Бальмонт

Ночь. Мрачная, душная, страшная. Когда радуешься любому звуку - хоть проехавшей и мигнувшей фарами машине, хоть тявкнувшей где-то собаке - только бы убедиться, что в этом черном мире остался еще кто-то, кроме тебя. Но - ничего. Лишь сгущающийся вокруг мрак, кажется, протяни руку - и нащупаешь...
- Извините, Вы не скажете, это сквозной проулок?
- Я... Простите, я не знаю, я не из этого района...
Русые волосы, бежевое пальтишко. Единственное светлое пятно во мраке. Она ушла в темноту - а он понял, что не может ее упустить. Это не могло быть случайностью, это именно то, что в дешевых бульварных романах именуется "Судьбой". Догнать, предложить сопроводить до дома в такую темень. А вдруг испугается? Нет, лучше, подобно благородному мстителю в маске, незаметно следовать за ней, дабы в случае чего выскочить из кустов с криком: "Оставьте ее, негодяи!" А вдруг заметит, что я за ней плетусь? Тогда точно всему конец. К черту, просто предложу помощь, положусь на свое красноречие (щедро приправленное дислексией).
Он метнулся туда, где мигнуло за поворотом бежевое пальтишко. Никого. Пробежал вперед, попятился назад, споткнулся, чудом устоял на ногах. Забежал в первый попавшийся подъезд, прислушался. Никого. Где же ты?..
- ГДЕ ТЫ!?
- Время. Просыпаться. 6. Часов. Утра. Время. Просыпаться. 6. Часов. Утра. Время. Просыпаться...
Он открыл глаза, тяжело дыша, ничего не понимая, тупо глядя на мобильный телефон, служивший также электронным будильником. Как он оказался в постели? Или... Нет, невозможно. Она была слишком реальной. Она ДОЛЖНА БЫТЬ реальной.
Кажется, никогда еще поход на работу не был таким тягостным.
- Коля, ****ый хер, не стой, опалечивай, оно ж развалится к ****ям!
- Николай, кинь картохи четыре мешка!
- Где это чудо из пруда? Коленька, скажи честно, ты мудак? Какого *** ты охлажденку в морозильную камеру запёр? Ты хочешь эти 200 кэгэ мяса лично выкупить?
- Коля, ****ь, я за тобой с этой картохой до вечера бегать буду!?
А он не мог ничего с собой поделать. Осознание того, что девушка в бежевом пальто была лишь мимолетным сном, заставляло руки бессильно опускаться, а мысли - разбредаться по запыленным углам склада.
День неохотно полз к вечеру. Вот уже отъехал последний припозднившийся поставщик - а он внезапно с ужасом осознал, что не хочет возвращаться в свою холостяцкую квартирку. Здесь грязь, вонь, мат, но - люди. И ты среди людей. Вроде как живой. Вроде как часть чего-то целого. А дома - лишь ты и непонятно откуда взявшиеся горькие мысли. Как странно. Сколько себя помнил - никогда одиночество не страшило и не напрягало. Наоборот, было чувство спокойной уверенности, что каждый миг твоего свободного времени принадлежит тебе и только тебе. Захотел - телевизор посмотрел, захотел - вышел в парк воздухом подышать, а захотел - черт возьми, спать пораньше лег. Что же изменилось? Неужели же всё из-за дурацкого сна? Он ведь даже лица ее толком не рассмотрел. Так, силуэт, видение. А может, ему только показалось, а нас самом деле там крокодил. Крокодил-крокодил-крокозяшечка, жидконогая козявочка-букашечка...
Кажись, полегчало. Как это он сразу о крокодиле не подумал? Несколько наигранно насвистывая, побрел домой. Душ, разогретый ужин из остатков завтрака и, наконец, развратно разобранная холостяцкая койка. Только когда лег - только тогда осознал, насколько же за день уста...
- Вы любите японскую поэзию?
Он дико огляделся.
Комнатка, такая крохотная, что непонятно было, как вся эта дребедень, что кругом наставлена и развешена, здесь умещается. Кроватка так и вовсе детская, как на ней спать-то можно?
На ней была черная водолазка. Русые волосы убраны в конский хвостик. Но главное - глаза. Там, в темном проулке, они ему показались колючими, а они на самом деле - мягкие и серые.
- Погасите верхний свет, пожалуйста.
Она включила стоящую на высокой стойке лампу, абажуром для которой служил тканевый тубус, расписанный какими-то затейливыми закорючками. Тубус залил комнатку мягким неярким светом, разбросав по стенам блики закорючек. Она свернулась на своей ребяческой кроватке, раскрыла маленький темно-синий томик.

