Чёрный Ворон. Последний дневник. СУД

 - Вы уверены, что хотите это сделать? – адвокат Ворона ещё раз посмотрел на парня вопрошающим взглядом.
 - Уверен.
 - Но потом, если захотите всё вернуть, это может уже не получиться...
 - Я не хочу больше этого слышать.
 - Ладно, - мужчина сдался, протягивая блондину ручку. – Подпишите здесь.

  Никогда ещё я так не боялась рассвета, как в этот день. Стоило лучам утреннего солнца проникнуть в мою камеру через маленькое, узкое окошко сверху, холодный пот волной ворвался в моё тело.  Дрожали руки. Завтрак, который мне как обычно дали через специальное отверстие в двери, не лез в горло. Я сидела на скрипучей, жёсткой кровати, как на острых камнях. Пыталась собраться с мыслями. Пыталась заставить сердце биться не так сильно. Но выдержки не хватало. Каждую минуту я подрывалась и начинала ходить по пусто – бетонной коробке из стороны в сторону, то и дело бросая испуганный взгляд на дверь. Если прислушаться, то можно было уловить звуки приближающихся шагов. Несколько дней назад это радовало. Радовало ощущение того, что могут сулить эти звуки: приход адвоката, которого мне наняла мать (от её посещений,  кстати,  я отказалась, воспользовавшись и так не многими правами заключённой). Льюис хоть немного проливал свет на ситуацию, что разворачивалась за этими стенами.  Или же, эти звуки – шанс на разрешение увидеть Ворона… Но сейчас, ещё ничего не слыша, я знала, что подобные чувства больше не будут мне доступны. Сегодня – мой последний день в изоляторе. Сегодня суд. И шаги эти – начало длинного дня, конец которого пугал настолько, что этой ночью, от осознания всего возможного, меня несколько раз рвало. В моменты, когда истерика начинала давить на горло, а глаза пропускали солёные капли, я всегда твердила себе: «Подумай о Вороне. Какого ему…?». 
  Камера парня, оборудованная необходимыми приборами, капельницами, монитором с выводом всех показателей жизнедеятельности, находилась этажом ниже. А увидеть его мне не позволяли последнюю неделю. Мой адвокат рассказывал, что врач, который занимался лечением вокалиста, ещё не дал разрешения перевозить его в зал суда для начала всего процесса. Но вчера тот всё же подписал необходимые бумаги. Поэтому сегодня, в 9 утра, всё должно было начаться.
  Заветные коридорные шаги пробрались до моих ушей сквозь стены. В груди закололо. Хотелось спрятаться, убежать. Или, быть может, просто открыть глаза и понять, что всё это кошмарный сон и мы сейчас лежим в кровати с Вороном, нежно переплетая наши пальцы после глубоко сна. Он поедет на студию.  И там, наконец – то, получит заслуженную награду за свои труды, длинною не в один год.

  Двери неприятно скрипнули:
 - Доброе утро, Алекс, - мой адвокат постарался улыбнуться. – Пора. Машина приехала.
  Тяжело выдохнув, я молча встала и пошла к двери. У порога уже стоял полицейский, готовый набросить на мои руки железные обода:
- Ты ничего не съела, - мой «защитник» остановил меня и указал на поднос с нетронутым завтраком.
 - Не хочу есть.

Дорога заняла почти час. Тонированные до невозможности окна окрашивали вид на всё, что происходит на улице, чёрными красками. Но даже при такой «яркости» было видно, как люди смотрят в сторону этой машины. Они знают, что я там. Пытаются заснять. Оборачиваются, провожая взглядом.
Парадный вход весь оброс журналистами, пестрел камерами, поэтому мы поехали к служебному. Тот был обнесён забором и нежеланные папарацци не могли подойти ближе отмеренного, однако этого хватало бы, чтобы сделать неплохой снимок на обложку газеты.  Поэтому, когда настало время выходить, адвокат сказал опустить голову и быстро, не поднимая подбородка, зайди внутрь здания. Так я и сделала.
  На подходе к залу заседания, он сказал:
 - Многие каналы купили себе места там, поэтому готовься сейчас к множеству снимков. Главное – не обращай внимание. Просто иди на своё место и всё. Не смотри в объектив.
 - И сколько мы с Вороном стоим? – сухо ответила я.
 - По моим данным: от 800 - та долларов за место у стены.
  Такая цифра не мало удивила. Я знала, что за пределами моего изолятора наша история витала везде, имея размах чуть ли не всенародного скандала, но, чтобы догнать до такой суммы за не самое завидное расположение в зале – стало неожиданностью.
  Слова адвоката резко и ярко врезались мне в глаза: большой зал с высокими потолками, завешанным витражным окном, встретил вспышками камер, звуками их беспрерывных затворов и разнородным гулом.  Перед всей «публикой», которая со всех сторон была будто сжата массивным, деревянным, не особо высоким витьеватым заборчиком, по разные стороны стояло две свободных клетки с открытыми дверями. У каждой по охраннику. Обвинитель, присяжные, секретарь… все сидели на своих местах, поедая меня взглядом.
