощади, а в том, что он именно вчера потерял надежду на счастье. Он почувствовал, что именно с этого дня Валентина начнёт отдаляться, потратив на него пару лет своей жизни, так и не увидев никакой материальной отдачи с его стороны.
Но Валя, всё ещё была рядом с ним и ничего плохого пока не произошло. Но он понял сейчас, что не сможет сделать квартиру из воздуха, во всяком случае, в ближайшие годы. Ему стало страшно от этого. Он ощутил себя беспомощным, словно ребенок. Что-то говорило ему, что так дальше продолжаться не может. Снимая квартиру с Валентиной полтора года, он постоянно старался найти какой-то выход из данной ситуации. Тогда он ввязался в неимоверные, требующие серьёзной ответственности, халтуры, растянувшиеся на годы, и в итоге не принесшие серьёзного заработка. Они не хотели влезать в ипотеку, так, как зарплата у Саши была небольшой. Валя надеялась на его организаторские качества, думая, что он сумеет создать свой, пусть и совсем маленький, но проектный бизнес. Но, ничего из этого не выходило. Саша крутился, как белка в колесе, скорее пробуксовывая, чем двигаясь вперёд.
Так не могло продолжаться безконечно. Не имея возможности втянуться в ипотеку, он решался пока лишь на автомобильные кредиты, которые не были такими огромными, по своим суммам ежемесячных выплат. Надо было как-то крутиться дальше, искать возможности других решений.
Родители Валентины настояли на том, чтобы они перехали жить к ним, перед рождением ребёнка.  Но от этого легче стало только его жене, он же постоянно, с ещё большей силой тяготился отсутствием возможности иметь собственное жильё. И даже в возможности съёма квартиры ему было отказано, и, как он теперь догадывался, не без желания Валентины.
Именно поэтому он так держался и надеялся на вариант с квартирой, пускай и на чердаке, но той, в которой сможет остаться человеком, доказав всем, что он такой же, как и они.
Саша сам выбрал те условия «игры», в которую он играл, и не мог теперь отступить, не веря в возможность, какого-то другого решения данного вопроса, не понимая, что вовсе незачем так нагнетать обстановку, несмотря на то, что сейчас все они жили вчетвером, в трёхкомнатной квартире, с родителями Валентины. Ведь, в сущности, в этом не было ничего плохого. Как тёща, так и тесть были замечательные люди. Но, он понимал, что сидит у них на шее. И понимание этого не давало покоя.
- Что с тобой Саш? – спросила утром Валя, наклонившись над ним и прикоснувшись к его лбу рукой.
- У меня микросрыв, или нервный инсульт, - улыбнулся он еле заметной улыбкой.
- Ты можешь говорить, значит не инсульт. Это нервы.
- Возможно.
- Тебе надо побыть сегодня дома.
- Конечно. Да я и не встану.
- Вечером, когда я приду с работы, посмотрим.

Сегодня утром, он, как никогда раньше, открыл для себя одну вешь – Валентина не будет с ним заодно до последнего дня. Она способна помогать ему, родить ребёнка, переживать за его авантюры с перепланировками, но только какое-то определённое время. Дальше его она терпеть не будет. Такова женская натура. И именно сегодня, когда ему было так плохо, он ощутил всё это, словно его бросили вчера, как сломанную игрушку.
Да. Он был сломан, но не сломлен. Его поломала такая жизнь, когда нужно было, каждый день воевать ради положения в обществе, которое складывалось из многих составляющих. Машины, квартиры, умеющей красиво одеваться жены. За всё нужно было платить. А если не платить, то придумывать какие-то новые, ещё более хитрые решения, чем то, которое, так коварно было разрушено сложившимися обстоятельствами, окружившими его со всех сторон.
А, может быть, так и должно было случиться, только лишь для того, чтобы он понял, что-то в жизни и остановился на мгновение, успокоился, а затем сбавил свой темп? Может быть даже и ценой потери той, которую он так любил. Но, тогда, он не мог ничего понять. Ему казалось, что, если он встанет на ноги, то это будет уже не его, а совсем другая походка, другая жизнь.
 От этих мыслей было ещё страшнее. Он не только не мог, но и не хотел шевелиться.

