Глава X Вам не интересно мечтать

Среди начатых объектов Стасова была и двухсекционная башня, проект которой ещё не проходил Государственную экспертизу. Он автоматически ложился на Сашины плечи.
Это была сказочная архитектура. Стасов успел сделать макет этих «волшебных» домиков в пятисотом масштабе. Работа была очень кропотливая и нервная. Но, его желание воплотить все свои решения в объеме, ещё до того, как начнется строительство – взяло верх. Макет получился не только качественный, но неземной красоты. Выполненный из трёх оттенков торшона (акварельная, очень толстая бумага), он имел настолько сложную архитектуру, что казалось, это замок Нойншвайнштайн в Германии, построенный Баварским королем Людвигом II в 1886 году. Только больной мозг короля, в совокупности с довольно ограниченным финансированием, мог позволить воплотить тогда, в конце девятнадцатого века эту странную имитацию под готику, времена которой прошли ещё в конце семнадцатого века. Эта тяга ко всему волшебному, неискоренима в душах людей. Она мешает им жить, и развиваться. Создает проблемы при строительстве, а затем, если удаётся что-то построить, рождает проблемы эксплуатации.
Макет Стасова напоминал микс на микс, на микс, как сказал бы какой-нибудь ди-джей. Но, а архитектор бы сформулировал это проще: - «Это имитация уже эмитированной готики, посредством современных архитектурно-технологических приёмов».
Очень широкие снизу башни, словно с нахлынувшей к их подножию, высокой морской волной, разбивающейся в пыль о неприступность устремленных вверх скал, по мере продвижения вверх имели массу архитектурных сюрпризов. Они, то расширялись, вспучиваясь своими нестандартными поэтажными планировками, то опять сужались. Более того, по трём сторонам, каждой из них, шли замысловатой формы, многогранные в плане, а местами и вообще эллипсоидной формы, террасы. Между собой башни были соединены в одном из углов, посредством так называемой «случки», как её очень грамотно назвал директор. Но, в глубине души она ему нравилась, так, как он любил неприличные, черезчур яркие формы. Эта «случка, также, то распушалась дополнительными поэтажными площадями, то наоборот очень сильно уменьшалась, пропадая совсем на некоторых этажах.
Более того – башни не имели одинаковой этажности, и это была задумка Пристроева. Он очень ею гордился. Саша помнил, как его брали с собой проектировать к директору, Стасов, и Надеждин. Надо сказать, что это был очень интересный процесс. Имея всегда с собой примитивный макет башен близнецов, выполненный из пенопласта, они прихватывали ещё и хорошо отточенный резак.
Пристроев брал его в руки, и одновременно с этим у него появлялись чёртики в глазах. Он подходил к макету, словно к вкусному, свеже приготовленному торту, и заносил руку с холодным оружием над ним, таким приторно-сладким, насыщенным кремовыми розочками.
И в этот момент, как Стасов, так и Надеждин, напоминали повара и подмастерье, которым была важна дальнейшая судьба своего сладкого творения.
Саше даже показалось, что Стасов сглотнул в один из таких моментов, словно сам, первым, хотел отрезать хоть какой-нибудь из кусочков своего творения. Но, нет, именно Пристроев должен был резать первым. И резать не для того, чтобы попробовать на вкус это изделие. Нет. А для того, чтобы, отрезав кусочек с боку, или сверху, приложить его ещё куда-нибудь, с какого-то бока этого недоработанного, с его точки зрения, произведения. В этот момент, он очень был похож на старшего повара, который заранее ненавидит работу своих поварят-подмастерьев, не способных исполнить даже ту малость, что требует от них он – профессионал с большой буквы.
Эти обрезания длились долго. Иногда и по полтора часа, сопровождаясь всяческими ехидными и пошлыми сравнениями. Повар. Ой, извините. Директор! Не стремился к результату. Да и не знал его никогда. Он просто получал удовольствие от того скрипа пенопласта, под острым архитектурным резаком. Возможно, от этих звуков вспоминая студенческую молодость, а может, просто получая удовольствие от процесса обучения недорослей профессии. Никто тогда не думал о том, что именно стоит за таковым его поведением.
Наигравшись вдоволь, он отправлял всех «искать» дальше. Сам же, ничего не находил, не дав какого-то определенного направления.
- Игорь Артамонович, а может лучше не резать радиусом? – жалобно спрашивал Надеждин.
- Ни в коем случае! Только радиус! Что ты мне тут лестницу в небо, что ли проектируешь? К самому Господу Богу? Будет меня, академика учить! – огрызался Пристроев.
Надеждина он не особо любил за его попытки продвинуть что-то своё в тайне от него, а вот перед Стасовым тайно преклонялся, давая ему высказываться. Но не много и только по делу.
- Игорь Артамонович, а, что, если срезать не просто по радиусу на фасаде, а и в плане? – инициативно предложил Стасов.
- Мы площади потеряем, - жалобно, шёпотом, в сторону Стасова простонал Надеждин. Он хорошо знал, как отстаивает площади заказчик, борясь за каждый метр. Ведь один квадратный метр, это не менее тысячи долларов.
- Ничего страшного, что мы потеряем площади, за то приобретем красивую, плавную форму. Её можно будет поддержать на другой, более высокой башне. А площади мы наберём на вспухлостях других, нижележащих этажей, - ничуть не смущаясь зловещему шёпоту Надеждина, продолжил Стасов.
- Давай Лёша, попробуй. Но ещё и ступеньками сделайте. – согласился Пристроев.
Сашу поначалу забавляли все эти творческие игры. Но, потом, по мере того, как он сам становился полноценным автором здания, директорская игра сильно его расстраивала. Он ощущал себя рабом, не имея право ничего менять в проекте так, как ему в первую очередь хотелось бы. Это не столько бесило его, сколько лишало всякой надежды на возможность заниматься своей профессией, которая как раз и подразумевала тот вид творчества, который полностью основан на логике и минимализме форм, которые определяет участок строительства, современная архитектура, технологии, и автор этого, рождающегося на основе перечисленного – объекта.
Он не понимал, что это и есть его лучшие годы. Что суть не в амбициях, и даже не в логичности архитектура, а в микроклимате, который царил в атмосфере института. Ведь человек понимает всё в сравнении, а сравнивать он мог с тем, что сам ещё не переживал, а знал понаслышке. А это очень разные вещи.
Стасов научил его многому, точнее сам Саша перенял всё то, без чего он бы так и не смог постигнуть до конца все тонкости своей профессии. Например, умение рисовать на карандашной кальке.
Стасов рисовал сначала на бумаге, и только уже потом, обводил свой рисунок на кальке, для того, чтобы избавиться от лишних линий, и выровнять кривизну оставленных. В результате получалась довольно красивая картинка, и постороннему человеку даже не верилось, что она сделана вручную.
А уж само макетирование, хорошо знакомое Саше, ещё со времён архитектурного техникума, с помощью рук Стасова, зазвучало для Саши совершено по-другому, как обязательная составляющая, рождающегося проекта.