  Я зашла в положенную камеру. Железные прутья, сплетённые в двери, закрылись.  Мой защитник занял своё место за столом около решётки. Охранник подозвал меня к себе жестом и снял наручники через решётку. За спиной находилась лишь голая, деревянная скамейка, прибитая к стене грубыми гвоздями. Я молча опустилась на неё, стараясь смотреть в сторону. Однако боковое зрение уже дало понять, что в передних рядах сидят мои отец и мать, Мэдди, Люси, Кит, Ник, Рей.  За их спинами виднелись Роза, Сабрина, Скотт с родителями, мама и папа Мэддалин, дядя Ворона, Итен, Митчелл… возможно, там было больше знакомых лиц, но я успела разглядеть лишь этот букет. 
  Они все смотрели на меня без отрыва. Кто с жалостью, кто с тревогой, кто со слезами… где – то читалось удивление и заинтересованность.  В каких – то зрачках кроме страха не было видно ничего: глаза Люси блестели от слёз. Широко распахнутые веки казались опухшими. Я остановила свой взгляд на девушке и слабо улыбнулась.
  Мать и отец хотели, желали, чтобы я посмотрела на них, на родных родителей, но я не дала им такого счастья, как и они не смогли сохранить его в наших домашних стенах.
  Все, как и я, ждали появления Ворона.
  Несколько минут суеты и двери в зал снова открылись. Вместо долгожданного блондина в них вошёл незнакомый, высокий мужчина в костюме, очках на носу, портфелем и заторопился скорее за свободный стол рядом с секретарём. Надпись на том гласила: «Адвокат»:
 - Это он!
 - Идёт!
 - Смотрите! – с разных сторон зала стали раздаваться оживлённые выкрики.
  Люди быстро стали выглядывать в коридор, ожидая увидеть желанного вокалиста раньше, чем тот переступит порог зала суда. Камеры уже сейчас включились в работу.
  Момент суеты.
  Родные очертания любимого, бледного, истерзанного лица появились в дверях, и были сразу же расхвачены десятками взглядов людей и техники. Блондина это не волновало. Глаза его казались мёртвыми, смотрящими вниз. В них ничего не выдавало страха, паники. Он шёл манекеном. Безжизненное тело запрограмированно делало шаг за шагом.
  Никогда не видела Ворона в таком цвете. На парне был одет ярко – кричащий, оранжевый мятый, тяжёлый костюм. По рукам и ногам свисали цепи, а кисти и ладышки – крепко перехвачены наручниками. По обе стороны, по двое, рядом шагала охрана. Массивные мужчины в тёмной форме грубо отталкивали всех, кто пытался перейти зримую лишь им дозволенную границу близости с подсудимым. И тут, из толпы, смело пытавшейся поймать удачу за хвост парень, высунулся вперёд, стараясь дать своей камере хотя бы миг запечатлеть лицо Ворона ближе. Бедняга сразу же попался в руки одного из охранников. Другие остановили тяжёлые шаги вокалиста, а тот буквально вышвырнул неудавшегося фотографа вперёд. Парень почти перелетел ограду и с грохотом упал прямо к ногам Ворона. Я видела, как скулы блондина напряглись, но тело не сделало ни шагу назад. Журналист не стал терять такой возможности и сразу же наставил на лицо преступника камеру. В этот же миг та самая рука, которая держала технику, оказалась грубо придавлена ногой охранника. Тот с размаху поставил ту на запястье парню. Раздался оглушительный крик. Камера выпала:
 - Сукин сын!! – вырвался крик из глотки пострадавшего. – Ублюдок!! Пусти!!
  Мужчины в форме, что стояли неподалёку, сразу же подошли к нему и грубо потащили «фотографа» к выходу. Они волокли его за шиворот, не обращая внимания на стенания и крики:
 - Камера! Моя камера!! Отдайте!!
  Тот охранник, что наступил ногой тому на руку, поставил её на желанный предмет журналиста. В миг она треснула всей своей сущностью под подошвой, расколовшись на несколько кусков. Их грубо отпихнули в сторону и продолжили движение, жёстко подтолкнув подсудимого в плечо.
  Не смотря на потерю одного «бойца», другие фотоаппараты продолжали работать в усиленном режиме.
  Все первые ряды, чем ближе к ним подходил Ворон, старались сильнее всмотреться в его лицо.  Вокалист шёл, по – прежнему не поднимая век. Наверное, он не хотел никого видеть. Не хотел видеть тот ужас, который отпечатался у каждого на лице. Завернув, парня, как и меня, посадили в камеру.
Он был прямо напротив. Казалось, этой ширины зала нет. Поддавшись вперёд, я встала со скамьи, вздрогнув от нахлынувших чувств.
