Две встречи - встреча вторая

               

    Узнав о гибели Ивана, он не находил себе места:  осталась вдова, осталось трое его детей, сейчас тяжёлые   времена, поэтому  он должен что-то сделать… Да, пока он ещё не знал,  что и как  нужно делать, но это ДОЛЖЕН не давало ему покоя…  Наконец, определив направление, выстроив план   первостепенных действий,   почувствовал облегчение, и  принялся за его осуществление. Во-первых, ему нужно было  найти Ивана адрес, поскольку он не только не знал:  ни адреса его, ни  номера телефона,  даже не знал:  в каких краях  тот обитал.   На это ушло не очень много времени, а,  заполучил  адрес, он, спустя пару дней, сел за руль, и отправился в путь. Выехав за пределы московских земель, ему  тут же вспомнился  Гоголь, который, скорей всего,   не  с юмором, а с глухой тоской в душе точно   обозначил   две   главные   российские   проблемы:   дороги   и   дураки…  Причём, в дураках он имел в виду,  не народ, а чванливую чернь, которая,  оказавшись  у власти (вернее - дорвавшись до неё)  и, возомнив  себя элитой, сливками общества,  стала, хотя какое там стала, была  и есть  самой призираемой частью общества  и главной мишенью для насмешек и сатиры (нет, ни одного классика, который  бы  не прошёлся по ней)  в то же самое время, она оказалась самой живучей, самой неистребимой… Вот уж воистину: мафия бессмертна, а чиновничество вечно.  Слава богу, он уже начал подъезжать к селу, где жил Иван, и мысли его невольно переключились на другое:  как ему представиться, как повести  ему с его вдовой, с детьми…
                На его удивление, ему довольно быстро указали и дом, и улицу, где проживал Иван а, главное, как оказалось, все, или почти  все его знали, и, как он понял, относились к нему не просто уважительно, а как к своему, который  здесь вырос, родился и … погиб.  И это, конечно,  стоило дорогого.
              Вскоре он оказался у добротного дома, где, виделось:  была приложена когда-то хозяйственная  рука,  а  сейчас   чувствовалось  обратное - дом  без хозяина.
          Нажав на звонок, он ожидал, что сейчас ему  откроет, и выйдет этакая сельская  бабеха  с  громким голосом, с расставленными в бок руками,  но  ошибся.
          -Кто там?-  приятный голосок за калиткой.….
          -Здравствуйте,  я  Ванин  сокурсник… Мы  вместе с ним учились…
          Отодвинулся  засов, открылась калитка, и он…  опешил.
          Опешил,  поразился  потому, как  женщина, родившая троих детей,  которая, по словам   Ивана,  делает  классные  закрутки,  которая,   должна быть,  по  его   понятиям,  этакой  (кровь с молоком)  здоровой сельской девкой, оказалась стройной  миловидной,  а, главное,  женственной, не только не соответствующей,  но и никак не соотносящейся  (так ему  казалось) к закруткам, к огороду и прочему деревенскому быту. А затем её,  будто пропетые, слова: заходите в горницу – добили его окончательно… Горница…  И чем-то тёплым, родным и, как будто  давно позабытым, пахнуло на него.
             В комнате, куда они вошли, было чисто, уютно, но первое, что  ему бросилось в глаза – стоящий на пианино,  Ивана  портрет.  Иван  в упор глядел на него и нахально улыбался,  выставив напоказ свои  крепкие зубы… Этакий жизнерадостный дебил.  А дальше, дальше с ним произошло нечто непонятное:  впервые он стушевался, не зная, что говорить и как себя вести.  Наконец, не найдя ничего лучшего, он снова произнес: «Здравствуйте…».
          Ивана  вдова улыбнулась,   затем мило по-простецки сказала:
          -А я вас сразу узнала…
          -?!
         -Вы Виктор, или, как вас называли друзья «два В», мне Ванечка о вас  много рассказывал… А я Таня…- улыбнулась и смутилась…
          Его немного отпустило, и, улыбнувшись  ей в ответ, почувствовал себя не только свободней и раскованней,  но даже  вспомнил на минуту, другую о своих  способностях очаровывать женщин.
