Ненужные?

 Их всё меньше и меньше видно на улицах нашего города, одетых чистенько,
 но бедно, в основном, молча стоящих около супермаркетов и тихо произносящих: –
 «Подайте на хлеб», а, получив копеечку, также тихо: – «Спасибо, храни Вас
 Господь». Обычно встретив такую бабушку, стараюсь поделиться с ней, купюрой
 крупней 10, 20 сомони*.
 Разглядев её, она вскидывает изумлённо-вопросительный взгляд, говоря:
 – Ой, тут много, Вы не спутали? Убедившись, что ошибки нет, произносит вслед:
 – Дай Бог тебе здоровья, дочка.

 Как-то разговорилась с одной из них. Пожилая женщина в опрятной, но старомодной
 одежде стояла вечером недалеко от аптеки, в месте мало освещённом, будто
 прячась. Она рассказала, что  старшая дочь уехала во время событий, в Иркутск к
 дальним родственникам, с тех пор уже больше двадцати лет здесь не появляется.
 Лет пять назад случайно узнала от подруги дочери, что она замуж вышла. Так и
 остались они с  сыном здесь. Он взрослый, но больной-инвалид с детства, пенсия
 по инвалидности мизерная, сама  архитектор в прошлом, тоже на  пенсии, денег не
 хватает, помощи ждать не от кого.

 – Но я не часто сюда выхожу, только, когда совсем туго станет, как сейчас.
 Стесняюсь, – извиняющимся тоном сказала она.
 На мой вопрос о жилье сообщила, что живут они в двухкомнатной квартире, которую
 получила с работы, прям незадолго до войны*.
 – И с соседями мне повезло, каждый вечер кто-нибудь да занесёт, то косашку
 шурпы, то плова. Отзывчивые. В тот раз Антону моему совсем плохо стало, думаю,
 ну всё, помрёт, но Тахир помог. Он врач в Скорой помощи, быстро всё организовал,
 выходили Антошу. Жаль уезжает с семьёй Тахир, по переселению, как мы без него
 будем?
 Тяжело вздохнув, женщина продолжила: – Этим летом с давлением высоким меня на
 Скорой  в больницу увезли, сын один остался на целых три дня. Я вся
 испереживалась, но потом пришла проведать Бунафша, соседка с пятого этажа,
 успокоила, Антон под присмотром соседей, то Матлюба с ним побудет, то Раноша и
 Тахир, конечно. Вот так и живём.
 Вскоре женщина заторопилась домой, и мы расстались. Позже я сожалела, что не
 догадалась взять у неё адрес или хотя бы номер телефона.

 А недавно познакомилась ещё с одной старенькой бабушкой, она у торгового центра
 фартуки продавала, собственного производства, так сказать. Сердобольные горожане
 пытались ей подать милостыню, она с обидой  возвращала деньги со словами:
 – Что же вы меня унижаете так? Не попрошайка я, вот нашью фартуков своих и
 продаю, этим и живу, – говорила она, с некоторой долей гордости в голосе.
 Тогда люди стали покупать у неё по несколько фартуков, стараясь хоть как-то
 поддержать старушку. Удалось узнать, что два её сына находятся в России,
 семейные. Как в события уехали из Таджикистана, так  здесь и не появлялись.
 –  Ну, что делать, заняты они, жизнь сейчас тяжёлая, путь сюда далёкий и
 дорогой, я на них обиды не держу, да и не нуждаюсь я ни в чём, – бодро отвечала
 бабушка на наши вопросы, но было ясно, что гордость не позволяла ей плакаться о
 покинутости и ненужности своим детям.

 Несколько лет назад по роду службы довелось побывать в доме престарелых,
 Господи, сколько там русских старушек и стариков было! Немощных, никому
 ненужных, а ведь у многих из них были дети. Осталась в памяти одна женщина,
 очень интеллигентного вида, худощавая, седые волосы аккуратно подобраны,   
 одета в  сиреневую блузочку и серую юбку.
 – Вот наша Анна Витольдовна, всю жизнь преподавала немецкий язык в школе, –
 рассказывала директор дома престарелых. Она у нас уже четвёртый год.
 Её привезла дочь, пообещав вернуться за ней через три месяца, – «как закончится
 проект, мамочка, так сразу же», – уверяла она.
 В прошлом месяце справили Анне Витольдовне девяностопятилетие. Дочь прислала
 матери поздравительную открытку. Нет, она не забывает свою мать, время от
 времени пишет ей, всё ещё  обещает, что заберёт её, как только решатся проблемы,
 – продолжала директор, – и не более, видела бы она, как мать день ото дня
 просиживает у окна с собранным чемоданом, неотрывно глядя на дорогу.
 
 Зачем я обо всём этом? Сама не знаю. Промолчать, значит согласиться, а я не
 могу, не могу  с этим согласиться! Кинуть своих престарелых родителей на
 попечение государства и, уехав,  забыть. Оставить их одних в квартире в качестве
 держателей наследства, чтобы потом, по прошествии шести месяцев после ухода этих
 добросовестных держателей в мир иной, принять причитающееся наследство со
 скорбной миной и ликующим сердцем.  Это всё чем могут отплатить дорогие дети
 своим любящим родителям!?
 И почему-то для получения наследства, сразу время находится, и с работы
 отпускают, и на дорогу денег хватает, всё чин по чину…

 Так почему же все возможности открываются лишь после смерти родителей? А до
 того, старики влачат жалкое существование в одиночестве на своей жилплощади,
 или в приютах, ежегодно пополняя освобождающиеся места. И конвейер ненужных не
 прекращается…  Страшно.
 Хотелось бы, чтобы те, кто ныне с удовольствием пользуется заботливо сбережённым
 для них отцом или матерью имуществом задались хоть раз вопросом, а что их самих
 ждёт к неизбежному концу жизни?  Не та  ли  участь уготовлена для самих себя?
 Задумайтесь…

 * Тадж. валюта равна 1 или 2 долларам соотв-но,(прим. автора)
 * Гражданская война в Таджикистане в 1992 г.(прим.автора)