До рассвета

Правда и нечего кроме правды
На фото. 1976. Порт Ходейда. Холодная война. Наша встреча с американскими моряками.
       
Сегодня  я  дома. Это редкое явление.  Моя берлога  художника с открытой дверью  в палисадник погружена в вечерний полумрак.  За спиной хлопотливый осенний день 2019 года.   На груди уютно растянулся шельмоватый кот Баська.По ящику старый концерт Задорного. У меня расслабуха. Полу прикрытые глаза.  Ссохшийся  от ехидства юморист веселит зрителей.  Птичьим  голосом впаривает от собственного имени веселые истории, выхваченные невесть  от куда.   В общем, дурачит почтенную публику.  Лишь бы деньги платили.  Неожиданно лихо кувыркается и делает стойку на руках.  Знайте наших. Смущенно  улыбается и  вновь шелестит шпаргалками.  Наконец глашатай сделал театральную паузу,  открыл клюв и тут  Остапа понесло. Любимая тема о дураках – американцах. Только вот почему,  мы – умные, к дуракам, а не они к нам,  эмигрируем,  ни слова. 
        Перед моими глазами отец в очках и газетой в руках.  Я, самоуверенный старшеклассник,  перед теликом  прихлебываю   чай. Экран Фотона залит слезами  вьетнамцев. В небе  Фантомы. Джунгли, съеденные напалмом.  Я с ненавистью бросаю –  Сволочи!  Американцы сволочи все!                Отец отрывается от газеты. Внимательно смотрит на меня  поверх очков – Сынок, это война. Люди превращаются в зверей.  В сорок третьем несколько танков нашего корпуса неожиданно ворвались на крупную железнодорожную станцию занятую немцами. Боеприпасов в танках  в  обрез.  Снаряды уничтожали  технику противника,  а гусеницы утюжили людей.  О пленных не могло быть и речи. Нам надо  было уйти  до прихода мощных сил противника.  Ужас был,  когда уже у  своих  очищали гусеницы  от  сотен метров кишок и других внутренностей.  Старайся верить лишь свой глазам и своей голове, сынок.  А, что касается американцев, то их помощь во времена войны грех занижать.  Ты можешь представить, что такое для голодного солдата каша перловка без масла или американская  тушенка. Вкусная и  сытная. Дорожная, и вне дорожная грязь,  глубиной в пол метра. Застрявшие в ней пушки,  полуторки, обозы, которые в состоянии были вытащить лишь американские тяжелые машины Студебекеры.  Об этом знают лишь те, кто воевал.                Это было сказано моим отцом, коммунистом и фронтовым разведчиком.   Я с  удивлением смотрел на батю и на экран телевизора.
       Позже, когда мои знакомые возвращались с Афгана и по пьяни рассказывали о зачистках,  ошибках артиллеристов и летчиков, я вспоминал  слова отца и телевизор  с американскими солдатами во Вьетнаме. Так похожих на наших в ребят в Афганистане.
1977 год. В разгаре холодная война.  Идеологи СССР и США изощряются в методах ведения информационных войн. На моем  корабле с плакатов,  развешенных на стенах    матросского  коридора   зверски смотрят американские морпехи  с  ножами в зубах.  Мы, конечно же,  были убеждены, что америкосы,  ложатся  спать,  и встают с одной мыслью,  сравнять с землей СССР. Сволочи, одним словом. И не важно, что из -  за железного  занавеса,  отделяющим наши народы никто из нас и в глаза не видел живого  американца.  А, что на них смотреть. Вон на плакатах,  какие рожи.   
Встреча на Эльбе в 1945 году наших и американцев, резко отличилась от встречи команды  моего корабля, выполнявшего правительственное задание в далеком Йемене  и команды американского фрегата,  маячившего на рейде города Ходейды.  Арабский катер с уволенными американскими моряками пришвартовался к борту нашей коробки. И мы впервые так близко увидели своих потенциальных врагов.  Оказывается они не узурпаторы с плакатов, а крепкие, симпатичные ребята, так похожие на нас. Думаю, они не менее нашего  были поражены  цивилизованным видом советских моряков.  Особист,  кабы чего не вышло,  основную массу матросиков загнал париться в трюма.  Мне повезло, будучи рассыльным по кораблю  я,  по сути, встречал и позже провожал америкосов.  Каждый со своего борта,  мы внимательно и молча,  изучали друг на друга. В воздухе царило напряжение.  Я, встретился глазами с высоким светлым парнем. Он улыбнулся.  Я ответил улыбкой и озабоченно покосился на особиста.  Ведь без разрешения страны в лице особиста,  нельзя улыбаться.   Поймал себя на мысли, что  мне не хочется смотреть на этих ребят через прицел своего пулемета. А с этим долговязым, вообще, мог  бы  спокойно подружиться и ухаживать за девчонками.   Возвращение с города подвыпившей американской команды было более теплым. Ведь у нас так  много общего. Служба по звонкам. Далекие любимые. И, главное, безбрежный океан и ночные звезды,  наблюдающие за одинокими кораблями.  Америкосы,  расслабились  и забыв про  политиков, открыли объятия. Рус!  Моряк!  Окей!  Мне до сих пор обидно за наших. Мы, трезвые и серьезные смотрели на них и не отвечали на приветствия.  А так хотелось -  Мужики, в мажем! За тех, кто в море!  Но сзади на нас смотрит  страна в лице особиста с пистолетом в кармане. Нельзя обниматься без разрешения страны.   Почему - то вспоминаются слова из песни
  …Товарищ сержант два часа до рассвета.
