4. Маринка в Новгородке

Вернувшись на историческую родину, Маринка первым делом решила для себя, что в церковь она ходить будет. Причем, каждое воскресение. Пусть думают, что хотят. Пусть она ничего не понимает. Она знала, что так ей будет легче. И решение это она выполняла исправно, хоть и далось оно ей с огромным усилием.

В первое воскресенье, как она припёрлась в свою харизматическую церковь, ей досталось на орехи. Все сестры скопились вокруг её неприметной фигуры. Кто-то жалел, фингал ведь ещё не прошёл, кто-то стыдил, мол, ходила бы в церковь, такого бы не случилось. Более всех отличилась жена пастора, которая от природы была обделена интеллектом, вытолкнув Маринку к покаянию, что приравнивается по мукам совести к позорному столбу. Пастор, деревенский плохо образованный мужчина, хоть и давно уже обжившийся в большом городе, прочитал над её головой длиннющую проповедь, в которую включил всё от бытия до откровений, а надо сказать, что стояла она на коленях, таковы были правила местной общины. Потом долго молился на языках и призывал общину поддержать его в данном духовном действии, чтобы дух Марины был возрожден вновь, так как доселе она заблуждалась и, видимо, была духовно мертва, и только их молитва веры могла возродить её к новой жизни.
Но любому испытанию приходит конец, закончилось и это. Впрочем, церковные взыскания только начались. Для начала ей предложили походить на замечании, восстановиться духовно, и потом уже, когда она как следует дойдёт до необходимого состояния святости, приложиться к церковным таинствам. «А вообще, - сказал пастор, - надо бы, чтоб и муж приходил, а то непонятно, что у вас дома происходит, но посмотрим.»

Надо отдать Маринке должное, она терпела всё: и трёхмесячное замечание, и некорректное вмешательство в её личную жизнь, с пристрастными расспросами, и косые взгляды сестер, и насмешки новообращенных людей, которые, конечно, лучше всех знают, как ей надо было прожить единственную свою и неповторимую жизнь.
Время лечит всё, вылечило оно и больные отношения в общине. С некоторому сестрами даже завязалась дружба. И хоть проповеди она по-прежнему не понимала, но твердо знала, что в церковь она будет продолжать ходить. Её место здесь, и больше она свою ошибку не повторит.

В новгородской общине, как и во многих протестантских церквях, было принято читать библию по плану. Каждое утро приходила СМС, в которой были написаны адреса с местами писания. Так что библию пришлось достать с холодильника, протереть пыль и начать читать заново. Как ни странно, но именно эта часть духовной жизни Маринке нравилась. Ей было интересно, а что же дальше? Или, а что бы это значило? Или, а как это звучит в оригинале?

Ещё ей нравилось молиться. Только не в церкви, а дома, шепотом. Сначала, это был очень скромный разговор с Богом, с кучей непонятных величественных, как ей казалось оборотов, малопонятных непосвященному человеку. Но позже, она поняла, что Иисус, Тот самый, Которого она когда-то любила, не переставал любить её ни на одну секундочку, и Ему по-прежнему есть дело до неё. Стоило ей только начать рассказывать Ему, как Своему Другу, о том, что по-настоящему происходит в её жизни, всё менялось чудесным образом. Публичность Маринка никогда не любила, поэтому свидетельствовать о славных делах божьих в церкви не выбегала, но внутри себя она с удивлением обнаружила искреннюю благодарность к Богу за всё, что у неё есть, за всё, что ней произошло.

Вадика удалось несколько раз привести в церковь, но неадекватность жены пастора отбила у него охоту ходить туда регулярно. Зато, бить супругу стало боязно, раньше то она лишний раз на улицу не сунется, а тут каждое воскресенье на люди. Да и братья во Христе припугнули крепкими святыми кулачищами. А вот детям нравилась воскресная школа, и сами они как будто становились лучше. Или же в сердце Марины появилось больше любви к ним.

Так зародилась идея о светлом будущем.
Бог ведь даёт надежду?

И хоть Маринка решила душу себе не теребить и Славику больше не писать. Гештальт, как говорила её подружка-психологиня, надо было закрыть. Она собралась и скрепя сердце, пошла на почту, прямо к Нине Алексеевне, той самой тёте Нине, которая Яшу брать на работу не хотела. Пришла и выпалила всё, как на духу:

- Здравствуйте, моя жизнь была бессердечно разбита вашим почтальоном. Он не доносил до меня письма несколько лет. Я вышла замуж не за того человека. Я знаю, назад уж не вернуть время, но я хочу, чтоб он вернул мне мои письма! – с порога заявила Марина.

Остолбеневшая, и совсем уж не молодая тётя Нина, задержала дыхание, схватилась было за сердце, но вовремя накапала себе корвалолу, бахнула рюмочку с вонючим пойлом, закусила конфеткой Кара-Кум и говорит:

- Вы, гражданочка, не волнуйтесь. Вы мне по порядку расскажите, что произошло. Я работаю тут с 12 лет. С войны, знаете ли, и впервые слышу подобные оговоры.

Хоть и сбивчиво, но ей удалось рассказать, всё что она знала. Что слала письма, ждала ответы, но ничего не было, несколько лет. А вот четыре года спустя, какой-то хмырь принёс ей открытку. Что тогда она в себе не нашла сил ним поговорить, был трудный период. Но теперь, она определённо хочет знать, что происходило. И более того, ей надо видеть всю переписку. И что она будет жаловаться, обиженно добавила Маринка.

Нина Алексеевна жалоб, конечно, не боялась. Опытная партийная женщина как-никак. Но вот не хотелось ей скандал в последний год на почте, месте, где она проработала всю свою жизнь.