"Яма-зато ва
Аки косо котони
Сабиси-карэ
Сика но наку-нэ ни
Мэ во самаси-цуцу.

Он грустен в осень,
Мой горный домик.
Я просыпаюсь
От звуков плача.
Грустит олень".
Перевод Константина Бальмонта.

Он осторожно присел рядом, не отдавая себе отчета в том, что делает, положил руки ей на плечи.
- Ты же замерзла.
- Нет, ничего, всё нормально...
Он поискал глазами, нашел серый косматый платок, накинул и стал медленно гладить с плеч по спине, моля об одном - только бы это длилось вечно.
Она уснула.
Только бы это длилось вечно, только бы это длилось...
- Время. Просыпаться. 6. Часов. Утра. Время. Просыпаться...
Вонь, грязь, мат - казалось, со вчерашнего дня всего этого стало еще больше. Он работал как сомнамбула - механически, без единой эмоции, уперевшись глазами в пространство.
- Коль, у тебя случилось что-то? Ты какой-то не такой...
- Не, нормально всё. Просто не выспался.
Домой он почти бежал. Принял душ, зачем-то побрился, кинул что-то в рот и поскорее юркнул в койку. Сон не шел. И чем дальше, тем сильнее наваливалась простая и страшная мысль: а что, если она больше не появится? И он никак не сможет этому помешать. Если бы она была здесь, в этом мире - он бы сделал всё. Вообще всё. Ради возможности еще раз услышать ее голос, увидеть ее глаза, положить руки на ее озябшие плечи. Что, что ему нужно сделать, чтобы она явилась еще раз!?
Раннее утро. Перрон вокзала. В воздухе висит не дождь, не туман, а какая-то мокрая дрянь, будто кто-то сверху прыскает из очень-очень мелкого пульверизатора.
Она стояла, зябко кутаясь в свое бежевое пальтецо. Больше всего на свете ему хотелось прижать ее к себе, но он вдруг почувствовал, что этого делать не нужно.
- Я уезжаю.
- ...Может, останешься?
- Нет. Не могу. - Она грустно улыбнулась. - Ты ведь и сам знал, что это не навсегда.
- Знал. Просто не хотел себе признаваться.
В воздухе разнесся тоскливый свисток. Вдали показался медленно прибывающий поезд.
 - Иди. Не нужно меня провожать.
- А как же я?
Она еще раз улыбнулась - но на этот раз тепло.
- Ты сильный. Умный. У тебя вся жизнь впереди. Я тебе не нужна. Думай о хорошем -и счастье придет. А теперь иди, не хочу, чтобы ты стоял тут и смотрел, как я буду отъезжать. Самый печальный момент - когда поезд трогается с места, а провожающий бежит, сколько может, за ним, пытаясь до последнего разглядеть в вагоне дорогое лицо. В конце концов, поезд уходит, а человек остается на перроне один - и нет в этот момент во всем свете человека жальче, чем он. А я этого не хочу. И спасибо, что укрыл меня тогда платком - я бы точно простудилась.
Он обернулся лишь раз, когда поезд подошел к перрону. Она смотрела на него, улыбалась и махала рукой.
- Время. Просыпаться. 6. Часов. Утра. Время. Просыпаться...
В районной библиотеке было ожидаемо тихо и пустынно. Маленькая сморщенная библиотекарша ковырялась в ящике с карточками.
- Здравствуйте. У вас есть японская поэзия?
Библиотекарша с нескрываемым интересом уставилась на него поверх очков.
- Нет... Чего нет - того нет.
- Жаль. А стихи Бальмонта?
Книжная мышь громко хмыкнула и удалилась в глубь стеллажей. Немного погодя, вышла с небольшой растрепанной книжицей.
Выйдя из затхлого помещения, он с удовольствием втянул запахи продрогшего города. Повертел в руках книжицу. Раскрыл наугад.

"Поспевает брусника,
Стали дни холоднее,
И от птичьего крика
В сердце стало грустнее.
Стаи птиц улетают
Прочь, за синее море.
Все деревья блистают
В разноцветном уборе.
Солнце реже смеется,
Нет в цветах благовонья.
Скоро Осень проснется
И заплачет спросонья..."