    -Танечка, простите меня,- сделав серьёзное лицо, заговорил он,- я   узнал о гибели Вани,  случайно и совсем недавно. Дело в том, что  когда Ваня ко мне приезжал, кстати, он  привёз  тогда  ваши замечательные закрутки – большое спасибо за них,  я, и мои гости (врёт) их по достоинству оценили…  Но у нас с Ваней произошла досадная нестыковка, или, как сейчас говорят, прокол…  Да, мы с ним встретились,  выпили,  поговорили на разные темы.  Он мне подарил свой  прекрасный  сборник стихов… Договорились встретиться  на следующий день, но у меня были срочные дела  (наглая ложь!) и увы… А поскольку у меня не было ни его номера телефона, ни вашего адреса, я оказался в неведении, что здесь произошло. Поэтому   простите, что  поздно  узнал о случившемся,-  он говорил, а сам думал,- складно у тебя всё получается…  А что, если   Иван доподлинно
 рассказал ей, что тогда произошло между ними?..- и  чтобы  замять  затянувшуюся  паузу, спросил.- А где ваши дети?
          -На природе,- опять улыбается Таня, и  её улыбка  как бы рассеивают его опасения: Иван (молодец!) если и рассказал ей об их встречи  то, понятно, или не всё, или же обрисовал всё в лучшем свете.- Сейчас я их позову.
         Она открывает окно  и   зовёт: ребятки, идите ко мне…
          И опять у него  ощущение, будто он снова попал, в, когда-то существовавший, но давно утерянный для него мир,  поэтому даже такое простое слово  «ребятки» вызывает у него умиление и  забытую детскую радость.
          Вошедшие в комнату дети уже были не такими, какими представлял их  Иван: мал, мала,  меньше…  Они уже повзрослели.
          -Познакомьтесь с дядей,- произносит Таня.
          -Да,  давайте   знакомится,-  повторяет  он  следом,  и  подходит  к детям.-  Я   дядя Виктор или же Виктор Борисович, друг вашего папы,  мы с ним вместе учились… 
          Дети подходят поодиночке  и представляются:
    -Андрей… -  (самый старший лет тринадцати)  Следом за Андреем  девчушка лет десяти, одиннадцати  (бойкая,  с весёлым лицом):  « А я Наташа…»- и, наконец, третий (лет семи) увальнем подходит к нему  и громко по-солдатски докладывает: «Петя  Иванович  Киреев…»- всё весело смеются.
  Пока он  знакомился с детьми, вручал им небольшие подарки   (в следующий  раз он, непременно,  привезёт детям нечто посущественней,  необходимое им)  Таня  куда-то вышла,   затем, вернувшись  с  букетиком  цветов и с небольшой  хозяйственной  сумкой, обратилась к Виктору:
  -Виктор, вы извините меня, сегодня у Ванечки день рождения, и  в этот день я… я обязательно хожу к нему…  на могилку… Если вы хотите,  можете пойти со мной,  нет,  можете посидеть пообщаться с детьми (я недолго там пробуду) а когда вернусь, пообедаем и помянём Ванечку…
  -Ну, что вы, Танечка, конечно же  пойду с вами…  Я   просто обязан это  сделать… Даже, если бы  так не совпало, что у Вани сегодня день рождения,  я бы  сам попросил  вас об этом одолжении… Это мой  долг…
  -Спасибо,- произнесла кротко Таня и, разделив букетик на две части, вручила вторую часть ему,- это, чтобы поставить там свежие цветочки……
  По дороге на кладбище они почти  не разговаривали. Каждый  был погружён в свои мысли: ему опять вспоминалась их с Иваном встреча, и становилось  не по себе, а Таня с тихим лицом шла  в очередной раз навестить своего, так мало пожившего, Ванечку, и, конечно же, думала о нём.
          -Ну, вот мы и пришли,- с дрожью в голосе, произнесла Таня,- вот здесь и покоится Ванечка…- поставила в вазочку свежие цветы и села за столик, установленный возле могилы. Над могилой высился красивый деревянный резной крест  (видно выполненный  деревенским умельцем) а у его подножия  стоял  такой же точно портрет, какой он видел в доме на пианино. Иван точно также улыбался своей, почти  до ушей, улыбкой, но на этот раз  она показалась ему не нахальной,  а скорей  - приветливой.
  -Ну, вот мы и встретились,- как бы говорила она,- правда, в не очень подходящем и привлекательном месте, но, что поделаешь… Такова жизнь: смерти никто не ждёт, она приходит сама без приглашения…- и как  будто усмехнулся.- Он  почувствовал, что у него  на глаза навернулись слёзы, и, чтобы скрыть свою минутную слабость, наклонился и положил цветы.
          Посидев несколько минут молча у могилы, Таня встрепенулась и начала доставать из сумки  рюмки, тарелочку, с нарезанными на ней тонкими ломтиками мяса, хлеб и, наконец, бутылочку, как Иван говорил, «самограя».