Уже ближе к вечеру попробовав приподняться и встать, чтобы пройти эти десять, двенадцать метров, что разделяли его кровать от туалета. И он дошёл до него с огромным трудом превозмогая свою слабость. Такого с ним ещё никогда не было. Ему было вдвойне страшно от этих мыслей и такой сильной беспомощности сейчас в этой постели, когда он не мог даже пошевелить рукой.
К вечеру стало лучше. И, что самое поразительное, на утро следующего дня он вообще был, как огурчик.
Но, те мысли, которые посетили его во время болезни, так и засели в голову навсегда. Теперь он жил с ними, понимая, что дело всего лишь за малым – определить срок, который выделен ему до того момента, когда он вынужден будет остаться один, брошенный как неудачник. У него не опустились руки, он просто решил для себя, что больше не будет влезать ни в какие авантюры, раз все они приводят к таким предсказуемым последствиям.
Что же это было с ним такое? Он так и не смог себе объяснить. Этот быстро прошедший недуг не оставил каких-либо следов в его жизни. Но, очень хорошо дал ему понять, что перспектив на сохранение семьи у него нет. Он, в тот вечер потерял часть той, выделенной ему Богом на всю его жизнь – энергии. Но, почему? В чём он был виноват перед Ним? Где совершил ошибку? Ответа на эти вопросы найти не удавалось.

* * *

Саша продолжал ездить на авторский надзор, ещё довольно долгий период времени. Но в сам офис уже ни разу не заходил.
Через год примерно Шота Томазович сильно заболел. И, несмотря на то, что он был человеком очень крепким, всего через пару месяцев умер.
Это была трагедия для многих, многих людей, связанных с ним не только родственными отношениями, но и по работе. Благодаря его предпринимательским и организационным способностям многие его родственники, родственники родственников, друзья, знакомые, друзья знакомых – обретали надежду на завтрашний день, приезжая в Москву, и получая место на стройке. Это был человек, что называется, с большой буквы!
Саша понимал, что Шота Томазович не мог поступить с ним по-другому. Стоял вопрос о потере всего бизнеса, и помогать какому-то шальному архитектору было уже не в его силах. И, кто-то мог бы подумать, а почему же он тогда не сказал просто: «Извини, Саш, я больше не могу ничего для тебя сделать». Но Саша понимал, что такое настоящий бизнес, что называется – по-крупному. Он знал, что бизнесмены, получившие закалку ещё в девяностые, понимают друг друга по глазам, чувствуя ситуацию за километр. Это люди из СССР. Поэтому у них не принято всё объяснять, говоря прямым текстом.

Через год с небольшим, он был на десятом корпусе вместе с Тиграном. И после того, как они решили все вопросы, Тигран попросил его зайти с ним в офис.
Саша согласился.
Это был уже другой офис, как и прежний, он также находился в здании бывшего детского сада. Но вот только занимал половину здания. Так, как, видимо, денег на то чтобы отремонтировать всё здание у них уже не было.
- А, как же вы такое допустили, что в другой части здания нет окон? Там же холодно! – спросил Тиграна Саша.
- А мы утеплили ту стену, что делит здание пополам.
Они шли по длинному, прямому коридору второго этажа. Где-то вдалеке Саша заметил фигуру человека, который вышел из какого-то кабинета, и пошел в противоположную от них сторону по коридору, а затем свернул в другой кабинет.
Сомнений не могло быть – это Гия Авксентьевич.
Но, как же он изменился. Он стал как-то ниже. Раньше имея некую сутулость, свойственную борцам вольной борьбы, он все же выглядел гораздо выше. Сегодня же Саше показалось, что он стал ниже ростом от того, что сильно наклонял голову при ходьбе. Более того, он начал полнеть.
Именно ему сейчас принадлежал весь бизнес. И в эти тяжелые дни он, став для всех этих людей защитником, так резко сдал свои позиции, потеряв своего родственника, друга, и компаньона.
Раньше, когда все тянулись больше к Шоте Томазовичу как к более мягкому человеку, побаиваясь Гию Авксентьевича, ему было легко держаться в стороне от всех этих мелких, житейских вопросов, постоянно возникающих с кадрами, появляясь лишь для того чтобы придать страха в решении той, или иной проблемы. Теперь же все приходилось решать только ему, и это было не только не интересно, но и тяжело. Он, как показалось Саше, весь замкнулся в себе, не желая ничего видеть из того, что происходило вокруг.

Хотя все отделочные работы были сделаны достойно, чего-то не хватало в атмосфере самого здания. Там было неимоверно грустно и пусто. Лица людей уже не светились тем светом, который придавал им их бывший руководитель. Работа шла своим чередом, но как-то скучно, уныло и тяжело. На дворе стояла поздняя осень. На землю падал легкий снежок. Саше на мгновение представилось, что он прошёл в ту часть этого детского сада, которая стояла без окон и не отапливалась. Ему стало холодно, и мурашки пробежали по его спине от этого лютого мороза. Здесь мёртвое граничило с живым, всего лишь, будучи разделено одной, очень тонкой, хотя и утеплённой стенкой.
Саша сел в машину и поехал на работу. Выехав из парковки, он повернул налево и его взору открылась та часть здания, что смотрела в вечерние Московские сумерки дырками ничего уже не видящих оконных глаз.

Двадцать первый век набирал свою скорость.

30.03.18 г.