Суета сует, или Два гениальных романа о нас
(Выборка очерков, опубликованных в книгах издательства Вече и на портале Проза.ру)
1. Сначала о нас — детях.
Уильям Джеральд Голдинг
Роман «Повелитель мух»
Английский поэт, драматург и прозаик, член Королевского общества литературы, посвященный в рыцари за заслуги перед английской литературой, сотрудник Лондонского приюта для бездомных, командир британского торпедоносца в годы Второй мировой войны, учитель, Уильям Джеральд Голдинг (1911—1993) известен многими своими произведениями: «Скупец Мартин», «Пирамида», «Ритуал на море», «Шпиль» и др. Необычайную популярность во всем мире имел его модернистский роман «Lord of the Flies» — «Повелитель мух» (1954). Голдинг — лауреат Нобелевской премии по литературе — «за романы, которые с ясностью реалистического повествовательного искусства в сочетании с многообразием и универсальностью мифа помогают постигнуть условия существования человека в современном мире» (1983) и премии Букера-Макконнела.
«Повелитель мух» — целая эпоха в истории не только английского, но и мирового романа. Специалисты по сию пору ломают головы и копья, пытаясь определить жанровую принадлежность этого на первый взгляд, незатейливого, но глубоко символического произведения Голдинга. Они называют его «притчей», «параболой», «философским иносказанием», «антиутопией», «фантастическим», «психологическим», «философско-аллегорическим романом» и т.п. Сотни томов, наполненных разночтениями и взаимоисключающими суждениями исследователей стали вполне самостоятельным жанром — в первую очередь по причине разных идеологических установок аналитиков и их ангажированности. Основных трактовок четыре: «религиозное произведение, развивающее христианскую доктрину первородного греха и грехопадения», «воплощение экзистенциалистской философии», «иллюстрация к учениям 3. Фрейда и К. Юнга», «индивидуальное мифотворчество автора, связанное с античными традициями». Сам автор, соглашаясь с тем, что «Повелитель мух» — отчасти притча, отчасти миф, указывал еще и на то, что это пародия. По словам Голдинга, написать эту вещь его побудило потрясение, которое он испытал в годы Второй мировой войны, когда человек предстал перед ним как «самое опасное из всех животных», а еще — по контрасту — идиллический «островной» роман английского писателя XIX в. Р.М. Баллантайна «Коралловый остров», наполненный «розовым сиропом», который он читал детям, когда был учителем. Сочинив блестящую пародию на Баллантайна, писатель вывернул историю цивилизации как носок и показал ее «животные» истоки. Насмотревшись в войну, как в человеке проявляется его первобытное зло, Голдинг имел право сказать: «Всякий, кто прошел через годы разгула фашистского зверства и не осознал, что человек творит зло, как пчела творит мед, либо слеп, либо глупец».
Роман был написан в Солсбери, где писатель после увольнения из флота занимался преподавательской деятельностью. После того как рукопись отверг 21 издатель, ее взялось опубликовать издательство «Faber» в 1954 г. Роман тотчас стал в Великобритании бестселлером и разошелся тиражом более 20 млн экземпляров.
Героями романа являются мальчики от 6 до 12 лет, оказавшиеся на необитаемом острове после катастрофы самолета, в которой все взрослые погибли. Остров изобиловал фруктовыми деревьями и дикими свиньями, так что голодная смерть островитянам на первых порах не грозила. Тем более у них были два ножа и очки одного из мальчиков Хрюши — с их помощью можно было разводить огонь.
Поначалу ребята возрадовались тому, что обрели здесь «взрослую» самостоятельность и могут самозабвенно играть в свои детские игры. Начав с подражания взрослым, они постепенно впали в «детство» человечества с его хищными инстинктами и безжалостной борьбой за существование.
Сперва детки вполне демократично выбрали «главу» острова. На эту должность претендовали лидеры двух «партий»: благовоспитанный «правильный» Ральф и более раскованный Джек, староста церковного хора. Выбрали Ральфа — только потому, что у него в руках оказался некий атрибут власти — ракушка-рог, в которую он и созвал островное вече. Джек довольствовался главенством над своими хористами, которых быстренько обратил в «охотников», а потом и в «дикарей».