  -Давайте, его помянем,- Таня наполнила рюмки и произнесла, обращаясь к портрету,- царствия тебе небесного, Ванечка, и  вечная  память…
  -Царствия небесного и вечная память,- повторил он  следом.
  Они выпили, и он обратился к Тане:
  -Танечка,  а как вы познакомились с Ваней?
  -О это целая история… Окончила я культпросвет и меня направили сюда работать… Да, здесь когда-то был крупный совхоз, хороший дом культуры, но то ли они не знали, что всё уже поломалось, то ли по старой памяти «распределили»…  В общем, приезжаю я  с мыслями: наконец я буду работать, учить детей музыки, наконец  я буду получать зарплату, а, главное, наконец у меня будет свой  какой-никакой  угол   (я ведь детдомовская)   и что же? Приезжаю – ни совхоза, ни дома культуры…  Нет, здание дома культуры есть, но в нём уже не  понятно что….  Села на его ступеньки – и реву, как белуга, не знаю, что мне делать,  куда  идти, к  кому  обращаться…  Тут   кто-то   мне   и   подсказал:  обратиться  в   школьную  администрацию…  Пошла   туда,  и  встречаю   там   (я  ещё не знала, кто он и что он) Ванечку. Сквозь слёзы я ему попыталась  что-то объяснить,   а он слушал, слушал, затем  взял меня за руку  завёл в какой-то класс, усадил за стол,  вытер у меня слёзы и сказал: « А  теперь без слёз и всё по порядку» Я, как могла, ему всё рассказала -  и после этого длинная пауза. Он обошёл  несколько раз вокруг стола, глядя на меня, затем сел напротив и заговорил:
  -Понятно, случай неприятный, но,- улыбнулся,- не смертельный… А знаешь, почему не смертельный, потому что я предлагаю тебе выйти за меня замуж…
  Я смотрю на него ничего не понимающими сумасшедшими  глазами, а он   ещё  шире улыбается.
  -Ты  что, не поняла?..  Я  предлагаю  тебе  руку  и  сердце…  В твоём  положении это самый разумный выход… И пойми меня правильно: я не шучу, а говорю вполне серьезно – это раз,  даю тебе на обдумывание  моего  предложения неделю – два…  А, в-третьих,   (берёт в руку мой чемоданчик)  вперёд за мной..   Привёл  в свой дом,  накормил,  показал мне мою комнату,  и опять  с улыбкой:
  -Располагайся  и помни: у тебя неделя для обдумывания и ответа, но если ты через неделю дашь мне от ворот – поворот, я всё одно тебя никуда не отпущу. Во-первых,  добьюсь, чтобы тебе дали часы  уроков музыки, во-вторых,  вместо дома культуры организуем хор в школе,- и запел:  «Вечерний звон – бом, бом, вечерний звон,  - бом, бом, как много дум наводит он….»  Действительно, через пару дней он поехал в город  выбил  (не знаю, что и как он там говорил) для меня ставку.  А в конце недели… В конце недели он купил шампанское, торт, пригласил меня за стол налил в бокалы шампанское,  выпили с ним за моё трудоустройство и начало музыкальной деятельности, а  после небольшой паузы спрашивает меня, улыбаясь,  с подначкой.
  -Итак,  сеньорита, что вы решили?  Бросить меня на произвол судьбы, или…  Или как?
  А что я могла ему ответить? Я уже немного   обжилась:  к  Ванечке привыкла,  к его  заботам обо мне, к его наставничеству… А, если сказать правду, он мне понравился с первого раза: обаятельный, весёлый,  как-то сразу ставшим  мне родным и близким,  и я отвечаю ему в тон:
  -Нет, сеньор  Ваня,  я не собираюсь вас бросать…  Я согласна…
   И тут на него как будто что-то  нашло. Он схватил меня и начал кружить в каком-то сумасшедшем танце, громко напевая на мотив «в саду магнолий»: она согласна, согласна, согласна… Она согласна, согласна, согласна… Казалось,  он это будет повторять до бесконечности…   Однако,  вскоре выпустил меня из своих объятий, усадил за стол, и, сев напротив, глядя мне в глаза, произнёс слова, которые до этого мне никогда не  приходилось слышать, и,  которые до сих пор у меня звучат в ушах.
