И вот я - лейтенант

                ОШИБКИ МОЛОДОСТИ
      Вкруг дел людских загадочной чертой          Советов, угроз, обещаний так много,
          Свободы грань очерчена от века;                Но где же прямая святая дорога?               
        Но без насилья может в грани той              С мучительной думой стою на пути -
       Вращаться вольный выбор человека.            Не знаю, направо ль, налево ль идти?
                (А.К. Толстой)
             За дни ожидания приказа по причине своей беспокойной натуры пустился я в излишние, ненужные и даже вредные размышления; в мозгах моих свирепствовал «сквозняк», и я наделал массу тяжёлых, обидных ошибок, которые после и определили, до некоторой степени, всю мою дальнейшую, не совсем простую судьбу.
           Сначала я долго не мог определиться с выбором места прохождения службы. Предложения были: Австрия (Группа Советских войск), Военно-Морские силы, Военно-Воздушные силы (только в пределах родного Туркестанского военного округа). Я ещё не осознавал того, что это «пустые хлопоты» -  всё уже давно было решено за меня. Затем очень большое огорчение доставила мне моя фотография для удостоверения личности, и это явилось причиной того, что я, «униженный и оскорблённый», отказался взять памятную фотографию выпускников, предсказывая себе усмешки и нежелательные, критические оценки внешности моей «выдающейся» личности моими будущими друзьями, знакомыми и, особенно, моими будущими детьми и внуками, о чём теперь, «слегка повзрослев», очень жалею. На фотографии среди строгих, мужественных лиц моих товарищей я выглядел совершенным мальчишкой (каким я, собственно, тогда и был), очень несолидным и даже смешным. На вещевом складе нашего училища не нашлось мундира с воротником, который бы соответствовал своими размерами моей тонкой шее. Воротник парадного офицерского кителя, в котором меня сфотографировали, оказался настолько просторным, что сзади мне под воротник пришлось подложить спичечный коробок, как когда-то подкладывали под рабочий ремень моей гармошечки во время встреч наших односельчан за праздничным столом. Всякий раз, когда я смотрел на это моё изображение, так тут же сразу вспоминал слова моего бывшего командира отделения Виктора Витова: «Какой же ты цыплёнык, Ваня!» Терпеть эти душевные муки мне было не по силам. Ну никак не мог я допустить в собственной семье недостойного к себе отношения!
            И уже тогда со временем выяснилось, что некоторые наши выпускники для дальнейшего прохождения службы каким-то образом попадали под крыло своих высокопоставленных родственников. Невероятно, но факт: оказалось, что и мне судьба предоставляла такую возможность. В Ташкенте в эти годы проживал и проходил службу в качестве начальника воинской части мой двоюродный брат, Константинов Фёдор Георгиевич. С раннего детства у меня к нему было особенное, уважительное отношение. Это был мой кумир. Я всегда мечтал быть рядом с ним. Никак теперь не могу себе объяснить, почему я за появившееся в моём   распоряжении время не нашёл возможности навестить его и попросить совета. Какие силы в ту пору управляли моими поступками? Как не задуматься теперь о влиянии на человека чего-то ему неведомого и неподвластного. Выход в город для нас уже был открыт. У меня возникла наивная, по существу детская мысль сделать ему сюрприз – сразу явиться уже «полноценным» офицером.
            Вот долгожданный приказ пришёл. Мы нарядились в парадную офицерскую форму. Отливающие золотом лейтенантские погоны мы прикрыли сверху погонами курсантскими и построились в ожидании торжественного момента: оглашения приказа Министра обороны об успешном окончании нами военного училища и присвоении нам первого воинского звания – лейтенант. На стадионе перед строем нас поздравлял и вручал нам офицерские погоны начальник штаба Туркестанского военного округа генерал Богданович. Получив из рук генерала офицерские погоны, курсант убирал «маскировку» и становился в строй уже лейтенантом. Пройдя по стадиону парадным строем с песней, мы пошли готовиться к выпускному вечеру.