— Значит так, - сказал она, сделав максимально серьёзное лицо, - оставьте это дело мне, я позабочусь о том, чтобы виновные были наказаны, а вся корреспонденция, если она существует, была доставлена к вам домой. Напишите заявление и свой контактный телефон, пожалуйста. Да, и адрес не забудьте указать.
 
Марина сделала всё, как велено, и немного успокоившись, что дело в надёжных руках, пошла домой.

В тот же вечер Нина Алексеевна вызвала Яшу на ковёр и отчитала его самым страшным своим голосом, как в старые добрые партийные времена. Он, конечно, женщин не уважал и не любил, но тётю Нину боялся, как огня, она ведь и матери могла всё сказать и отцу, да, и вовсе уволить. Впрочем, таких планов у неё не было. За копейки работать, кроме недоросля никто не соглашался, а ей перед выходом на пенсию проблемы с поиском кадров были уже не нужны.

Выбора у Яши не было, он рассказал, что воровал письма, и что лежат они у него дома, но к Марине он их не понесёт, хоть стреляйте. Ничего другого не оставалось, как изъять их у него и отнести самой, что тётя Нина и сделала, про себя гордо отметив, что война не закончилась.

Марина такой скорости не ожидала, поэтому приняла пакет с письмами также молча, как и открытку у Яши. И пересмотрела всё, что было, пока Вадик не вернулся с работы. Проплакав два часа, ей всё-таки удалось взять себя в руки и посмотреть правде в глаза. Что было, то было. Время назад не воротишь. Но вот какая странная мысль появилась у неё в голове: Ярослав прославился, как художник, обжился в Италии, и в общем, уже понятно, что никакая Марина ему больше не нужна. Но что с ней то стало? Почему, пока Слава делал карьеру, она вдарилась в семейную жизнь? А где её планы? Была ли у неё своя мечта? Или она сначала хотела реализовать мечты Славы, а когда не вышло стала осуществлять планы Вадима?

Припрятав заветный пакетик, она забрала детей из садика, встретила, как полагается мужа с работы, и решила переспать с этой мыслью. А может и пожить какое-то время.

Не знаешь, что делать, не делай ничего, - решила Марина.
С утра она почувствовала необычайную лёгкость.
 
«Вот, уж, правда, гештальт закрыла», - проскользнула липкая, до конца не проснувшаяся мысль. Кофеёк приводил головушку в порядок, Марина собиралась в церковь, - «Sunday for God! Глаз обдать, да бровь подсурьмить, и вперёд! Благо дети сегодня едут на капустник, хоть отдохну.»

Надо сказать, что в церкви за последний год произошли огромные перемены. Община росла, не только численно, сто человек – это по русским меркам уже ого-го, но и качественно. Люди читали библию и хотели в ней разбираться. Пастору пришлось пойти учиться в ВУЗ и проповеди его стали более осмысленными. Во всяком случае, он стал себя ограничивать одним, максимум двумя местами писания. А чтоб составить по одному короткому тексту сорокаминутную речь надо постараться. Так что Марина уже кое-что из его слов понимала. Её звали в хор, но она отказалась, сославшись на занятость, на самом деле, ей категорически не нравилась жена пастора, которая была по совместительству регентом, чем вызвала всеобщее негодование.

В это время у пастора как раз была сессия, и как водится, он пригласил помазанника из числа преподавательского состава проповедовать в это воскресенье. За кафедру вышел престарелый мужчина в джинсах и потертом коричневом пиджаке с кожаными заплатами на локтях. Он начал:

- Greetings, dear Church! Peace and grace to you from God the Father and the Lord Jesus Christ!

И тут произошел конфуз, которого никто не ожидал. Пастор начал нервно озираться по сторонам, в поисках помощи хоть откуда-нибудь. Он попробовал перевести. Вышло не очень, так как уровня знания английского у пастора хватало только на то, чтобы поздороваться, попить вместе кофе, на крайняк, затащить кого-то в церковь, а вот о том, чтобы переводить, ещё и сложный теологический язык, и речи быть не могло. Пастор, по старой харизматической привычке, надеялся, что Дух сверхъестественно даст ему дар переводить заморскую речь.

Но Бог решил дело по-другому, как известно, Он не просто так даёт жён. Даже, если они не всем нравятся. Супруга пастора довольно быстро сориентировалась в ситуации, подошла к Марине, на удивление без пафоса, искренне попросила:
«Переведи, пожалуйста. Мы были вместе на конференции, и я слышала, как ты общаешься на английском.»

Выйдя к кафедре и взяв микрофон, Марина жестом показала, что можно говорить. Проповедник как-то неуверенно повторил: 

- Greetings, dear Church. Peace and grace to you from God the Father and the Lord Jesus Christ.
- Приветствую вас, дорогая Церковь! Мир и благодать вам от Бога Отца и Господа Иисуса Христа! – перевела непутёвая сестра.
 
Пастор выдохнул. Церковь застыла в недоумении. Марина продолжала говорить, расставляя интонацией акценты и повторяя движения проповедника. Она так вошла во вкус, что после служения была отчитана пастором за несдержанность. Но самое главное, она вспомнила то, о чём мечтала – быть международным переводчиком.

Конечно, язык она не забрасывала никогда, будь то в декрете или на работе, она всегда таскала с собой какую-нибудь книжонку на английском то Диккенса, то Моэма, а то и вовсе американскую классику Сэлинджера, да Фицджеральда. Но практики поговорить было маловато. Да и с теологией была напряженка, хотя проповедник не сказал ничего такого, что пришлось бы переспрашивать, Марина поняла, что навыки говорения надо бы подтянуть.

В тот день у Марины началась по-настоящему новая жизнь.