          -Танюшка, я люблю тебя, люблю, люблю - опять  её глаза заполнились слёзами.- Я ведь, как только  тебя увидел,   понял, что это  сам господь тебя прислал ко мне… «…ты словно розы лепесток, который обронил вдруг Бог мне в руки, словно подаянье…» - и тут же  начал  делиться  своими  планами.-   Детей  у  нас  будет  не  меньше  трёх:  два  пацана  и девочка, но если будет две девочки и пацан – тоже ничего. В первом случае мы их назовём  именами героев «Войны и мира»: старшего - Андреем, по имени Андрея Болконского, девочку, которая будет, как две капли воды похожа на тебя, естественно, Наташей (Наташа Ростова),  ну а третьего, тоже естественно,  Петькой  (то бишь, как её брата Петю Ростова). Ну а ежели случится второй вариант, мы им  дадим  имена из пушкинского  «Онегина»:  девочки – Татьяна и Ольга,  мужчина – Евгений Иванович… - Таня закончила свой рассказ, помолчала, словно возвращаясь из тех ушедших безвозвратно счастливых времён, и, вновь наполнив рюмки, глядя на Виктора полными слёз глазами, тихо произнесла:
           - Давайте,  ещё раз  помянем его…
           Они выпили,  попрощались  с  Ванечкой  (кстати,  когда он ещё  раз  взглянул  на  Ивана  портрет, показалось, что  тот ему как будто по свойски  подмигнул)  и не спеша пошли домой.
           Танины  воспоминания  о  своей первой встречи  с Ванечкой, не только разбередили, растревожили  её  душу, но как бы снова  возвратили  её в те незабываемые времена.  Если она шла на кладбище молча, почти не разговаривая, то, возвращаясь оттуда, не переставала рассказывать о своём Ванечки:  и то, что он был заботливый  (дети в нём души не чаяли)  и деятельный (вскоре он был назначен директором школы)  и талантливый  (писал прекрасные стихи)  но больше всего его поразил  Танин  рассказ о том,  что  Иван, кроме всего прочего,  ещё  задумал  стать помещиком?!
          -Танюшка,- как-то  разоткровенничался он,- знаешь, о чём я сейчас мечтаю?
          -?!
          -Стать помещиком…
          -Помещиком?- удивилась  я.- Ванечка, а ты не перепутал что-то…
          -Нисколько. Разве не звучит: помещик  Иван Киреев?  Из грязи – в князи… Прикуплю ещё  один гектар  земли, выстрою на ней красивый особняк, разобью сад, вырою пруд,  и ещё по мелочам: пасека, рукотворный дикий лесок, где будут распевать  соловьи и разные другие пичуги, резвиться зайчата, и  куда мы будем ходить по грибы и ягоды…  В общем, я хочу создать родовое гнездо, где будет хорошо и нам, и нашим детям, а затем и внукам… Ты что, против этого?
          -Конечно, нет, но  не переоцениваешь ты свои силы? А  как же  твоё директорство, ты что, хочешь уйти из школы?
          -Ни в коем разе. Одно другому не мешает. Вспомни графа Орлова, граф – и в своём поместье  занялся чем – коневодством. Подчёркиваю – знаменитый граф Орлов, а не какой-то там Ванька Киреев, и вывел знаменитую породу орловских рысаков, которые  на лучших ипподромах Европы неоднократно выигрывали  Гран-при.  А насчёт директорства – я никуда не собираюсь уходить, не собираюсь бросать, поскольку мне эта работа нравится, то есть не само директорство, а преподавание…  И ещё: всё, что я тебе сейчас  рассказал, это не маниловщина, не идея-фикс, а желание, которое меня всего захватило,  и мне хочется  его реализовать, воплотить в жизнь, поскольку  чувствую, что  МОГУ ЭТО СДЕЛАТЬ…
          -Да, Ванечка мечтал об этом, и кое-что уже успел: сад разбил, завёл  пасеку, пристроил мансарду, но это, как он говорил, пока проба пера, поскольку намеревался выстроить в дальнейшем  новый  в русском стиле двухэтажный дом;  хотел (и уже приступил к этому) организовать на месте бывшего совхоза фермерское хозяйство, но потом случилось то, что случилось, Ванечка погиб…- Таня замолчала, и снова кротко взглянула на него.
          -Да,- вздохнул он,- то, что вы рассказали,  меня не просто удивило - поразило,  поскольку  это   никак не вяжется  с образом того Вани, который учился с нами, и которого, как нам казалось, мы все хорошо  знали.  Он виделся  нам всегда скромным, даже застенчивым (он сейчас говорил не совсем правду: ибо Иван для них был  просто-напросто   среднестатистическим студентом: простоватым, сероватым, в общем, в полном смысле «Ваней») который писал милые лирические стихи, всегда смущался и  краснел, когда с ним заговаривала какая-нибудь модная современная девица, а тут…  Стал, не побоюсь сказать этого слова,   Личностью…-  Затем, чуть помолчав, спросил.-  Вам сейчас без него приходится  трудно?..