           После поздравлений командование училища покинуло «банкетный зал» (зал нашего прекрасного училищного клуба), и мы с нашими ротными офицерами посвятили оставшееся время воспоминаниям о днях, проведённых в стенах этого прославленного учебного заведения; прощались, обещая не терять связи, помнить о друзьях – товарищах.      
            В училище еще на год до его окончания оставались мои земляки: Алексей Шавва и Гриша Мартыненко. После окончания училища они послужили некоторое время в Термезе. Алексей под щедрым южным солнцем намного раньше меня «заработал» сердечную недостаточность, и по болезни был уволен из Армии. Самой южной точкой Союза была Кушка, а вот самой жаркой, пожалуй, всё-таки был город Термез. Связь с Гришей Мартыненко прервалась и дальнейшая его судьба мне неизвестна.
            Не у всех моих однокурсников удачно сложилась служба, а у некоторых и вся жизнь. Мой земляк, одноклассник и сокурсник по военному училищу, Павел Приходько, принимал непосредственное участие в Венгерских событиях 1956-го года и даже получил там то ли ранение, то ли просто небольшую травму (по слухам), умер от алкоголизма. Многих ребят, в том числе Николая Колесникова, так хорошо выручавшего меня во время кроссов, я встречал в «гражданке», уволенными из Армии по разным причинам.
            На следующий день события завертелись с невероятной быстротой. Мы получили направления по округам, где получим уже направления непосредственно к местам прохождения службы и проездные документы для проезда в отпуск на родину и обратно в указанный округ. Как правило, право выбора места предстоящей дальнейшей службы из предложенных вариантов имели только выпускники, окончившие училище по первому разряду (т.е. «круглые отличники»). Но в нашем случае всё сложилось так, что командир взвода побеседовал с нами, с каждым в отдельности, и поинтересовался нашими планами, мечтами, поскольку создалась реальная возможность любому из наших выпускников выбрать место дальнейшей службы по своему желанию.
             Лишь для меня это не имело никакого значения. Всё для меня уже было решено давно, безо всякого учёта моих интересов. Меня, как не очень «благонадёжного», во избежание непредсказуемых «крамольных вывертов» с моей стороны, оставили «на глазах», в смысле - в пределах видимости, «под надзором», внутри родного Туркестанского военного округа. Своё направление я должен был получить в отделе кадров 73-й Воздушной Армии. Кстати, командующим 73-й Воздушной Армией в тот период был прославленный генерал Каманин, тот самый Каманин – один из спасителей Челюскинцев.

                Среди множества талантов подаренных               
                природой, не теряется один -               
                талант совершать глупости.    (ZNARIM)               
               
          Рассудив, что куда бы мне ни выпало отправиться начинать свою офицерскую службу я решил, что прежде всего надо съездить домой в отпуск, где я не был два года, и затем уже, по возвращении из отпуска, явиться в штаб за направлением, и за время оформления документов выиграть несколько лишних дней на «гостеванье» у брата.  Нагрянувшая суета выбила меня из колеи - я так растерялся, что не смог сосредоточиться и принять разумное решение. Недостаток должного воспитания и жизненного опыта не позволило мне избежать всё новых и новых обидных ошибок. И как тут не вспомнить бессмертного С. Есенина: «Так мало пройдено дорог, так много сделано ошибок!» «В моей жизни ясные и разумные мысли занимали всегда самое ничтожное место» - скажу я о себе словами великого Декарта, а ум мой, как у знаменитого, но не совсем здорового, Ницше легко поддавался химерам и плохо различал в жизни приемлемое от невозможного. Я, готовясь совершить какой-либо поступок, обдумав всё детально, и бывая совершенно уверенным в правильности именно такого решения, уже через короткое время после того, как только мне удаётся совершить задуманное, меня начинают одолевать сомнения – а не глупость ли, на самом деле, я сотворил? Так и на этот раз мне было невдомёк, что ведь я обидел своего бесконечно уважаемого брата тем, что окончив училище и не известив его, со спокойной совестью укатил домой в отпуск.