* * *

Как-то после обеда, до своей болезни, выкурив папиросу, Стасов вернулся в комнату, и присев за свой стол, сказал:
- А вот скажи мне Саша, какой ты видишь архитектуру будущего?

Саша уже знал, к тому времени своего начальника, как не просто творческого человека, но, и мыслителя, задумывающегося над глобальными проблемами градостроительства. Его интересовало многое. Но он не любил смотреть фотографии с новыми архитектурными решениями. И, когда проектировал что-то, всё придумывал сам. Или ему так казалось. Однажды Саша спросил, почему он не заглядывает в архитектурные журналы? – «А зачем?» Ответил он. И тут же добавил: «Во мне и так есть то, необходимое, что надо. Впрочем, как и в любом другом человеке. Достаточно только протянуть руку, и найти на полках то, что нужно именно в этот раз.
Удивительно, но он считал, что вовсе не надо пользоваться какой-то свежей информацией при проектировании, веря только в свои собственные силы. Саша тогда не понимал, как так можно. Да и позже не смог научится тому, чтобы самостоятельно диктовать стиль, как умеют великие архитекторы, которым подвластно всё. Да, их архитектура очень дорога, обладая непредсказуемостью форм, удорожая проект, но они не только могут себе это позволить, а еще, и верят в возможность переосмысления психологии заказчика, привыкшего к глобальной экономии на всём, и в первую очередь, на творчестве, пользуясь своей оголтелой востребованностью.
Он не понимал, как и зачем нужно делать никому не нужные, космические формы, изогнутого в трёх плоскостях бетонного несущего каркаса, увеличивая стоимость проекта в разы. И самое страшное, что это всё были не декоративные, навесные элементы, которые можно отменить в любой момент. Великим архитекторам свойственно умение вовлечь своё окружение в игру со сложностью самого каркаса здания, только ради необычности футуристических форм. Это, как высокая мода. Носить которую, невозможно, но и без неё нельзя, так-как именно она, и выявляет основные элементы, которые потом широко применяются в массовом использовании. Но, сама по себе бестолкова, дорога, и порою, опасна.