  -Трудно, конечно, пасеку пришлось продать, кое что ещё, - ответила бесхитростно Таня,- но мы уже немного привыкли…  Нет, нет, я неправильно выразилась – привыкли. Мы никак не можем привыкнуть, осознать, что с нами нет Ванечки, скорей приспособились к новой ситуации.  Притом,  дети подросли, помогают, да и односельчане тоже… Ванечку они  помнят, вот и помогают, особенно, где нужна мужская сила.
  Он  ещё  раз  мельком  взглянул на  неё  и подумал:   какое же это милое и чистое  существо,  как   она  кардинально  отличается   от окружающих его женщин,  и  спросил:
  -Танечка,  вы  позволите  мне  иногда  навещать  вас?..  Я на машине  - и приехать к вам  мне не составляет труда, и ещё: разрешите иногда   названивать  вам, да и вы…  Кстати,- достаёт мобильный телефон и протягивает Тане,- это вам… Если что-то понадобится,  нужна будет какая либо помощь,  звоните, не стесняйтесь. Нет, не отказывайтесь… Это я привёз специально  для вас…Как с ним управляться,  я  вам покажу, объясню, это не  очень сложно…- проговорив эти слова, он, однако,  ещё не представлял насколько  это всё искренне, и какой процент  своих обещаний он  сможет выполнить.   Да, это были пока что  необходимые   слова  участия,   соболезнования…  А дальше -  кто его  знает?  Снова  завертит, закрутит  привычная  и до этого момента, нравившаяся ему жизнь,  с,  близкими  ему,  интересами,  друзьями,  женщинами, и  отойдёт  постепенно  незаметно  в  сторону,  уйдёт  в  глубины  памяти и  Иван, и его семья, а,  если  иногда  (случайно  вдруг)   вспомнится о них, и о своих обещаниях,  станет, конечно, немного  гаденько на душе, но,  чтобы поскорей отвязаться,  избавиться от этих не очень приятных мыслей,  тут же станешь  оправдываться: а  какое  я имею отношение  к ним?  Я что  Ивану: сват, брат?  У них своя жизнь, у меня своя… Да, надо было бы им позвонить, или даже подъехать, но…    Вот  тут, как всегда,  и появляется,  то ли в роли адвоката дьявола, то ли в роли  пожарной команды  (если не для тушения, то на всякий пожарный случай)   противительный,  ставший теперь  оправдательным, союз НО…  Да, надо было, НО некогда,  НО не получилось,  НО это  от меня  не  зависит, и так далее…
  Вечером,  попрощавшись с Таней и детьми,  Виктор сел в машину, и ещё раз помахав им  рукой  (они вышли все   его проводить)  тронулся в обратный путь.  Он ехал, и его мысли были заполнены тем, что он услышал от Тани: Иван – и его удивительная (и как повезло!) женитьба,  Иван – и желание  заделаться помещиком,  Иван – и  трое его, как он их называл  «киндеров», получивших  имена героев  Льва Толстого, и, наконец, Иван – и его  преждевременная, но всё же логичная  (поскольку,  по-другому он повести себя не мог)   гибель…  И, конечно, он не обманывал Таню, когда говорил, что поражён  теми  изменениями, которые произошли с Иваном. Такой прыти от него,   он  не только не   ожидал  (и не мог ожидать)  но  даже не предполагал,  что такое  возможно…  Снова в нём зашевелилась подленькая зависть, и ему вспомнились Ивана слова: «… вообще, я не жалею, что поехал в глубинку... Именно, там подлинная Россия, там подлинный народ, и я чувствую, что вписался туда, что там моё место,  поэтому у меня так удачно всё сложилось, пошло…» а ведь оно, действительно, так. Дайте таким Иванам возможность стать помещиками, фермерами, а не поощрять и давать «зелёную» улицу «бизнесменам» (к сожалению, он тоже в их числе) которые, кроме как: купил – перепродал, ничего делать не умеют  и не хотят, страна бы уже давно расцвела и заколосилась…  И ещё, продолжая размышлять над метаморфозой, произошедшей с Иваном, он не исключал и, так называемого, психологического прессинга под которым находился тогда   в их среде Иван: они - де нахватанные, начитанные, глядящие на него сверху вниз…  девицы, насмехающиеся про себя над  его неуклюжестью и старомодностью в попытках заигрывания с ними  И вот, получив диплом, избавившись от этого прессинга,  начхав на их, «непререкаемый», авторитет, на  красавиц  сокурсниц,   морщивших   свои   носики   при   общении   с   Иваном,  последний  щедро  раскрылся, распахнулся,  взлетел…  Вышли на волю до этого, мирно дремавшие в нём, способности,  а, главное, ощутил твёрдую почву под ногами, черпая  оттуда  силу и уверенность, почувствовав свою необходимость: и  для  Тани, и для детей, и, как это  не пафосно  звучит - для  страны.