  Ворон наконец – то поднял веки. Отрешённый, пустой, измученный несколькими операциями взгляд, застыл на мне. Искромётный оттенок счастья сразу же нашёл свой отпечаток.  Я дала себе слово: не плакать. В изоляторе все эти дни я не сдерживалась, в надежде, что на слушанье удастся избежать этого, но вид родного лица сразу же пробил солёные капли. Те стремительно скатились из распахнутых глаз вниз по щекам. Я ощутила ту боль, которую доставили Ворону мои слёзы. Он хотел не знать меня. Хотел не знать меня никогда. Ведь если бы так оно было – я бы не стояла в такой же клетке, как и он сам.  Не стояла бы с мокрыми глазами, смотря на него, трясясь всем телом от неизвестности и невозможности дотронуться до любимого человека.  Тело Ворона казалось парализованным и лишь губы разомкнулись, едва ли показав очертания немых слов: «Скажи, что это сон».
  Пропустив ещё несколько слёз, я нашла в себе силы ответить: «Я люблю тебя».
 - Прошу всех встать! Суд идёт! – громкий голос секретарши разлетелся по залу.
  Шуршанье. Подъём. Высокий тёмноволосый мужчина не первой молодости в длинном чёрном балахоне вышел из дверей сбоку и уверенными шагами направился к своему месту, перед который на дощечке было выгравировано: «Судья – Стивен Жак».  Он опустился на стул:
 - Прошу садиться! – секретарша снова дала команду.
  И тут мужчина, который сидел за столом с надписью «Адвокат», поднял руку. Судья перевёл на него взгляд от бумаг, вопросительно выжидая слов:
 - Ваша честь! Разрешите до начала процесса передать вам бумагу, напрямую относящуюся к делу?
  Стивен одобрительно кивнул в сторону пристава. Мужчина, стоявший с боку, подошёл к адвокату, взял необходимую бумагу и передал судье. Тот быстро пробежался по ней глазами и, поняв, что там написано, попытался скрыть то, что это стало новостью. Я в непонимании посмотрела на вокалиста. Парень не придал этому значения, никак не ответив мне глазами:
- Перед началом процесса, - сказал судья шершавым голосом. – В связи с последними событиями, хочу всех предупредить о том, что мистер Аддерли сегодня утром официально изменил своё имя на – Ворон. Ворон Аддерли и никак иначе, - известный из всех фильмов молоток издал звук в руках судьи.  - Начинается слушанье дела Алекс Харисон и Ворона Аддерли. Алекс Харисон: вы обвиняетесь в пособничестве и в продаже тяжёлых наркотических веществ, употреблении, хранении, помощи в убийстве Дэвила и Даны Аддерли. Вы признаёте свою вину?
 - Нет, - я отвечала по сценарию, который мы не раз проработали с моим адвокатом.
 - Ворон Аддерли. Вы обвиняетесь в убийстве Дэвила и Даны Аддерли, Мэри Антуанетты Кэрол, попытке убийства Томаса Вагнера, употреблении тяжёлых наркотических веществ. Их распространении, хранении, антисоциальном поведении с порчей государственного имущества. Ввод в заблуждение органов при расследовании. Вы признаёте свою вину?
   Блондин перевёл взгляд на судью и шершаво, надорвано ответил:
 - Не всю.
 - В чём вы признайте себя виновным?
 - Антисоциальное поведение. Хранение. Употребление.
 - Слушанье можно считать открытым! – снова звук молотка. – Слово предоставляется адвокату Алекс Харисон.

   3 дня назад…
 - Я набросал текст, который можно будет говорить судье, - Льюис протянул мне бумаги. – Я там выделил твои ответы. Видишь?
 - Да, - минута молчания. - А это… что это такое?
 - Вначале дадут вступительное слово стороне защиты. Это я скажу вначале…
 - Нет. Не скажите, - я в отвращении подняла взгляд от напечатанных строк. – Кто вам сказал такое?
 - Не понимаю…?
 - Здесь написано, что я подчинялась Ворону. Он говорил мне, что делать, и я во всём соглашалась из – за страха того, что неуравновешенный героинщик может избить меня! И что он заставлял меня делать, по - вашему?!
 - В том то и дело, что это не важно. В эти слова можно вместить, что угодно. Чтобы не сказала сторона обвинения – это будет твоя защита.
 - То есть… вы предлагаете мне всё, что могут приписывать, спихнуть на Ворона?
 - Алекс. Говорю уже не в первый раз: Ворон твой и так обречён. На нём столько всего висит, что судьба парня решена. А свою ты ещё можешь спасти. Анализы же ты прошла. Всё чисто. Ты ничего не принимала. А это значит: все «неправильные» поступки уйдут в копилку наркомана.
 - Вы слышите себя?! Я и близко такого не стану говорить! И вы тоже! Мы не убивали его родителей! Не он, ни я! И всё, что я делала – это мои поступки! За них я готова понести наказание!
 - Своим героизмом ты только навредишь себе…
 - И плевать! Я знала, что делала. Знаю и сейчас!
 - Тогда что ты предлагаешь? Какой план?