Тут же начались разногласия, обусловленные разными характерами «вождей» и их различными жизненными установками. Одному из малышей ночью привиделся зверь, якобы выходящий из моря, и Ральф попытался теоретически разуверить напуганных ребят, что никакого зверя нет, а Джек тут же на практике занялся его поисками. Главной заботой Ральфа стало спасение ребят, для чего организовали костер, видимый из моря проходящими кораблями. Поддержание огня было поручено охотникам Джека, но тот увлекся успешной охотой на свиней, и костер погас. В это время мимо острова прошел корабль. Упущенная возможность стала первым конфликтом лидеров. Джек как тактик дал островитянам «хлеба и зрелищ» — мясо свиней и после пира танцы и игры, а Ральф как стратег (что вообще-то для ребят было непонятно) — дал им законы и моральный кодекс. Понятно, что через несколько дней почти все мальчики перешли на сторону Джека, «конкретного» малого, занятого делом, а не призывами и собраниями.
Нанизав голову убитой свиньи на заостренную с двух концов палку, Джек соорудил «дар зверю», а на деле явил малолетним представителям человечества идола для языческого поклонения. Мертвая голова, облепленная мухами, стала символом зла — Повелителем мух. В действительности так зовут Вельзевула — князя бесов.
На стороне Ральфа остались четверо ребят: Хрюша, Саймон — болезненный рефлексирующий мальчик, и двое близнецов. Любитель одиночества Саймон, уединившись, оказался рядом с Повелителем мух и в полуобморочном страхе услышал от него: «Но ты же знал, правда? Что я — часть тебя самого? Неотделимая часть! Что это из-за меня ничего у вас не вышло? Что все получилось из-за меня?». Саймон еще до этого понявший, что зверь не где-то, а сидит в каждом из ребят, стал единственным, кто прозрел истину и за то понес наказание. Увидев на дереве мертвого парашютиста, хлопки парашюта которого так пугали по ночам островитян, Саймон бросился сообщить об этом ребятам, но те после пира устроили возле костра ритуальные пляски и, приняв Саймона за зверя, убили его.
После этого события пошли вразнос. Для разжигания костра Джек ночью украл у Хрюши очки. Ральф, явившись с Хрюшой и близнецами в лагерь противников, пробовал апеллировать к своей законной власти, но у него ничего не получилось. Произошла драка, в которой близнецов связали, убили Хрюшу, а раковину разбили вдребезги. Раненый Ральф вынужден был скрыться от погони. Раскрашенные глиной и головешками дикари на другой день преследовали экс-главу по всему острову, объятому огнем, перекинувшимся на деревья с костра. У Джека в руках было заостренное с обоих концов копье — для того, видно, чтобы нанизать на него голову врага. И тут неожиданно пришло спасение. С проходившего мимо острова военного корабля заметили огонь и направили к берегу команду.
Увидев офицера, дикари, которые только что яростно преследовали Ральфа, и сам Ральф стали рыдать навзрыд — то ли от естественной разрядки и избавления еще от одного убийства, то ли от предчувствия того, что их сейчас повезут с объятого огнем острова туда, где им всем грозит смерть в огне мирового пожарища. Снизойдет ли в детские души мир, которого нет в мире, — большой вопрос. Писатель дал на него ответ отрицательный — ведь к ребятам на помощь пришло не гражданское судно и священник, а крейсер и вооруженный офицер, который только присвистнул, когда услышал, что и на этом «коралловом острове» не обошлось без двух смертоубийств.
А что в остатке? Дети не смогли установить ту власть, которая спасла бы их от нравственного падения и физической гибели. Не нашлось такой власти в их арсенале. Потому что нет ее и в арсенале человечества! Не нашлось земной власти, а что же Небесная? Но Она никак не проявила себя на острове. Почему? Да потому что в нее не верил никто. Вслед за своими родителями и спасателями.
На русский язык роман перевела Е. Суриц.
«Повелитель мух» был успешно экранизирован в 1963 г. английским режиссером П. Бруком. Голливудская постановка 1989 г. (английский кинорежиссер Г. Хук) была менее удачна.
2. А теперь о нас — взрослых.
Пер Фабиан Лагерквист
Роман «Карлик»
Шведский писатель, «гигант современного классицизма», один из восемнадцати «бессмертных» членов Шведской академии, Пер Фабиан Лагерквист (1891—1974) известен как автор многих великолепных рассказов и стихотворений, драм («Тайна неба», «Невидимый», «Человек без души», «Победа во тьме» и др.), повестей и романов («Сивилла», «Палач», «Варрава» и др.). Вершиной творчества писателя стал его роман «Dv;rgen» — «Карлик» (1944). В 1951 г. Лагерквисту была присуждена Нобелевская премия по литературе «за художественную силу и абсолютную независимость суждений писателя, который пытался в своем творчестве найти ответы на вечные вопросы, стоящие перед человечеством».