  Вернувшись домой,  и, окунувшись в привычный  для  него  ритм  и существование, он думал, что расстанется с мыслями об Иване, его семье,  что его вояжи в деревню на этом закончатся, и он с, чувством выполненного долга  (навестил, сходил на кладбище, материально помог)  будет  спокойно  спать,   но этого не произошло. Кроме всего прочего,  не признаваясь  себе в этом, он  с нетерпением ждал  звонка от Тани, но  его не было, и он ревниво  (сам даже не ожидал)  подумал:  а не  нашла  ли она  себе  там какого-то…  Но  тут   же  отогнал эту мысль.  Так  прошло  месяца  полтора,  и,  не выдержав  неизвестности,  он  снова  сел  за  руль  и  отправился  в  деревню.  На  этот  раз встреча  была намного теплей  и, что скрывать, он тоже был рад этой новой  встрече, правда,  не  преминув  при этом, легонько,  как  бы, между прочим,  пожурить Таню.
         -Танечка, что же вы мне не звонили? Я всё-таки не  чужой вам человек, и мне небезразлично,  что у вас,  как вы справляетесь  с детьми,  с хозяйством…
         -Вы меня извините, - засмущалась Таня.- Звонить без надобности  было как то неудобно…  Отвлекать   вас  от  дел…  Да   и     у   нас   нет  никаких     изменений…   Всё, слава богу, по-прежнему…
          -Какой отвлекать?.. – восклицает  он,  затем,  чуть  помедлив,- наоборот: мне  было бы  приятно  услышать  и  ваш  голос, и  голоса ваших  детей…  Так  что,  обещайте   мне впредь звонить, договорились?..-  с улыбкой закончил он.
  -Хорошо,- также  с улыбкой отвечает  Таня,  и тут же, как бы оправдываясь,  добавляет, - но вы ведь тоже не звонили…
    Да, он не звонил,  хотя  не однажды  рука тянулась набрать её номер, но…  Но сделать это не давала ему   гордыня:  как это он первый будет звонить… Кому это больше  надо ему или ей?..
  -И мне тоже было неудобно… Кто я вам такой? – ответил он, ожидая тотчас возражений,  примерно  следующего характера:  как,  кто такой?  Вы для нас сейчас  самый близкий человек, не считая, конечно,  Ваничкиной мамы, но Таня лишь произнесла:
  -Вот видите, и вам было неудобно…
  -Значит, это «неудобно»  задвинем куда-нибудь подальше, и  навсегда  о нём забудем,-  снова улыбается он.-   Согласны?
  -Попробуем…
  -Вот и замечательно…  А  теперь,  зовите Андрея – я  привёз  ему  игрушку…
          Игрушкой  был  компьютер, и, пока он распаковывал его, дети  (а они собрались все вместе)  во все глаза следили  за  его манипуляциями.
          -Компьютер!- восхищённо произнёс Андрей
          -Именно,- ответил он,    радуясь, что  его подарок  произвёл  впечатление.
          -Но Андрей даже не знает, как с ним обращаться,-  промолвила Таня,  и по её смущённому лицу  было видно, что ей несколько не по себе от такого дорогого подарка.
          -Мамочка,  я научусь,- просительно смотрит на Таню Андрей.
          -Научится, и я ему в этом помогу,- Виктор  делает  вид, что не замечает Таниного смущения  и продолжает,- а теперь давайте решим, где мы его установим…

          Три дня, в течение которых он находился в семье Ивана, пролетели, как один день. Он помогал Андрею осваивать компьютер, гулял по саду, возился с детьми, пытался  помочь  Тане в её хозяйственных делах, но та всячески отказывалась от его помощи: спасибо…  я сама…  что вы будете пачкаться…  Снова сходили на кладбище, и снова он был поражён  тем  (в прошлый  раз, он  то ли  не заметил, то ли не обратил внимания)  что прошло  почти  три  года  со  дня  гибели  Ивана, и  эта милая хрупкая женщина  (мельком взглянул на сидящую в скорбном молчании Таню)   САМА тащит и семью, и хозяйство…  И непередаваемая жалость к ней заполнила всё его существо.  Перед тем, как уехать, он отозвал в сторону  самого младшего из детей, уединился с ним в комнате, в которой он проживал эти три дня, и с нарочитой таинственностью произнёс:
          -Пётр Иванович Киреев, ты умеешь хранить тайну?