ДЕНЬ СУДА
  По лицу Льюиса было видно, что то, что приходиться говорить судье, он не разделяет. Не считает верным ходом, но я настояла, пригрозив тем, что могу и вовсе отказаться от адвоката. А это значит, что денег моей мамы он точно не получит. Льюису пришлось говорить всё, как есть. Никто меня не заставлял уезжать. Это было моё решение.  И всё, что происходило во время поездки – моё личное желание, никак не связанное с Вороном, который мог заставлять и влиять на меня. Анализы, которые передали судье через пристава, показали, что обвинения по поводу употребления наркотиков с меня можно снять. Оставалось распространение и помощь в убийстве. Ответы на эти вопросы были напрямую связаны с Вороном.
  Начали вызывать свидетелей. Первый зашёл друг вокалиста – фармацевт. Затем и Томми. Первый подтвердил, что блондин покупал себе наркотики, но никогда не занимался продажей. Всё уходило лично на него самого. Конечно же, вопрос о самом факте продажи запрещённых веществ из аптеки, тайно, обернулся для парня не лучшим образом. Того лишили медицинской лицензии, постановив год отработать в качестве общественных работ за содеянное в клинике для наркоманов за минимальную ставку. Томми же вспомнил случай, когда сам хотел купить у Ворона героин, но тот отказался, не дав ни грамма. Вопрос и продаже моей и вокалиста был снят. Однако, анализы блондина показали, что тот давно и крепко сидит на наркоте. Его слова и показания хотели и вовсе не принимать, но врач, который следил за Вороном в последнюю неделю, дал заключение о том, что, не смотря на тяжёлое состояние парня, нервное и физическое истощение, он проходил курс отвыкания с метадоном. И далее, уже после поимки, после операций, пережил ещё одно. Конечно, за такой срок это было лишь началом длинного пути детоксикации, зато позволило относиться к показаниям, которые давал Ворон, без подозрений, что вместо него говорит героин. Это подтвердила и зашедшая следующая по очереди Ариэль. Девушка рассказала, что парень пришёл к ней сам, попросив о помощи:
 - Первый раз, когда Ворон с Алекс убегали из города, они были замечены на вашей машине. Что вы можете сказать по этому поводу?
  Девушка замешкалась с ответом, но этих секунд хватило, чтобы Ворон взял слово:
 - Она не виновата.  Я украл у неё ключи от машины.
 - Значит, своровав, вы угнали машину девушки? – спросил судья.
 - Да. Именно так.
 - Подождите, - остановила их Ариэль. Она посмотрела на вокалиста и уже хотел возразить, но глаза парня не дали ей сказать то, что та хотела. Девушка знала, что блондин может продолжить отстаивать легенду, топя себя глубже. – Да… он… угнал. Но я не злюсь на него. Не злюсь на Алекс. У них просто не было выбора. Единственный шанс сбежать – это была моя машина…
 - Подождите, - прервал её удивлённый обвинитель. – Вы поощряете угон?
 - Нет, конечно, нет… просто… они оба находились в диком стрессе. Состояние аффекта, можно сказать. Я работала с наркоманами и их поступки после первой ломки не являются искренними. Ведь они только начинают работать над собой. Поэтому… да, благодаря моей машине они осуществили побег и это плохо, но я не хочу, чтобы он отвечал за это. Я прощаю этот угон и кражу ключей. Можно сказать, это моя безответственность – оставить ключи на видном месте.
  Ариэль услышали. Вместо угона и кражи, Ворону в копилку положили сопротивление при аресте.
  Эта проблема казалась уже решённой, но следом за Ариэль зашли трое байкеров. Люк рассказал, как поймал нас в парке. А другие дополнили, что сами не рассчитали силы и чуть было не убили Ворона колёсами своего байка. Плюс пуля в плечо – обстоятельство рассчитали, как попытку побега при задержании, так что это вопросов не вызвало. Зато внимание обратили на другое:
 - Джон, - обратился к одному из байкеров обвинитель. – Ваш байк был найден на стояке около студии звукозаписи. Вы помогли им бежать?
 - Нет… я.. не помогал.
 - Тогда как это понять?
 - Просто представьте. Мы наехали на него, в прямом смысле, подстрелили. Поэтому понятно, что они уехали так тайно…
 - Что тут понятного??
 - Какая вера в наши слова после такого?  Ворон мог подумать, что раз такое произошло, мы и убить его можем. Он просто спасал свою жизнь и жизнь своей девушки этим бегством. А мой байк – единственное, что попалось под руку. Это можно даже считать платой за пулю. И она, если на то пошло, не большая. Мой байк цел. Даже царапины не появилось.
 - Что вы все защищаете его?! – в ответ закричал обвинитель, таращась на всех присутствующих, будто не веря в услышанное. – Два раза этот парень решился на кражу! Угнал машину, угнал байк и это просто так сойдёт ему с рук?!
 - Просто так? – удивился Майкл. – Парня обвиняют в нескольких убийствах! Его жизнь может быть загублена в самом её начале!
 - А кто в этом виноват?! Не он ли сам?