Еще со времен «Мизантропа» Мольера и «Путешествий Гулливера» Свифта человеконенавистничество как один из главных мотивов прочно вошло в литературу (хотя встречалось оно еще и в Древней Греции). Вошло двумя путями: Мольер и Свифт остались над мизантропией своих текстов и своих персонажей, тогда как маркиз де Сад оказался внутри ее. В новейшее время блистательным образцом мизантропа стал заглавный герой романа «Карлик» Пера Лагерквиста. Автору удалось остаться бесстрастным наблюдателем потрясающей истории, развернутой на страницах небольшого (так и подмывает сказать — карликового размера), но, конечно же, не по его вкладу в историю мировой культуры романа. О вкладе можно было бы и не говорить — Лагерквист признанный в мире классик шведской литературы, но вот почему-то в ряде новейших отечественных литературных словарей и энциклопедий его не оказалось. Это, разумеется, не вина Лагерквиста, а беда составителей, но все же — как-то обидно за него, а еще больше за нас. Впрочем, не будем отвлекаться на энциклопедические пустяки на фоне грандиозного романа.
Говоря о мизантропии (не медицинской или асоциальной, а литературной), очевидно, следует говорить не о дурном характере мизантропа, а об адекватной его реакции на окружающий мир. Так честнее и меньше лазеек для недобросовестных интерпретаторов поведения некоторых членов общества, реагирующих равноценным образом на «дикие повадки большинства соплеменников». «Возможно, мизантроп — это не генератор ненависти к окружающим, а всего лишь человек высокой культуры, возможно опережающий свое время», — предполагают культурологи, и озабоченно констатируют, что «события последних десятилетий ярко иллюстрируют стремительно нарастающий деструктивный потенциал человечества…». (http://community.livejournal.com/mizantrops_rus/). Все это естественно усиливает и мизантропию каждого отдельного человека. Как ей не обостряться, когда его окружение впадает в скотское состояние, как йеху у Свифта.
Герой романа, уродец по форме, а по сути — наблюдатель и летописец (повествование ведется в форме записей карлика), сильным голосом, а не голосом писклявого кастрата (герой безмерно гордится этим) развенчивает разврат высокопоставленных персонажей и их убожество. Герцогство, погрязшее в грехах, давно лишилось призора Бога и навлекло на себя войны и чуму. Карлик плоть от плоти общества, пораженного алчностью и злобой, также злобен, но, в отличие от господ, не алчен, и оттого ему ничего не надо от жизни даже в темнице и в кандалах.
Лагерквист, похоже, сильно страдал не оттого, что в человеке много низкого, а оттого, что в нем мало высокого. Но откуда в человеке было взяться высокому в разгар мировой бойни, когда писался этот роман?
Карлика по имени или по прозвищу Пикколино, когда-то герцог Лев за 20 эскудо купил у матери, отвернувшейся с брезгливостью от своего уродливого дитяти. Карлики обычно делались шутами, но Пикколино не стал таковым. Он оказывал самые разные услуги герцогской чете, зло подшучивал на пирах господина над его вассалами, а также охотно выполнял злодейские приказания сеньора, предугадывая некоторые из них, чем вносил в сердце хозяина беспокойство. Он хорошо постиг душу сюзерена, когда тот шутки ради велел крестить восемнадцатилетнего Пикколино в дворцовой купели при бракосочетании своих друзей. Чтобы удивить гостей, карлика представили как первенца новобрачных, которым невеста разрешилась от бремени ко дню свадьбы.
События происходят скорее всего в начале XVI в., т.к. одним из персонажей является некто Бернардо, гениальный ученый и художник, внешним видом и образом мыслей, а также своими деяниями напоминающий Леонардо да Винчи на закате его жизни.
Сытое мирное житье в замке прервалось войной, которую герцог, мобилизовав свою армию и призвав наемников, затеял с соседним герцогством. Война, шедшая с переменным успехом, вскоре пожрала все состояние сеньора. Венецианские купцы отказали в кредите, и начались осложнения с наемниками. Герцог вынужден был прекратить войну, и вернул воинство домой. Полный коварных замыслов сеньор пригласил своих врагов для заключения перемирия к себе в замок. В честь гостей был устроен грандиозный прием и роскошный пир. Вот тут и пригодился герцогу карлик, который подлил отравленное вино в бокалы всем именитым гостям, а также (по своей инициативе, но под одобряющий взгляд хозяина) в бокал приятелю сеньора дону Риккардо. Риккардо, которого карлик терпеть не мог, уже много лет путался с герцогиней, о чем наверняка знал ее супруг. Как оказалось, распутная герцогиня была не на шутку влюблена в дона, и после его смерти безропотно покаялась в своих грехах, но не своему духовнику, а карлику. Почему так произошло? Потому, наверное, что Пикколино, в отличие от своих господ, много размышлял о вере, и своими поведением и словами подтолкнул сеньору к мыслям о вечном. Уродец, возымев над хозяйкой немыслимую духовную власть, подверг ее не только проклятиям, но даже бичеванию, которое грешница молча снесла, а потом и отошла в мир иной.