           Брат рано остался без родителей, рос и воспитывался у дедушки. Он рассказывал мне, как его в детстве мой отец защищал от агрессивного дяди Григория, который был старше Фёдора на три года, и частенько его обижал. Только со временем дошло до моего сознания как ценил он возможность иметь рядом с собой родного человека. В наше время дорого ценилась прочность родственных связей. Брат очень привязался ко мне и хотел оставить меня в Ташкенте около себя, благо начальником отдела кадров 73-й Воздушной Армии, в одной из частей которой мне предстояло начинать офицерскую службу, был его фронтовой друг.
                Сознание того, что чудесное было рядом с нами,
                приходит слишком поздно     (А. Блок)
            
          В отпуск из Ташкента мы выехали дружной компанией. Маршруты у всех были разные; всем предстояли пересадки на другие поезда, и до Кустаная мы добирались уже только вдвоём с Павлом Приходько. Мест в кассах для всех «путешественников» не хватало, но у военнослужащих в этом отношении были некоторые льготы, и свой путь по железной дороге мы проделали, в общем-то, без особых проблем. Теперь перед нами была задача посложнее, но мы пока об этом не знали.
            До регулярного автомобильного сообщения между городом Кустанаем и нашими «родными пенатами» оставалось ещё около двадцати лет. Как и в прежние годы надежда оставалась только на попутки, которые могли, по счастью, следовать в нужном нам направлении. Ловить свою удачу следовало на противоположном от железнодорожного вокзала конце города; даже ещё дальше, за городом, за мостом через реку Тобол. Там, ещё с довоенных времён, стихийно организовался пункт, где собирался странствующий народ в ожидании попутного транспорта. Такси в Кустанае, естественно, ещё пока не было, и мы отправились на «сборный пункт» через весь город пешочком – нам это нипочём, дело привычное. Просидели мы в ожидании «попутной лошади» довольно долго. И всё – таки счастье нам улыбнулось: уже почти к концу дня появилась полуторка, доверху гружёная всевозможным скарбом. Не только мы с Павлом, но и ещё несколько горе – путешественников, взгромоздились на «Эверест» из мешков и мешочков, и, не спеша, тронулись в путь.
             Что значит недостаток жизненного опыта, юношеская романтика, страсть к сюрпризам. Чего бы стоило немного, не торопясь, здраво поразмыслив, принять очень простое, доступное и очень лёгкое решение. На станции города Троицка Челябинской области, бывшей последним пунктом пересадки перед Кустанаем, после того, как мы закомпостировали билеты, мне следовало бы отправить телеграмму моим родителям о времени моего прибытия в Кустанай. Транспорт ожидал бы нас прямо на вокзале. Это сделал бы для меня директор Силантьевского совхоза, просто легендарный его руководитель, по моему мнению, и большой душевной щедрости человек, Вихляев Иван Иванович.
             До самой смерти наши семьи тесно дружили. Два тёзки, мой отчим и директор, несмотря на столь разительный статус: один - директор совхоза, а второй - рядовой рабочий этого совхоза, были большими друзьями, и в свободное от работ и забот время, бессменными партнёрами по части «отдыха» за рюмочкой. Жена его, Вера Родионовна, были с моей матерью хорошими «подружками». Я дружил с их сыном Сашей, бывшим на два года моложе меня. Впоследствии, после окончания Свердловского лесотехнического института, Саша был очень успешным и авторитетным руководителем, как и его отец, одного из совхозов Кустанайской области. Даже я как - то слышал, что посёлок, где Саша проживал, назвали в его честь при жизни (надеюсь, что он ещё и сейчас в добром здравии) «Вихляевкой». Маруся, моя сестра, всю жизнь была неразлучной подружкой с дочерью Ивана Ивановича – Валентиной. У наших родителей даже была мысль породниться через мою женитьбу с Валентиной. Но не подвластны нам судьбы капризы, у жизни свои законы, - вот она-то и диктует нам правила нашего поведения.