 - А как бы поступили вы, если бы все, кого вы любили, умерли один за одним, за несколько дней?! Многие в таком случае попадают в детский дом и плачутся годами, прикрывая свои жалкие поступки сиротством! Ворон так сделал?! Знаете, какая нужна сила воли, чтобы молчать о таком? Какого жить с трупами родных людей!? Я вот не знаю и не дай Бог узнать! Мы все – друзья его отца и я не верю в то, что Дэвил воспитал убийцу! Парень взял на себя все трудности, положил жизнь на кон того, чтобы достойно похоронить отца с матерью!
 - Достойно похоронить?! – мужчина метнулся к своему столу и взял оттуда несколько листов. Подняв их вверх, он показал всем запечатлевшие на них мёртвые тела родителей Ворона.  Он подошёл с ними к камере блондина вплотную, тыча их в железные прутья, крича на весь зал. - Смотри! Смотри на них! Это ты сделал! Эти люди любили тебя! Они подарили тебе жизнь, растили, а ты их в лёд запихал! Ты убил их своими руками!! Руками родного сына!! Убийца!!!
  Я не смогла это слушать. Бросилась к решётке, вопя, чтобы тот отошёл от Ворона, не смея больше сделать и шаг. Меня поддержали многие. И наша компания, и Итен, и дядя вокалиста, Роза, Марджи…- они встали, крича примерно такие же слова.
  У Ворона началась самая настоящая истерика. Срывая голос, обнуляя всё лечение до этого, он метался по клетке, истошно крича от боли, от несправедливости. Повязка на его шее проступила кровавым пятном. Алые капли показались на губах. Врачи, что стояли поотдаль, бросились к нему в камеру, двери которой охранник еле смог открыть: от шока его руки не сразу смогли отпереть замок. Парню вкололи седативное. По решению суда, сегодня слушанье было приостановлено. Блондина срочно отправили в ближайшую больницу.
  Меня перевели в закрытую камеру этажом ниже, в этом же здании. Льюис потом зашёл ко мне и сказал, что Ворона направили в психиатрическое отделение. Только лишь нейролептиками удалось унять такой срыв.
  Казалось, после такого, блондин уже не мог быть способен ни на что. Врачи говорили перед началом второго дня суда подобное.
  Когда все мы снова оказались в том зале, я не увидела больше того человека, который вчера довёл Ворона до срыва. Его место занял другой, более старший, спокойный мужчина. По крайней мере, он казался таковым. На волосах его уже пробивалась седина и от этого вид в тёмно – синем костюме казался солидным, сдержанным.
  Ворону в камеру поставили капельницу. Прозрачный раствор попадал парню через иголку прямо в вены. Врач дал отчёт о его состоянии. Это стало рычагом того, что судья разрешил подсудимому, в случае плохого самочувствия, ложиться на скамейку либо, если дело станет совсем плохо, дать команду остановить процесс. По серому лицу блондина, периодической дрожи рук, я была почти уверена, что он воспользуется этим правом, но стоило процессу снова ожить, он поразил меня. Вчера вокалист почти все часы молчал. Лишь слушал, наблюдал за свидетелями, но сегодня, когда зашла речь о нашей компании, он не давал новому обвинителю даже шанса представить их, как виновных. Конечно, голос его не располагал к крику, но сорванный бас + сила злости, упорство, дали результаты. Компания тоже прошла текст на наркоту. Они чисты. Укрытие смерти родителей он опять взял на себя:
 - Их молчание – это не нарушение закона. Я сказал молчать, и они делали так.
  Обвинителю нечего было противопоставить. Тела родителей вокалиста в этот момент как раз находились в разморозке и, когда процесс кончится, врачи смогут установить истинную причину смерти. Случиться это должно было сегодня, через несколько часов. А пока силы были переброшены на установление причины смерти Мэри.
  Выступали родители погибшей, её брат. Первые твердили о том, что изначально были против общения их дочери с Вороном. Считали, что он довёл бедную девочку до суицида. Та часто плакала дома по ночам. Они считали, что вокалист стал тому причиной. Скотт отмалчивался. Он всё косил взглядом на вокалиста, не решаясь ничего сказать:
 - Почему вы молчите? – обвинитель обратился к нему. – Вы не согласны с вашими родителями?
 - Я…, - парень замешкался. – Когда – то я тоже так думал. Сразу после её смерти и ещё год потом. Но недавно мы с Вороном встретились в магазине…
 - Между ваши были драка.
 - Да. В супермаркете. Тогда, пока не приехала полиция, мы говорили с ним и… честно, я не уверен, что он настолько виноват в смерти Мэри. Он не знал о том, что родители были против их встреч. Моя сестра скрывала это…
 - А её слёзы по ночам?