Противник герцога был обезглавлен, но не уничтожен. Тут же соседи начали ответные действия, перекупили наемников и с их помощью осадили владения герцога. В город стянулась беднота, скоро в его стенах вспыхнула чума, унесшая множество жизней. Опасаясь чумы, враг снял осаду. Начались мирные реанимационные будни, и вскоре герцог, предъявив карлику обвинение в посредничестве между герцогиней и ее любовником, бросил слугу в темницу. На этом и конец романа, но не истории. Карлик не унывал, он был уверен, что скоро понадобится хозяину («Насколько я знаю своего господина, он не сможет долго обходиться без своего карлика») — должен же кто-то не только исполнять, но и предугадывать его волю. Уж он-то выполнил заказ не как заурядный «киллер», а как носитель высокой идеи! «Для чего жрать, хохотать, любить и плодиться по всей земле! Для чего нужны эти изолгавшиеся комедианты и хвастуны, эти порочные, бесстыжие существа, чьи добродетели еще преступнее, чем грехи! Сгори они все в адском пламени! Я казался себе сатаной, самим сатаной, окруженным всеми духами тьмы, которых они сами же вызвали из преисподней и которые толпились теперь вокруг них, злобно гримасничая и утаскивая за собой в царство мертвых их свеженькие, еще воняющие плотью души. С неизведанным мной доселе наслаждением, острым почти до потери сознания, ощущал я свою власть на земле. Это благодаря мне мир полнился ужасом и гибелью и из блистательного праздника превращался в царство смерти и страха». Право, после этой «молитвы» становится жаль тех, к кому она направлена. А их нынче много, очень много на земле.
Большинство специалистов увидели в этом романе «острую критику фашизма, а также человеческой жадности, лицемерия и злобы». Можно согласиться с этим, но это всего лишь частность, штрих на великой картине падших нравов человечества. Шведский критик Г. Мальмстрем взглянул шире: «Чувство отчужденности — главная тема литературы XX в., и в этом смысле Лагерквист близок таким писателям, как Франц Кафка и Альбер Камю. Лагерквист из тех, кого борьба против дегуманизации человечества привела к поиску скрытого Бога, решению метафизических загадок жизни». Отмечали критики также тему любви. Страницы, посвященные любви княгини к дону Рикардо, или трогательному чувству княжеской дочери Анжелики и сына отравленного властителя соседнего княжества Джованни, погибших в мясорубке междоусобицы, они готовы трактовать как «гимн любви». Что ж, при отсутствии любви в мире любое ее проявление звучит как гимн. Роман задал много вопросов, но он же и ответил на них. «Я заметил, что порой я внушаю страх. Но пугаются-то люди, в сущности, самих же себя. Они думают, это я навожу на них страх, а на самом деле — тот карлик, что сидит в них же самих, уродливое человекообразное существо с обезьяньей мордой, это он высовывает свою голову из глубин их души. Они пугаются, потому что сами не знают, что в них сидит другое существо».
На русский язык роман перевела В. Мамонова.
3. И наконец, поразительная особенность этих двух великих романов, которую замечаешь, только сопоставляя их.
В романе о детях «Повелитель мух» мы узнаем себя, взрослых, жестоких, корыстолюбивых и властолюбивых, отвернувшихся от своих детей. А в романе о нас, взрослых, — «Карлик», вспоминаем себя, детей, таких же жестоких, корыстолюбивых и властолюбивых, брошенных нашими родителями на произвол судьбы.
Суета сует.
Рисунок из Интернета
Обложка романа Лагерквиста «Карлик»
https://badgerbooks.com.au/images/books/cover/9167.jpg
Свидетельство о публикации №219100500870
статью о двух замечательных книгах! "Карлика" не читала, к сожалению.
Буду знать о таком интересном авторе. А вот по поводу "Повелителя мух"
я размышляла раньше. Мне кажется, что это не только символичная, но и очень
реалистичная книга. Вспоминала и школу, когда училась: всегда есть в классе
"манипуляторы", маленькие интриганы. Иногда даже такие, как "железная кнопка"
как в фильме "Чучело" Ролана Быкова. Дети могут быть очень жестокими, особен-
но когда создаётся "стадная" атмосфера.
Видела английский фильм, очень мне понравился.
С уважением и теплом.
София Ладзарус 02.12.2020 19:44 Заявить о нарушении