Ну, что ж ты зараза, мне светишь в лицо
Товарищ  сержант,   скоро кончиться лето
И ночь коротка, словно сказочный сон.
          Наконец ,  озорник Задорный угомонился. И со стеснительной улыбкой девственника исчез со сцены.  Резкий зуммер мобилки прервал мои воспоминания. Кот недовольно покосился.  Так было уютно вдвоем. Пьяненький голос моего одинокого приятеля начал жаловаться на жизнь, на мобилку, которую я ему поларил – Володя!  Глючит,   подлая. Аккумулятор не держит. Нервов не хватает. Два дня алкоголем себя успокаиваю. Приятель,   художник как и я.  Его фирменная техника работы – это писать, лежа на полу с бутылкой портвейна и полотном, прислоненным к стене. Иногда,  и засыпал на мокром холсте. Однажды  утром пришла мама. Дверь ей открыл взлохмаченный  сынок с разноцветным опухшим лицом.  В испуганные материнские глаза он успокоительно произнес – Мама, это не что ты подумала.  Заснул на холсте. Трезвый, трезвый.                Время написания его шедевров  прямо пропорционально количеству выпитого.  Эту картину написал быстро – всего за две бутылки – отвечает на мой вопрос художник.  Разговор со мной заканчивает как всегда неожиданно и писсемистично – Жизнь говно.  Денег нет. Твой телефон глючит, поэтому и пью. Полгода  мяса не жрал.  Пока.  Я ложу мобилку.  В голове Задорный,   американцы,  армия, кот,  Саня.  Каша,  какая - то. К чему это я?   
      В девяностые,  для пресловутых американцев ненавистный СССР  был как никогда слаб. Разваленная армия. Шатания в мозгах и бурчание голодных животов. По логике, эта ситуация должна была вызвать  у США огромное желание  покончить с нами единым махом.  И стать единственной в мире сверхдержавой.  Но штаты  вместо этого  начали принимать огромное количество  голодных эмигрантов из постсоветского пространства. Не только голодных, но и сытых бандюков  под руку с ублюдками,  разворовавшими страну.  Оно им,  надо было?  Как говорят в Одессе.
       Продолжаю вспоминать.  Ура! Ура!   Я выиграл Грин – карту – обнимает меня Сашка. Наконец, вырвусь из этой нищеты.  Сашку в Америку провожали,  словно в армию. Напились.  Наобнимались.  Писал он мало.  Через полтора года приехал.  Жена заболела.
        В баре накурено. Саня, как там америкосы?  Тебя,  не обижали ? – задаю вопрос.  Саша задумался -  Поначалу, у  меня не все складывалось хорошо. Чужая страна, чужие люди.  И в какой - то момент   опустились  руки.  В   один из таких мрачных дней  в Нью – Йорке,  я зашел в супермаркет что либо купить из еды. Денег в обрез.  Погода мрачная. С дома плохие вести. Жена начала болеть. В общем,   туши свет.  Я бродил между сказочными рядами, останавливался, отрешенно брал,   что - то с полок. Смотрел, вертел и ложил на место.  Остановился у окна, за которым суетились воробьи.  Долго,  задумчиво смотрел. Ко мне подошла американка .  Внимательно заглянула в мои глаза – Вы откуда?  Из  России – ответил  я.  Пойдемте – женщина направилась к кассе.  Молча,  расплатилась за свою полную снеди корзину.  Обернулась ,  подвинула ее  ко мне  – Это вам. Все будет хорошо.  Я вышел из магазина со слезами в глазах. В пригороде Нью – Йорка – СИ – Клифф, где я подрабатывал,  жил эмигрант Яша.  Мужик в возрасте. Каким образом и почему он очутился  в Америке, не знаю. Человек он был безобидный и тихий.   По доброй советской традиции каждую  получку обмывал весело с песнями и приплясываниями.  Когда  энергия заканчивалась,  из последних  сил  находил укромное местечко  и в задумчивой позе засыпал. Лежащий человек, для американцев –  тревога, поскольку  гражданин – самая большая ценность.  Дядю Яшу, по доброй американской традиции обхаживали  четыре службы – полиция, скорая, пожарные и кто – то  еще.  Поскольку дядя Яша, клиент для них знакомый,  они со снисходительной,  понимающей   улыбкой доставляли его  к родному подъезду каждую получку. Это,  даже стало традиционно и важно для жителей этого пригорода.                Саша замолчал – По - всякому  было. Разных людей встречал. Но больше хороших.
        Давно нет отца. Друг Сашка  ушел от двух жен, литрами пьет пиво, пишет картины, которые плохо продаются и не мечтает больше о далекой Америке.  По телевизору новости.  Диктор, как и сорок лет назад, убеждает меня  об  американской угрозе.  А у меня заказчиков нет. Очередной по графику кризис в стране. Ничего не изменилось в этом мире. Попробую надеть рубашку уже покойного  Задорного – Дураки американцы. Какая угроза?  Ведь в их армии  половина русских американцев.  Недаром же кэгебешники устроили перестройку.
       Друзья. Меня зовут Владимир. Моего кота Баська.  Обращаемся ко всему миру. Давайте жить дружно.  Мяу.
… Он переделать мир хотел,
Чтоб был счастливым каждый,
А сам на ниточке висел
Ведь был солдат бумажный.