 - У Мэри было для этого множества поводов. Самоубийство нашей с ней сестры до этого… она тяжело переживала. Не говорила долгое время, а Ворон смог заставить её изменится, - Скотт снова мельком взглянул на подсудимого. -  Знаете, я ещё не встретил того человека, с котором смог бы познать истинное значение слово «любовь», но я могу увидеть искренние чувства. И тогда, в последнюю нашу встречу, кажется, он убедил меня в том, что на самом деле любил Мэри и не желал ей зла. Есть версия её смерти, о которой этот парень говорил в самом начале всей истории. Возможно, именно она правда? Я не верю, что он мог убить. Моя сестра не полюбила бы такого ублюдка. Единственное, в чём я виню его, если всё было так, как говорит Ворон – это то, что он не смог уберечь мою сестру от рук убийц. Но наказание за это дал себе он сам, когда после всего связался с наркотиками.
  Родители не могли поверить, что их сын принял другую сторону. Они смотрели на того с презрением, считая такой поступок предательством. А вот адвокаты и обвинитель обратили своё внимание на компанию Вампира. Их шайка зашла в зал один за одним. Псевдо – готы не ожидали такого размаха. Они были напуганы. Но с тем же нашли повод порадоваться – увидеть Ворона за решёткой мечтал каждый. Конечно же, они пытались всё перевести на блондина, выставляя себя невинными жертвами, но в ответ на это Ворон расстегнул кофту и показал всем вырезанные на груди буквы. Это стало началом рассказа о том самом вечере, когда они появились на его груди. Я поддержала, рассказывая про идеи компании увезти меня силой, готовности убить, а тело Ворона – просто зарыть в лесу. Это почти что уничтожало позицию Вампира и остальных. Однако у Когтя был припрятан свой туз в рукаве: порезы на венах. Те были слишком давние – установить, кто их нанёс – было не реально, поэтому слова парней при даче показаний проверялись на детекторе лжи. Аппарат этот был принесён в зал суда и каждый, честность которого была под сомнением, занимал место в кресле. Показания Когтя о попытке убийства его Вороном посчитали верными. Настала очередь блондина:
 - Ворон Аддерли, - спросила его секретарь, следившая за прибором. – Вы пытались убить Томаса Вагнера?
 - Да. Пытался. Хотел вспороть ему вены, как он сделал это с руками Мэри.
  Зал пришёл в шок от того, когда аппарат показал 100% - ую истину его слов. Обвинение переросло в вину.
  Следующие участники шайки Вампира и сам вожак тоже прошли тест. Их легенда провалилась.
  Внимание снова вернулось ко мне. Вопрос о хранении наркотиков так и не был снят. Льюис пытался найти оправдание, сказав, что носила я их для Ворона. Мои родители подключились к этому:
 - Пожалуйста, - говорил мой отец. – Не губите жизнь нашей дочери из-за этого монстра, который виноват в близости Алекс с этими таблетками. Он вскружил ей голову, увёз не понятно куда, а она ведь ещё ребёнок! Верните её домой, к семье!
 - Нет!! – резко заорал Ворон в ответ, поднявшись со скамейки. – Ваша честь,  - он впервые обратился к суду в таком ключе. – Не отправляйте Алекс к этим людям обратно! Они не достойны такой дочери! Она не нужна им! – парня одолел кашель. Врач передал через решётку тому стакан воды. Стоило губам парня коснутся белой пластмассы, кровавые следы сразу же стали видны.
 - Мистер Аддерли, - судья не мог оставить это без внимания. – Желаете остановить процесс?
 - Нет, - блондин вытер кровь ладонью. – Это не имеет значение, - он отставил стакан. -  Да, Алекс носила наркоту, хранила. Но это не преступление! Она пыталась спрятать эти таблетки, траву и прочее от меня. С первого дня, как узнала, что я принимаю – она всегда старалась огородить меня от этого. Пыталась помочь слезть.
 - Тогда почему, - задал ему вопрос обвинитель. – Почему она просто так не выкинула их, а носила у себя?
 - Ваша честь! – руку подняла Ариэль. – Разрешите мне ответить на это? – мужчина в мантии одобрительно кивнул. – Этого нельзя делать. Ворона можно отнести к полноценным наркоманам, давним. Эмоции свои они часто не контролируют. Поэтому, если бы Алекс просто выкинула всё – это привело бы просто к скандалу, исход которого мог быть абсолютно любым.
 - Что вы имеет ввиду? – не понял судья.
 - Ворон мог сбежать и где – нибудь найти нечто подобное. В его нервном истощении я не исключаю и попытку суицида. Так что Алекс поступила правильно, что не стала ничего выкидывать. Ворон хотя бы знал, что его запасы рядом и это позволяло ему как – то сохранять остатки внутреннего контроля.
 - Выходит, - усмехнулся обвинитель. – Алекс из подозреваемой в мать Терезу превратилась.
 - Ваша честь, - слова снова взял Ворон. – Да, это оправдания, не лишённые смысла, но всё же… я понимаю, что факт её вины, со стороны закона, есть. Но причиной всему я, не она. Не заставляйте девушку расплачиваться за мою зависимость.