           При Иване Ивановиче жизнь в посёлке стремительно стала меняться к лучшему. В скромных сельских жилищах появился электрический свет. Жители посёлка получили возможность слушать радио. Появился в совхозе детский садик, прекрасная столовая для рабочих и не менее прекрасная баня. Совхоз «Силантьевский» усилиями его мудрого руководителя вскоре стал одним из лучших в Кустанайской области. Были построены прекрасные здания средней школы и дома культуры. Кстати, крыши этих новых зданий при постройке покрывал железом мой отчим, а помощником у него был один из сыновей Вихляева - Анатолий. А всего в их семье было восемь детей; все отменно трудолюбивые, все получили приличное образование и стали уважаемыми людьми. Ну и, как нередко бывает в таких случаях, блестяще отлаженный механизм присмотрел себе один из родственников чиновника областного масштаба, и Ивана Ивановича перевели в район директором маслозавода. Можно только предполагать каким ударом по самолюбию такого заслуженного человека явилось это решение. В результате, он перенёс инфаркт и вскоре умер. Вера Родионовна осталась одна - дети все выросли и покинули «родовое гнездо».
               К этому времени секретарём Кустанайского обкома КПСС становится заслуживший потом народное уважение Бородин Андрей Михайлович. Узнав о смерти Ивана Ивановича, он прислал машину в Большую Чураковку за Верой Родионовной и предложил ей выбрать в Кустанае себе квартиру в только что отстроенном доме. Предложенные квартиры Вере Родионовне не понравились.  Через некоторое время её пригласили снова, и на этот раз она выбрала себе квартиру, которая пришлась ей «по вкусу».
            Маршрут нашего «дилижанса» оказался несколько в стороне от моего посёлка, зато непосредственно через Большую Чураковку, где проживали родители Павла, и я, не мудрствуя лукаво, вместе с Павлом проехал прямо к ним в гости.
              В семье Приходько в этот вечер получился двойной праздник. Каких только совпадений ни довелось мне в моей жизни быть свидетелем, и это одно из самых счастливых. Ещё не начались по – настоящему торжества по случаю встречи младшего сына, как в комнату вошёл старший сын, только что уволившийся   из Армии, прослуживший там около, а может быть и больше, пяти лет, а возможно даже и повоевавший. Вернулся он из Австрии, куда теперь уже отправится служить после отпуска его младший брат - Павел. На следующий день мы праздновали мою встречу уже у моих родителей.
           Отпуск в родном посёлке проходил скучновато: ровесники мои трудились «в поте лица своего», кто в поле, кто в МТС; в школе шёл учебный процесс, и мои младшие товарищи, с которыми я водил дружбу до армии, «корпели» над учебниками.  Поскольку в нашем посёлке средней школы пока ещё не было, они продолжали ходить в среднюю школу, так же, как и я в своё время, за семь километров в Большую Чураковку.  Так что почти весь день у них был занят. Мне очень хотелось повстречаться со всеми, повспоминать прошлое, а у меня ещё в программе посещение родственников в Кустанае.   
           После кратких встреч с друзьями детства первым делом я отправился в гости к дяде Григорию, который на то время временно проживал в том старом поселении, где много лет назад проживали несколько рыбацких семей, около озера Узынколь, о котором я упоминал раньше. Дома дяди не оказалось - он ещё не вернулся с места своих традиционных сезонных промыслов на реке Убаган, и я пообщался только с его женой, Анной Моисеевной.
            Анна Моисеевна, кубанская казачка, в молодые годы служила поваром в одном из санаториев (вроде бы) Кубани, и за время моего гостеванья закормила меня всевозможными кулинарными изысками, возможными в то время; - предприимчивый дядя Григорий умел с немалой выгодой для себя использовать своё положение поставщика рыбной продукции в Сельпо (организацию, как известно, «хлебную»).
           Затем я отправился в Кустанай навестить тёток, родных сестёр моей матери. Первый визит, конечно же, к самой любимой тёте Марии. После объятий я сразу же получил строгий выговор за то, что не зашёл к ним сразу по прибытии из Ташкента. Сначала было торжество за общим столом, где собрались все городские родственники. На следующий день я погулял с моими двоюродными сёстрами по городу (братишки только подрастали, и дружба наша была ещё впереди); мы посетили памятные места, посмотрели кинофильм.