- Я думаю, что в будущем дома потянутся вверх, приобретя больше площадей под остекление фасадов. Уменьшится количество несущих стен, и увеличатся пролёты между опорами, - ответил Саша, совершенно не ожидая, что Стасов думает ещё перспективнее.
- Ой, Лёш, опять ты про свои башни. Кому это нужно, скажи мне? – сказала тут же Рита, привыкшая ко всему приземленному. Когда-то, после архитектурного института, по полной хлебнувшая всей этой «сказочной» рутины проектного процесса.
- Ну, Ритуль, ты не права. Именно башни! За ними будущее, -ответил Стасов, облокотившись на спинку своего стула, смотря куда-то вдаль.
- Как это башни? Просто много башен? Так это и я сказал тоже.
- Нет, ты меня не понял Саша. Я имел в виду одну огромную пятисотэтажную башню-город. В ней должно быть всё, что положено иметь в своей инфраструктуре городу. То есть, вокзалы, магазины, театры, кинотеатры, музеи, спорткомплексы, и даже парки. Это позволит съэкономить многое. И количество теперь никому не нужных улиц, и десятки тысяч квадратных километров вырубленных лесных территорий. Лифты с атомными двигателями, как еще Фрэнк Ллойд Райт придумал, ну, и так далее… - говорил он уже, как бы сам с собой, находясь далеко от всех присутствующих в комнате. И сам разговор этот нужен был только ему, для того, чтобы отвлечь на пару минут свой очень загруженный работой мозг, от сиюминутных задач, сосредоточив его работу, пускай и ненадолго, но на более важном для человечества, чем вся эта приземлённая возня, которой приходится пока заниматься ему здесь.
- А как же малоэтажная застройка, без которой не могут обойтись элитные микрорайоны городских окраин, - спросила его Ирина, которой было интересно помечтать вместе с талантливым, что ни говори, человеком. Весь ужас особенностей его характера, можно было иногда и потерпеть.
- Её не будет. Этой элитной застройки. Она станет ни к чему. Все переселятся в башни, - несколько спустившись к земле, с высоты своего полета - заявил он.
- А как тогда будет выявлено разделение общества на богатых и бедных? Вон ты свой запорожец не можешь даже даром кому-то пристроить, чтобы сдать место в гараже подземном из-под него, кому-нибудь из жильцов, которые все давно на вип класс пересели. А всё потому, что купили они себе двухуровневые квартиры в твоем экспериментальном доме у тех, кто давно съехал из него в жилье проще. И если ты сам её двадцать лет назад бесплатно от государства получил, то это не значит, что вокруг тебя так и остались те же простые советские люди. Природа берёт своё, как ни крути. Кого-то в башни загонят, а кто-то будет в собственных особняках жить, как буржуй.
- Ты Фрида неправа. В очень скором будущем не будет ни богатых, ни бедных. Все станут равны. Работать за всех начнут роботы. И у людей появится уйма времени на творчество. Они начнут рисовать, писать стихи, сочинять романы, развивать науку, - уже почти вернувшись из послеобеденной фантазии на землю, с грустью во взоре, завершил Стасов.
- А я, например, согласен со всем, что сказал Стасов, кроме одного. Я не верю в социализм и равенство, а значит и равноправие. Поэтому мне кажется, что в этих башнях, если они и будут, должно быть разное по комфортности жилье. Наверху, скажем за облаками – дорогое, а пониже – дешевле. Тогда и смысл есть в этом всём! - сказал Саша.
- Нет, ну, вот скажите мне, зачем богатому человеку лезть на такую верхотуру, если можно купить замок в лесу, или построить его? - возмутилась Рита.
- Вы не доросли до этого. Вам не интересно мечтать. Вы ходите на работу за деньгами, а не за удовлетворением от творчества.
- Ну, знаешь, что! Если тебе деньги не нужны, то нас-то не трогай. Мы ещё пожить хотим, даже, несмотря на то, что архитекторы.
- Ладно, Фрид, не нападай на Лёшу. Он всё понимает. Просто так выразился, - защитила его Ирина.
- Выразился он! А мы тут горбатимся для чего? Для того, чтобы с голоду не умереть! Чтобы было чем детей кормить! - внесла лепту Рита.
- Вас в институте, как будто не учили ничему, - со вздохом вернувшегося на землю человека, впавшего в грусть от потери только, что стоящих перед глазами образов, увиденных там, и потерянных сразу же после приземления, добавил Стасов.
- Учились, как и ты. И креатива нахватались не меньше. Просто, где он теперь этот креатив? Одна рутина кругом! - уже ворча сама с собой, произнесла Рита.
- И мне не очень понятно, зачем лезть так высоко? – добавила, сидевшая до того момента молча, Ирина.
- Нет, не архитекторы вы, потому, что не умеете мечтать.