 - Хранение наркотиков, - начал судья. – Причём в таком количестве, которое было установлено, это 5 – летний тюремный срок. Вы утверждаете, что виной всему являетесь вы, а не девушка. Готовы взять на себя эти года, если факт нарушения будет утверждён?
 - Да, - вокалист ответил сразу, не колеблясь. У меня из груди чуть было не вырвался крик протеста. – Я готов взять на себя любой срок, если это поможет Алекс оказаться на свободе. Только свобода эта не должна быть рядом с этими людьми! – он указал на моих отца и мать.
 - Если девушка будет оправдана – она будет непосредственно со своими родителями…
 - С матерью, ладно. Но только не с отцом.
 - Замолчи, ублюдок! – огрызнулся тот на вокалиста.
 - Видите! – блондина это подогрело ещё сильнее. – Он знает, что я хочу сказать! Он боится этого!
 - Вы о чём? – не понял обвинитель. Судью тоже не мало заинтересовали подобные слова.
  Эмоции Ворона били через край, но всё же он смог взять себя в руки и перед ответом посмотрел на меня. Я всем видом твердила ему, безмолвно крича: «Молчи! Этого никто не должен знать!».
 - Мистер Аддерли, - окликнул его судья. – Что вы хотели сказать?
 - Ничего, - парень сдался и опустился на скамейку.
Обвинитель подарил Ворону несколько недоверчивых взглядов и вдруг сказал:
 - Мистер Харисон. Присядьте, - он указал на детектор лжи.
  Тот неохотно сделал это. К нему подключили необходимые провода. Обвинитель обошёл его и спросил:
 - Скажите, вы знаете, что именно хотел сказать мистер Аддерли?
 - Я… Я…, - отец еле мог выдавливать из себя звуки. – Я не знаю.
  Конечно же, аппарат выдал ложь:
 - Не похоже. Ладно. Тогда скажу по – другому: сейчас, в данной ситуации, ваша ложь – это уже статья, - мужчина посмотрел на Ворона. – Как и ваше нежелание говорить.
 - Желание есть, - ответил блондин. – Вы бы знали, какое.
 - Тогда почему…
 - Это не моя тайна. Без разрешения Алекс я могу сказать.
 - Возможно, за этими стенами, это добавило бы вам чести. Но здесь, сейчас, это может добавить вам лишний год за решёткой, если вас признают виновным. Готовы на это в обмен на молчание?
 - Если Алекс решила не раскрывать – готов.
 - Ну, что ж. Ваше право, - обвинитель отпустил моего отца и пошёл к своему столу. – Значит, статься за укрытие фактов ваша, поздравляю.
 - Нет! Подождите! – выкрикнула я с надрывом. И в этот момент поняла: мужчина с заметной сединой – вот самое страшное из всего хаоса, что происходит вокруг.  Тот, что был до него, своими эмоциональные криками мог натворить куда меньше бед, что ледяные, продуманные шаги этого человека. Взгляд метнулся в сторону Ворона. Я старалась пересилить себя. Старалась наступить на горло подступающему страху, но вместо этого на глазах показались лишь слёзы. Я не могла. У меня не было столько сил, чтобы озвучить это при всех. Поэтому ответом стал лишь молчаливый кивок, позволивший нескольким слезам упасть на пол – зелёный свет.
  Ворон сказал, что хотел. Чего не хотела я. Конечно же, отец обвинил блондина во лжи. Того быстро проверили на детекторе и после волны удивления, прокатившейся по всем, насильника немедленно взяли под охрану.
  Я чувствовала себя голой. Хотелось убежать. Или, хотя бы, прикрыться, но чем? Все карты раскрыты. Меня изнасиловал отец. Фотоаппараты в двойне чаще стали пытаться заснять моё лицо. Мои слёзы.
  Я знала, что скоро конец суда. И это могло радовать, но реальное положение вещей не позволяло подобным чувствам хотя бы на секунду завладеть мной. Факт знания того, что было - уже не вырежешь. Снимки разлетятся по десяткам газет, сайтов и самое страшное, неизбежное – приговор. После всего, что было в этом зале, я поняла, что готова к тюрьме. Это больше не пугало. До дрожи доводили лишь мысли о дальнейшей судьбе Ворона. 
  Перед тем, как суд удалился для принятия решения, были доставлены бумаги о факте смерти родителей Ворона. Тела разморозили. Вина вокалиста за их убийство была снята. Моя помощь в этом, соответственно, тоже.  Оставалось лишь одно – ждать.
  Судья уже поднялся со своей места, собираясь уйти, как вдруг двери зала неожиданно открылись. Вместе с охранником в проёме показался какой – то мужчина в обычном сером свитере, тёмных джинсах – он был потный, взъерошенный, смущённый камерами, но всё равно шёл вперёд:
 - Что это ещё за выходка? – удивился судья.
 - Ваша честь, - начал незнакомец, пытаясь обуздать тяжёлое дыхание. – Простите меня за такое вторжение. Я спешил, как мог. Я… как только узнал, что тут происходит – сразу сел в машину и поехал сюда. Точнее, мы поехали.