           В фойе кинотеатра я заметил младшего лейтенанта КГБ, который очень внимательно следил за мной. В его взгляде я ясно прочитал вопрос: «Юноша, а настоящий ли вы, на самом деле, лейтенант или…?» Не знаю, может быть, присутствие около меня моих сестёр удержало бдительного чекиста от немедленного разоблачения моего явно предполагаемого «маскарада». А в зрительном зале девушки, занявшие места в следующем ряду за нами, нимало не стесняясь, стали пальчиками «исследовать» звёздочки на моих погонах, также видимо, не признавая всерьёз за мной возможности в моём, кажущемся таком молодом возрасте, носить столь «высокое» воинское звание.
           Самой любимой из моих двоюродных сестёр, была Аня, дочка тёти Марии, такая же добрая, весёлая и душевная. К несчастью, едва прожив чуть больше двадцати лет, умерла моя любимая сестрёнка, отравившись чем-то консервированным на чьей - то свадьбе.
           Погостил я немного и у тёти Полины, которая проживала недалеко от тёти Марии, так же в собственном домике по улице Амангельды. Была середина октября 1950-го года.  Как-то, выйдя во двор, я услышал с улицы звуки шопеновского траурного марша. По улице двигалась похоронная процессия, впереди которой несколько человек несли в руках подушечки с наградами покойного. Хоронили военного человека, и я, как положено солдату в такой ситуации, стал по стойке «смирно» и приложил руку к головному убору, отдавая последние почести заслуженному воину. Пропустив колонну, я последовал за ней к месту захоронения. По пути я узнал, что хоронят дважды героя Советского Союза Павлова Ивана Фомича. Когда я писал эти строки, из памяти моей на краткий миг вылетела фамилия героя. Я открыл интернет, напечатал имя, отчество и тут же получил ответ – Павлов. Заодно и поинтересовался другими сведениями о земляке – герое.
            Погиб Иван Фомич в Закарпатье в авиакатастрофе при ночном испытании новой авиационной техники 12-го октября 1950-го года. Из уст, якобы его сослуживцев, я слышал иную версию гибели героя. Но это, скорее всего, досужие домыслы, чем истина.  Удивило то, что в двух источниках в интернете указаны разные места захоронения. Один утверждает, что Павлов похоронен в Кустанае, чему и я живой свидетель, другой называет местом захоронения -  Москву. Может быть, его и в самом деле перезахоронили. Старое городское кладбище в Кустанае находилось недалеко от улицы 1-го Мая, где проживала тётя Мария. Теперь от этой улицы осталось лишь с полквартала, и даже не всякий теперешний житель Кустаная знает о её существовании, а кладбище вообще перенесли далеко за город, а место того, старого кладбища застроили. Так что вполне можно допустить, что останки кустанайского героя перевезли и захоронили в Москве, хотя в это не очень верится. Подобных казусов за очень недолгое моё общение с интернетом обнаружил я немало и убедился, что к использованию сведений этого всемирного справочника, надо подходить с большой осторожностью: «доверяй, но проверяй!»
           В последующие годы добираться из посёлка в Кустанай я уже имел значительно больше возможностей. Проблем здесь уже почти не было, и до появления регулярного автобусного сообщения было даже уже несколько вариантов. Иногда это были МТСовские грузовички, иногда Иван Иванович Вихляев доверял «почётную миссию» по доставке моей личности своему личному водителю. Ну, а больше всего по этой части остался я в неоплатном долгу у моего пожизненного друга Коли Коваленко. Николай, наверное, был первым автовладельцем среди жителей нашего родного посёлка, и я не припомню ни одного случая, когда бы он отказал мне в моей просьбе. По полученным сведениям с моей родины, к сожалению, он уже покинул этот мир. Пусть будет пухом тебе родная силантьевская земля, мой верный и надёжный друг.