          -Да,- не задумываясь, ответил младший.
          -Молодец!  Тогда слушай меня внимательно: вот тебе этот пакет  (в пакете была изрядная сумма денег) мы его сейчас спрячем, а после того, как  я  уеду, ты отдашь его маме…  Договорились?..
          -Да…
          -Давай  мы  его  сейчас  спрячем    пока  под подушку,-  говорит он нарочито  тихо, почти что шёпотом,-  а потом,  когда  я  уеду,  что ты сделаешь?
          -Достану и  отдам маме,-  также тихо и таинственно  произносит Петя.
          -Молодец!  Значит, договорились,-  потрепал он мальчугана по голове.

          Снова  он дома,  и снова  его терзает смутное беспокойство, которому  ни поставить диагноз, ни дать определение  не может, но  чувствует, что с ним что-то происходит, что-то в нём меняется.  Незаметно, исподволь, но меняются. И эти изменения касались  не только  его  восприятия  (начал смотреть  на всё несколько иначе)  но,  в большей степени,  его самого.  Его всё меньше и меньше тянуло   к  общению  со    своими знакомыми,   утомляли  разговоры  о   политике,   об «умном» олигархе,  во время  смывшемся   со своими миллиардами за бугор,  сплетни о «звёздах»  шоу-бизнеса…  Он, или молча сидел,  попивая вино, или же, сославшись на «срочные дела» просто-напросто покидал   компанию, где  находился, возвращаясь  мыслями  к Тане, к  её детям…
           Вскоре, после  того,  как  он  покинул деревню,  Таня  ему позвонила. 
Он схватил «мобильник»  и,   неожиданным для себя, счастливым голосом, почти защебетал:
          -Танечка,  вы?  Рад, очень рад, что вы позвонили… Что  у вас нового? Как дети, все здоровы?..
          -Спасибо, всё хорошо, слава богу… Виктор, я хочу  ещё раз поблагодарить вас за компьютер, а вот с деньгами…  Мне Петя их передал, вы напрасно… Они же вам тоже нужны…  Ещё такая сумма…
          Ему тотчас представилось:  как она искренне и мило смущается, говоря по телефону.  Конечно,  деньги   тоже были причиной, но, скорей всего,  не столько даже деньги, сколько, наверное, первый в её жизни звонок  малознакомому   мужчине   (ведь  он для неё пока что в лучшем случае – Ваничкин друг)   и чтобы как-то избавить её  от смущения, неловкости, которые она,  наверняка, испытывает, недослушав, отвечает:
          -Танечка,  какие тут могут быть благодарности…  Это я должен благодарить ваших детей, что они с такой искренней радостью приняли  мой подарок… А насчёт денег?... Не беспокойтесь, я человек не бедный, а они вам гораздо нужнее, чем мне… Более того, считайте,  это мой долг перед Ваней…
          Прошла одна, другая  минута молчания, и Таня, всё  ещё смущаясь, но уже несколько свободней заговорила:
          -Вы даже не представляете, что сейчас в доме творится…  Идёт настоящая война за компьютер…   Каждому хочется  посидеть, за ним… даже Петя научился им пользоваться…
          -Ну, вот и прекрасно…
          После этого  звонка Тани, общение по телефону стало более регулярным. Правда,  чаще звонил он,  и звонил порой  лишь для того, чтобы услышать  Танин  голос,  по-прежнему несколько смущающийся, но в котором уже  присутствовали пусть не радостные, но, если можно так выразиться, более восприимчивые  ответные нотки Понятно,  эти   нотки  он  не   переоценивал,  понимая,  что  он  в  её   восприятии   был  и остаётся   лишь Ваничкиным  сокурсником,  другом,  хотя,  не  сознаваясь   себе  в  этом,  хотел, чтобы   она воспринимала его в  другом  качестве.  В другом -  но в  каком?  На этот вопрос  он  пока  не  мог  дать себе отчётливого ответа, как и  не переставал думать, что он к ней чувствует?  Влюбился?  Но это не вязалось с его представлением о себе,   ещё имеющего успех у женщин…   Влюбиться в обычную,  пусть и милую, чистую с прекрасным сердцем, женщину?..  