 - Кто мы?
 - Я и моя семья. Она есть, благодаря этому парню, - он указал на блондина. – Прежде чем вы вынесите приговор, я должен кое – что показать, - незнакомец обернулся к дверям. В зал вошла девушка с ребёнком на руках. Девочка была испугана, крепко держалась за маму, пугливо прижимаясь к её груди. – Это моя жена. А это, - мужчина взял на руки девочку. – Моя дочь, которая могла и вовсе не появиться на свет, если бы не Ворон.
  И вот тут – то я наконец – то поняла, в чём дело. Наша первая ночь за эту поездку. Пробка. Беременная девушка. Роды… как я могла не узнать их! Мужчина рассказал суду, как обвиняемый помог родиться его дочери, как переживал, как боролся за жизнь обоих, принимая роды:
 - Он говорил это в стороне, - продолжал молодой отец. – Думал, что никто не услышит. Но я слышал. Моя жена потеряла очень много крови и могла не дождаться приезда скорой. Ворон хотел дать ей свою кровь, но не стал этого делать из – за того, что принимал. Он, наркоман, единственный из десятков людей, что были там – решился пойти на такое. Если бы не он – из всех нас троих мог остаться лишь я стоять перед вами. Я знаю, в чём обвиняют этого человека, но подумайте: если бы он действительно был такой, как о нём думают – поступил бы так тогда? Да, парень оступился, но неужели две спасённые жизни ничего не значат? – мужчина подошёл с дочкой к камере блондина, тело которого будто замерло в стойке от увиденного. Все присутствующие так же стояли, боясь упустить хотя бы миг происходящего. – Если бы это был мальчик, я назвал бы его в вашу честь. Но у меня дочь… поэтому… знакомьтесь, это Дана. В честь той женщины, которая подарила вам жизнь. Спасибо.
  Девочка посмотрела на заключённого и, казалось, проявила интерес к измождённому вокалисту. Не смело протянув свою маленькую ладонь к железным прутьям, она просунула её между ними. Ладонь вокалиста встретила ту, аккуратно поддержав. Дана дотронулась своими пухлыми пальцами до места, где стояла иголка от капельницы и на лице ребёнка показались слёзы:
 - Не плачь, - тихо, сорвано сказал наркоман, стараясь сам не поддаваться эмоциям. – Мне не больно.
 
Несколько часов ожидания в изоляторе стали адом. Я пыталась умолить Льюиса, чтобы тот до объявления приговора позволил мне увидеть Ворона. Побыть с ним хотя бы несколько минут, но это было подобно чуду для адвоката:
 - Такая просьба может быть неправильно поняла присяжными и судом. Лучше не испытывай судьбу.
 -  Неправильно понята? Что это ещё значит?
 - Это может говорить о твоей несдержанности. О проявлении неуважения к суду, к процессу…
 - Оно так и есть! Плевать мне на этих стариков!
 - Нет, Алекс. Как твой адвокат – я не позволю тебе сделать такую ошибку.

  Минуты стали тянуться ещё медленнее.

 - Прошу всех встать! Суд идёт!
  Мужчина в мантии зашёл в зал с тёмной папкой в руках, встал за своим столом и зачитал…
  Его голос казался деревянным:
 - Алекс Харисон. Суд признаёт вас не виновной в предъявленных обвинениях и освобождает из – под стражи, - звук молотка. - Вам понятен приговор?
 - Да, ваша честь, - я отвечала, словно в бреду.
  Охранник отворил железную дверь моей камеры. Я молча, затаив дыхание, вышла.
 - Ворон Аддерли, - тело судьи повернулось в сторону камеры вокалиста. - Суд признаёт вас виновным в употреблении, хранении тяжёлых наркотических веществ, укрытие фактов расследования, лжи властям с попыткой выдачи себя за покойного отца, попытке убийства Томаса Моргана с нанесением ему телесных повреждений 1 – ой степени тяжести, антисоциальном поведении с порчей государственного имущества, угону двух транспортных средств.  Исходя из вышесказанного, суд поставил: назначить наказание в виде выплаты штрафа в размере 3 тысяч долларов и лишение свободы в колонии строго режима, сроком на 20 лет, - молоток издал положенный стук. – Вам понятен приговор?
 - Да. Ваша честь.
 - Увести подсудимого для исполнения приговора! Слушанье окончено!

  Нам не дали проститься.
  Я помню, как в потоке боли и слёз, ощутила прикосновение родных холодных пальцев к своей руке, когда блондина проводили мимо. Он нагнулся и, прошептав на ухо:
 - Я люблю тебя. Прощай, - был сразу же поглощён толпой.
  Его уводили силой. Журналисты не давали ступить и шагу. Расталкивая всех, крича, я бежала следом, не желая верить, что всё это правда. И плевать, сколько камер снимало…
  «Скажи, что это сон».
  Грубыми движениями, его посадили в массивную тёмную машину. Двигатель ожил.

  Я люблю тебя, прощай.
  Прощай.