Однако, это скорей походило на уговаривание   себя: мол, этого не может быть, как не может быть никогда…  Насчёт «никогда» было, конечно, с его стороны несколько самонадеянно, поэтому, в очередной раз, пытаясь   разобраться в своём отношении, в своих  чувствах  к Тане, и явилось к нему из далёкого детства, как ему показалось,  вполне простое  и  внятное  объяснение –   ХОЧУ ЭТО…   То есть,  увидел у какого-то   пацана велосипед, коньки, или ещё что-либо, и желание самому иметь  такое же, становится  не просто навязчивым, - жить уже без него не можешь… Бежишь к родителям и начинаешь канючить:  хочу это…  Действительно,  у   него  не  было  ни   жены,  ни   семьи  и, понятно,  детей,    потому и возникло   ХОЧУ ЭТО…   Тем более,  возраст приближается к сорока, заводить младенцев  не с руки, да  и  такую  женщину, как Таня -  надо поискать… А тут, как говорится, на всё готовенькое  (как  шутят - жена под ключ)  дом, дети   взрослые… Однако, такое объяснение было не слишком убедительным:  ведь он всё-таки испытывает   какие-то чувства к  ней,  а впрочем (хватит себе врать!)  не  испытывает… а, попросту говоря, влюбился, втюхался,  втрескался… но,  почему-то,  боится  в этом себе признаться… 
          Устав  от   бесконечных  внутренних  монологов,  от  борьбы  со  своими, как ему казалось, ещё не определившимися,  чувствами, он в очередной раз сел за руль и отправился  к Тане. Однако, подъезжая к деревне,  свернул с просёлочной дороги,  и поехал на кладбище, где остановился,  вышел из машины, и, не спеша, пошёл к  месту захоронения  Ивана.  Сел за столик, закурил  и, глядя на его портрет, заговорил:
  -Вот и снова мы  с тобой вдвоём… Тогда ты ко мне, теперь  я к тебе…Смеёшься?.. (Иван, естественно, не  смеялся,  а лишь, как прежде, демонстрировал в улыбке свои  крепкие зубы).   Да, представь себе,  влюбился…  Что, нельзя?..  На меня не похоже?.. Где, мол, мои крали?..  На всё готовенькое явился?..- затем несколько помолчав,.- Прости…  Да, я, действительно, влюбился в твою жену,  в твоих детей,  и я с этим не могу ничего поделать… Пытался истолковать эти чувства иначе, но, как бы  я  их не истолковывал, возвращали к одному:  ВЛЮБИЛСЯ… Влюбился, поверь  не из каких-то добрых побуждений, или под влиянием сиюминутных эмоций, нет. Это решение   обдуманное...  и потому, пришёл просить у тебя… разрешения…-  помолчав, тихо добавил.- Поверь,  я  сделаю всё, чтобы они были счастливы… Конечно,  я тебе для них не заменю, но постараюсь.…  Ты   изменил  моё отношение  к жизни,   к людям… Спасибо тебе… - он ещё раз взглянул на потрет Ивана, и ему показалось, что тот по-свойски  подмигнул ему,  и    шутливо произнёс:  что же,  флаг тебе в руки…. И, как говаривали в старину: совет вам и любовь…
   Он ещё раз взглянул  на портрет Ивана, поблагодарил его, попрощался с ним и направился  к машине.  Подъехав к дому, он не стал, по обычаю, сигналить.  Он по-прежнему сидел в машине и думал: как произнести ему эти слова, что скажет Таня, и было: с одной стороны, нетерпение  (выговориться, сбросить  с себя  эту  приятную, но нелёгкую ношу) с другой  - чувство неопределённости и боязни…  Пробыв некоторое время в таком состоянии, он достал   «мобильник».
  -Танечка,  добрый день, я у ваших ворот… Можно вас попросить, чтобы вы вышли  одна… без детей…
  -Конечно,- в голосе тревога.- А что случилось?..
  -Ничего особенного, но  выйдите, пожалуйста,  одна…
          Буквально, через несколько минут,  Таня не вышла – выбежала,    с той же тревогой а глазах, и   с тем же вопросом:
  -Виктор,  что случилось?..
          Он попытался улыбнуться,  но улыбка была какой-то вымученной.
  -Я ещё раз повторяю, ничего …- Садитесь…- открыл ей дверцу машины, усадил на переднее  сидение и сел сам….
  В Таниных глазах всё ещё стоял испуг. Она вопросительно смотрела на   Виктора, но он сидел и не произносил ни слова.  Наконец.
  -Танечка, я привык к вам и к вашим детям… Нет, нет, простите, я не то говорю, я не могу без вас и ваших детей, я не мыслю жизнь без вас… - и будто, бросается  с обрыва.-  Я люблю вас… Я прошу вашей руки…
  Таня некоторое время  смотрит на него расширенными глазами. Затем склоняется ему на плечо и плачет. А он, глядя на  неё, не замечает, что по его щекам также текут слёзы…